Опять бежим по небу просто как дети Завяжи глаза, лишь силуэты — я и ты Не трать чувства впустую Всё для нас с тобой мы нарисуем Нарисую, нарисую я наш идеальный мир Где только ты и я Просто обнимай крепче, поджигай пламя Пусть горят, пусть горят наши прошлые мечты ©невика — нарисую
— Давай сам, — она протянула ему кисть с желтой краской на кончике. Дейдара, готовый взорваться от нетерпения, счастливо подпрыгнул и встал напротив мольберта. На холсте цвело золотое подсолнуховое поле, из-за которого оробело выглядывал ряд очаровательных берез. Тсукури никогда ничего подобного не видел. На картинках учебников еще возможно, но вживую — абсолютно никогда. Потому ловил взглядом каждую деталь, пытался представить, как наполняет легкие запах этих цветов с янтарными лепестками и плодородным соцветием, как проводит подушечками пальцев по полосатому стволу худого дерева и одергивает руку прочь от жуков. — У меня получится! — сорванец запредельно осторожно принял кисть, не переставая плеваться безудержным энтузиазмом. Сделал мазок таким, каким бывает первый поцелуй — скользким и чутким. Лёгкие сомнения, потаённые страхи. Хиса не видела, но чувствовала, что что-то идет не так. Может, сейчас, может, потом — но нечто точно вдарит ей звонкую оплеуху за сыгранную роль няньки для будущего преступника. Потому что Дейдара стал несколькими часами ее суток, частью этой потасканной квартиры, новой главой жизни. — Да, Мелочь, у тебя всё получится! — Макусуоки знала, как его раззадоривают такие прозвища. Увернулась от недовольного пинка и повернулась к столу с кучей набросков на листах. Хиса жила на деньги, которые зарабатывала благодаря хобби. Рисовала портреты, пейзажи, какие-то непонятные закорючки. Всё, что попросят заказчики. Но все их идеи были скучны и лишены особой нотки, в которую сама Макусуоки была влюблена. Он разделял ее мнение, даже не понимая этого. Тянулся туда, куда не смотрел, нащупывал взмокшими от волнения ладонями и неспеша расставлял приоритеты. Вот-вот положит в карман и унесет с собой в то будущее, которое выберет сам. Тсукури цеплялся за нее, как мог: появлялся и крутился совсем поблизости, болтал ересь, что-то творил, привлекал внимание. Хиса не гнала, слушала, поддерживала. Дейдаре больше ничего и не нужно было: ни свернутых гор, ни обещаний о светлом будущем, ни дорогих подарков. Просто послушать и поддержать. — Куроцучи и Акацучи не оценят, хм, — и рассмеялся. Даже немного обиженно. — Что тебе их «фе», когда ты получаешь удовольствие от своего любимого дела? — искренне возмутилась девушка. Хиса усердно рыла себе яму, закладывала мавзолей, натягивала решетку. И так тепло улыбалась, когда он ставил десятки поделок на ее подоконник, потому что ей тоже далеко не тридцать лет, она ребенок, и она нуждается в чьем-то обществе. Он впитывал все эти наставления как губка, разговаривал ее фразами и уже открыл в себе привычку хмыкать. Только вот, когда Макусуоки уйдёт, Тсукури всё также будет здесь. Всё вернется, будет как прежде. Он останется со своими проблемами, а она нырнет в поиски того, что описано в фолианте.***
Хиса в очередной раз не нашла в себе смелости попроситься к кому-нибудь в ученики. Проходила мимо местной Академии шиноби ровно три раза, прижимая к боку сумку с заработанными деньгами и прикусывая губу до крови, пока в голове кипел спор. Слишком страшно, что ее опять будут таскать по шиноби с их техниками, подобным техникам клана Ино, и задавать триста раз один вопрос, что осточертел до скрипа зубов и забился серой в барабанные перепонки: У тебя есть намерения навредить деревне? У нее нет. А вот у кое-кого потом появятся. И, возможно, в ее силах это предотвратить. Но она не задумается над этим. Макусуоки имела какое-то представление, как нужно вести себя во время боя, какие движения сделать, ведь не раз приходилось быть свидетелем кровопролитных схваток. Однако фантазии и возможности твоего тела — совершенно разные вещи. Потому она не смогла увернуться даже от блокнота, который бросил в нее истеривший мальчишка. — А ну прекрати! — Макусуоки схватила его за руку, но тот выдрал ее из захвата в два счета. Ему не понравилось, что она пришла домой только спустя пару часов после обещанного времени. А он сидел на балконе, ждал, перебирая в мыслях оскорбления, которые не скажет вслух, и мял в кулачках вырванные из альбома листы. Хиса тоже умеет злиться. — Я никогда не смогу сказать точное время, за которое будет закончена работа, — отчеканила она, смотря в его скривленное лицо. — И ты знаешь это. — Но ты обещала! — Ничего я не обещала! Он замолчал, смотря на нее остекленевшими глазами, а после развернулся, пнул тумбу, отчего небоскрёб из книг опасно накренился, и скрылся за дверью на балкон. Завтра ему рано вставать, экзамены, хотел отвлечься, да не таким образом. Может, так будет лучше. Но Макусуоки первая сделает шаг к примирению. Потому что внутри что-то болезненно скребется.