Не жди, не жди. К дубу приходи. Где мертвец кричал: — Милая, беги! Странный наш мир, и нам так странно здесь порой. Под дубом в полночь встретимся с тобой. ©Саша Капустина — The handing tree
Деревня выглядела бедно: одна часть домов пёстро заросла мелколесьем и малиной, другая не скрывала свои потертые временем бока, — прогнившие и покосившиеся. Люди, — в основном старики с приметной запущенностью, — медленно, как сонные мухи, петляли по дорогам, изредка перекрикиваясь. Дейдара на фоне материл штаны в поисках какой-то вещицы. На первый взгляд, в деревне человек пятьдесят. Из средств связи с остальным миром могли быть почтовые птицы для просьбы о помощи, лекарствах и так далее. Чистая глушь, встретить здесь шиноби — всё равно, что в песке откопать слиток золота. Не то, чтобы она хотела бы как-то это использовать, — врёт. Рука полезла почесать голову, — а если жуки какие? И тут сзади раздалось громкое призывное покашливание, как если бы взволнованный оперный певец готовился к выходу. Макусуоки тут же обернулась. Румянец на щеках, наравне как от опьянения, заправленные за уши волосы, — делал так он только при ней по сей день, — нервное подергивание бровей вкупе с поджатыми до синевы губами. Что?.. Хиса удивленно заморгала, пытаясь смахнуть с глаз тот бред, что смело предстал пред ней, точно полуночный кошмар. Но сколько не моргай, эдакий фронтиспис галиматьи, он же «фасад бессмыслицы», никак не испарялся. Что это, блять? Дейдара раздраженно фыркнул и, не дождавшись от женщины каких-то действий, схватил ее за левую руку. — Ты должна быть безмерно благодарной, что я содержу такую дрянь, как ты, Хиса, — отогнул ей безымянный палец. Надел. — Будь ты более хороша, оно было б лучше, хм. Стал вертеть ее ручку, с отцовской гордостью разглядывая свой подарок. И даже настолько расчувствовался, что снизошел до легкой улыбки, совершенно не маскарадной. Такой, детской, что легко разрушить одним неверным словом. На пальце, похожем на индийскую белую змею, было чёртово помолвочное кольцо. Оно отдавало коварным блеском и сидело совершенно идеально. У него такое же. Макусуоки не знала, какое выражение лица должна надеть, дабы не нарваться на кулак. Но Дейдара взял всё в свои руки: свободной рукой обхватил худющую женскую талию и ткнулся в разодранные губы, точно цыпленок. Бешеные барабаны сердец были слышны каждому из них. У первого внутренний вихрь от любви, у второго от паники.***
Быть оторванной от общества, а потом всунутой обратно — как окунуть неподготовленного человека в студеную прорубь. Он дёргается, пытается спастись. Но все зависело от зачинщика. Дом, который был явно приобретен за гроши, встретил их не запахом протухших красок и глины, а… обыкновенной затхлости? Однако он оказался необыкновенно симпатичным внутри: даже был ковёр на стене, который явно прибил сам нукенин, так как о такой фишке могли знать в этом мире только двое — Хиса и, как стало теперь ясно, всегда внимательно слушающий ее рассказы Дейдара. Неужели он всерьёз взялся за образ полноценной пары? Деревня, кольца, дом. Что дальше? Кошки, собаки, дети? От последних мыслей ее особенно перетряхнуло. Больной ублюдок. Но… Что это? Что это щемит где-то под глоткой? Такое мягкое, эфемерное, аж поддразнивало впиться ногтями и вытащить, ведь такого не может быть. То, что она чувствовала последний раз несколько лет назад. Благодарность? За новую клетку? За минимальный уют? Здесь не сыро, не грязно, — не считая пыли, — не холодно. И… не одиноко? Люди снаружи. Ходят. Она даже слышала вой коров. Боже, а это что? Запах. Какой приятный. С улицы. Хлеб. У нее он никогда не получался. У мамы он был и вкусный, и взгляду приятный. Черт. Он всегда умел играть на чувствах. Дейдара самостоятельно перенес все вещи на порог, пока Хиса нерешительно обходила комнаты. Акацуки никак не мог отрицать, что ее любопытство не радовало его эго. Оживала, наконец. Вскоре она целиком примет, что Тсукури — единственный правильный вариант в этой жизни. Она же не дура. Он знает. Кто еще столько сделает для