вата пропитана кровью по расписанию, пока едкий антисептик незаметно палит рецепторы, оставляя после себя размякшую кожицу и разводы.
медпункт пахнет стерильно, а кушетка под пальцами неприятно шуршит.
бедный мальчишка ноен снова распереживался, да так что в очередной раз кровь из носа хлещет — следующая пара
начертательной геометрии.
после короткого звонка по коридору спешит, путаясь в кучках студентов. осознание, что сейчас либо линейкой по пальцам за опоздание отхватит, либо его сожрут глазами и морально в землю втопчут, давит стакиллограмовой гирей на давно пустой желудок. хотя, там всегда найдется что пустить наружу.
его никак не пугают странные пробелы в памяти — сейчас не до этого — необходимость идеально выполнить домашнее задание душит и давит до ночи сидеть за рабочим столом под тусклым светом настольной лампы, когда гейдж уже на сто восемьдесят градусов в кровати перевернуться успел.
обычный режим трудящегося студента — ложится поздно, встаёт рано, только вот те по выходным отсыпаются сутками, а ему даже тогда тазовые кости о жёсткую сидушку стула стирать приходится.
черные круги под глазами всем вокруг твердят о недостатке сна, но только гейдж знает о его полном отсутствии, однако никак не догадывается, что всё из-за
тугих кожаных ремней, которые грубо стискивали кисти и рвали рот той ночью.
аудитория приветствует тихо, осуждающе смотрит каждый присутствующий, только преподаватель прячет нездоровую ухмылку, завешиваясь смольными волосами, пока каллиграфические буквы на доске выводит.
ноен знает, что сейчас нужно вести себя тихо, привлекать как можно меньше внимания, чтобы никто не догадался, что того воротит от одного вида высокой фигуры, которая пляшет около доски. как те ноги, сейчас в дорогих глянцевых туфлях,
давили на горло, когда в ванной по кафелю безнадежно расплывался светловолосый мальчишка, а руки, что элегантно размахивали в пыльном воздухе,
выдирали пряди, дабы юбэнкс молча начал их «кошки — мышки».
сейчас не сложно понять, что улыбка, которая раньше сотни раз оставляла приятный осадок — абсолютно фальшива, ведь бегло оглядывая студентов в помещении, уголки так же тянет. хадсон весь —
блядский фейк, которого любить было нельзя.
моё тело - полотно, твоих лучших рисунков.
спасибо, мой милый убийца.
хочется кричать и разорвать свои вещи в клочья, потому что никто не знает, не видит той боли, которая, как неправильно законсервированная морская рыба, внутри гниёт, а банка вздувается и вот-вот всё, с громким хлопком о кафельный пол, польётся наружу.
либо ноен уничтожит себя, либо всё вокруг.
слишком сложно сосредоточиться на чем-то одном, все звуки мешаются в кашу и звучат в три раза громче обычного, отчего чейз коул хадсон — новый преподаватель начертательной геометрии, обращает внимание всей группы на раздражённого ученика, который портит свой конспект шариковой ручкой, что рвёт безжалостно бумагу.
черноволосый
по голове гладит, якобы успокоить пытается, но нет же, он злобно посмеивается, когда юноша вскакивает с места и, спотыкаясь о собственные ноги, оставив вещи, вылетает из аудитории.
ты не смог сберечь меня, но не даёшь мне уйти
***
гейдж вместе со своей подружкой из соседнего корпуса шумно, еле помещаясь в дверной проем, одновременно, буквально вваливаются в комнату, пока ноен смотря в окно, натягивает уже испачканные рукава чёрно-белого лонгслива на посиневшие пальцы и губу закусывает, чтобы всхлипов слышно не было.
бурек, привыкший к такому поведению юбэнкса лишь тихо приглашает зоуи к своему столу, где они проводят около часа, делясь конспектами, а потом, всё так же игнорируя содрогающуюся фигуру около окна — выходят прочь, позволяя ноену выдохнуть и выкинуть из чертовых карманов лезвия.
гейдж всё продолжает делать себе пометки в голове, узелки завязывать, крестики ставить, чтобы не забыть переговорить с юбэнксом о его странном поведении, синяках под глазами и темно-красных пятнах на одежде, но кадрить девчонку куда интереснее, чем вытирать кому-то сопли.
лезвия окислились от стылой на них крови, но ничего лучше найти не смог, сейчас так нужно было. устал. морально уже давно в точке невозврата, но пока физически хочет существовать — спускает штаны и железо к белому бедру прикладывает. морщится, сам боится. возвращаться ко всему этому дерьму невероятно страшно, но пока за закрытой дверью слышишь фантомный топот равнодушных ног — сильно жмешь, до звона в ушах, который перекроет все внешние звуки.
ведь тогда он кричал, вопил от боли и морального унижения, стонал со страху и от затёкших рук, выл от синих колен и сломанных рёбер.
старые шрамы остались бордовыми стяжками на коже, а поверх них — заалеют новые, пока юбэнкс не сгниет внутри и однажды не подорвет себя вместе с парковкой дорогих машин. потому что так захотела, потому что всегда мечтал.
он мог бы написать заяву.
да куда уж там полиция, побои не снял — ничего не было,
иди отсюда мальчишка, пусть тебе мамочка сказку на ночь прочитает. даже если бы каким-то чудом удалось бы закинуть хадсона за решётку, тот, что в тридцать два, что в пятьдесят девять в переулке глотку перережет, но юбэнкс хочет быть первым...
хочет опередить, раньше хадсона проломить череп холодной рукояткой, первым вонзить остриё в точёные рёбра, рассечь тонкую бледную кожу, что местами слазит от кристаллов амфетамина, которые непрерывно пляшут в крови, засы́пать переживаниями, утопить в своих слезах.
и да боже чейз действительно любил ловить искрящегося мальчишку, когда тот сломя голову бежал через всю коммуналку, встречая с очередной подработки, только вот тогда он впервые принял, а ноен тогда впервые вспылил.
ноен лапочка, неженка, любвеобильная сука, а чейз собственник, каждодневно душит в себе порывы агрессии, давит ненависть — блять, что они забыли в жизни друг друга...
юбэнкс радостно вешается на темноволосого, устраивает сцены ревности, всячески ногами эмоции выбивает из темноволосого, а у того в голове по швам стена трещит —
черти наружу просачиваются. тот долго строил, бетоном заливал, вытесывал, надёжно поверх доски забивал, дабы никто не смог безнравственную душу выпустить, не оголил исцарапанные стены подсознания.
но ноен смог.
ноен кровавыми руками по камешку разбирал его здравый смысл.
ноен вырвал дьявола, сам дал ему волю убить себя.
и тогда пищал, подобно щенку, кричал, от боли изнывал, когда по полу таскали, потому что тот был полностью усеян осколками любимой посуды.
и кровь с изрезанных ладоней мешалась с холодом ламината да голубых глаз. запах металла — с лавандовым парфюмом да дешёвым дымом. а позже и дрожащий юбэнкс — с холодными простынями.
кто же тогда знал, что постель по-прежнему теплой не станет никогда. никогда в ней не заснут два любящих человека. они никогда больше не будут двумя любящими людьми.
любящими — нет. этот эпитет впринципе никогда не подходил под описание их своеобразной
нелюбви
один из них другого за два вечера возненавидит.
а другой крупно дрожать, под тяжестью презренных глаз, стонать от боли будет, молча проклинать.
юбэнкс всё чаще слышит хруст своих костей, всё громче, хладнокровней, обозлённей. потому что хадсон идёт по его следам, преследует и всё чаще душит в углах, грозно сверкая глазами.
