Время для нас

      Вырезанные из бумаги пауки и страшные резные рожицы светильников Джека украшали окна домов на Тисовой улице, а Мерлин, как и Моргана год назад, стоял на веранде, всматриваясь в полутьму за стеклами — вот только мысли его одолевали отнюдь не праздничные.       — Ты не можешь ничего изменить, Мерлин, — ведьма приблизилась со спины. Совсем не бесшумно, что вызвало чуть печальную улыбку чародея. Срок рождения ребенка приближался неумолимо, но маги древности все равно чувствовали себя так, словно не успели.       — Я ненавижу, когда мне такое говорят. — Мерлин недовольно передернул плечами. В его жизни было слишком много того, над чем он не имел власти и чего не мог изменить.       Моргана опустила голову, прикрыла на мгновение глаза и устало потерла висок.       — Мерлин…       — Я же обещал, что не оставлю вас! — чародей, до этого момента обнимавший себя руками, импульсивно взмахнул ими, резко опустил по швам, сжав пальцы в кулаки, и зажмурился. Его внезнапная вспышка погасла под давлением внешних обстоятельств.       — У тебя нет выбора! — припечатала Моргана и тут же прикусила губу, жалея, что сорвалась в ответ.       Она подошла вплотную и обеими ладонями обхватила руку Мерлина, нежными поглаживаниями убеждая его разжать пальцы, судорожно сжатые и впивающиеся ногтями в кожу. Чародей мучительно медленно заставлял себя расслабиться, по-прежнему не открывая глаз.       — Запасной план предполагал, что участвовать будем мы оба, — пробормотал он еле слышно. — Пока мы вместе, нам ничто не угрожает.       — Я выпала из списка участников еще в мае, когда узнала о беременности, и ты об этом прекрасно знал все это время, — мягко, но непререкаемо проговорила Моргана. — Просто на пороге исполнения плана ты вдруг осознал это с болезненной четкостью. Но я справлюсь, Мерлин. Не надо считать меня беззащитной.       — Ты пыталась отлевитировать на второй этаж вязальные принадлежности Арабеллы, а вместо этого взорвала вазу, стоявшую у тебя за спиной.       Ведьма стиснула челюсти и мысленно чертыхнулась. Следовало понимать, что эту осечку Мерлин теперь будет припоминать ей очень долго.       — Я знаю, — неторопливо начала она на выдохе, — что ты хотел дождаться рождения ребенка и стабилизации моих сил. Нам просто не хватило времени. Всего два месяца, Мерлин. Я продержусь.       — Целых два месяца, — поправил её чародей, наконец повернувшись к ней и заглянув в глаза. — Меня не будет рядом. Хочешь, назови меня параноиком, но я просто не могу оставить вас сейчас. Это трудно описать…       — У тебя предчувствие? — Моргана нахмурилась. Её целебный браслет по-прежнему был неизменным аксессуаром, спасавшим хозяйку от кошмаров, имеющих свойство воплощаться в реальность, поэтому сны не беспокоили её. Иногда ведьма колебалась и порывалась снять браслет, но собственные страхи, а позднее и голос Мерлина, которому она на них пожаловалась, убедили её отказаться от идеи хотя бы временами третировать свое сознание видениями, несомненная польза которых перекрывалась вредом для её психики.       Мерлин с несчастным видом кивнул. Его видения не преследовали, а вот чутье заходилось дурным воем, стоило внутреннему радару чародея засечь что-то подозрительное, и неважно, происходило оно в данный момент или же обещало нагрянуть в скором будущем.       Моргана медленно выпустила воздух из легких. Она доверяла интуиции мага, но сейчас от неё требовалось не подтверждение его смутных страхов и ожиданий — ей нужно было убедить его уйти, а показав свою веру в его предчувствие, она только вызовет обратную реакцию, и он точно останется дома, даже если оставшиеся до родов два месяца ведьма будет изводить его нервную систему с особым садизмом.       Малыш почувствовал смятение своей мамы и отреагировал на него несколькими сердитыми пиночками. Моргана не захотела узнавать пол ребенка, когда это стало возможным, и Мерлин её поддержал — оба нашли что-то особенное и отвечающее их прежней реальности в том, чтобы до последнего не знать, кто появится на свет. Подумав о ребенке, ведьма бледно улыбнулась — перед ней блеснуло решение.       Моргана без слов приложила ладонь Мерлина к животу, и малыш, чувствуя второго родителя, радостно поприветствовал его серией пинков от души. Ведьма чуть поморщилась и перевела дыхание; она уже с невольным содроганием думала, как будут ощущаться эти толчки еще через месяц-полтора.       — Ты всегда со мной, Мерлин, — тихо произнесла Моргана, заглядывая чародею в глаза, затуманенные противоречивыми чувствами. — Часть тебя уж точно. Ты не оставляешь, ты борешься и защищаешь нас, просто в другом месте. Ты уже создал многослойный защитный купол вокруг дома, и сигнализационный тоже, а каминные переходы через Малфой-мэнор позволят тебе оказаться здесь за считанные минуты. Мы предприняли все возможные меры защиты. Иногда… чтобы защитить близких, нужно находиться не рядом с ними, а вдалеке, перехватывая опасность еще на подходе. Ведь именно это ты сделал весной для Артура. Ты принял на себя бой, который пытались ему навязать. Центр событий не здесь, Мерлин, мы оба знаем это. Поэтому тебе нужно уйти.       Чародей свистяще выдохнул и согласно прикрыл глаза.       Спустя месяц испытательного срока Златопуст Локонс успокоился, посчитал, что беда миновала, и вернулся к изначальной методе преподавания, на этот раз зайдя еще дальше — велел ученикам разыгрывать сценки эпичных сражений с монстрами из его автобиографии. Подобное не продлилось даже пары дней; студенты взвыли и снарядили делегацию к спокойно заседающей в своем кабинете Амбридж, зарекомендовавшей себя едва ли не единственной защитницей школы от Локонса. Инспектор сладенько улыбнулась, будто только этого и ждала, и в последние недели развернула в замке уже по-настоящему бурную деятельность, а не поверхностную проверку, учиненную в сентябре.       Локонс вылетел из школы со всеми мантиями, портретами, а заодно с предписанием вернуть средства за приобретенные учениками заведомо лживые книги. Весь месяц мнимого спокойствия авроры, не поднимая шума, ездили по местам славы Локонса, находили свидетелей и регулярно доставляли в Мунго пострадавших от мощного Обливиэйта волшебников, которые по мере возвращения части воспоминаний рассказывали много интересного. Локонсу грозило серьезное разбирательство, но его бывших учеников это уже не интересовало, для них главным было то, что он больше не тратит их время. Найти нового преподавателя ЗОТИ, когда учебный год уже шел вовсю, Дамблдор посчитал невозможным, что и заявил инспектору, и та с милой улыбкой предложила выход, вполне устроивший министра, почтившего школу своим визитом после второго за краткий период времени скандала с учителем Защиты от Темных Сил. Место по-прежнему оставалось вакантным, но уроки поочередно проводили свободные от дежурства в подземельях авроры. Им — прибавка, ученикам — примеры из реального жизненного опыта, и все были довольны победительным решением Амбридж.       Фадж, однако, не успокоился после позорного изгнания Локонса из Хогвартса и разом припомнил о своей паранойе относительно желания Дамблдора занять его пост. Вот тут-то министр и нашел подходящий случай забросать директора школы проблемами и разбирательствами так, чтобы тому даже во сне было не подумать о заговоре, потому что все его мысли занимало бы улаживание неурядиц на подведомственной территории.       И вот тогда Амбридж взялась за Хогвартс всерьез, продолжая так же мило улыбаться.       Инспектор почтила своим присутствием каждого преподавателя на занятии с каждым потоком, делая выводы об изучении школьной программы и методах передачи знаний молодому поколению, и в результате двух недель беспрестанно направляемых на стол Фаджа подробных докладов в Хогвартс стали приходить подписанные министром указы. В подавляющем большинстве учителя прошли проверку Амбридж и не вызвали нареканий; инспектор также провела опрос среди учеников, после которого в замок и пришло распоряжение, перекроившее все расчеты Мерлина и Морганы насчет запасного плана.       В самом начале, в период между получением Артуром письма из Хогвартса и его первым учебным днем, запасной план был лишь сырой идеей, за которую маги древности хватались как за спасительную соломинку. И заключался он в том, что при возникновении чрезвычайной ситуации, требующей неусыпного контроля на грани сиюминутного вмешательства, Мерлин и Моргана отправятся в Хогвартс, чтобы лично присматривать за своим сыном. План лишь условно так назывался и был полон дыр, но мысли о нем внушали ложное спокойствие, и маги лишь вносили со временем небольшие корректировки, уточняющие их возможную задачу.       Теперь же, в ходе инспекции Амбридж, им представился идеальный случай осуществить план даже без каких-либо затруднений, а это намерение было твердым с момента встречи Мерлина с Волдемортом. Чародей не желал, чтобы Артур хотя бы гипотетически мог подвергнуться подобному испытанию, и потому еще летом посвятил Люциуса Малфоя в их идею. С помощью скользкого блондина все прошло как по маслу.       После Локонса кандидатом на вылет, а точнее, на упокоение, стал профессор Бинс. Ученики с готовностью подтвердили, что призрачный учитель зациклился на теме гоблинских восстаний и преподает их всем курсам с первого по седьмой на протяжении десятилетий. Профессор был препровожден на почетную пенсию, где неожиданно оживился и стал докучать остальным привидениям замка, а Люциус Малфой воспользовался своим знакомством с Долорес Амбридж и порекомендовал на освободившийся пост преподавателя Истории магии «своего человека». Амбридж благосклонно прислушалась, министр с готовностью дал добро, не желая ссориться с Малфоем, и ученикам сообщили, что с первого ноября у них появится новый учитель Истории магии — благообразный энергичный дедуля, чьей бороде позавидует даже Дамблдор.       Мерлин, собиравшийся стать тем самым дедулей, всерьез задумался об имени, под которым придется жить и преподавать. Летний поход в пещеру кристаллов обеспечил его всеми необходимыми знаниями и даже некоторыми их излишками (жаль, не там, где это действительно было нужно), и вопрос теперь был только за тем, как называться. Для упрощения жизни Моргана предложила ему назваться Эмрисом, но чародей не согласился, мотивируя отказ тем, что это имя слишком известно в своей связи с ним. Скажи любому волшебнику, что тебя зовут Эмрис, и ассоциация с его настоящим именем, запомнившимся в легендах, появится моментально, а Мерлин все еще берег свое инкогнито и надеялся сохранять его еще долго. Тогда в разработку пошли все прочие, менее известные имена личного мага короля былого и грядущего. Имя Мирддин было отметено, поскольку «Мерлин» происходило от него и смыслящий в этимологии человек легко мог бы догадаться о том, кого маг из себя представляет. Конечно, можно было считать это излишней паранойей или мнительностью, но в вопросе собственной безопасности, а как следствие, и безопасности своей семьи, Мерлин хотел перестраховаться. С Амвросием Аврелианом ситуация обстояла так же, и оставался последний, не очень удобный в произношении вариант, но наименее известный — Анн ап Ллейан. «Ап» было решено убрать, и теперь будущий профессор Ллейан нервозно готовился к своей преподавательской деятельности.       Ранним утром первого ноября Мерлин и Моргана стояли в тишине гостиной. Все слова были сказаны еще вечером и ночью; да Мерлин бы и не смог сейчас подобрать слов, его хватало лишь на то, чтобы сжимать в руке похолодевшую ладошку Морганы, переживающей больше, чем та хотела бы показать.       Камин вспыхнул, и из зеленого пламени сделал шаг вперед Люциус Малфой.       — Вы готовы? — негромко спросил он, с интересом обегая взглядом помещение и магов, замерших посреди комнаты.       Мерлин закрыл глаза на присутствие постороннего и прижался к губам Морганы в поцелуе, заключавшем в себе все его волнение, нежелание уходить и понимание необходимости этого шага. Когда он отстранился, ведьма невольно потянулась за ним и с коротким выдохом остановилась на полпути. Если она не справится с собой, то и Мерлин не сможет. Это отрезвило её.       Мерлин сделал несколько неохотных шагов к камину.       — Заклинание, — безжизненно проронила Моргана, обнимая себя руками. Как был рассеянным, так и остался…       Люциус перевел взгляд на заметно нервничающего мага, набрасывающего на ставшие уже привычными джинсы и рубашку длинную красную мантию. Дернув за свободный воротник, будто бы тот его душил, чародей сосредоточился и заговорил формулу, которую до этого момента Малфой не слышал никогда:       — Miht dagan, beþecce me. Adeadaþ þisne gast min freondum ond min feondum.       На мгновение в помещении стало дымно, а когда воздух очистился, Люциус шумно втянул его в легкие, едва успев предотвратить позорное падение челюсти. Он слышал о зелье старения, однако с заклинательной формулой столкнулся впервые. И теперь на него недовольно взирал взглядом совершенно не стариковских синих глаз тот, кто еще полминуты назад выглядел юнцом, а теперь напоминал Дамблдора.       — Снимай чары хотя бы на ночь, — напутствовала Моргана. — Ты помнишь на моем примере, как выматывает слишком длительное его действие.       Вспомнив «Хильду», якобы верную прислугу принцессы Митиан, Мерлин рвано кивнул и последовал за Малфоем в зеленое пламя камина. Его ожидали месяцы вынужденного отрыва от дома, но это было необходимо.       

***

      Хогвартс гудел, как растревоженный улей. За завтраком двери Большого зала распахнулись, пропуская Люциуса Малфоя в сопровождении незнакомого старца в красной мантии, и Попечитель представил школе и в частности её генеральному инспектору нового преподавателя Истории магии профессора Анна Ллейана.       Мерлин занял место, заранее приготовленное для него (Бинсу ведь уже не один десяток лет не требовалось заседать за преподавательским столом), и на протяжении завтрака цепко оглядывал учеников и коллег. Отдельного строгого взгляда удостоился Артур, неприкрыто пялящийся на него из-за стола своего факультета и покусывающий нижнюю губу в попытке сдержать рвущиеся наружу смешки.       У Мерлина толком не было времени подготовиться к роли учителя и он решил положиться на учебный план, составлявшийся так или иначе, даже если Бинс упорно игнорировал его существование. Вот только осмотрев сумбурный список тем перед первым занятием, маг осознал, что в пренебрежении этими бумажками его предшественник был прав. План составлялся директором и, очевидно, на скорую руку (или левую ногу, если судить по явной непродуманности написанного), поскольку сам Бинс даже кусочек мела по понятным причинам удержать не мог и только занудно бубнил, а кроме того, вряд ли план, даже переписанный с новыми датами, хоть немного изменился за десятки лет. Мерлину оставалось то, что он умел лучше всего — импровизировать и изворачиваться.       Первый в его жизни урок предстоял с четвертым курсом Гриффиндора и Слизерина, и большой радости от этого обстоятельства не было — подростки с враждующих факультетов, чего еще желать?.. К тому моменту, как гурьба учеников ввалилась в класс со звоном колокола, у Мерлина изрядно подпортилось настроение, к тому же, сейчас он желал быть не здесь.       Дождавшись, пока четверокурсники рассядутся и заинтересованно затихнут, чародей вздохнул и включил режим сварливого старика.       — Пришли получать новые знания? — вскинулся он, обводя взлядом класс. — Похвальное рвение, жаль, фальшивое до самого дна. Нынче историю магии вы узнаете из вкладышей в шоколадных лягушках, а не из учебников.       Неожиданное нападение вызвало волну приглушенных смешков на заполненных в кои-то веки не спящими учениками рядах.       — Смешно вам? Вот я на вас посмотрю в моем возрасте, будете ли вы такими же жизнерадостными, как сейчас!       Вопрос «А вы уверены, что доживете?» повис в воздухе, но, к счастью, не нашлось ни одного шутника, решившегося бы его задать.       — Что за школа!.. Что за бардак!.. — новоиспеченный профессор сокрушенно покачал седой головой. — Когда меня пригласили преподавать в разгар учебного года, я ожидал, что хоть учебный план будет адекватным, но вот этот мусор, который зачем-то положили на мой стол, — он схватил несколько расправленных пергаментных свитков, пристроенных на краю стола и бегло просмотренных им чуть ранее, — совершенно бесполезен!       С этими словами профессор Ллейан швырнул кипу листов через плечо. Невербальное заклинание, скрытое за приопущенными веками золото глаз — и учебный план полыхает в полете, оседая на пол уже пеплом. По рядам пронесся общий вздох, волна возбужденного шепота и чье-то выделившееся «Класс!». Мерлин спрятал невольную улыбку в бороде, после акта сожжения неугодного плана и реакции учеников его настроение подскочило на пару пунктов.       — Начнем урок! — профессор предвкушающе потер сухие руки. — Что вы, толпа жаждущих хлеба и зрелищ юнцов, знаете об истории магии?       Первый неуверенный ответ донесся откуда-то со стороны Слизерина:       — Профессор Бинс рассказывал нам о гоблинских восстаниях…       — Скукота! — отмахнулся Ллейан. — Гоблины всегда были на ножах с волшебниками, что здесь изучать?.. Мы здесь собрались ради истории МАГИИ, а не склок магических существ и их периодических стычек с маглами!       Повисла растерянная тишина.       — Эх, вы!.. — голос профессора звучал одновременно расстроенно и укоризненно. — Как можно быть волшебниками и не уважать то, что вас ими делает! Вы относитесь к магии как к данности, не задумываетесь о её природе и даже не знаете, что было время, когда родиться магом считалось невозможным.       Новая волна шепота прокатилась по классу.       — Удивлены? — Ллейан каркающе хохотнул и принялся прохаживаться вдоль своего стола. — Это было задолго до эпохи Хогвартса, задолго до рождения Основателей, задолго даже до того, как христианство простерлось над всеми землями Альбиона! Это были времена Старой религии.       В гробовой тишине, нарушаемой лишь звуками взволнованного дыхания десятков детей, слова профессора разносились по всем уголкам класса.       — Магия, исходящая от самой земли, питающая все сущее. Друиды лучше, чем кто-либо, знали возможности Старой религии и хранили её тайны трепетнее, чем свои жизни. Маги тех времен были простыми людьми, однажды вкусившими силу и тщательно учившимися её использовать. Когда-то их было много — самоучек, готовых развиваться, даже если им приходилось потратить на обучение все отведенные им годы, и неважно, что лишь единицы достигли подлинного величия, а многие могли лишь шептать простые заговоры, чтобы урожай хороший был. — Ллейан на одну секунду замолчал, а в следующую снова растерял приобретенную было серьезность:       — Досадно сознавать, что полторы тысячи лет назад ваши далекие предки были обычными маглами, взявшими в руки книгу, не так ли?!       С ответом никто не нашелся.       — Магия жила среди людей, — продолжил профессор, забыв о насмешничестве. — Была частью их жизни: в чьей-то больше, в чьей-то меньше. Существовали общины, где магия была всем. Друиды не вмешиваются ни во что до сих пор, слушают землю, воспитывают свои юные дарования на древних заветах. Жрицы Триединой богини закончили свое существование весьма бесславно, ибо заигрались с силой, дарованной свыше, почувствовали себя равными той, что наделила их властью. Жрецы Ката, малочисленные и стойкие, затерялись в веках и замели за собой следы — слишком много на их долю выпало испытаний в темные времена Альбиона. Можно подумать, что это закат Старой религии, но, — профессор возвел глаза к потолку, будто цитируя кого-то, — она переживет человечество.       — Но ведь был и её расцвет? — полюбопытствовал какой-то гриффиндорец.       — В конце пятого столетия, — охотно подтвердил Ллейан. — Тогда Старая религия процветала, к ней обращались за помощью повсеместно, пока не случилось то, что преломило ход истории магии.       Мерлин снова усмехнулся в бороду, обозревая заинтригованно вытянувшиеся шеи.       — В начале занятия я неслучайно упомянул шоколадных лягушек. Признаться честно, меня расстраивает то, какую информацию строчат на этих вкладышах, когда дело касается действительно древних событий. Можно сказать, что всему виной давность лет, но существуют способы увидеть прошлое, вот только вряд ли кто-то в это время смог бы ими воспользоваться. Все вы слышали в том или ином варианте легенды о короле Артуре, и кто-то из вас, быть может, замечал, насколько разные версии этих легенд у маглов и волшебников. Отчего все так, я предоставлю вам подумать самим, а на этих занятиях расскажу ту версию, которая известна мне.       В конце пятого века Альбион был несколькими королевствами, одним из которых являлся Камелот под властью Утера Пендрагона. Утер был справедливым королем и вдобавок счастливо женатым человеком, что накладывало свой отпечаток на его правление и вело Камелот по пути процветания. Однако над белокаменными башнями, украшенными алыми знаменами с золотыми драконами, сгустились тучи, когда выяснилось, что королева Игрейна не может подарить своему королю наследника. В отчаянии Утер обратился за помощью к жрице Триединой богини, Нимуэ, с просьбой воззвать к силам Старой религии и обеспечить Камелоту будущее под правящей дланью Пендрагона. Нимуэ предупредила Утера, что цена за такую магию будет высока, ибо баланс жизни и смерти должен соблюдаться неукоснительно — чтобы создать жизнь, необходимо забрать другую. Утер дал свое согласие. Доподлинно никто не знает, чьей жизнью рассчитывал расплатиться король Камелота, своей или же жизнью верного рыцаря, но Нимуэ рассудила сама, чья жизнь устроит её в качестве оплаты. Её, а не магию. Старой религии все равно, кто окажется на алтаре, баланс есть баланс. А вот Нимуэ… жрица заигралась в богиню, почувствовала слишком большое средоточие власти над человеческими жизнями в своих руках, и в результате её выбора королева Игрейна, едва разрешившись от бремени здоровым мальчиком, умерла. Как думаете, что произошло дальше?       — Кровная месть! — моментально раздался хор из нескольких голосов со стороны Слизерина.       — О, вы недооцениваете горе и ярость Утера, потерявшего любовь всей своей жизни. — Ллейан печально покачал головой. — То, что случилось, сейчас бы назвали геноцидом. Маги, друиды, знахари из глуши, даже те, кто знал, где их искать, или помогал, или укрывал, или хотя бы просто имел несчастье переброситься парой слов с волшебником — всех их разыскивали, убивали, а если кто-то доживал до суда, то концом его жизненного пути была плаха или костер. Утер считал, что если он узнал одного мага, то и все остальные такие же. Он воспринял магию как немыслимое зло, развращающее сердца людей, и положил остаток своей жизни на её искоренение. То, что сделал Утер Пендрагон со Старой религией, невозможно оправдать болью от потери жены, ибо у магов он отнял больше: отцов и матерей, сыновей и дочерей, любимых и близких, дом и покой. Он мстил волшебникам и получал месть в ответ, продолжая упиваться тем, что магия — зло и используется лишь для злых дел. Он не видел света в магии, потому что некому было платить ему добром за добро, которого он не делал. Вечный замкнутый круг, из которого нет выхода.       Голос профессора стих, будто тот погрузился в воспоминания, а четверокурсники сдерживали дыхание, ожидая продолжения. Этот урок не был похож ни на что и не имел ничего общего с заунывными лекциями Бинса; то, что рассказывал учитель, подкупало своей искренностью, словно он лично присутствовал при делах давно минувших лет, и этому хотелось верить больше, чем легендам, описанным в учебниках.       — Сэр, а как же Мерлин?       Профессор нашел взглядом источник звука — две ослепительно рыжие макушки, оторвавшиеся от разложенного перед ними пергамента. Близнецы Уизли смотрели на него в ответ совершенно одинаковыми заинтригованными взглядами.       — По легендам маглов он был наставником королей Вортигерна и Утера, а впоследствии и Артура, — уточнил Джордж.       — А по версии волшебников, — заулыбался Фред, — он жил на пятьсот лет позже, чем вы сказали, учился в Хогвартсе на Слизерине, а позднее был рыцарем Круглого стола и даже учредил награду со своим именем.       Профессор Ллейан довольно очевидно попытался замаскировать смех под кашель, и от этого почти нескрываемого действия по рядам школьников промчалось фырканье.       — Мерлин не мог быть наставником Утера, хотя бы потому что был младше Артура, — ответил изрядно повеселившийся учитель. — Но Салазар Слизерин, живи он раньше, был бы рад заполучить его в ученики. Мерлин не терпел насилия, магнитом притягивал неприятности и хороших людей, раз за разом совершал одни и те же ошибки, не добивая своих врагов. Но защищая самое ценное для себя и сделав чью-то безопасность целью жизни, он готов был зайти далеко. Убивал. Отравлял. Лгал. И, в довершение всего, регулярно просил совета у одной рептилии, чешуйчатой снаружи и скользкой внутри.       — «Чью-то безопасность» — это безопасность короля Артура? — блеснул догадливостью Фред.       — Тот сам плохо справлялся с её обеспечением, — махнул рукой профессор. — Приходилось брать все на себя. Главной проблемой Мерлина на протяжении всей его жизни в Камелоте оставался закон Утера, запрещающий любую магию и предписывающий смертную казнь любому нарушителю. Необходимость лгать и скрывать свою суть составляла основу любого его замысла, это было то, о чем он не имел права забывать. В то время магия была личным выбором каждого колдуна — выбором, которого Мерлин был лишен с самого первого вздоха, потому что Судьбой ему было предначертано родиться для защиты и поддержки короля былого и грядущего, стать самым могущественным магом, ступавшим по земле. В то время рождение ребенка с магическим даром считалось невозможным, такое случалось разве что у друидов и в редчайших исключениях.       — Разве Артур не защитил бы Мерлина от Утера? — поинтересовалась девушка со слизеринской стороны класса. — Тем более, если Мерлин сам делал для него то же?       — Начнем с того, — профессор, покряхтывая, сцепил пальцы в замок, — что Артур не знал о способностях Мерлина, а тот действовал исподтишка, когда принц, а впоследствии и король, не присутствовал рядом или же пребывал без сознания. У Мерлина было много причин молчать о себе — от страха перед мучительной смертью до реакции Артура на долго скрываемую тайну. Золотой середины никогда не существовало; не было момента, когда риск оказался бы сведенным к минимуму. В ранний период их знакомства Мерлин рисковал оказаться на костре. В поздний — быть обвиненным в предательстве дружбы и отсутствии доверия. Он не знал, что будет больнее, поэтому придерживался избранной тактики гробового молчания и непрекращающейся лжи годами. И вдобавок ко всему, Мерлин просто не желал ставить Артура перед выбором: защитить друга и предать отца и убеждения, вколачиваемые ему в голову с рождения, или же последовать закону Великой чистки и предать дружбу и самого себя.       — Кажется, Мерлин совсем не умел думать о себе, — немного грустно улыбнулась та же девушка.       — Вероятно, — задумчиво согласился профессор. — Но люди редко бывают эгоистами, когда стремятся сберечь покой, жизни и здоровье своих близких.       Воцарившееся молчание напомнило о времени.       — Наше занятие подходит к концу, — после паузы заговорил Ллейан. — Раз уж сегодня мы уделили значительное время сравнению легенд, это и будет вашим заданием к следующему уроку. Проведите сравнительный анализ легенд о короле Артуре у маглов и волшебников, в вашем распоряжении библиотека Хогвартса и ваши маглорожденные друзья. Готовьтесь — вместо преподавателя, зацикленного на гоблинских восстаниях, вы получили преподавателя, зацикленного на артуриане. Жду ваши вопросы.       Впечатленные рассказом ученики предпочли сначала переварить услышанное, поэтому до колокола прозвучало лишь чье-то «А сколько свитков нужно написать?» и незамедлительный ответ: «Сколько сможете». Оживленно переговариваясь, четверокурсники ручейками устремились в коридор, и профессор, какое-то время перебиравший бумаги на столе спиной к классу, обернувшись, наткнулся на ожидающих его внимания близнецов Уизли. Ллейан прищурился.       — Вопросы? — седая бровь саркастически взлетела.       — Всего один, профессор. — Джордж широко улыбнулся и встряхнул перед преподавателем пергаментом, моментально узнанным старым магом. — Кажется, вы все-таки решили показаться всей школе.       — В интересах своей семьи, — отбрил Ллейан.       — В прошлый раз вы были в замке по той же причине, — заметил Фред. — Но теперь вы действуете открыто.       — О, нет, — у Мерлина вырвался смешок. — Действуй я открыто, вы бы сразу это поняли. Итак… что мне делать дальше? Сжечь эту карту и взять с вас клятву о молчании?       — Необязательно так радикально, — серьезно ответил Джордж. — Мы не идиоты, хотя усердно поддерживаем этот имидж. К тому же, есть что-то особенное в том, чтобы быть единственными в школе, кто знает, что нам преподает сам Мерлин.       — Мы никому не скажем, — пообещал Фред. — Просто ответьте… вы здесь по той же причине, что и авроры и Невыразимцы?       — Я здесь затем же, зачем приходил летом, — сварливо отозвался профессор. — Обеспечить безопасность своей семьи. Любой ценой.       Стоило этим словам отзвучать под сводами класса, профессор Ллейан торопливо пошел к двери, минуя близнецов. В его расписании было окно, а нежелательные расспросы вызвали острое желание уйти от людей хоть ненадолго и скрыться в отведенных ему личных комнатах.       Братья Уизли проводили глазами уходящего (убегающего?) чародея и остались одни в гробовой тишине. Джордж медленно сворачивал карту и хмурился, чувствуя, как какая-то мысль-наблюдение крутится в голове, а её смысл упорно ускользает.       — Ты тоже заметил? — Фред посмотрел на брата. — Весной его шаги звучали иначе. Не старчески.       — Вообще-то меня больше зацепило другое, — Джордж спрятал карту во внутренний карман мантии.       — Что?       — То, что он нам сказал сейчас и что говорил всем на занятии. Он же рассказывал о себе, понимаешь? О своих поступках и их мотивах. «Защищая самое ценное для себя и сделав чью-то безопасность целью жизни, Мерлин готов был зайти далеко». Ты же сам догадался, что под «кем-то» подразумевался король Артур.       — Преставившийся полторы тысячи лет назад, — Фред скептически приподнял бровь. — Не думаешь же ты, что король былого и грядущего жив и здоров по сей день? И, учитывая, что защищает семью профессор Ллейан в Хогвартсе, не предполагаешь ли ты, что венценосный Артур где-то в замке?       — Венценосный — вряд ли, — улыбнулся Джордж. — По-твоему, какова вероятность, что волшебник из древних времен, имеющий семью в настоящем, даст ребенку имя близкого человека, с которым прошел огонь, воду, взлеты, падения, ради которого шел на крайние меры при всей своей ненависти к ним? Мерлину Судьбой предназначено защищать и поддерживать Артура. Каковы шансы, что даже после многовекового перерыва он вернулся к исполнению предназначения? Если это его цель жизни?       Фред смотрел на брата огромными глазами и на выдохе провел по волосам рукой, растрепывая их.       — И скольких Артуров в школе мы знаем?       — В общей сложности — около десятка. Но, — Джордж ухмыльнулся, — подходит нам только один. Сирота, которого усыновили неизвестные маги, явившиеся будто из ниоткуда. Маги, не видящие различий в волшебниках и маглах помимо очевидного, расположенные как к простецам, так и к магам разного положения: и к Уизли, и к Малфоям. Никого не напоминает?       — Твою ж… Джордж! — глаза Фреда стали еще больше и сравнялись по размеру с галеонами. — Мы ж видели их летом, в книжном магазине! Г..!       — Я б на твоем месте об этом так громко не орал, — перебил его Джордж. — Жаль, я почти не обратил на них внимания. Все из-за Локонса, красовавшегося перед колдографами.       — Невероятно, — Фред ошеломленно покачал головой. — Мальчик-Который-Выжил — чертов везунчик.       — Это вряд ли. Помнишь, как школу во время экзаменов тряхнуло? Думаю, без нашего профессора там не обошлось, а если он специально невидимкой проник в замок, чтобы защищать Артура-номер-два, ты хоть представляешь, какую угрозу он с таким грохотом устранял? Мне вот даже думать об этом не хочется.       Близнецы совсем другим взглядом окинули класс Истории магии. При Бинсе это был обычный кабинет с сонной атмосферой и звонко жужжащими мухами; теперь же расположенные амфитеатром ряды пропитались древностью, привнесенной новым учителем. Это место стало личным Омутом памяти Мерлина.