Красные щеки, кровь на губах Телу не больно, больно там, где душа Ты смотришь так мило, так тупо наивно Что хочется взять и об стену уебать Хватит утверждать, что это навечно Любовь мертва, мертва как небеса Больше никогда не будет как прежде Любовь мертва, а вместе с ней я ©20TOKENS — РОЗОВЫЕ СНЫ
Хиса отвыкла от всего, что не связано с Дейдарой. Словно человечество вымерло на руках безжалостного нукенина, и всю землю заполонило густыми смертельными миазмами. — Я здесь убедиться, что в твоей узкой черепушке есть хоть грамм серого вещества, и ты верен Акацуки. Голос, манера поведения, движения, внешность — Акасуна совершенно не похож на Тсукури, оттого воспринимался ею как сошедший с небес ангел в знак того, что они не единственные на этом свете. Всякая цивилизация продолжала существовать: деревни, села, города не были сожжены в раскатистых взрывах бомб. — Убедился? Вали, хм, — завел руку назад и коротко хлопнул по женскому бедру. — Зайди в дом и не высовывайся. Она металась от страха к радости, как ветви дерева под порывами ветра во время урагана. Просто счастлива видеть другое лицо, иметь возможность чувствовать незнакомую чакру и понимать, что даже подрывник, «Путь Истинный», не способен был лишить ее какого-никакого контакта с миром. В то же время росло ощущение неправильности: так не должно быть, это выходило за рамки обыденности. Той самой, заменившей ей бывалые годы свободы и безответственности. Невольно в груди забилась подстреленной птицей жалкая надежда на спасение. Но Макусуоки тут же опомнилась, кому мысленно возвела алтарь. Чем Сасори лучше Дейдары? Оба в Акацуки, еженедельно мучают и убивают, — и самое главное: они крепко уверены, что это правильно. О какой помощи могла идти речь? Разве что усыпить, как старую кошку, чтобы не мучилась от очередной болячки. Кому вообще сдалось спасать ее, мерзкую суку? Если можно было увидеть лицо Тсукури в этот момент, Хиса задохнулась бы в его уверенности, что она в полной безопасности. Однако глаза говорили одно, а тело пело песню в совершенно неспокойном темпе: спина и ноги напряжены, точно готовы к броску. Всё-таки была в нем крупица страха, что ее отберут. Только не когда на ее груди его имя; не когда она вновь посмела сжать чернильное сердце в своих худых пальцах, как вещь, которую можно раздавить; не когда у них стали налаживаться отношения. Ведь он столько сил и чувств в нее вложил, что готов обманывать себя снова и снова, а после сжимать ладони в кулаки и изничтожать возведенную меж ними стену. Хиса хотела слышать, о чем они говорили, но сердце так громко билось, отдавая в ушах, что от давления в глазах темнело, а ноги подкашивались. Она села у окна, дрожащими руками хватаясь за грязный подоконник. Не могла ничего различить, мокрое лицо пеклось в солнечных лучах. Казалось, на нее смотрели. И это так: когда удалось сфокусировать взгляд на двух силуэтах, куноичи поняла, что один из них точно наблюдал за ее мелькающей головой. Акасуна. Пусть это была так наивно, пусть это означало ее полную беспомощность и ничтожность — Макусуоки нашла в себе силы сказать одними изгрызенными до крови губами: — Спасите. Не прошло и пары секунд, как перед ней мелькнула рука с оскалом на ладони, толкнувшая ее вглубь хижины. Женщина ударилась боком о табуретку, прежде чем оказаться под столом. Стопа, подвернувшаяся «не под тем» углом, отдалась болью чуть больше, чем тот бок. — Я сказал «не высовывайся», хм. Окно захлопнулось. По нему молнией разверзлись белые нити трещин.***
Напряжение забивало дыхательные пути, слепило зрачки, пронизывало до костей колкой рябью — Дейдара смотрел на нее мрачно, как на поклажу, которую ему скинули в минуту отдыха. Нематериальный груз давил на плечи. Макусуоки сидела на другом конце лавки, вжавшись в угол и не смея издавать какие-либо звуки, что могли нарушить тишину. Очередная паническая атака вогнала сознание в темницу отчаяния, и женщина просто погрузилась в собственный омут с дребезжащей головной болью. Куноичи точно не знала, чем закончился разговор двух Акацуки, но раз он такой, значит Сасори был меток в выражениях. Однако Хиса была полностью уверена в том, что нукенин в этот момент переосмысливал свои действия. Когда он пнул ее в больную стопу, она едва не упала с лавки. — Чтобы до утра собрала свои тряпки. И ушел.