Добей меня!

Не помню, как мы доехали до больницы. Не помню, как врач встретил нас на посту, как отвёл в реанимацию, где на больничной койке лежало тело, накрытое белоснежной простынёй. Флэшбэками в моих воспоминаниях проносятся моменты: «Мы с мамой стоим на залитой светом кухне. Я звонко смеюсь, и мама смеётся вместе со мной. Вдруг щёлкает входная дверь, и в кухню входит папа. Он тепло нас обнимает, целует маму, затем меня. Мама начинает бормотать что-то про ужин и суетиться, а я сижу у папы на коленях, что-то увлечённо рассказывая ему» Как же я умудрилась пропустить эти моменты? Как такое могло произойти? Почему я вспоминаю и осознаю важность этих моментов только сейчас, стоя в палате, где кардиомонитор больше никогда не покажет мамин пульс? Мне страшно. Страшно, что я не помню, как истошно кричала и рыдала навзрыд, стоя на коленях и прося прощения за то, чего не совершала. Врачи, отпаивавшие меня валерьянкой в сестренской, сказали, что временная потеря памяти – это лишь защитная реакция мозга. Он не верит в то, что произошло. Я тоже не верю. Влад был рядом. Слушал врачей, отказывался от помощи психологов, подписывал все бумаги «моей рукой», слал подальше названивающие каждую минуту бюро ритуальных услуг и просто держал за руку. Во всех смыслах. Очнулась от состояния вакуума я только в машине, когда мы ехали домой. На электронном циферблате над потёртым радио высвечивалось 19:09. Практически 8 часов разговоров, поездок из корпуса в корпус, переоформление документов и, в общем, ада пролетели, словно миг. Я отвела взгляд от часов и повернула голову к Владу. Его лицо, подсвечиваемое красным светом светофора, было напряжённо задумчивым. Одна рука покоилась на рычаге, вторая некрепко сжимала руль. Я протянула к нему бледные холодные пальцы, убирая выбившуюся прядь тёмных волос, привлекая тем самым его внимание, а потом снова повернулась и вперила взгляд в бампер машины напротив. — 9-ое февраля 2021-го года, среда, 7:51… – пробубнила я на одном дыхании. – Теперь этот день официально признан «не просто средой», – из груди вырвался нервный смешок, и я поёжилась, побольше кутаясь в куртку. Влад молчал. Я его понимала. Что можно сказать человеку, который только что лишился самого дорогого человека? Вот и я не знаю… Наверное, это даже хорошо, что он молчит. Главное, что он просто здесь, остальное уже не так важно.

***

Мы добрались до дома к половине восьмого. Дрожащей рукой я нажала на звонок в квартиру соседки. Я мысленно прикидывала, что скажу сестре. Как сообщу ей, что мама больше не заберёт её домой, не погладит по голове, не проверит уроки? Как отреагирует Милли? Я не хочу видеть её реакцию. Боюсь, что не смогу остаться сильной и мотивировать быть сильной её. Не хочу, чтобы она так рано взрослела. За пошарпанной дверью соседской квартиры послышались вялые шаги. Ключ в ржавой скважине лениво повернулся, и дверь со скрипом приоткрылась. На пороге стояла женщина лет 50-ти в стареньком выцветшем халате и бигудями на голове. — Лайа? – её голос был севшим и тихим, но добрым, и сама она излучала тёплую энергию. — Да. Я пришла за сестрой, – беря под контроль дрожь в голосе, сказала я. — Малышка уснула. Видно, вымоталась, бедняжка, – посетовала старушка. – Разбудить? — Нет, спасибо… Вы не против, если она поспит одну ночь у вас? Завтра утром я её заберу, обещаю, – чуть ли не взмолилась я. Шанс хоть на ночь оттянуть серьёзный разговор и самой разобраться в собственных мыслях казался светом в конце туннеля. — Конечно, деточка. Иди, отдыхай. Я поблагодарила её и, попрощавшись, зашла в квартиру Влада. Только дверь закрылась, как с кухни послышался оглушительный грохот. — Да, чтоб тебя метеором пришибло! – смачно выругался Влад. Когда я зашла на кухню, преподаватель потирал ушибленную макушку, чуть высунув голову из морозильника. — Ты чего? – ошарашено спросила я, глядя на всю эту картину. — Да, я хотел посмотреть, что тут имеется, а отказалось, полки тут на одном только добром слове держатся. – выдохнул мужчина, всё ещё шипя от боли. Я слегка усмехнулась и устало плюхнулась на стул. — Что нашёл хоть? – тишины не хотелось от слова совсем, поэтому я решила задать самый логичный вопрос. — Да в том-то и дело, что ничего. Вчера всё доели, – вздохнул Влад вставая на ноги. – Ты никаких важных решений не решишь принять, если я на 15 минут отлучусь в магазин? Я пожала плечами. Преподаватель сочувственно посмотрел на меня и, поняв, что выбора у него нет, вышел, пообещав вернуться ровно через 15 минут. Я закрыла за ним дверь и скатилась по ней спиной, стараясь сдержать слёзы. Тишина сразу начала давить со всех сторон, казалось, что вот-вот и у меня начнутся галлюцинации, но даже они не почтили меня своим обществом. Мир, уже постепенно начавший терять свои краски, тускнел всё больше, и я стала замечать это всё сильнее. Жизнь постепенно теряет смысл. Жизнь… Да,% нужна ли она теперь вообще? Ответ заставил меня содрогнуться и скрючиться от боли. Я рывком, пока не передумала, встала с пола, схватила с тумбочки сигареты Влада и ринулась вверх по облезлой подъездной лестнице. Крыша была завалена снегом, и дул сильный ветер. Поднялся к ночи. Я была в одном лишь свитере, но холода не замечала. Подходя к краю, я подожгла сигарету. Горький дым проник в лёгкие, раздражая носоглотку. Закашлявшись, я присела на край. Я курила первый и последний раз в своей жизни. Влад просил не принимать серьёзных решений, а я… Я и не принимала решение. Я просто делала, не думая о последствиях. Я вела себя, как эгоистка. Первый и последний раз в жизни. Первый и последний… Истлевший почти до фильтра бычок летит вниз. Вокруг темно. На переулках этого районо уже никто не ходит. Мне не страшно. Впервые не страшно. И не холодно. И не больно. В груди бьётся бешенной птицей одно большое ничего. Больше нет смысла чувствовать. Я встала на ноги. Носки моей обуви уже висели над пропастью. Сердце начало пропускать удары. Тук-тук. Я делаю глубокий вдох. Тук-тук. Правая нога зависает в воздухе. Тук-тук. Шаг. Мыслей больше нет. Ничего больше нет.