Cause you make feel like, Потому что с тобой я чувствую, I've been locked out of heaven Словно я был отлучён от рая For too long, for too long Слишком надолго, слишком надолго. Yeah you make feel like, Да, с тобой я чувствую, I've been locked out of heaven Словно я был отлучён от рая For too long, for too long Слишком надолго, слишком надолго. ©Bruno Mars — Locked out Heaven
Хиса любила жизнь, эмоции, что взрывались в ней маленькими фейерверками и отражались искрами в широко распахнутых глазах. Любила тянуться к недостижимому, чтобы обжечься, зализать рану и попробовать снова. Любила свободу даже в самом отвратном ее проявлении: отсутствие тяжёлой ответственности на плечах, когда говоришь себе, что подумаешь о серьёзном завтра, через день, в следующий понедельник, а по итогу — никогда. Потому это была третья попытка сбросить с себя чужой контроль и исчезнуть. Первая цель: дойти до ближайшего поселения и закупиться бумагой. Для создания нескольких карточек понадобится пара часов. После она наконец почувствует себя спокойнее, испустит облегченный вздох, чувствуя прилив уверенности в собственных силах и бросится дальше прочь за горизонт. Но до ближайшего поселения идти… Неизвестно. Она может лишь предполагать, в какой стране всё это время находилась, а прошлые попытки заканчивались одним и тем же — неудачей. Дейдара слишком часто захаживал в эту чертову приземистую избу, что не проходило и двух дней между его визитами. Наступал четвертый день отсутствия ее личного надзирателя — небо загоралось в пламени ближайшей звезды, пока Макусуоки дожевывала хлеб с вареньем. Пальцы подрагивали — от еды, которой Тсукури таскал ей крайне мало, оставалось всего ничего, и Хиса готова была броситься в лес просто на поиски запаха чего-то съестного. При ней было мало вещей. Может быть, если бы Дей приносил больше одного холста, не было б нужды во всяких ближайших поселках. Идти было больно, — множественные синяки, порезы, ожоги, — и страшно. За каждую такую попытку он избивал ее, чтобы после сесть и сказать «Заслужила, тварь», а затем расстегнуть ширинку и заставить давиться давно стоящим членом. Ему нравилось, как смешивалась его сперма и ее кровь с порванных губ. Водил кончиками пальцев по небольшому подбородку, вырисовывая своё имя. Это мерзко. Это унизительно. Это клеймо. Может быть, она сделала его хуже, чем он должен был стать.***
Макусуоки нашла тропу, — узкую, обросшую, но самую, блять, настоящую, — и покосившийся от времени указатель. Прикасаться к деревянной поверхности было странно-приятно-боязно, ведь такое женщина видела лишь в тех прекрасных снах, где в конце она оборачивалась и видела удаляющуюся спину шиноби в знак окончания ее бед и его проигрыша. Как поняла, что указатель никуда сбегать не собирался, так смело взялась дергать зелёную живность, что мешала прочесть желанные надписи. Как же сильно ей захотелось упасть на колени и начать бегло нашептывать благодарности своему богу за эту великую удачу. Но она слишком была в нем разочарована, чтобы так скоро простить всё, что с ней произошло. Дальше Хиса шла с улыбкой на губах, хоть и в полуобморочном состоянии: за эти трое суток плутания она спала в общем часов десять, а питалась всем, что найдет или убьет. Хисе как никому знаком вкус отчаяния. И когда она еще издалека увидела черное пятно, ее захлестнула горечь; силы иссякли, оставляя за собой лишь тень былого боевого духа. Во имя любви. Он сжег все селения в округе во имя их любви.