Римские каникулы

— Мое имя Эвтик, — представился смуглый фригиец в простой коричневой тунике. — Вольноотпущенник Квинта Сертория. Он сейчас переминался с ноги на ногу на пороге столовой. — В корпусе сказали, что вы немедленно желали меня видеть, центурион. — Да. Садитесь, — Маркус указал ему на плетеный табурет за столом. — У меня будет всего пара вопросов к вам, Эвтик. Фригиец Эвтик — а на самом деле командир небольшого отряда вигилов, каждую ночь патрулировавших город, — шагнул вперед. Огляделся — на мгновение его взгляд остановился на фигуре Люцифера. Осторожно опустился на табурет и выпрямился перед Маркусом. Едва они с Маркусом вернулись домой, как Люцифер отдал свою тогу Коринтусу и, набрав подушек, устроился в широком деревянном кресле возле окна, выходящего в маленький сад. Там и остался. В руках Люцифер держал тарелку инжира, ноги положил на скамеечку и сейчас мечтательно и лениво смотрел куда-то ввысь. Точно разглядывал пушистые облака и вовсе не слушал тех, кого опрашивал Маркус. — В ночь после сентябрьских календ ваш отряд патрулировал Квиринал. — Так точно, центурион. — Как прошло дежурство? — Хорошо, — ответил Эвтик и тут же бросился объяснять. — В том смысле, что ничего не горело. Ни одного пожара не было, ничего тушить не приходилось, а значит, все отлично прошло. Маркус кивнул и скрестил руки на груди. — Были какие-нибудь происшествия? Эвтик покачал головой. — В харчевне, что стоит на перекрестке у Загородного взвоза, буянили два каменщика. Даже драку устроили. Хозяйка наш отряд увидела и на помощь позвала. Ну, мы и помогли — заставили парней расплатиться и за еду, и за выпивку, и за тот стол, который они там поломали. А потом вышвырнули вон. — Вы знаете, где находится дом сенатора Гнея Корнелия Сенециана? — Конечно, — подтвердил Эвтик. — Мы по той улице каждую ночь по десять раз проходим. — Можете назвать время, в которое вы обычно бываете около дома сенатора? Эвтик помедлил. — В первом часу второй стражи, во втором часу второй стражи, в третьем часу второй стражи, в четвертом… — начал перечислять он. — … заметили что-нибудь подозрительное? — Никак нет. — Какой-нибудь шум? — Нет, ни в коем случае. Все было тихо. И ничего не горело. — Ничего не горело, — повторил за ним Маркус. — И никто не выпрыгивал из окна дома, не выбегал из ворот, не вылезал через стену со стороны сада? — Нет, — покачал головой Эвтик. — Во все часы улица была пустой. Маркус хотел задать еще пару — явно бессмысленных — вопросов, когда кресло у окна скрипнуло. В одно мгновение Люцифер оказался рядом с ним и произнес: — Как вы понимаете, вигил Эвтик, весь ваш разговор с центурионом — государственная тайна. Не буду перечислять жестокие кары, которым вас подвергнут, если вы хоть кому-нибудь обмолвитесь о вашем визите сюда. — Я буду молчать, — поклялся тот. Когда Эвтик, поклонившись, исчез в атриуме, Маркус вздохнул: — Люцифер, это я должен был предупредить его о том, что случится, если он начнет болтать. — Мне стало скучно, и я тоже захотел поучаствовать в твоем нехитром представлении. К тому же, когда сам дьявол грозит карами, это производит больше впечатления. Маркус скользнул по нему взглядом. В руках Люцифер все еще держал тарелку. — Как тебе сказать… Люцифер поднял бровь. — Дьявол, который грозит карами, поедая инжир… — Маркус рассмеялся. — Ты зря меня недооцениваешь, — улыбнувшись, Люцифер склонил голову набок. — Даже когда я поедаю инжир, я все равно остаюсь самим собой. — Не сомневаюсь. Они переглянулись, все еще улыбаясь друг другу. Маркус сделал над собой усилие и все-таки промолчал, так и не сказав Люциферу, как невероятно хорошо тот сейчас выглядел: расслабленный, в одной тунике, тонкая ткань которой будто струилась по его телу, а ворот обнажал ключицы. Не сказал он и о том, как ему хотелось сейчас притянуть Люцифера к себе и долго, долго покрывать поцелуями и его ангельски прекрасное лицо, и шею, и те самые ключицы. И сдернуть наконец с него эту тунику, и опуститься уже перед ним на колени, и снова целовать, и попросить его больше никогда не исчезать из его, Каина, проклятой жизни. На пороге столовой появился Коринтус. — Можно подавать обед, доминус? — Да, — тихо ответил Маркус. Люцифер вернулся в свое кресло у окна. — Значит, вигилы закончились? — Закончились. — Все четверо, кого ты вызвал, сказали одно и то же, и мы с тобой ничего не узнали. Маркус пожал плечами. — Они и не должны сторожить дом сенатора. Их первая обязанность — тушить пожары. Тот, кто убил Гнея Корнелия, тихо вошел в дом и тихо из него вышел. На самом деле, это не так уж сложно. — Особенно, если знать этот дом изнутри, — заметил Люцифер. — Да, — согласился Маркус. — Либо убийца вообще не выходил из особняка. — Или Гнея Корнелия убил кто-то из его домочадцев. — Все может быть. В столовую снова вошел Коринтус. Вместе с другим рабом, служащим на кухне, они расставили на столе блюда с овечьим сыром, свежим мягким хлебом и копчеными колбасами. Принесли и кувшин разбавленного фалернского вина — все, что было нужно для легкого обеда. — Что у нас дальше? — спросил Люцифер, отломив себе кусочек хлеба и макая его в мед. — Вчера я попросил двух человек, которым доверяю, проследить за рабами из дома Гнея Корнелия, — рассказал Маркус. — Завтра мы будем знать, в какие лавки те ходят. Здесь главное не поднимать шум. Это чужие рабы, и я не имею никакого права их допрашивать. Люцифер кивнул. — И я все равно не понимаю, почему префект считает, что те четверо сенаторов в чем-то замешаны. — Потому что так сказал Сегундус Ливий? Маркус покачал головой. Подлил себе вина и ответил: — Он никогда не обвинял их напрямую. Да, он все твердил про какие-то заговоры. Но именно их он не обвинял. Просто намекнул, что за ними стоит понаблюдать. — И что теперь? — Я бы не хотел, чтобы кто-то из моей центурии оказался замешан в слежке за сенаторами, — сказал Маркус. — Так что я подыскал кое-кого на Авентине. Отправив в рот кусочек сыра, Люцифер улыбнулся. — Твой приятель Олипор опять пригодился? — Нет, его сосед Апелла, — заметил Маркус. — Тоже вольноотпущенник, только грек. С человеком, которого я нанял у Апеллы, я сегодня встречаюсь в термах. Ты ведь пойдешь со мной? — Обязательно. Город еще не остыл от полуденной жары, когда они то спускались по улицам Виминала, то поднимались на холм Целия. Маркус выбрал не самую короткую дорогу — он уже понял, что Рим понравился Люциферу, и захотел, чтобы тот увидел не только кривые, петляющие среди инсул закоулки и трущобы Авентина, но и самые красивые, широкие, залитые солнцем улицы имперской столицы. И сейчас Люцифер не мог оторвать глаз от города. Все приковывало его внимание — и процессия жрецов Исиды, и маленький рынок восточных пряностей, и дети, бегущие домой из школ, и медник, орудовавший молотком в своей лавке. — Вечером я жду тебя на вилле, — вдруг сказал Люцифер. Маркус вздрогнул и остановился посреди улицы как вкопанный. — Только не говори, что у тебя дела. Это самое жалкое оправдание, которое можно придумать. — Нет, Люцифер, — ответил Маркус. — Я не могу. Люцифер внимательно смотрел на него. На губах его играла улыбка. Маркус вспомнил, как всего лишь час назад любовался его неземной красотой. Как мечтал содрать с него тунику и расцеловать все его тело. И все равно, сделав над собой немыслимое усилие, повторил: — Я действительно не могу. В сердце кольнуло, когда губы Люцифера дрогнули, а его блестящие темные глаза разом потускнели. — Почему? — Потому что я привыкну к тебе, — объяснил Маркус, — а потом ты опять исчезнешь. Люцифер вздохнул и покачал головой. — Когда-нибудь это действительно случится, — признал он. — Дьявол не может вечно жить на Земле. Знаешь, дьявол вообще не должен сбегать из Ада. — Люцифер… — Я вправду дорожу каждым мгновением, проведенным здесь. — Я тоже дорожу каждым мгновением с тобой, — ответил Маркус. — И я боюсь, что никогда не увижу тебя снова. Маркус не знал, сколько прошло времени: они все стояли среди широкой улицы. Вокруг них шумела и кишела толпа, проезжали всадники, торопились куда-то жители города. Мимо пролетела повозка с весталкой, а вслед за ней восемь крепких рабов пронесли по улице богато украшенные носилки. А они все смотрели друг на друга. Пока Люцифер наконец не сказал: — Для того, кто однажды вызвал гнев Бога и решил, что ему лучше скитаться по Земле тысячелетиями, чем хоть раз смирить гордыню и вымолить у моего Отца прощение, ты слишком многого боишься, Каин. Маркус отвел взгляд. Что говорить, он не знал. — Люцифер! — закричал Маркус вслед. — Люцифер, постой! Он попытался догнать Люцифера: безуспешно. Маркус все бежал, бежал за ним, пока не потерял из виду белоснежную тогу — Люцифер будто растворился в толпе. Крепко выругавшись, Маркус побрел в сторону термов. Худой и жилистый юнец — соглядатай, которого он нанял у Апеллы, — уже ждал его в кальдарии, как они и договорились. Воздух здесь был горяч, пусть и не так, как в соседнем лаконике, но Маркус даже подумал, не вернуться ли им в гимнастический зал. Вот только разговор этот ему хотелось очень быстро завершить. — И что ты узнал? — спросил Маркус. — Все четверо сегодня были в курии, — сообщил соглядатай, садясь на мраморную скамью рядом с ним. — Пятый тоже. — Сегундус Ливий? — Да, он. Не знаю, что там было дальше, но на людях вели себя, как лучшие друзья. Маркус пожал плечами. — Вышли тоже вместе, — продолжал соглядатай. — Тарквиций сел в лектику. Меция тоже ждали носилки. Я послал своих мальчишек проследить — так вот, и Тарквиций, и Меций прямиком отправились в термы, а потом домой. А вот Попиллий и Арторий вместе с Ливием пошли в базилику Юлия. Я сначала побежал за ними, но те двое громил меня, кажется, заметили. Тогда я прикинулся нищим, и мне бросили аж целый сестерций. — Что за громилы? Соглядатай вернул Маркусу удивленный взгляд. — Ну, телохранители Ливия. — Телохранители, — повторил за ним Маркус. В памяти сразу же всплыл их первый разговор с сенатором. Когда Сегундус Ливий рассказывал, как ему угрожают враги Империи, и просил заступничества преторианской гвардии: иначе он не рискнет даже высунуть нос на Римские Игры. Что ж, подумал Маркус, возможно, Сегундус Ливий уже сам подыскал себе охрану. Значит, и вопрос решен. — Бывшие легионеры, — добавил соглядатай. — Я этих сразу вижу. — Интересно, — ответил Маркус. Это тоже было похоже на правду: немало легионеров, уйдя в отставку, нанимались телохранителями к богатым патрициям. — Я там с одним сумасшедшим поговорил. Он у курии постоянно ошивается. Ну, прикидывается сумасшедшим, кричит всякое смешное про Юпитера и про жену его Юнону, а иногда и про консула какого-нибудь завернет. Если хорошо получается, ему кидают монету. — И что? — Дал ему пару денариев, — сказал соглядатай. — Он мне понарассказал разного. На громил этих пожаловался — уже месяц как житья не дают. Только он встанет у курии, как уже прочь гонят. Как будто он там кому-то мешает. — Месяц? — удивился Маркус. Вернувшись домой, он попросил Коринтуса спуститься в погреб и принести кувшин лучшего фалернского вина, а к вину подать только сыр и хлеб. Ужинать он не желал и распорядился раздать все, что было приготовлено, домашним рабам. И строго-настрого наказал не разбавлять вино водой. Думать о Сегундусе Ливии ему тем более не хотелось. Тщеславный сенатор изо всех сил старался придать себе небывалой важности — поэтому и расхаживал по городу с двумя легионерами и одновременно рассказывал преторианскому префекту, как его преследуют враги. Стало быть, весь этот глупый заговор Сегундус Ливий тоже выдумал. А Гнея Корнелия, скорее всего, зарезал обычный бандит с улицы, решивший поживиться драгоценностями в богатом особняке: в Риме бывало и не такое. Или жена заколола кинжалом. Мало ли что случается во время семейных сцен. По мере того, как пустел кувшин, Маркус все больше убеждался в своей правоте — и в том, какой бессмыслицей он занимался все последние дни. Спать он пошел рано, едва на город начали спускаться сумерки. А вот уснуть не смог. Все лежал, все ворочался под покрывалом. То смотрел в потолок, то разглядывал тусклые фрески на стенах. Потому что всякий раз, когда он пытался сомкнуть веки, ему снова вспоминался Люцифер. В темных глазах которого не было ничего, кроме грусти и опустошения.