Небесный дом

— Хочешь знать, почему я могу приходить к тебе только во сне? — спросил Деймон Спейд. Тсуна огляделась. Похоже, стимуляторы, энергетики и кофе не помогали, организм всё равно вырубал её — это опять был особняк Вонголы, теперь что-то вроде обеденной комнаты. Большой деревяный стол, стулья вокруг него. Опостылевшая морда химеры на противоположном конце стола. Ответы ему, как обычно, были нужны только на один вопрос, поэтому Тсуна молчала как партизан. Деймон и без этого говорил без остановки. — У меня есть цель, моя хорошая, — он покрутил бокал с вином в руках. — Это твоё согласие. Но у меня есть и работа… — Тсуна сдержалась, чтобы не крикнуть «Ты мёртв, какая работа?!». Лучше уж молчать, Туманы умеют перевирать чужие слова. — И эта работа, — продолжил он. — Становится всё сложнее! Сначала та девчонка, не присоединившаяся к немёртвым, а потом и эти, разделившие проклятье! — он картинно вздохнул, отпил из бокала. — А ведь мне необходимо контролировать и Туман, и Облако! Алауди умудрился испортить мне жизнь даже из гроба. Тсуна уставилась на него. Возможно ли, что «девчонка, не присоединившаяся к немёртвым» тоже была Аркобалено? * Ведь тогда это может быть Акико-сан… Разделившие проклятье — точно про Аркобалено, все знали историю Дождей этой семьи. Но про контроль и Алауди… Что он вообще несёт? Деймон замер, будто услышал что-то странное. Потом поднялся, и направился к дверям. — Срочные дела, милая. Прошу меня простить, — он усмехнулся. — Чтобы ты не скучала — посмотри на Примо и его семью! — он захлопнул дверь, щёлкнул замок. За столом медленно проявлялись фигуры уже знакомых Первых. — А, Джи! — Джотто подскочил со стула, приветствуя входящего. Той странной татуировки на его лице не было. — Ждём только тебя! Жаль, Асари уехал... Я сделал тебе чай! Надеюсь, понравится,— мурлыкнул Джотто, чуть ли не прыгая вокруг Джи. Тот сел по правую руку от Джотто. По левую руку сидел Кнакл. — А почему не Айриш Крим**? — усмехнулся Джи. Джотто демонстративно подтянул к себе стакан с чем-то похожим на кофе с большим количеством молока и надул губы. — Потому что это моё, не отдам! — Джотто высунул язык. Джи только закатил глаза. Кто-то позади неё хмыкнул, и Тсуна обернулась. Опираясь на край подобия барной стойки, стоял Алауди. И, судя по тому, что все остальные места были заняты, Тсуна сидела именно на его месте. Он был единственным, кто сильно отличался от портрета, правда Тсуна всё никак не могла понять чем. Первые начали обсуждать какой-то договор на землю, в котором Тсуна ничего не понимала из-за отсутствия контекста. Было интереснее смотреть на лица. Вот Джотто стрельнул глазами в сторону Алауди. Вот зашептал что-то Кнакл. Вот Лампо чуть не свалился с раскачиваемого стула. Вот Джи отпил чай, его лицо заледенело. Тсуна улыбнулась — Акихико тоже абсолютно не умел заваривать чай, поэтому лицо Кимико, пробовавшей его попытки, обычно выражало то же самое. Наконец, Первые пришли к каким-то выводам, и Джотто распустил собрание. Время скакнуло, будто не желая показывать ей скучные моменты с пустой комнатой. Но до следующего дня скачок почему то не дошёл, комната оказалась в полумраке, освещаемая только камином в другом конце комнаты и луной из окна. Глаза быстро привыкли к темноте. В обеденную кто-то зашёл. Светловолосый человек прошёл поближе к барной стойке, поплыл запах чая и дорогого алкоголя. Тсуна обернулась. В темноте глаза Алауди сверкали, будто сами излучали свет. Да и весь он был каким-то более домашним, мягким. Это было странно. Скрипнула дверь. Алауди дёрнулся, а Тсуна повернулась обратно. — Я думал, что только я полуночник, — проговорил Джи. Голос у него был хриплый, но приятный. — Ну, — хмыкнул Алауди, — Чай сделать? — и, дождавшись кивка от прислонившегося к столу Джи, достал ещё одну кружку. В эту, видимо, алкоголь добавлять не собирались. Голос у Алауди был какой-то странно мягкий, совершенно не похожий на ледяные фразы, которые он выговаривал днём, на собрании. Тсуна задумалась. Алауди протянул кружку Джи. Тот явно не ожидал ничего хорошего, поэтому отпивал с осторожностью. — Как ты догадался, что я люблю сладкий чай? — ошарашенно спросил Джи. Чай, похоже, был хороший. Алауди рассмеялся, поставил кружку на стол. И тут у Тсуны щёлкнуло в голове — Кёя говорил таким же тоном! — Когда Джотто делает тебе чай, ты всегда осторожно встаёшь и добавляешь больше сахара. Джотто же делает как себе, — Алауди хмыкнул, снял держащийся на честном слове плащ с плеч и разложил на полу. — Крепкий и несладкий. Садись, — и устроился на плаще. — Почему бы не сесть за стол? — спросил Джи, но рядом с Алауди сел. Это выглядело немного странно, но мило. — Не хочу, — улыбнулся Алауди, хватая свою кружку. — Я будто в суде, на скамье обвиняемых, — добавил он. — И Джотто — судья? — Именно, — кивнул Алауди и отхлебнул чай. — Ты по каким дням полуночничаешь? Мы никогда с тобой не пересекались. — Мы? — удивился Джи, — Я — когда как… — Я и Угетсу. Он же уехал, вот я и в одиночестве. Мы обычно в кухне сидим, по вторникам, — хмыкнул Алауди. — Там просто коньяк закончился, а чай без него я пить не могу. — Почему? — У Деймона есть неприятная привычка подсыпать мне какой-нибудь яд, — беззаботно отозвался Алауди. Джи чуть не поперхнулся. — Джотто тоже может, только не яд, а что-то из другой сферы. А коньяк нейтрализует. Проверенно! — усмехнулся Алауди. Похоже, больше они не разговаривали, потому что время снова скакнуло. Теперь в обеденной снова стояли все Первые, кроме Асари Угетсу. А за окном было светло, опять день. Джотто улыбался, а все остальные молчали. Кажется, Джотто только что попросил покляться в верности. Все источники, которые Тсуна читала раньше, утверждали, что у Первых были часы, клятва о вечной дружбе. Джотто просил именно клятву верности. Кнакл сказал что-то на латыни, а потом поклялся на пламени. Также сделали Лампо и Спейд. Алауди всё ещё стоял в отдалении, внимательно смотря на Джотто. Джи открыл рот, вероятно, повторить клятву, но Джотто его остановил. — Джи, дорогой… друг.*** Ты не обязан давать клятву. Ведь мы создали Вонголу вместе, я знаю тебя с детства! — он огляделся. — Уж простите, друзья… — Алауди хмыкнул, остальные уверили Джотто, что это нормально. — Хорошо, Джотто, — согласился Джи, а потом отвёл взгляд куда-то в сторону. Алауди оттолкнулся от барной стойки и подошёл к Джотто. Что удивительно, они не были одного роста, Джотто возвышался, пусть и не сильно. — Я навсегда в Вонголе, — отчеканил Алауди. Джотто улыбнулся ему в лицо. — Не беспокой меня по таким пустякам, — и направился к выходу. Тсуна вскочила, побежала за ним, сама не понимая почему. Тяжёлая дверь захлопнулась за её спиной. Но она не оказалась в бесконечной комнате. Тсуна всё ещё стояла там, за закрытой дверью, а рядом почти задыхался Алауди. Он опирался спиной о дверь, сжимая в руках собственные волосы, которые при ближайшем рассмотрении оказались не светлыми, а очень даже чёрными — на корнях. — Получилось! — выдохнул он, отпустил волосы и вдруг подпрыгнул, будто от радости. Тсуна отшатнулась, больше от неожиданности, и упала, снова попадая в воду-не-воду. Здравствуй, химера, ответ ты уже знаешь, ускорься, за чьё несчастье мне сегодня себя винить? За жизнерадостное Небо. За вырастившую их женщину. За маму. На этот раз он выбрал Даму Червей. Тсуна могла только беспомощно смотреть как розовые стебли и шипы царапали мамин живот, руки, ноги, оставляя полоски, рисуя сердечки на мольберте светлой кожи. У Тсуны уже второй день голоса нет совсем. Тсуна просыпается, на руках следы от воображаемой верёвки. Мама в больнице с множественными внутренними кровотечениями и с издевательским сердечком посередине живота.