give me fever

У Сону подрагивает рука, когда он на три четверти заполняет стакан каким-то крепким алкоголем из мини-бара. Из-за абсурдности ситуации хочется истерически смеяться и всплескивать руками, не имея возможности сделать что-либо ещё. — Это невозможно, — наконец твёрдо говорит он; пара кубиков льда падают в стакан, заставляя жидкость подняться на ещё несколько миллиметров до гранёного края. — Я собственными руками закапывал его гроб, это правда невозможно. — Сону, — зовёт Хисын негромко и кивает на стакан в чужих руках, — притормози. — Отвали, хён. Они все вместе сидят в номере громадного отеля, кишащего людьми. Единственное место, к которому вывели нескончаемые леса с их стороны границы, оказалось роскошным пятизвёздочным отелем, в котором едва ли не самые известные люди планеты останавливаются. Никто не спрашивает, откуда у Сону деньги, когда он достаёт свою кредитку и расплачивается за три номера на несколько суток — хотя у Чонвона, как самого неинформированного о чужой жизни, возникает множество вопросов. На улице двадцать первый век и они могут и должны пользоваться всеми благами цивилизации, чтобы выживать среди людей, но всё это время, по хисыновской наводке, им приходится жить в тени деревьев и не пользоваться даже телефонами. Сложнее всего с этим правилом приходится Джэюну; и по сей день. Как одному из последних, примкнувших к чонвоновскому клану, он долго упирался, но под давлением сонхуновских рук на собственные предплечья, наконец, сдался, полностью отказавшись от человеческих благ ради общей безопасности. Только у одного Сону остались свои нераскрытые тайны. — Тебе могло показаться, знаешь, — подаёт голос из угла номера Рики; как и всегда, он предпочитает особняком держаться ото всех остальных, но участие в разговоре принимает. — Ты тогда буквально ослеп от злости. Может закопал какого-то другого вампира, их там с десяток было. — Ты, — Сону делает большой глоток из стакана, морщась, и указывает на младшего пальцем. Привыкать к человеческим повадкам у Кима совсем нет желания, но ещё давно, в своей прошлой жизни, он слышал, что алкоголь может успокаивать нервы. Теперь и поддаётся пагубному влиянию. — Закрой рот. Если бы ты тогда за мной не пошёл, то всё было бы в порядке. Не пришлось бы бегать сейчас, как стадо баранов в загоне. Рики в ответ усмехается. Жмёт плечами — в чём-то Сону прав, но озвучивать этого не стоит даже в мыслях. В конце концов, никто не мог решать за него тогда, как ему поступить — никто не может и сейчас. Решение принято — дело сделано — имеются последствия в виде нового, более надёжного клана, но менее стабильного существования и парочки незначительных проблем. А сам Нишимура себе признаётся, что всегда любил приключения. — Ваш диалог ни к чему не приводит, окей? Заебали, прекратите сраться, — всплескивает руками Чонвон, но не поднимается с края кровати, на котором сидит. — Сону, ты должен рассказать всё, как было. Иначе мы так и не выйдем из этого тупика. Один из немногих моментов, свидетелями которого становятся все вокруг — как вечно спокойный Ян Чонвон выходит из себя. Даже Хисын не позволяет себе ругаться, что уж говорить обо всех остальных. Сону шокировано смотрит на младшего — чужой образ в глазах плывёт и меняется, но дело не в алкоголе, которого он потребляет приличное количество уже в течение часа. Чонвон часто говорит приказным тоном, но чтобы подобными словами? Равно почти никогда. От чужой реплики по телу бежит маленькая стайка мурашек, заставляя напрячься. Сонхун почему-то перестаёт нервно постукивать ногой по другой ноге. — Вообще-то, он прав, — соглашается Чонсон. Он сидит на полу, у чонвоновских ног, и это место ему кажется самым безопасным и удобным на данный момент. — Если мы услышим, как было дело, мы сможем понять, какие мотивы и- — Нет, — резко отрезает Хисын. Все головы мгновенно поворачиваются на звук колкого голоса. — Он не будет ничего рассказывать. В комнате повисает мёртвая тишина. За окном сияют огни шумного мегаполиса и гудят машины в попытках скорее выехать из-под горящим надоедливым красным светофора. По своей натуре спокойный, но вечно озабоченный собственным благосостоянием Хисын, первый раз за всё существование клана говорит настолько резко, что впору нож к собственному горлу приставить. Никто не оказывается готов к такому напору. — Секреты-секреты, а что насчёт сохранения клана, а? — с надрывом спрашивает Сонхун. В большей степени его беспокоит безопасность только его самого и Джэюна, но Пак смотрит на развернувшуюся картину в перспективе и это заставляет нервничать. — Выкладывайте всё, как есть. Мы знаем друг друга сколько? Сотню лет? Ничего не станет хуже от того, что вы поможете решить возникшую проблему, а иначе нас всех просто перебьют к чертям собачьим из-за ваших тайн. Как тот клан с севера. Так же хотите? В сонхуновских словах огромная доля здравого смысла, с которой никто не может поспорить. Сону залпом допивает остатки того, что всё это время нервно потягивал и звучно ставит стакан на прикроватную тумбочку. Залезть на огромный подоконник кажется лучшим решением и в следующую секунду он уже опирается руками о пластиковую поверхность, чтобы не соскользнуть ненароком. Чонвон оглядывает всех тяжёлым взглядом. — Слушайте, всем сложно, я понимаю, — Ян старается контролировать свой голос, чтобы не вторить хисыновской резкости. — Вокруг полно людей, мы голодные, а ещё за нами гонится твой, Рики, бывший. Но давайте сохранять ясность ума. Если прямо сейчас никто не может ничего рассказать, то я могу дать вам время на моральную подготовку, но не больше нескольких часов. Нам придётся уйти отсюда рано или поздно и будет лучше, если мы это сделаем с готовым планом. — Который, желательно, не включает в себя бойню, — наконец обозначается Джэюн. Кончик его носа смешно дёргается, когда он говорит. — Ну, без этого никак, судя по всему, — Чонсон смотрит на лежащего поблизости от Чонвона Шима снизу вверх. — В лобовую атаку тоже идти не стоит, — хмурится Сонхун. — Придётся. Рики встаёт с широкого дивана, на котором отсиживается всё это время и подходит ближе. Ему сложно опустить собственные барьеры настолько, чтобы ютиться со всеми остальными на огромной кровати, но, по крайней мере, он может сделать хотя бы шаг навстречу, когда сигнализация в голове мигает красным из-за подступающей опасности. Опасности, в которую втянул всех, кажется, именно он, и даже не Чонсон. Хисын играет желваками, стиснув зубы. — Кей-хён не из тех, кто бросает всё на самотёк. Если он взялся за что-то, то он обязательно добьётся этого, а если не будет получаться, то округлит результат в свою пользу. Так что, в этом случае, бойня неизбежна. Но идти на неё должен только я. Рики редко когда обращается к кому-то уважительно — старается держать со всеми одинаковый уровень и не разделять на категории важности по собственным причинам — оттого и слова звучат более весомо. Сону нервно мотает головой, не веря собственным ушам, но никто не обращает на него внимания. Хисын наконец встаёт, подходя к младшему ближе. — Решил строить из себя героя? — напускное спокойствие трещит по швам, заставляя Ли ткнуть пальцем в чужую грудь. — Спасибо тебе за это никто не скажет. Так что лучше отсиживайся в тишине, раз втянул нас в это всё. — Хён. Чонсон вытягивает ногу, касаясь лодыжки старшего, чтобы обратить на себя внимание. Хисын не реагирует — его взгляд устремлён на Нишимуру, прямо в маленький сгусток души, оставшейся за тёмными радужками и вызывающий нестерпимое желание задушить собственными руками; оторвать голову и бросить в яркое пламя, чтобы не оставить и следа. Обстановка накаляется по щелчку пальцев, но никто ничего не предпринимает, продолжая наблюдать. Рики хмыкает в своей привычной манере, панибратски хлопая по хисыновскому плечу. — Успокойся, хорошо? — голос Рики звучит на тон ниже, чем бывает обычно. — Никто не собирается рассказывать что-то личное. Только факты, которые помогут в схватке, без которой, как мы уже выяснили, нам не обойтись. Нет нужды так беситься на пустом месте, хён. Последнее ядом просачивается под кожу, вызывая жуткое жжение. Не будь у Хисына многовековой выдержки, он бы уже треснул по красивому лицу, разбивая нос и заставляя умыться собственной прогорклой кровью, чтобы через пару секунд тело регенерировало, возвращая всё на свои места. И почему он тогда вообще пошёл за ним и Сону? Сам Хисын предпочитает думать, что он ушёл первый, но как на самом деле было, история умалчивает. Рики уходит из номера, не дожидаясь ничьего ответа. Колкое мне нужно поесть, отпечатывается у всех присутствующих горьким осадком, и один лишь Чонвон позволяет сказать вслед тихое: — Не забудь прибрать за собой. Разумеется, Рики не забудет. Он всегда осторожен сверх нормы, когда дело касается еды. — Хён, просто расскажите, как все было, хорошо? — спустя мгновение тишины, чонвоновский голос вновь разрезает напряжение в комнате. — Меня не интересует, кто в чьей постели был, мне просто нужно знать слабые места противника. Хисыну горько. От произошедшей ситуации; от того, что приходится подчиняться кому-то, кроме самого себя и собственных инстинктов; от того, что его существование не в его собственных руках, а в руках мальчишки, отжившего всего век. В сравнении с самим Ли, это просто капля в огромном море. Он совсем нехотя кивает, следом за Рики направляясь к выходу из комнаты. — Через пару часов вернусь. — Надеюсь, этого хватит, чтобы собрать мысли в кучу, — кивает Чонвон, но слова уже врезаются в деревянную закрытую дверь. Сонхун с Джэюном молча переглядываются — оба синхронно хмурятся, понимая, какая сложная ситуация сложилась вокруг них. Сону подбирает ноги под себя, усаживаясь удобнее на подоконнике, пока Чонсон неторопливо поднимается на ноги вслед за ушедшими. — Давайте все проветримся, — первым предлагает он, оглядывая оставшихся в комнате. — Даже если деталей придётся подождать, всё равно можно подумать, куда двигаться дальше. Все согласно кивают — в тяжёлые моменты у большинства из них просыпается голос разума, но не многие высказывают то, что действительно думают, предпочитая оставлять всё на усмотрение Чонвона. Джэюн сползает с кровати, стаскивая Сонхуна за собой; неловко потоптавшись в ожидании, вместе с Чонсоном они уходят. Куда — не говорят; лишь обозначаются собраться в этом же номере через несколько часов. Впервые за долгое время, Сону с Чонвоном вновь остаются наедине. Чонвон откидывается на подушки, неловко задевая затылком резное изголовье — приглушённый стук разносится по помещению, заставляя Сону сочувственно поморщиться откуда-то с подоконника. Двигаться со своего места ему не особо хочется, даже если прильнуть к Яну хочется больше всего на свете. — Что между вами всеми такого произошло, что даже Хисын-хён не хочет рассказывать? — Чонвон поворачивает голову в сторону старшего, расслабленно опустив руки на атласное покрывало. — Долгая история, — бубнит Сону, комочась на подоконнике, будто это может спасти его от чужого заинтересованного взгляда. — Там столько всего было, что я уже и не припомню. Наглая ложь. Сону помнит всё произошедшее, словно это было только вчера. — Кому ты врёшь, Ким Сону. Иногда Сону задаётся вопросом, как Чонвон может совмещать в себе столько личностей одновременно и никогда в них не путаться. В одну минуту он серьёзный лидер, затыкающий каждого, кто хоть слово скажет не так; в другую — словно малое дитя, желающее закопаться в ворохе своих мягких игрушек и никогда не взрослеть. И в третью — взрослый мужчина, со своими принципами и потребностями. Сону никогда не удаётся держать один из своих образов достаточно долго — маска слетает в ту же секунду, как меняется ситуация, и обнажает юношеские надломанные чувства; искренность. Ким живёт намного дольше Чонвона, но в какие-то моменты, он совершенно честно готов признать, что Ян действует намного более зрело, чем сам Сону. Старший молча перебирается на кровать к Чонвону, в очередной раз задавливая один из своих образов — на сей раз, маска нестерпимой сволочи осколками летит в приоткрытое окно роскошного номера, пока Сону укладывается рядом на дорогое покрывало. В такие моменты ему хочется думать, что он и правда является опорой для Чонвона, но младший этого в открытую никогда не подтверждает. Но Сону знает точно. Он нужен Яну. Даже если тот говорит отойти на расстояние вытянутой руки. Чонвон же сам не знает, что творится в его голове, когда Сону берёт его за руку и переплетает пальцы. Оставаться с ним наедине равно очередному всплеску тактильности, к которому он теперь, почему-то, всегда готов. В голове обрывками мелькает картинка, как Чонсон сидит у его ног, а сейчас Сону держит его за руку, не разрешая самому себе прильнуть ближе. Кроме основной глобальной проблемы на текущий период времени, к чонвоновскому списку добавляется ещё одна. Кого же ему стоит выбрать. А нужно ли выбирать? — Хён, — Чонвон чуть приподнимается на локте, заглядывая в чужие уставшие глаза; Сону почему-то медленно моргает, тоже приподнимая голову. — Можно я тебя поцелую? Сону теряется, совсем не ожидая подобного вопроса. Невозможно сказать, что стакан алкоголя сильно подействовал на его нервную систему, затормаживая процесс обработки информации, но Сону действительно тормозит, отчего-то не понимая, что ему нужно ответить. Ответ находится в блеске на золотистой радужке — и Чонвон целует сам, потому что говорить вслух Сону вовсе не обязательно. Впервые Ян настолько спокойно действует по собственной инициативе — обычно он является принимающей стороной; той самой, которая стерпливает все внезапные запросы Кима, а теперь мозг говорит делать, и Чонвон, в своих лучших традициях, подчиняется. Сону тут же приобнимает за шею — хочет дотронуться до волос, но пальцы проскальзывают по вороту свитера, цепляя ткань; выходит неловко. Чонвон целует неторопливо, но пускает в ход зубы, задевая клыками нижнюю губу — кровоточит почти сразу же, позволяя Яну с удовольствием слизнуть маленькие капли. Сону тихо стонет, потому что ни один укус не является для него безболезненным. Пальцами по щеке, прежде чем опуститься мелкими поцелуями к шее — Чонвону внезапно становится так мало, будто бы они никогда не целовались вовсе; Сону послушно запрокидывает голову, давая больше места. В той самой голове ни единой адекватной мысли, а вопрос о чонвоновском внезапно взявшемся желании растворяется подобно сигаретному дыму в холодном воздухе. — Чонвон, — тихо зовёт он, наконец касаясь волос на затылке и несильно оттягивая. По телу маленькими разрядами бежит удовольствие от нежных прикосновений. — Ты голодный? Чонвон соврёт, если скажет нет. Всё это время он молча терпит проскальзывающий голод, а в месте, забитым людьми, это ощущается по меньшей мере в два раза сильнее. Он тихо мычит в ответ, но кусать себе не позволяет — лишь оттягивает зубами ворот кофты сильнее, оголяя бархатную ледяную кожу, и целует-целует-целует. Приливы нежности волнами наскакивают на сознание, заставляя медлить, наслаждаясь каждой утекающей сквозь пальцы секундой. — Ян Чонвон, что ты за существо такое? Отвечай, когда я тебя спрашиваю, — на выдохе просит-приказывает Сону и закусывает нижнюю губу. И только тогда Чонвон наконец отстраняется. — Мне правда нужно это говорить? Сону берёт чужое лицо в свои ладони, совсем немного стискивая щёки — так Чонвон кажется намного милее, чем есть на самом деле, и не таким настойчивым, как несколько секунд назад. Он перебирает пальцами по коже, давая время Яну собраться с мужеством, чтобы честно ответить. — Да. — Тогда сделай уже, что должен. Теперь очередь Чонвона тихо простонать. Чужая прямолинейность бьёт под дых, заставляя соглашаться со всем, но Чонвон не был бы самим собой, если бы не продолжал даже при таких условиях делать то, в чём нуждается. Он отстраняется, выбираясь из чужих рук и подхватывает края кофты — Сону послушно помогает избавиться от тонкой ткани и шумно вдыхает, не оставаясь в долгу. Чонвоновский свитер летит на край кровати. — Сначала я сделаю то, что хочу. Сону был готов ко всему, но не к тому, что Чонвону настолько понравится вести, едва выдастся возможность. Старший тихо охает, когда пальцы проходятся по торсу вниз до джинсов и расстёгивают пуговку с молнией, а затем ещё один ненужный кусок ткани отправляется в полёт до ближайшей поверхности. Он совсем не против отдаться Чонвону прямо здесь и прямо сейчас — занять мысли только им и отвлечься от всего тревожащего, ведь даже время замедляет свой ход от чужой близости. Чонвон медлит, прежде чем избавить Сону от последнего предмета гардероба. — Расскажи мне всё, хён. Сону сам не осознаёт, что кивает больше одного раза — лишь бы прикосновения не прекращались; лишь бы Чонвон не отстранился в самую последнюю секунду, едва получив согласие. Он кусает губы, в попытке не издавать стонов раньше времени, и решает напомнить о том, что тоже кое-чего стоит. Невозможно брать своё, не получая ничего взамен. Вжикает молния чонвоновских джинсов и юркая рука старшего уже касается чужого возбуждения. — Настолько сильно меня хочешь, Чонвони? — в голосе Сону мелькает нотка усмешки, но Чонвон не считает это обидным. Он и вправду настолько хочет сделать старшему приятно. За редкими поцелуями и необходимой растяжкой теряется много лениво тянущихся минут; Сону коротко простанывает, когда Чонвон двигает пальцами резче, добиваясь нужного эффекта. Слюна высыхает достаточно быстро и это затрудняет действия, но Ян всё равно не сдаётся, предпочитая клеймить Сону мягкими поцелуями тазовых косточек. Чужой стон эхом разносится в голове, заставляя отвлечься и поднять взгляд — Сону разомлевший и чертовски податливый, даже сам двигает бёдрами, когда не чувствует движения. — Рассказывай, Сону-я. Когда Чонвон отстраняется, чтобы самому раздеться до конца, Сону ёрзает, в попытке устроиться удобнее. Его не смущает собственная нагота, а чонвоновское тело так и манит прикоснуться, поэтому он вытягивает руку, чтобы дотронуться до подтянутого живота. Ян рывком подтягивает Сону к себе за бёдра, заставляя проскользить по покрывалу — то громко шуршит и сминается под спиной неудобным комком. — Мы встретились в парке первый раз, было только начало девятнадцатого века, — негромко начинает Ким, облизывая пересохшие губы. Чонвон медленно входит, мысленно умоляя всех существующих богов о том, чтобы слюна не высохла слишком быстро. — Хён был неосторожен, когда пытался спрятать тело в каких-то кустах за скамейкой. Я сразу почувствовал его запах, он- Ах, чёрт, Чонвон-а. Сону срывается на стон, прикрывая глаза, когда младший входит до конца. Ян не двигается, давая привыкнуть, и лишь наклоняется, чтобы мягко поцеловать куда-то в район рёбер. У Сону в голове сразу воспоминания смешиваются и меркнут, заставляя думать только о разрывающем чувстве заполненности — надеется, что теперь, когда они отошли достаточно далеко от своего прошлого местоположения, регенерация будет работать как надо и всё быстро заживёт. Чонвон нетерпеливо двигает бёдрами в первый раз, жмурясь от чужой узости. — И, хён? — Его запах отличался от тех вампиров, которых я раньше встречал, — на одном дыхании быстро отвечает Сону, на ощупь находя чужие руки. Чонвон тут же переплетает пальцы и подаётся вперёд, вжимая кимовские руки в кровать со следующим толчком. — Ох, чёрт тебя дери, Ян Чонвон, двигайся быстрее уже. Чонвон усмехается, потому что никогда раньше не слышал настолько нуждающихся ноток в чужом голосе. Он продолжает делать медленные неторопливые толчки, выбивая из Сону отрывистые выдохи, и так и не давая возможности продолжить рассказ, на котором сам же и настоял. Чужая близость дурманит, светлым переливом отскакивая от светлой кожи, когда Сону чуть поворачивает голову, чем невольно даёт доступ к шее. Чонвону кажется, он с ума сойдёт с такой отдачей старшего. — Мы быстро сошлись на том, что нужно лучше прятать трупы и самих себя, — хрипло продолжает Сону, — было трудное время. Он взял меня к себе под крыло, потому что казался старше. Таким и был. Потом к нам прибился Хисын и не пойми что началось. И всё стало ещё хуже, когда мы нашли маленького, почти забитого до полусмерти Рики. Он тогда ещё был человеком. Чонвон сосредотачивается на чужом голосе, стараясь не потерять нить рассказа и не сбиться с темпа, который постепенно становится более резким. Сону всё чаще срывается на стоны, жмурясь и выгибаясь навстречу чонвоновским губам, что продолжают мягко целовать. Стоит Сону простонать чуть громче и сжаться, Чонвон и сам роняет несдержанный стон — клыки сами появляются, едва младший кусает изгиб шеи сильнее положенного. Он безжалостно прокусывает кожу вновь, позволяя знакомому невероятному вкусу чужой крови коснуться языка. Сону пробно дёргает рукой, стараясь вырваться из хватки, и когда Чонвон наконец отпускает, тут же обнимает за шею, прижимая к себе ближе. — Кей обратил его и с тех пор Рики был с нами. Но, кажется, Рики был единственным, что его действительно интересовало, так что у Хисына стали проявляться признаки ревности. До сих пор — ах! — не знаю, к кому именно, — Сону замирает, сжимая пальцы на чужом плече, когда Чонвон языком проходится по месту укуса и рядом совершенно бессовестно ставит ещё одну метку — на этот раз меньше, чем просто след от зубов. — Иди сюда, Чонвони. Сону тянет младшего к своим губам и сам целует — кровь горькостью оседает на языке вместе с чужим привкусом, заставляя целовать грубее и отчаяннее. Рассказывать больше ничего не хочется — хочется, чтобы Чонвон наконец довёл дело до конца, не отвлекаясь ни на что, пока в теле осталось ещё немного сил. Ким не позволяет отстраниться и разорвать поцелуй, и Чонвон протестующе стонет, в отместку увеличивая скорость толчков. Разрядка даётся непросто, учитывая отвлекающие факторы — Чонвон то и дело возвращается к шее, сделать ещё один последний глоток, и когда наконец больше сдерживаться нет сил, Сону со звонким стоном кончает в собственную руку, что чудом успевает протиснуть между телами. Чонвон выходит почти сразу же, пачкая чужой живот и хрипло простанывая. Чонвон валится без сил рядом с Сону и утыкается лбом в его плечо — такого в своём существовании ему ещё не доводилось переживать и этот опыт кажется бесценным. Хочется сохранить этот момент в памяти и ни за что ни с кем не делиться. Не то чтобы Ян боится реакции остальных — скорее, его авторитет незамедлительно рухнет, если о произошедшем кто-то узнает. Сону тут же поворачивается, чтобы обнять младшего — на шее следы от укусов затягиваются в мгновение ока, но другие метки не спешат так быстро испариться. Чонвон прикрывает глаза. — Получается, Кей влюбился в Рики и это развалило ваш клан? — сбивчиво выдыхает он, расслабляясь. — Типа того, — кивает Сону, перебирая тёмные волосы и тоже прикрывая глаза. — А Хисын, кажется, имел какие-то чувства к Кею. В конечном итоге — чёртова неразбериха и, да, клан пошёл прахом. Сону думает, что если Чонвону не удастся сдержать эмоции, когда Рики с Хисыном решатся сами всё рассказать, то его многовековая жизнь может закончиться в одну секунду. Но он совершенно этого не боится, ведь Ян Чонвон — надёжный, и не даст разрушить то, что пытался построить всё это время. Оглушающим звоном внезапно звучит хлопнувшая дверь, заставляя Чонвона нервно отстраниться от старшего и оглянуться. Ким даже не дёргается. — Не говори, что кто-то заходил, — хрипит Ян, резко приподнимаясь; тут же, совершенно не к месту, появляется прилив сил, заставляющий вскочить с кровати и бесстрашно ринуться проверять. Сону приоткрывает один глаз, лениво смотря на младшего. — Не скажу.