***
Люмин можно было называть человеком честных правил. Принципы и логика держали ее в статусе чуть ли не богини всегда, когда она ступала своими каблуками по новым неизведанным мирам. Она являлась концентрацией энергии из плоти, крови, силы духа и опыта, которая вершит судьбу каждого человека. Поэтому она всегда принимает правильные для мира решения, жертвуя своим собственным счастьем. Когда Итэр впервые умер, она беспорядочно билась в такой сильной затуманивающей разум истерике первый и последний раз. Мазала грязь по лицу, пытаясь стереть соленые слезы, что так раздражающе щипали ранки на красных от крови щеках. Она собственными дрожащими руками вынимала всочившуюся в аккурат между лопаток брата стрелу, ломала ее на щепу и кромсала металлический наконечник, пропитавшийся родной кровью, на осколки. Организм, как единая система, запустил все процессы работать на пределы возможного, обострил все чувства, и каждая пискливая мошка слышалась, как удары грома прямо в спину, а каждая царапина отдавалась в теле горящей знойной болью. Прямо до импульсов. Кровь томилась на дрожащих пальцах, как горячий снег. И тогда он вдохнул жизнь, пропахшую гарью и кровью вновь. Они были друг для друга, как ангелы хранители, которые вступали на свой пост днём и ночью, ловили каждый момент жизни рядом, полной грудью и дрожью в ногах наслаждались этой терпкой сладкой связью. И умирали. Она не понаслышке знает, что значит хоронить нации, ставить крест на чем-то, убивать в себе чувства и воскрешать собственного брата. Но она всегда была рядом с ним, чтобы вернуть его обратно, вернуть воспоминания. Люмин бережно и чересчур озабоченно зашивала его раны, воспоминания, разорванные в клочья чувства, чтобы Итэр не был зомби в сути и знал, что значит любить, дорожить, ценить и умирать с лёгкостью на душе. Но не с камнем в сердце за незаконченные дела. Так уж повелось, что их родная мать, имея в руках такую огромную концентрацию силы, не смогла выдержать натиск реалий и переплетений судеб всех людей вселенной. Она была светлым ликом сосредоточия благословения, его самым что ни на есть воплощением в физической оболочке. Неким вотумом доверия людей на спокойную жизнь. Сотканная из нитей света, одинокая, но изящная, такая прекрасная и идеальная, она даровала этому миру и всему бесконечному их – близнецов, чьей миссией было – стать вестниками света и гарантом на будущее каждого человека. Но затем ее белоснежные фарфоровые руки покрылись черными язвами, сочащимися сукровицей и гнилью. Метастазы прорастали на теле с невиданной скоростью. Золотистые локоны опадали, темнели прямо на глазах, превращаясь в острые шипы и тернии. Светлый нежный сад с белоснежными лилиями, который некогда источал спокойствие и ощущался сладостью на языке юной Люмин, теперь горел ярым пламенем, окрашивая светлое небо в алый. Она ненавидела этот цвет. И ненавидела гниющее тело матери, которая с улыбкой на лице оставила этот мир, возложив на плечи близнецов ответственность и знамение воинов света. Она терпела и видела многое. Высокие технологии, бедность, праздность, отчаяние в опустевших глазах, трещины в душах людей. Она понимала многое – боль утраты, разлуку, сладкую любовь, удовольствие от момента. И верила во многое. Во всех богов, которые покровительствовали над своими мирами – своими детищами. Некоторые оберегали порядок, как зеницу Ока, так неприкосновенно и терпко, что они с Итэром выходили с боёв с переломанными в труху костями. Некоторые предпочитали притворяться глухими и не замечать глобальных для человечества, но таких мелочных для них, как творцов мира сего, проблем. Люмин знала, что Селестия относилась ко второму. Утоляя жажду азарта и в порыве развеселить себя, они уничтожали людей, развязали войну. Чтобы утешить самолюбие, растоптали в пыль Кхаэнри'ах. Она уже не надеялась на мольбы о помощи, но глубоко в сознании под коркой цвела надежда и мысль о том, что все будет в порядке. Итэра нигде не было. Она обыскала каждый уголок, прошерстила каждый миллиметр знойных земель, но тела так и нет. А затем вспышка, как удар под дых обухом топора. Блондинка схватилась за голову, путая пальцы в своих светлых волосах, яро выдирая их пряди с корнями. Она интенсивно жмурилась и открывала глаза, бегая ими по режущей взор траве, которая впивалась сочным зелёным цветом в сознание и будто кричала, отдаваясь в голове белым оглушающим шумом. Люмин рвано выдохнула горячий воздух, попятилась назад и упёрлась лопатками в обжигающий холодом булыжник, который сохранял низкую температуру в тени несмотря на такой жар вокруг. Пот обильно стекал по вискам, капал с кончика носа на тяжело вздымающуюся грудь. В какой-то степени это отрезвляло, но боль, как обычное дотошное чувство, проедала кости и суставы, словно едкая кислота, расщипляя их на составляющие атомы. Ветер подул с новой силой, трепая белое испачканное в пыли и грязи платье, а в месте с ним и волосы. Взмокшие ресницы трепетали от такого порыва, будто сама природа требовала от нее здравых мыслей и рассудительности. Но только противная вспышка боли отошла и утихомирилась, как буйный зверь, с таким великим трудом, как тут же пришло осознание, от которого она только одними губами прошептала: «Не может быть…» В этом мире может быть все. Он слишком многогранен и непредсказуем, что для людей очень грубо смотреть на него с одной стороны, не опираясь на другие углы темного пространства реалий, чтобы рассмотреть этот объект под разными сторонами. А может это нежелание или самая обычная простая лень. Люмин не считала себя таким человеком. Она всегда принимала во внимание все возможные и невозможные варианты, принимая все за действительное, потому что понимала, что в мире все непостоянно и может не поддаваться элементарным законам физики и логики. Но сейчас, видимо, судьба решила с иронией искривить лицо в улыбке, потому что блондинку огорошило тем, что Итэр вернулся.***
– Доброе утро, путешественник, – сердце упало в пятки, когда Итэр открыл дверь. Кто-то решил потревожить его тихий покой в третьем часу дня робким стуком в номер. Перед ним стояла Гань Юй. Ее волосы голубой балладой спадали к пояснице и нежно вихрились на концах. Солнце играло на них светлыми яркими бликами, образуя странное свечение вокруг головы. Если бы Итэр был при смерти на ее руках, то точно бы сказал, что по его душу пришел посланник бога. Девушка неустойчиво переминалась с ноги на ногу, будто стесняясь дальнейших действий, но в руке она уж больно сильно сжимала какой-то пакетик, что не укрылось от зоркого взгляда блондина. Он улыбнулся в ответ Цилинь и пустил ее в комнату, отойдя в сторону со словами «Ты хотела сказать, добрый день. Проходи…» Девушка обильно покраснела и заикнулась, но шустро юркнула в теплую светлую комнату, в которой стойко пахло лекарствами, мазями и бинтами. При виде бинтов, выступающих на теле Итэра из-под одежды, она заметно помрачнела. Гань Юй никогда не следила за временем. Она жила тысячи лет, была свидетелем сотен жизней и являлась наставником для многих из них. Поэтому, как заметил Итэр, у адептов напрочь отбито чувство времени. – П-прости, это для меня ещё трудно, сколько не живу, все никак не могу уследить за этим…– как-то сбито и мягко протараторила Цилинь, стараясь отделаться от этого помешательства как можно скорее, но Итэр лишь прыснул от смеха в кулак и закрыл дверь. – Да, я заметил, что для вас это скорее один мерный поток, а для людей целая буря. – он улыбнулся и жестом пригласил девушку присесть на свободный стул, сам же спокойно плюхнулся на кровать и откинул голову на стену. – Жизнь людей слишком ограничена рамками и ответственностью, поэтому можно сказать и так. Время для них слишком драгоценно…– кивнула Гань Юй и поставила пакетик с передачей для Итэра. – Как ты себя чувствуешь? Намного лучше? – она мягко наклонилась в сторону парня, на что тот неопределенно и даже как-то потерянно кивнул. В первый раз, когда она увидела его, живого и не совсем здорового, то упала в осадок, но выглядел он уж слишком растерянным и потерянным, как маленький сирота, оставшийся без попечения родителей. Сейчас его вид был намного лучше, презентабельнее, но оставалось что-то ещё, что она хотела увидеть. Итэр поднял руки вверх, показывая бинты на теле, и слабо улыбнулся. – Как видишь…ты сама как? Все нормально? – Много работы, но для меня это нормально. Все хорошо. Я говорила с Чжун Ли и сказала, что знаю о твоём возвращении, как и адепты. Он лишь сказал, что понимает это и сказал, чтобы они слишком сильно не лезли в это…дело. – она перевела взгляд с Итэра на окно и больно задумчиво стала смотреть за летающими в облаках птицами. – Сяо ещё нет? Блондин помотал головой, что она заметила боковым зрением, но говорить ничего не стала. – Он приходит меня проведать, но это все. Сегодня ночью только был. – парень вздохнул и опустил голову, а затем поднял следом за Гань Юй взгляд в окно. – Что? И ты сидишь среди медикаментов в комнате, как принцесса в башне без развлечений? – брови дрогнули и взмыли вверх, ярче передавая все ее удивление. И некая несправедливость здесь ощущалась: чтобы так и просто оставить человека просто…ни с чем. Одного. Чем он вообще занимается? Ворон считает, да на стены круглые сутки пялится? Цилинь бы не удивилась, если Итэр ей прямо в лоб в спокойной манере ответил, что изучил каждый узор на обоях и знает, сколько пылинок лежит на каждой полке. Будто читая ее мысли, Итэр улыбнулся уголками губ, легонько и слишком спокойно, но будто обречённо. – Да. Приходится сидеть и думать о вечном. Думаю, такими темпами, я стану, как отшельник, проповедующий философию о жизни. – он пожал плечами, а затем опустил взгляд и тяжело вздохнул. – Слушай, пока ты здесь…можешь рассказать побольше о Сяо? – О Сяо? – удивлённые глаза ясно выражали весь спектр эмоций, которые испытала Гань Юй от такого неожиданного вопроса. Но, видимо поняв, что в такой ситуации он вполне приемлем и логичен, она выдохнула. В конце концов, ее восприятие сильно хромает, над ним нужно поработать. – Да…думаю, следует. Начнем, пожалуй, с того, что Сяо крайне нелюдим…– Итэр слушал внимательно с нескрываемым интересом, мелькающим солнечными искорками в глазах. Из разговора он узнал, что Сяо, как адепт, в принципе чхал на других людей, но по неизвестной для Цилинь причине он ужасно сильно печется о здоровье блондина. Он защищает его, старается узнать о людях побольше, что им нравится и как в принципе они живут, чтобы оказывать больше поддержки парню. Итэр все понимал. И улыбался. – Мы с ним пересекались недавно. Так как я сную между смертными и адептами, я больше знаю о их жизни в принципе, поэтому он спрашивал у меня совета. – А…какое его любимое блюдо? – спросил Итэр, легонько прикусив губу. Не сильно, но в порыве интереса он готов был ее сжевать полностью. Гань Юй задумчиво уткнулась носиком в кисть руки, смотря вниз, но затем метнула взгляд обратно на Итэра. – Ммм…насколько я могу помнить, миндальное тофу. – адепты обычно не отдыхают. Им чужды такие простые чувства, какие испытывают смертные. Но в моральном плане они гораздо ближе, чем Итэр мог себе представить. Цилинь с лёгким смехом вспоминала, как Сяо после тренировок уснул стоя. Ее задорный тихий смех будто был подарен солнцем и переливался звуками маленьких колокольчиков, что щекотали слух блондина. Он слабо улыбался и внимательно слушал девушку, чувствуя, как тьма в душе отступает, грозно шипя и рыча от такого воздействия. Сяо закрытый, но только рядом с Гань Юй и Чжун Ли он мог хоть как-то показывать свои эмоции. Девушка искренне переживала за Яксу, как за бывшего наставника и нынешнего напарника в боях. Она с волнением, готовая пустить скупую слезу (настолько уж ей было тошно видеть мучающегося Демона), вспоминала, как он искал Итэра. – А когда оказалось, что ты был все это время мертв… Сяо был разбит. Тысячи осколков фарфоровой вазы – приемлемо было описать его чувства таким выражением. Брюнет стоял рядом с Гань Юй и тяжело сверлил расстилавшееся вдаль покрывало ночного океана, стараясь сдерживать порыв тела вдарить по чему-нибудь хорошенько. Но Цилинь ясно видела, как нервно дёргается его кадык вверх-вниз, как интенсивно напрягаются желваки. Он не защитил его в тот раз. Искал месяц простой труп, который уже давно разложился где-то в яме и гнил, как трухля. И Гань Юй его понимала, показывая это своим молчанием и присутствием рядом. – Я не знаю, почему, но ты для него, будто целый мир. Цени это, потому что до этого…это было невозможно заслужить такое место в его душе, скажем так…– Итэр понимающе кивнул и опустил взгляд на собственные руки. Не умирать. Не поддаваться. Нужно бороться с этой тьмой. Он…не хочет бросать Сяо. – Хэй, товарищ! – оба вздрогнули и подпрыгнули на месте, когда рыжая макушка нагло ворвалась в пространство четырех стен из окна. Тарталья, собственной персоной, улыбаясь во все тридцать два ровных зуба, глядел на них из оконного проема, пристроив руки на подоконнике, как первоклассница. – О, и вижу милую даму рядом. Подруга сердечная? Не думал, что у тебя фанаты есть… – Будь ты здоров, я чуть душу Богу не отдал! – возмущённо воскликнул Итэр, подрываясь с места и готовый надавать тумаков, украсив голову Предвестника рядом шишек. Но высокорослый юноша был иного мнения, поэтому уютно устроился на ветке дерева вне досягаемости кулаков блондина. – Во-первых, назовись, во-вторых, какого черта ты здесь? – Я? Я у черта на куличках чаи обычно гоняю, а сейчас я пришел проведать тебя, Путешественник. – Гань Юй что-то пробормотала нечленораздельное позади Итэра в ответ на лисью улыбку, что украшала милое личико Тартальи. – Меня зовут Чайльд Тарталья. Чайльд – это титул. Так, к слову. – он задумчиво крутил в руке пакет, под завязку набитый фруктами, вкусностями и чем-то, напоминающим снаряжение. – Мы с тобой лучшие соперники во всем мире. И раньше регулярно проводили дуэли. Ты сильный противник. Был. – Был?..– Итэр все ещё ошарашенно смотрел на высокорослого гостя, а затем метнул вопросительный взгляд на Гань Юй, будто она сможет дать ответы на новые вопросы, что заполонили голову блондина. Вдруг ни с того ни с сего оказалось, что достаточно много людей знает о его немыслимом возвращении с того света. – Чайльд Тарталья – одиннадцатый из Предвестников Фатуи, пробудивший Архонта Вихрей и чуть ни уничтоживший Ли Юэ. Именно ты спас гавань в тот момент, – улыбнулась Цилинь, но присутствие рыжика – как его окрестил Итэр в мыслях – явно напрягало. Это ощущалось по скованности в теле – девушка будто прилипла к стулу, словно тот намазан супер клеем. – В точку! – Тарталья щёлкнул пальцами и хохотнул. – Может впустишь? Обещаю ничего такого не вытворять. В конце концов, я тебя давно не видел. Живого, по крайней мере. – со вздохом Итэру пришлось впустить неугомонного посетителя к себе в комнату. Вопрос, почему Предвестник именно таким нестандартным способом решил прокрасться к ним и бесцеремонно вклиниться в беседу, парень оставил при себе. Хотя, опираясь на манеру поведения и общения, можно было предположить, что это было в духе его бывшего знакомого, в конце концов, для него было просто «скучно» воспользоваться дверью. – Слышал, ты отправляешься завтра на Драконий Хребет лечить амнезию и узнать, почему ты вернулся с того света. Поэтому я принес тебе вкусностей. Фрукты и сладкое помогают восстановить здоровье, так что держи, – Итэр кивнул и с благодарностью принял передачку. Пакет был ужасно тяжёлым, так что в следующую секунду, как он оказался в руках парня, тут же прижал его к полу своим неподъемным весом. Четыре стены наполнились диким хохотом от обоих собеседников. Гань Юй чуть не свалилась со стула, когда как Тарталья сосиской катался по незаправленной кровати. Итэр неловко хихикнул, густо покраснев от такого, но что-то уютное и забавное он находил в этом моменте. Будто он по-настоящему оказался…дома. – Такой тяжёлый…как ты его вообще донес? – пробурчал блондин, дотащив пакет до стола. Вспомнив, как Тарталья, сидя на ветке, беззаботно крутил его в одной руке, Итэр икнул, глаза ещё больше расширились от удивления. – Мне не привыкать, а вот твоя атрофия мышц красноречиво говорит, что тебе нужно восстановиться. Могу предложить дуэль в любое время, я тут ещё надолго, – продолжая хохотать, сказал рыжий. Он вытер с уголка глаз выступающие слезы и улыбнулся ещё шире. Итэр бы пожелал, чтобы его мордашка треснула от такой широкой улыбки, но лишь проглотил едкое замечание, словно тяжёлый ком. – Ну, ещё можешь есть сладкое. Ты его очень любил. – Я любил сладкое? – Очень. Каждый раз, как проводили совместную трапезу, ты брал себе что-то сладкое, – улыбнулась Гань Юй, когда его удивленный взгляд метнулся с пакета на девушку. – Я, кстати, тоже принесла. – она протянула ему свою передачку. Пакетик был не такой большой в объеме, как у Предвестника и ощущался легче. В конце концов, они провели славную беседу в совместном кругу. Тепло перекидывались замечаниями. Делились воспоминаниями и рассказывали Итэру о его жизни «до». Блондин сидел на полу и разбирал пакеты, внимательно слушая собеседников и изучая содержимое их подарков. Тарталья принес кучу фруктов из Снежной, много конфет и чизкейков. Какое-то снаряжение. Гань Юй ограничилась парой книг и обычным тортиком с открыткой «поправляйся скорее». Парень тепло улыбнулся, читая текст открытки. И чувствовал он абсолютное счастье в этот момент. – Ты много путешествовал. Постоянно где-то пропадал со своей спутницей, – сказала Гань Юй, смотря на Итэра нежным взглядом. Она нагнулась вперёд, упёрлась локтем в колено и подперла щеку рукой, наблюдая за действиями паренька. – Да. Эта надоедливая консерва, которая все время просила море еды и моры…как ее…Паймон вроде? – Тарталья давно расположился на кровати в горизонтальном положении, но вытянуться во весь рост ему не позволяла спинка, поэтому он, предварительно сняв сапоги, согнул ноги в коленях. – Да, Паймон, – кивнула девушка на замечание, глянув на Предвестника. – Паймон значит…а где она сейчас? – заинтересованно спросил чужеземец, подняв взгляд на собеседников. – В Мондштадте. После твоего исчезновения она собрала все вещи, которые только были у вас и уехала жить туда. Сейчас не могу сказать, как у нее дела, но она очень переживала из-за того, что ты пропал. – Цилинь грустно вздохнула и опустила голову. – Переживала? Шутишь. Она истерила, как припадочная. Готова была всех придушить и перевернуть каждый миллиметр земли, чтобы тебя найти, живого или мертвого. – хохотнул Тарталья. – Ей ни еды, ни моры не нужно было, лишь бы тебя найти, – более тихо и даже грустно добавил Предвестник, видимо, задумавшись о чем-то своем. Конечно, он и представить не мог, что чувствует человек, когда его близкий пропадает. Через это прошла его семья, когда он ушел в самоволку в поисках силы и попал в Бездну. Через это прошла и эта вечно наглая и дотошная консерва, когда исчез Итэр. Но если бы он оказался на их месте, то… – Ах…понятно. Вот оно что…– грустно улыбнулся Итэр, чувствуя острый укол вины, из-за которого по спине прошёлся ощутимый рой мурашек. Но пока нельзя говорить кому-либо о своем возвращении, а тем более о том, как это произошло. В конце концов, нельзя оставаться на такой грустной теме, потому что мордашки собеседников заметно помрачнели от таких мыслей. Каждый задумался о своем, видимо, ставя себя на место Паймон. – Ну, чего такие грустные? Давайте хоть один тортик вместе съедим. До завтра со всем этим я не управлюсь… Все единогласно согласились с Итэром, поэтому трапезу они провели в лёгких мыслях и вернули обратно непринужденные беседы. Так прошло пару часов. Тарталья теперь вместе с Гань Юй покинул номер, как цивилизованный человек – через дверь. Оба крепко обняли блондина на прощание, пожелали удачи. А Чайльд, кажется, переборщил, потому что ребра и позвоночник неприятно хрустнули в этих медвежьих объятиях, прямо до тихого «Ой…». Цилинь всыпала тумака крепким кулаком по макушке Предвестника, с укором глядя на него, а затем с беспокойством на парня. – У нас в Снежной так принято, – неловко хихикнул рыжик. – Удачи, товарищ. Жду твоего возвращения и хорошей дуэли. – Удачи, Итэр. Будь осторожен, береги себя и Сяо. – заботливо улыбнулась Цилинь, ещё раз нежно обняв Итэра, уже напоследок. – Спасибо вам. Даю честное слово, что обязательно вернусь и снова съем тортик в вашей компании, – его лучезарная улыбка растаяла, как только он оказался один в пустом номере. Чувство, будто он что-то потерял, начало едко жевать сердце и царапать ребра. Он так не хотел, чтобы они уходили. – Нельзя. Не поддаваться. Гань Юй сказала, что Сяо любит миндальный тофу…– он задумчиво уткнулся взглядом в давно разобранные пакеты. В голове возник странный план сделать адепту приятно. Заодно ещё раз пообщается с людьми. В конце концов, если его не будет здесь час-полчаса, ничего не случится.