«Так тому и быть: Да значит да; От идущего ко дну не убудет; А в небе надо мной все та же звезда; Не было другой и не будет.» Борис Гребенщиков, Не было такой «Последнее время я сплю среди бела дня. Видимо, смерть моя испытывает меня, поднося, хоть дышу, эеркало мне ко рту,- как я переношу небытие на свету.» Иосиф Бродский, Натюрморт
Вообще-то Ирландия Кроули даже нравилась. Да, природа была скудная, разнообразием не поражающая. Скалы, скалы, зеленые равнины, соленый морской воздух. Зато было много мест, где Кроули мог спокойно расправить крылья. Местные легко шли на контакт и вообще были довольно простыми людьми, не такими чопорными, как в практически родной Англии, и не славились кровавыми обычаями. Кроме того, упрямо продолжали верить в фейри, да лепреконов, чем откровенно раздражали небеса. Да, застрять тут надолго было обидно. Да и грешить с размахом тут не вышло бы, что вообще могли желать местные? Улов больше, чем у соседа? Чужую жену? Пару овец? Однако Кроули привык выполнять свою работу хорошо. И у него были все основания гордиться собой. План был простым, удобным и не единожды опробованным. Поклонение языческому богу. Эта идея всегда работала отлично и без сбоев. Местные отрицали истинного Бога, Кроули спокойно жил и процветал в роли местного божка, принимающего форму змея, отчеты неизменно радовали Вельзельвул, при этом количество душ в аду не слишком-то сильно росло, так как святой Петр всегда позволял уже умершим принять истинную веру, отринув земные заблуждения. Количество земных грехов зашкаливало, ад получал нужную энергию, а весь свой гнев Вельзевул обрушивала на Петра, который и к другим грехам был излишне толерантен (в ад попадали только уж очень упертые фанатики, готовые страдать за свои убеждения, или те, кто совершил нечто реально страшное) и всех все устраивало. Пока не явился этот кретин, Патрик, сеятель христианства и будущий святой. Навсегда покинуть Ирландию в планы Кроули не входило. Еще больше его не устраивал тот факт, что эта земля отныне стала для демонов закрытой. Кроули допустил ошибку, не сбежав с острова сразу, как только этот блаженный появился. Он слишком много повидал таких, сеятелей слова божьего, и прекрасно знал, как обычно это происходит. Люди терпеть не могут изменения, и всегда появляется оппозиция. Даже небольшую горстку людей можно было бы включить в свой отчет и рассказать, с каким трудом их вышло отвоевать. Придурошный Патрик попросил у небес силу изгнать с острова всех змей. И будто одного этого было недостаточно, освятил всю прибрежную воду, все местные родники, реки, речушки и ручьи, озера, небольшие озерца, колодцы и всю паутину подземных вод, таким образом, сам того не понимая, блокируя Кроули проход в ад. А всем адским демонам — проход на Ирландскую землю. Кроули пришлось сесть на самый большой корабль на материк, и прятаться в трюме во время отплытия, чтобы не получить порцию святой воды в лицо. К счастью, как и все святые мученики, Патрик был ужасающе не образован и понятия не имел, что никакие реальные змеи в Ирландии не водились. Хотя бы испортить еще и местную экосистему (эти святые и слов-то таких не знают!) у Патрика не вышло. Все это в совокупности привело к тому, что чужое присутствие на судне он обнаружил лишь на третий день пути, когда угроза святой воды осталась далеко у берегов негостеприимного острова. — Каким ветром тебя сюда занесло? — спросил Кроули, поднявшись на палубу глубокой ночью, у человека в сером плаще, наблюдающего за тем, как нос корабля разбивает волны в мелкую пену. Дозорный скользнул взглядом мимо них, не замечая ни Кроули, ни его собеседника. — Меня призвали именем истинного бога. И я пришел. Думал, случилось что-то действительно серьезное. — А встретил заклинателя змей? — Именно, — Плотник поднял на него глаза, снимая серый капюшон, — Как ты себя чувствуешь? — Восхитительно. Вельзевул с меня шкуру спустит живьем. Еще никогда не один земной уголок не оказывался нам полностью недоступен. Ну, кроме Иерусалима, конечно, — добавил Кроули из вежливости, — хотя люди там работают над исправлением ситуации. Плотник не улыбнулся ему, лишь поднял голову, всматриваясь в усыпанное звездами черное небо. Волны ласково раскачивали их судно, унося подальше от самого провального задания Кроули за всю его демоническую историю. — В стране не осталось демонов, а люди не перестают грешить, — заметил Плотник, — однажды кого-то заинтересует этот феномен. — О, прекрати. У них не хватит воображения, — Кроули фыркает, облокачиваясь на перила, — и вообще, я там столько лет работал, все можно списать на посеянные мной семена греха. — Я испугался за тебя, — Плотник говорит каким-то тусклым, бесцветным голосом, — решил проследовать за тобой, чтобы убедиться, что ты сумел выбраться. Сюда были призваны все силы небес, повезло, что ты никого не встретил. Все силы небес. О, это была отличнейшая информация, которую обязательно стоило включить в отчет. Все силы небес против одного единственного демона. А потом он снова смотрит на Плотника и отчет больше не кажется ему чем-то хоть сколько-нибудь важным. — Ты в порядке? — спрашивает Его Кроули, неожиданно для себя. — Конечно, — отвечают ему слишком поспешно и слишком… лживо. Кроули приближается, хватается за плечо, резким рывком разворачивает Его на себя. — А сейчас посмотри на меня и скажи мне правду: ты в порядке? Он знает, что, если Плотник захочет, Он может не только развоплотить его на месте, а и просто стереть с лица земли, так, что и воспоминаний о нем не останется. Он не боится. Плотник смотрит и Его глаза серые, цвета пасмурного неба Ирландии. Он и сам выглядит серым, будто выцветшим, постаревшим, усталым. — Я не знаю, — отвечает Он, — я кажется уже не помню, что значит быть в порядке. — Что случилось? — спрашивает его Кроули, — решил, что небеса все же лучше земли? — Нет. Не лучше. Точно не лучше, — говорит Плотник, в голосе отчетливо прибавляется уверенности, — но быть человеком было намного проще. — Неужели? — У меня была цель. Я знал, что мне нужно делать и куда идти. Я знал, что будет в конце. Единственное, что было для меня сюрпризом, это… — Злобный и страшный демон в пустыне? — предполагает Кроули. — Да, именно он, — отвечают ему без улыбки. — Жалеешь, что демон не был злобным и страшным? — Не жалею. Я говорил уже, это было лучшим в моей жизни. — Тогда о чем ты жалеешь? — спрашивает Кроули серьезно. — Ни о чем. Иногда я сомневаюсь, — отвечают ему, — и ни с кем не могу это обсудить. — Ты всегда можешь поговорить со мной, — предлагает Кроули, вдруг решившись, — просто позови меня, — сам он всегда может поговорить с ангелом и это удобно. Он не представляет, как было бы одиноко, не имей он никого, с кем можно говорить. — Ты сказал тогда, что больших трудов стоило меня забыть, — напоминают ему. — Ну забыл же в итоге, — спокойно врет Кроули, изображая беспечность и даже улыбаясь, — мы сейчас не обо мне говорим. Что с тобой? — Люди, — начинает его собеседник, — люди… Кроули подмечает, что Плотник больше не причисляет себя к тем, о ком говорит. — Люди совершенно другие, не такие, какими я их помню, — говорит Плотник печально, — те, прежние все бы отдали за возможность спасения. У этих, новых, такая возможность есть. И что же? Они совершенно не меняются, живут — будто собираются жить вечно, грешат, прекрасно осознавая к чему это приведет и раскаиваются лишь на смертном одре. Иногда мне кажется, что я ничем уже не могу им помочь. Что я бесполезен и здесь, на земле, и там — на небе тоже. — Но ведь ты помогаешь, — замечает Кроули, — ты несешь им свет. — Свет? Ты должно быть шутишь, — Плотник горько усмехается, — я видел мальчишку, который забил камнями щенка из любопытства. А потом тот же мальчишка пел в церкви во славу мою и искренне раскаивался в том, что недостаточно часто молился. Я видел женщину, что избила собственную дочь до смерти, за то, что та, по ее мнению, совершила прелюбодеяние. И потом она же молилась за свою душу, раскаиваясь лишь в том, что воспитала недостаточно целомудренного ребенка! Я видел мужчину, что вожделел соседскую девушку и избивал свою жену за то, что та уже недостаточно красива и не может уберечь его от соблазна. О, он тоже искренне молился, прося дать ему сил избежать искушения и послать богатый урожай. Я видел священников, что убивали, пытаясь изгнать демонов, видел, как во славу мою четвертуют, сжигают и отправляют на смерть. Пытают. Проклинают. И все это с полной уверенностью в своей правоте. Я видел, как люди грешат, уверенные, что стоит им раскаяться и им все проститься. Я видел войны, что развязывают из-за различий в трактовании святого слова. Разве я этому их учил?! — Он повышает голос и смотрит на Кроули, но в Его глазах нет гнева. Только усталость. — Все слова можно истолковать превратно, поверь мне. Кроме того, разве все они такие? Разве ты не взываешь к ним и разве они тебя не слышат? — Все, что я делаю — продляю их жизни, — говорит Плотник, — единицы видят и слышат то, что я действительно хочу сказать. Почти полвека спустя ангел скажет Кроули: «люди не смогли бы стать поистине святыми, не будь у них возможности стать совершенными чудовищами». И тогда Кроули вспомнит и этот разговор, и усталые глаза своего уже не-мужа. — Разве спасение хотя бы одной души не стоит того, чтобы сражаться? — спрашивает Кроули, не придумав больше ни единого достойного аргумента. — Стоит, — неожиданно соглашается с ним Плотник, — конечно же, стоит. Но я мог бы сделать гораздо, гораздо больше. — А вот это уже звучит, как гордыня, — весело замечает Кроули, — разве нет? — Что? Ты же не серьезно? — удивляется Плотник. И… улыбается. Улыбается ему. Несмотря на ночь, окружающую их темнотой, Кроули чудится солнечный свет. — Серьезно-серьезно, — продолжает Кроули, улыбаясь в ответ, закрепляя свой успех, — я — демон, дорогой мой. Все знаю о грехах. И этот — гордыня. А еще — уныние. Посмотри только, один единственный человек, вдохновленный тобой, умудрился изгнать демонов из целой страны. Неужто тебе мало? — Извини, — отвечает ему Плотник, — я и подумать не мог, что такое возможно. — Главное, чтобы остальные люди не поверили, что такое возможно, — серьезно замечает Кроули, — а не то сидеть мне в аду до самого конца света. — Как ты справляешься? Со всем этим? Как у тебя выходит оставаться собой? Я и тысячи лет не пробыл тут, а уже потерял надежду. — О, прекрати, — Кроули приподнимает брови, оценивающе смотрит на него, — ничего ты не терял. У всех бывают плохие дни. — И все-таки, что дает тебе силы оставаться собой? Я раньше никогда не спрашивал… — Люди, — отвечает Ему Кроули легко и уверенно, — они такие… разные. В каждом из них намешано столько, хорошего и плохого. Я встречал отъявленнейших мерзавцев, неожиданно совершавших прекрасные поступки, и практически святых, вдруг творивших такое зло, что мне бы и в голову не пришло. А главное — все это под соусом благих намерений. Сколько я живу здесь, не перестаю им удивляться. В них куда больше света и любви, чем может показаться на первый взгляд. Они живут ужасно мало, но многие успевают за свою короткую жизнь больше, чем иной ангел или демон за века. Кроули не говорит, что больше всех его вдохновляет один, единственный человек. Тот, что спустился в ад и вернулся, тот, что не боялся открыто любить демона, тот, что в одиночку выступил против небес. Этот человек (уже не человек) стоит сейчас напротив и слушает каждое слово так, будто от этого зависит вся его жизнь. — Иногда, — говорит ему этот человек, — мне кажется, что в мире не осталось любви. — О, прекрати, — Кроули поднимает голову на черное высокое небо, усыпанное звездами, — вот же она, смотри. Плотник смотрит в небо какое-то время, Кроули любуется тем, как звездный свет отражается в Его глазах. — Ты прав, — соглашается Он отстраненно, — но все это, — он делает широкий жест вокруг, — свидетельство лишь Ее любви. Она любила этот мир, создавая его. Но люди… — Идем за мной, — Кроули тянет его на корму, — вот, посмотри, — он показывает на гальюнную фигуру в виде то ли дракона, то ли крылатого змея (Кроули хочется верить, что это змей). — Я не… — В этом нет никакого смысла, — говорит Кроули мягко, — но кто-то все равно вырезал ее из дерева. Кто-то увидел в куске бревна эти изгибы и показал их остальным. Она не влияет на ход корабля или скорость, верно? Она просто… — Красивая, — продолжает его мысль Плотник, завороженно касаясь когтистой лапы (все-таки дракон. У змей никаких лап нет). — Ее создали, потому что любили, — продолжает Кроули, — кто-то очень сильно любил этот корабль. Или любил вырезать из дерева. — Ты хочешь сказать… — Люди шьют красивые одежды, — продолжает Кроули, — красят ткани. Рисуют. Пишут книги и музыку. Любовь можно найти во многих вещах. Просто открой глаза. Я покажу тебе. Плотник смотрит практически зачаровано, Его глаза сияют. И тогда Кроули целует Его, не выдержав, бессовестно наслаждаясь прикосновением к Его губам, сухим и обветренным, но таким знакомым. Он берет Его за руку и ведет вниз, в свой трюм, предупредив: — Один раз. Не оборачиваясь, он знает, что ему кивнули в ответ. — Это ничего не значит, — добавляет он, поспешно стягивая плащ, забывая, что способен избавится от одежды щелчком пальцев, — давай попробуем вернуть твою веру. — Конечно, — соглашается с ним его человек, и в Его глазах Кроули чудиться некая лукавинка. Он делает вид, что ничего не заметил. Он даже не пытается прочесть чужие мысли. Они любят друг друга под шум волн и пение моря, а после, когда корабль причалит, расходятся каждый своей дорогой. — Предполагается, что это я возвращаю веру потерянным душам, — замечает Плотник на прощание. Его глаза снова сияют. — Будешь мне должен, — отвечает Кроули несколько легкомысленно, снова забываясь, не думая кого и о чем он просит. — Позови меня, — также легко обещают ему, — позови я приду к тебе. Где бы я ни был, к тебе я всегда приду. Кроули совершенно не ждет, что когда-то ему вернут долг, да и долгом это можно назвать с трудом. Но теперь он почему-то уверен, что они еще встретятся. Иначе и быть не может. **** Сначала Кроули действительно не собирается о чем-то Его попросить. Слишком опасно, что если об этом узнают на небесах? Но приходит Чума, и его ангел вынужден беспомощно смотреть, как умирают люди. И Кроули не способен помочь ему сам. И тогда он впервые зовет и ему отвечают. Практически сразу же. Ангел покупается на то, что их встреча случайное совпадение. В конце концов всем известно, что сын Божий где-то на земле, помогает страждущим. Так почему Ему не оказаться в центре эпидемии? А когда становится полегче и они прощаются, Кроули бросает Ему неловкое: — Значит в расчете? — Сомневаюсь, — отвечают ему, — зови меня, ладно? Я приду. Обещаю. Кроули хочет было ответить, что не позовет, нельзя. Но мир такой большой, кто знает, что может случится. Он кивает. — Как вы познакомились? — спрашивает его ангел, с которым они дружно напиваются в настолько злачном местечке, что даже Хастур бы сбежал отсюда, только войдя. Собственно, именно этим это местечко их и привлекло. — Я должен был присматривать за Ним, — отвечает Кроули честно, — а потом меня же отправили Его искусить. — И Он? — И Он меня узнал. Я учил Его астрономии, когда Он был совсем юным, объяснял теорию движения светил, основы горного дела, искусство, немного религиоведения… что? — он смотрит на ангела негодующе, — жить там было скучно. Кроме того, я посчитал, что Мессия должен быть образованным. Он был добрым и любопытным подростком, постоянно прибегал ко мне поболтать. — И ты не догадался сменить облик, когда отправился в пустыню? — недоумевает Азирафаэль. — Ну конечно же догадался, — возмущается Кроули, — Он знал меня, как мудреца средних лет, с вполне человеческой внешностью. А в пустыне я явил Ему свой демонический облик. Ну ты знаешь, крылья, когти, горящие глаза, клыки… — Рога? — подсказывает здорово развеселившийся Азирафаэль. — Нет. Это уж слишком, — возмущенно отвергает Кроули его предположение, — обошелся без рогов. И без копыт. — И Он узнал тебя? — переспрашивает Азирафаэль немного недоверчиво. — Да. Он видит истинную суть вещей, к нему с детства архангелы в гости захаживали. Он, как выяснилось, всегда знал, кто я. Всегда подозревал, но молчал. А потом мы говорили, у нас было очень много времени, чтобы поговорить. — А потом ты показал Ему все царствия земные? — спрашивает Азирафаэль немного лукаво. — Да, — отвечает Кроули задумчиво, — да я показал. Но дело-то конечно было не в этом. Они провели сорок дней в пустыне. А затем Кроули позвали, и он согласился пойти, ему просто было любопытно, чем все кончится (честно говоря, ему было любопытно на сколько мальчику хватит Его веры). Знал ли он тогда? Мог представить? А потом был свой дом, и ночи, полные звезд, и даже планы, которым не суждено было сбыться никогда, и они оба об этом прекрасно знали. А потом была Голгофа, и Он умер там. И Кроули до сих пор не уверен, кто вернулся обратно. — У меня от Него мурашки по коже, — неожиданно честно признается ангел, — Он слишком… разве можно было давать одному человеку столько власти? — Это ведь было Ее решение? — Ее… конечно же Ее, потому-то никто особо и не возражал. Но Он больше похож на одного из ваших, — вдруг замечает Азирафаэль, и, прежде, чем Кроули успевает возразить, продолжает, — Он — мятежник. Никого не желает слушать, никому не подчиняется, делает то, что сам считает нужным и небеса Ему не указ. Безусловно, у нас есть мученики, что получили некие регалии, но они как правило… — Сидят тихонечко и не высовываются? Послушно поют свою партию в небесном хоре? — ехидно продолжает Кроули. — Ну знаешь… — возмущается Азирафаэль, — хотя, чего я собственно ждал от демона? Ты — как Он. — Нет, ангел, — отвечает Кроули непривычно мягко, — у нас таких нет. Внизу все также подчиняются приказам и ходят по струнке. Таких, как Он — больше нет. Он — истинный человек, хотя сейчас и считается одним из вас. Он практически ждёт, что ангел спросит, а кто они друг другу. И выдыхает с облегчением, когда вопрос так и не будет задан. Потому что он и сам давно не знает ответа.Испания
"За испанскую инквизицию Кроули получил благодарность. Он и правда был в то время в Испании, большей частью околачиваясь в тавернах, выбирая места поживописнее, и знать ничего не знал, вплоть до того момента, пока ему не сообщили о занесении благодарности в его личное дело. Он отправился посмотреть, что к чему, вернулся, запил и неделю не просыхал." Терри Пратчетт, Нил Гейман: Благие знамения
На улицах Севильи невозможно дышать из-за золы и пепла, а сам Кроули слишком пьян. Когда-то Кроули нравился этот город, здесь жили художники, мореплаватели, отличные танцовщицы. Он провел тут немало веселых дней. Кроули опирается на стену, оглядываясь вокруг, не понимая, что именно здесь забыл. О, ну конечно, алкоголь. Он искал алкоголь. — Ты в порядке? — какой-то человек говорит с ним. Некоторое время Кроули молча смотрит на него. — Будь другом, — наконец говорит он, узнавая своего собеседника, — преврати это в вино, — протягивая ему пустую глиняную бутылку, на дне которой лишь осевший из воздуха пепел. — Ты же и сам можешь, — отвечает ему Плотник, опять одетый в какую-то серую хламиду с торчащими нитками. Даже ангел не выказывает столько презрения к нынешней претензионной моде. — Не могу, — Кроули для убедительности мотает головой и чуть не заваливается вперед, — слишком пьян. Выглядишь, кстати, ужасно. — Послушай… — начинает было Плотник, но Кроули тут же перебивает его. — Нет уж, это ты послушай. Если собираешься сказать что-то типа: раз ты пьян настолько, что не способен чудесить, то пора бы остановиться и перестать пить, то лучше бы тебе сразу уйти. Ясно? Проваливай. Я сам разберусь. Кроули резко поднимается, намереваясь найти какой-нибудь кабак или лавку, но конечно же запинается об одну из пустых бутылей и неловко падает лицом вниз. Прежде, чем отключиться, он успевает подумать, что кое-кто мог бы его и поймать. **** Он приходит в себя, осознавая, что лежит на чем-то мягком, пахнущим дымом и мандаринами. Голова на Его коленях. Он поднимается, садится и чуть не падает вниз. Его крепко держат за плечи. — Ты что затащил меня на кафедральный собор? — поражается Кроули. — Отсюда потрясающий вид на закаты, — говорит его собеседник, — однажды ты напомнил мне, где можно найти свидетельства Ее любви. Кажется, пришло время вернуть долг. — Ты что, шутишь? Погоди, ты серьезно? Ты сейчас серьезно? Ты видел, что там творится? Внизу? Ни один закат в мире этого не исправит! Где мое вино? Плотник не отвечает, и Кроули сам достает из воздуха чью-то глиняную бутыль. Плевать что внутри. — Отлично, — комментирует он, и пьет практически залпом. Легче конечно же не становится, он все еще отвратительно трезв. — Ты слишком строг к себе, — говорит ему Плотник, — не нужно себя судить. Ты здесь не при чем. — Не при чем? Я не причем? Это был я, — говорит Кроули, отчаянно желая остаться наконец одному и забыться, — не слышал разве? Это я все устроил. Грамоту получил. Кроули какое-то время роется в рукавах, собираясь продемонстрировать адскую бумагу, но спустя некоторое время оставляет эту затею. — Нет, Мариам, это — я, — неожиданно твердо говорит Плотник, — не стоит брать на себя мою вину. Это был я и мне отвечать. — Что? — Кроули трезвеет за секунду, садится прямо, хватается за его запястья, совершенно забыв попросить не называть его этим именем, — что ты сделал? — Убедил императора Константина(1) принять христианство. И вот, спустя столько лет, посмотри к чему это привело. — Но ты же не виноват, — говорит Кроули потрясенно, — это же было… столько веков назад. Кто мог предвидеть такое? Никто не мог. — Именно с этого все и началось. — И тем не менее, ты ни в чем не виноват! — восклицает Кроули. — Как и ты, верно? — отвечают ему веско. Кроули не отвечает. Его мутит. В воздухе пахнет пеплом и паленой кожей. Он делает глоток из своей бутыли и на вкус алкоголь ощутимо отдает пеплом. — Однажды все это кончится, — говорит Плотник тихо, — костры погаснут. Люди научатся жить в мире. — И придет царствие Божие? Смешно. Этого никогда не произойдет, — говорит Кроули, даже не пытаясь скрыть горечь, — люди всегда изобретают новые и новые способы убивать друг друга. Однажды они просто уничтожат весь мир. — Это произойдет сегодня, — говорит Плотник твердо. Первая капля падает на руку Кроули. Воздух холодеет. Начинается дождь. — Сегодня здесь не будет ни одного костра, — обещает Плотник, — ни единого. Это — для тебя. Это мой подарок тебе. — Это ничего не изменит, — говорит Кроули тихо, — завтра снова будут костры. Его обнимают еще крепче. От Плотника пахнет солнцем и мандаринами. Не пеплом и дымом. Кроули хочется зарыться носом в его одежду, но он конечно же сдерживает себя. — Как ты меня нашел? — спрашивает он. — Я тебя чувствую. Всегда. Всегда знаю, где ты и как ты. — Отключи это, — требует Кроули. — Вообще то я чувствую каждого на этой земле, тех, кто был и тех, кого больше нет. Ты ведь и сам так можешь. Разве ты не так находишь Азирафаэля? — Мне все равно. Отключи меня. Приглуши. — Я не могу. — Если бы ты не мог, давно бы сошел с ума, — спорит Кроули, — это сводит с ума, если не сделать это просто фоном. Все эти люди, этого слишком много даже для тебя. — Я не могу приглушить тебя, потому что не хочу. Кроули повышает градус алкоголя в своей бутылке, пьёт так, будто от этого зависит его жизнь. Закат отсюда действительно прекрасен. Солнце окрашивает алым башенки собора, в небе неожиданно появляется высокая яркая радуга. Город выглядит обманчиво спокойно: мирным и сонным. Кроули отлично понимает, чьих это рук дело. Как понимает и то, что мирным город останется ненадолго. Максимум до утра. — Зачем ты меня спасаешь? — спрашивает он вяло, сказывается выпитый алкоголь, — я этого не стою. — Конечно же стоишь, — отвечают ему печально. Кроули допивает остатки и швыряет вниз бутыль. По телу разливается сонная истома. Он слишком пьян, чтобы мыслить рационально и потому просто кладет голову на Его плечо, прикрыв глаза. — Не буди меня, — просит Кроули и это звучит жалко даже для него, — пожалуйста. Я так устал. Он снова пьян, и уже не понимает, где он и с кем говорит. Он практически спит, тяжело привалившись к чужому плечу. — Я тебя люблю, — сообщает он доверительно. — Я знаю, — почему-то печально отвечает его собеседник. **** (1) в 325 году Император Константин принял христианство, сделал его официальной религией и сам возглавил церковь, что, по некоторым мнениям, привело к расколу и дальнейшим преследованиям еретиков.