love issue

      Осаму Дазай был из тех людей, которые не понимали жизнь. Само определение счастья для парня было настолько размытым, что каждый раз, стоило только задуматься о том, чего он ждет от будущего, старшеклассник впадал в немое отчаяние. Не было у Осаму ни мечты, ни смысла. Все позитивные эмоции представлялись мимолетными мгновениями, за которыми неизменно скрывались серые однотипные будни и такое же невзрачное существование. И в конце этого цирка, зовущимся жизнью, в котором ты вынужден пренебрегать своими желаниями ради учебы, работы, банальных потребностей и других людей, неизменно ждала смерть — неминуемый финал. Так, спрашивается, если гибель все равно неизбежна, а найти в той самой жизни яркие краски казалось чем-то из области фантастики, зачем же тогда тянуть? Зачем терпеть и мучиться, корчить невесть что из себя перед другими, чтобы банально не оказаться «тем самым чокнутым», если есть выход куда более простой?       Осаму Дазай никогда не боялся смерти и видел в ней только спасение. И именно поэтому в начале весеннего семестра второго класса старшей школы парень решил покончить с собой.       Подошел он к этому серьезно, с ответственностью. Не оставил все на волю случая, как это обычно бывало, когда Дазай со скуки вдруг решал прыгнуть в реку — авось кто и выловит. Подгадал удачный момент, когда отец должен был работать допоздна, набрал теплую ванну, стащил из кладовки родительский коньяк (ну чтобы волнение притупить) и...       Засыпая и чувствуя долгожданное спокойствие и умиротворение, Дазай надеялся просто исчезнуть. Уйти в небытие и раствориться во вселенной, никогда больше не существовать. Не переживать о «серьезных» мелочах, не испытывать ставшую вечной спутницей усталость и навсегда избавиться от гнетущих мыслей. В тот момент Осаму почти что чувствовал себя спасенным — никогда раньше он не был настолько безмятежным.       А следующее, что увидел старшеклассник — белоснежный потолок госпиталя. И встревоженное лицо Мори — отца, — который сидел рядом с больничной койкой и смотрел на сына одновременно с испугом и облегчением. Огай сразу же, стоило сыну очнуться, подорвался с места и принялся звать врачей, все еще не отпуская руку Дазая, а сам Осаму... сам Осаму смог только расплакаться и сиплым голосом снова и снова просить у родителя прощения.       Потом Дазая ожидали курсы психотерапии в течение долгих двух месяцев. Как бы ни уговаривал отца, мол, больше такого не повторится, Огай не желал ничего слышать и настаивал на том, что сыну нужна помощь специалистов. Признаться честно, Осаму не особо горел желанием беседовать с докторами, но немая мольба в глазах отца все же склонила весы в пользу смирения. Старшеклассник чувствовал огромную вину после случившегося из-за того, что заставил дорогого человека так сильно нервничать, а потому просто не мог отказать. От самой психотерапии легче стало, скорее, самому Мори, нежели Дазаю. Положительные отзывы врачей заставляли Огая облегченно вздыхать, а Осаму радовался уже тому, что отец хотя бы начал нормально засыпать, не прибегая к снотворному, и больше не смотрел на него, как на брошенного щенка: с жалостью и отчаянием из-за банального «как тебе помочь?».       Раны на запястьях затянулись, остались только белые шрамы; заключение Дазая дома с ежедневными вылазками к психотерапевтам подходило к концу. После случившегося Осаму пообещал Мори — и себе в том числе, — что больше не будет пытаться покончить с собой. Огаю это озвучено не было, но Осаму меньше всего на свете хотел заставлять отца проходить через подобное еще раз, так что... придется уж жить. Терпеть, выкручиваться и жить.       На возвращение в школу после двухмесячного отсутствия Дазай настоял сам. И, получив в ответ слабый неуверенный кивок, первым делом рванул на встречу с Одасаку — хорошим другом еще со средней школы, который выпустился в прошлом году и теперь учился на первом курсе юридического. Рассказывал, превращая печальную историю в шутку, о всем случившемся и с удовольствием пил виски, который Ода притащил из дому.       — Грустно, наверное.       Дазай вскинул бровь слегка удивленно, и перевел взгляд на друга.       — Грустно умирать, так ни разу и не влюбившись.       Черт знает, что именно дернуло Одасаку сказать такую жуткую фразу, будто бы из романтического сериала содранную. Но после этих слов в голове Дазая что-то щелкнуло.       Создание семьи, дети — все это всегда казалось Осаму чем-то вычурным, непонятным и вообще тем самым, чем люди пытаются заткнуть пустоту, чтобы не обращать внимания на экзистенциальные вопросы, которые неминуемо вгоняют в хандру. Самообман, короче. Иллюзия несуществующего счастья.       Но после слов Оды на губах Дазая появилась задорная улыбка.       Если уж свою жизнь Осаму и так считал потерянной, то почему бы не испытать удачу и не окунуться с головой в эту авантюру нелепую? Авось и правда поймет, что оно такое — романтика и любовь.       В общем, Дазай предвкушал хоть какое-то развлечение спустя до одури скучных двух месяцев, проведенных в четырех стенах.       И именно поэтому, когда его «больничный» наконец закончился, Осаму с искрящимися интересом глазами шагал через школьный двор в компании Ацуши Накаджимы — ученика первого класса старшей школы — и высматривал в толпе своих потенциальных жертв любимых.       — Дазай-сан, а ты уверен, что знакомиться нужно именно так? — кривя губы, с недоверием спросил парень. На нормальный ответ даже не рассчитывал, но все же...       — О, не волнуйся, Ацуши-кун! — уверенно кивнул шатен. — В двойных самоубийствах есть своя романтика, просто не каждому дано ее понять!       Накаджима снова скривился и обреченно выдохнул. Но переубеждать друга не рискнул. Все-таки пытаться что-то доказать Дазаю — себе дороже.       Ацуши был тем самым везунчиком, которому по воле небес посчастливилось в день поступления вылавливать какого-то идиота из школьного фонтана. Легко догадаться, что тем самым идиотом оказался Осаму, который всего-то вздумал утопиться в луже. Ну потому что воды в фонтане — по щиколотку. На что он надеялся, кроме как промокнуть до нитки, Накаджима до сих пор не понимал. Как и не понимал, как так вышло, что с тех самых пор Дазай таскался за ним везде и всюду, делился своими мыслями — иногда разумными, а иногда «хочу стать зефиром» — и... впрочем, временами был даже полезным.       В общем, для Ацуши Осаму стал первым другом в старшей школе. И, как подозревал блондин, работало это в обе стороны, потому что за полгода обучения Накаджима еще ни разу не видел его в какой-нибудь другой компании.       — Не боишься, что по голове настучат? — заворчал парень.       — Не-а.       А бояться стоило. Потому что пару минут назад, например, Ацуши едва ли успел бегло извиниться и увести шатена куда подальше от парня, к которому пристал Дазай. И та парочка — Дазай-сан, ну разве ты не видишь, что они за ручки держатся? — после предложения самоубийства тоже готова была разорвать старшеклассника на месте...       Тому, что флиртовал пытался флиртовать Осаму как с девушками, так и с парнями, Накаджима даже не удивлялся. У того странностей было выше крыши, и это, пожалуй, самая безобидная из них.       Так что когда шатен снова воодушевленно ахнул и кивнул в сторону высокого старшеклассника с темными волосами, на концах контрастно высветленными в белый, Ацуши даже не хмыкнул. Только смиренно кивнул и приготовился в случае чего оттаскивать приставучего Дазая в сторону, пока тому в челюсть с размаху не прилетело.       Знал бы Ацуши, что все-таки прилетит (и не только Дазаю), лучше бы в стороне остался.       — О, как прекрасно это утро! — чуть ли не запевая, бодро подошел Осаму к незнакомцу, стоящему около клумбы, и заставил все же обратить на себя внимание. — Не желаете ли совершить со мной двойное самоубийство, милый?       — Что?       Осаму улыбался недобро, а сам несчастный, который всего-то оказался не в том месте не в то время, мог только моргать ошарашенно, пытаясь понять, не ослышался ли. Хотел переспросить, но не решался, потому что вопрос, как бы его ни сформулировать, звучал до смешного глупо. Поэтому Рюноске так и застыл на месте, открывая рот, но так и не решаясь издать и звука.       — Меня зовут Осаму Дазай, а тебя, любовь моя?       Ацуши позади Осаму с отчаянием застонал и невольно прикрыл глаза рукой.       — А... эм... Р-рюноске Акутагава, — неуверенно ответил брюнет.       Дазай хлопнул в ладоши довольно и уже было потянулся рукой, чтобы приобнять своего нового друга за плечи (первого, который не пригрозил сломать нос сразу же после знакомства), вот только не успел. Потому что стоило только сделать шаг в сторону Акутагавы, как Осаму почувствовал, как земля ушла из под ног. Как в ребро больно врезался чужой кулак. И, судя по такому же удивленному лицу Рюноске, агрессором был явно не он.       В итоге равновесие шатен все же не удержал. Сдавленно охнув от боли, попятился назад, врезаясь в Ацуши и тут же падая на землю. Накаджима впрочем, пытаясь подхватить Дазая — безуспешно, — полетел на бетон прямо за ним, стирая ладонь и больно ударяясь головой.       — Какого хрена ты несешь, придурок?! — послышался резкий голос откуда-то сверху, и Осаму, не переставая кривиться, заставил себя поднять взгляд на рыжеволосого парня, грозно нависшего над ним.       — Чуя, зачем так грубо? — с волнением цыкнул Акутагава, тут же ринувшись к Дазаю, чтобы помочь подняться, но старшеклассник отмахнулся, мол, сам встанет.       Рыжий даже не дернулся. Все так же продолжал смотреть сверху вниз на шатена, как на мусор какой-то. И это чертовски раздражало.       — Это было весьма дружелюбно с твоей стороны... эм... — язвительно протянул парень.       — Чуя Накахара, — закончил рыжий, тихо фыркнув. — Ты не охренел предлагать такую ересь моему брату?       Дазай хмыкнул, все же поднимаясь на ноги и отряхиваясь от пыли. Удивился совсем немного, услышав, что эта рыжая бестия, все еще недовольным взглядом парня сверлящая, является братом Рюноске, ведь фамилии разные. Но уточнять не стал. Все же сам Осаму тоже не раз видел удивление на лицах людей, когда те слышали, что Огай Мори — его отец. Фамилия-то у Дазая от матери. Да и время, чтобы интересоваться чем-то эдаким, было не самое подходящее, ну потому что настроен Чуя был вовсе не на дружелюбные беседы о семейных обстоятельствах.       — Чуя-кун, как мило, — с наглой усмешкой кивнул Осаму. — Так вот, Чуя-кун, а ты не... — хотел было поставить рыжего на место Дазай, вот только стоило, уже стоя на своих двоих, кинуть на парня презренный взгляд, как шатен тут же замер. А в следующую же секунду не сдержал обидных смешков, потому что тот самый Чуя Накахара, который всего пару секунд назад сбил Осаму с ног и который с таким пафосом и превосходством смотрел сверху снизу, оказался... сантиметров сто шестьдесят, не больше. И шатен просто не мог не воспользоваться этим. — Ой, подожди, где-то тут у меня было увеличительное стекло... серьезно, погоди, а то я не могу рассмотреть тебя, такого миниатюрного.       — Заткнись, дерьмо собачье! В следующий раз бить буду в голову!       — Что ты там говоришь? Сюда, наверх, не слышно.       Лицо Накахары в считанные мгновения побагровело от злости. А Дазай повеселел еще как, ну потому что разве не забавно?       Галстук у Чуи был красным — отличительный знак учеников второго класса старшей школы. Они с Осаму были одногодками, но шатен почему-то видел рыжего впервые. Был уверен, что, если бы заметил парня раньше, по-любому запомнил бы. Его искрящиеся жизнью и азартом глаза, вспыльчивый характер и чокер, что украшал тонкую шею. Ну и выделяющийся рост, разумеется.       — Д-дазай-сан, давайте... — попытался вмешаться Ацуши, но Осаму только отмахнулся, не отрывая взгляда от Накахары.       Накаджима тяжело вздохнул, прикидывая, чем это все может закончиться. Видимо, рыжий смог еще как заинтересовать Дазая, потому что тот не мог вот так просто уйти, оставив своего нового знакомого. И оторвать от него насмешливого взгляда тоже не мог.       Ацуши глаза закатил. Ну разве не может Дазай-сан просто извиниться и попытаться начать разговор нормально, если уж так хочет познакомиться?       Видимо, не может. Потому что уже через пару секунд Осаму снова заговорил:       — Думаешь, ты такой крутой с этой удавкой на шее? Ты знал, что правила нашей школы запрещают носить подобные украшения?       — А сам-то? Думаешь, обмотался бинтами, и все тут же на тебя внимание обратят? — хохотнул Накахара.       Старшеклассник бегло окинул взглядом свои руки, лишь на секунду отрывая взгляд от горящих яростью синих глаз Чуи, и тихо хмыкнул. Хотел было что-то съязвить по этому поводу, мол, бинты он носит как раз-таки с обратной целью: чтобы избежать нежеланного внимания из-за шрамов на руках; но в итоге просто промолчал, невольно губы поджав.       — И вообще, какого хрена ты пристал?       — О, это легкий вопрос, — усмехнулся Осаму. — Я захотел познакомиться с... Рюноске-куном, да?       Рюноске моргнул пару раз ошарашенно, когда шатен без лишней церемониальности все же подошел поближе и приобнял за плечи одной рукой; Ацуши простонал что-то несвязное сквозь стиснутые зубы и прикрыл глаза ладонью. А Чуя мигом подскочил к Дазаю с криком «Чего?!» и схватил того за воротник рубашки, оттаскивая в сторону.       — Да еще чего! Чтобы такие припизженные около моего брата крутились!       — О, кстати, Чуя-кун, если Рюноске твой младший брат, то почему ты на две головы ниже?       — Заткнись, засранец!       Накаджима неловко хохотнул, наблюдая за тем, как Накахара снова начал драку. Только на этот раз Дазай уже был готов и уворачивался как только мог. Блондин пытался понять, за какую конечность и кого именно схватить, чтобы остановить старшеклассников — ну потому что еще немного, и те кубарем по земле так и полетят вдвоем, не переставая ругаться и волосы друг другу выдирать, — но в итоге только вздохнул в очередной раз и рукой махнул. Кажись, подойди Ацуши хоть на шаг ближе, его просто затянет в это перекати-поле третьей стороной, и что-то блондину подсказывало, что без синяков он оттуда не выйдет.       Акутагава стоял рядом с невозмутимым лицом и, наверное, ждал, когда все само собой успокоится. Что-то подсказывало Ацуши, что Рюноске к такому уже привык: характер у Чуи и правда взрывным был, так что не удивительно, что он часто попадал в драки. На какое-то мгновение Накаджима и сам невольно усмехнулся, обратив внимание на цвет галстука брюнета: синий. Такой же, как и у самого Ацуши. Значит, Чуя и правда на год старше, а со стороны так сразу и не скажешь.       Главное не обмолвиться об этом перед самим Накахарой, а то блондина вполне вероятно может постигнуть та же участь, что и Дазая: вон он, только что в глаз получил.       — Ай-ай, черт! Больно же!       — Так а с хрена ли ты лезешь?! Проваливай, шпала пришибленная!       — Да чего же ты злой такой? Это все потому, что комплексуешь из-за роста?       — Тебе, я гляжу, мало, да?!       Звонок вот-вот должен был прозвенеть, а Осаму с Чуей собачились хуже прежнего и объявлять перемирие уж точно были не намерены. О том, чтобы одна сторона подняла белый флаг, мечтать и подавно не стоило. Накахаре гордость не позволяет, а Дазай... а Дазай забавляется.       Ацуши устало опустил голову, мирясь, что на урок он опоздает, потому что Дазай-сана было бы еще неплохо в медпункт отвести: хотя бы лед к глазу приложить, а то фингал шатену обеспечен.       — Акутагава, ты из какого класса? Я не видел тебя раньше, — чтобы хоть как-то скрасить тишину, нарушаемую только фоновыми ругательствами Чуи и болезненными стонами Дазая, спросил Ацуши. Рюноске тут же глянул на него как-то холодно — у Накаджимы даже мурашки пошли — и ответил:       — Класс один-три.       — Я-ясно... — кивнул блондин, невольно делая небольшой шаг назад. Что с это семейкой не так? Один не может держать себя в руках и кидается на людей с кулаками, а второй кажется эмоционально парализованным. О ужас, почему в этой школе Ацуши везет знакомиться только с больными на голову?       Накаджима хотел было все-таки каким-то чудесным образом выловить Дазая и сматываться отсюда как можно дальше, пока хуже не стало, вот только в один момент блондина словно осенило:       — Подожди, ты сказал «один-три»? Так это что же выходит... мы одноклассники?       — А? Да, наверное, — пожал плечами Акутагава. — Мы с братом только сегодня перевелись, так что... приятно познакомиться.       — Я Ацуши Накаджима, — радостно улыбнулся парень, кивнув. — Обращайся, если что-то понадобится.       — Ага, спасибо.       Разговор прервал Дазай. Дазай, который снова просто-таки влетел в Накаджиму, в очередной раз с ног сбивая и ругаясь тихонько в сторону «рыжего низкорослого подонка».       — Грх... из-за тебя, отброс, мы на первый урок опоздаем! — рыкнул Чуя, снова нависая.       Про себя Осаму хохотнул, что рыжему и правда нравится смотреть на людей сверху вниз. И связано это наверняка — Дазай не сомневался — с ростом Накахары.       — Просто пошли, Рю!       Кинув еще пару ругательств, Чуя схватил младшего брата за локоть и потащил в сторону здания школы. Как раз в этот момент прозвенел звонок, и если Дазаю плевать было, то Ацуши, под ним придавленный, засуетился и заскулил что-то жалобно, чтобы Осаму все же поднялся.       — Я ведь говорил, что ничем хорошим твой флирт не закончится, — заворчал Накаджима, наспех отряхивая себя от пыли, а затем окидывая взглядом друга. Одежда того была мало того, что измята, еще и в грязи — знатно же Накахара его по земле вывалял. И глаз уже припух.       Ацуши обреченно застонал, кинув беглый взгляд на наручные часы и махнув рукой в сторону левого крыла школы, где находился медпункт.       Вечно у него полно неприятностей из-за Дазая.       — Как это ничем хорошим? — удивленно вскинул бровь Осаму, лениво зашагав вслед за блондином. — Я познакомился с прекрасным, просто обворожительным юношей. Уверен, мы подходим друг другу, — мечтательно протянул шатен. Вот только Накаджима его восторга не разделил:       — Чего?.. Дазай-сан, тебя только что побили.       — Мы обязательно должны подружиться, просто нужно найти к нему подход! — уверенно кивнул Дазай. — У него глаза такие счастливые, живые, Ацуши! Взгляд такой пылкий и голос такой звонкий, уверенный. Это то, что мне нужно, Ацуши-кун!       — Д-дазай-сан, только не говори мне, что ты о...       — Да-да, мы с Чуей обязательно полюбим друг друга и, может, тогда я пойму, что имел в виду Одасаку! Чуя обязательно покажет мне, за что нужно любить жизнь, вот посмотришь! Ах, Чуя-кун, ну же, спаси меня от этой тоски смертной скорее! Иначе еще немного, и твой суженый снова попытается умереть!..       Дальнейший монолог Осаму Ацуши не слушал. Ну потому что Дазай чокнутый. Он, его слова, действия, решения (например, полюбить Накахару) — весь Осаму Дазай на голову двинутый, и это слабо сказано.       Может, Накаджиме просто пора перестать с ним общаться? И все проблемы парня сами собой исчезнут.       Ну потому что самая главная головная боль Ацуши — это Дазай.       Дазай, который шагал со счастливой улыбкой и фингалом под глазом и с какого-то хрена напевал одну из своих дурацких песенок о двойном суициде.       Ацуши подумалось о том, что он тоже, наверное, сумасшедший, раз уж все еще не послал Осаму куда подальше.