˗ˏˋ🛹ˎˊ˗
Закончив вырисовывать очередное сердечко на полях, Минхо поднимает глаза от пёстрого массива текста и лениво оглядывается по сторонам с таким видом, будто у него уже всё сделано, хотя сам успел только имя сверху подписать да на самое первое (и по совместительству самое простое) задание ответить. Он сидит между Чаном и Сынмином: оба уткнулись в свои тесты и лихорадочно пишут ответы на открытые вопросы, заполняя безжизненные строки пляшущими косыми буквами и пытаясь успеть до конца пары. На коленке Ли телефон с открытыми фотографиями сынминовых конспектов, так что насчёт оценки беспокоиться не приходится: не своими же знаниями, в конце концов. Минхо не назвал бы себя раздолбаем, у которого единственный способ получения пресловутой «корочки» — списывание и опора на более старательных друзей. Большинство своих оценок он действительно зарабатывает собственным трудом и способностями, но с момента, как переступил порог корпуса несколько часов назад, он почему-то особенно неусидчив и суетлив, словно не в своей тарелке, поэтому всерьёз сосредоточиться на вопросах по теоретическому блоку курса не удаётся — он честно пытался первые пятнадцать минут. С коротким вздохом он опускает пальцы на сенсорный экран и приближает первую строчку, в которой содержится более чем развёрнутый ответ на вопрос, как вдруг откуда ни возьмись начинают сыпаться уведомления: j.one.00 нравится ваше фото j.one.00 нравится ваше фото j.one.00 нравится ваше фото j.one.00 нравится ваше фото j.one.00 нравится ваше фото И ещё примерно с десяток таких же, но число растёт с каждой секундой, заставляя телефон вибрировать, как ему кажется, на всю аудиторию — Минхо ловит его в моменте от падения и безоговорочного раскрытия своих планов по списыванию. Преисполненный ещё бо́льшим раздражением, он торопливо опускает шторку и тыкает кнопку «не беспокоить», останавливая неугомонный поток. Блять, Джисон, почему именно сейчас? Но, кажется, беспокоиться не о чем, и никто не обратил на его мини-кризис особого внимания — по крайней мере, преподаватель продолжает что-то вычитывать и вычёркивать в документе перед собой, никак не отвлекаясь на внешний мир. Взяв себя в руки, Минхо принимается за работу, но ручка как назло не слушается и жалеет чернил, заставляя ещё раз обвести первое написанное слово по контуру, что только сильнее выбивает из колеи; отбрасывает её в сторону и отдаёт предпочтение механическому карандашу в надежде, что воспитанный советской номенклатурой преподаватель не снизит оценку за выбранный им инструмент для письма. Лист начинает постепенно обрастать записями, и кое-где Минхо удаётся самостоятельно догадаться и даже дать дополнительные детали без помощи спасительных конспектов, что вполне себе неплохо для человека, который готовился к этому тесту ровно ноль часов ноль минут, а на самой лекции то и дело клевал носом. Он успевает поставить последнюю точку, когда до конца пары остаётся всего ничего, и пробегается глазами по результатам своей наполовину честной деятельности, как вдруг в бок внезапно прилетает слабый тычок. Минхо вздрагивает от неожиданности и поворачивается к внешнему раздражителю, подняв одну бровь. — Тебе чем-нибудь помочь? — бланк с ответами Чана уже покоится на краю парты, а сам он тепло улыбается, глядя на одногруппника, но тот вдруг совершенно неожиданно ловит себя на том, что вопрос вызывает у него острое недовольство. Оно, вместе с неизвестного происхождения фоновым беспокойством и негодованием, вызванным несвоевременностью инстаграмной активности Джисона и того, чем она могла обернуться лично для него, переполняет чашу терпения, поэтому Минхо сердито фыркает, возвращаясь к своей работе: — Спасибо, но я не тупой, сам справился, — отдаёт холодом настолько, что удивительно, как это аудитория не покрылась льдом. — Чт– — Чан заметно (и вполне справедливо) опешил от такой реакции, широко раскрыв глаза от удивления; уголки губ резко упали. — Я совсем не это имел ввиду... Ли на него не смотрит, буравя взглядом несчастный исписанный листок, словно на его совести лежат все грехи на свете, но чувствует, как внутри начинает грызть острозубое чувство вины: старший совсем не пытался его унизить или задеть — наоборот, предложил помощь с самыми добрыми намерениями и сейчас имеет полное право рассердиться на такой необоснованно негативный отклик с его стороны. А он, Минхо, до сих пор не научился контролировать свои эмоции даже в кругу более-менее близких людей, особенно когда не в духе. Стыдно должно быть. Сейчас Чан скажет, что отзывает своё приглашение в кино, а все предыдущие нежности и недвусмысленные сигналы — ошибка, ведь Минхо, который доселе не показывал эту сторону себя, оказался совсем не тем, кем староста его себе представлял. Осознание давит ещё сильнее; хочется оказаться в знакомой комфортной тишине квартиры, накрыться одеялом с головой и проспать часов двенадцать. Сквозь гул в ушах прорывается скрипучий голос преподавателя, требующий сдать работы, и Ли уже начинает подниматься, как вдруг его руку, сжимающую лист, накрывает и чуть сжимает чужая тёплая ладонь. Слишком пристыженный, Минхо не поднимает глаз, пока Чан аккуратно забирает у него бланк с ответами и, взяв сынминов тоже, уходит к преподавательскому столу. — И зачем ты ему нагрубил? — спрашивает Сынмин как бы между прочим, убирая все свои вещи с парты обратно в рюкзак. Минхо тяжело вздыхает и пожимает плечами. Понимая, что (по крайней мере, вербального) ответа не получит, Ким встаёт, разглаживает складки на безукоризненно белой рубашке и, коротко пожелав хорошего свидания, стремительно удаляется из аудитории. Минхо горько усмехается в ответ. Хочется уйти домой, не дожидаясь, пока его неминуемо отвергнет Чан, но Минхо решает, что незрелой реакции он сегодня выдал с лихвой, поэтому, смирившись со своей участью, подпирает одну из колонн в холле уже минут пять: когда он выходил, староста всё ещё о чём-то беседовал с их седеющим преподавателем. В толпе снующих туда-сюда студентов вдруг оказывается копна синих волос — факт, осознание которого происходит слишком поздно, и хмурый взгляд Минхо встречается с наполовину спрятанными под чёлкой глазами Джисона, которые на секунду расширяются от удивления, словно присутствие Ли в стенах университета — невероятная редкость. Тебя только не хватало. Но зрительный контакт почему-то не разрывает. Замешкавшись поначалу, Джисон однако быстро реабилитируется и машет в приветствии, растопырив пятерню худых пальцев, с неуверенной улыбкой на лице. Рукав толстовки (сегодня тёмно-фиолетовая — прогресс?) съезжает вниз, и Минхо видит пару простых браслетов из шнурков и разноцветных бусин на тонком запястье. Он злился на него буквально секунду назад, но сейчас былого гнева и след простыл. Опять эти сраные эмоциональные качели, чёрт бы их побрал. Единственная мысль, засевшая в голове — это то, каким крохотным Джисон выглядит в этой бурлящей студенческой толпе и как чуть более смелая улыбка обнажает дёсны. Мило. Осознание, что он только что неиронично посчитал этого эмо-кида-переростока милым, бьёт под дых и моментально выводит Минхо из овладевшего им ступора, возвращая в прежнее тревожное состояние. Он уже почти помахал в ответ, но теперь лишь коротко кивает, старательно поддерживая отсутствие на лице каких-либо эмоций, и отворачивается в сторону главной лестницы, мысленно умоляя Чана сворачивать свой тет-а-тет как можно быстрее. Ещё какое-то время на коже ощущается чужой взгляд, но, когда Минхо рискует быстро скользнуть взглядом по тому месту, где стоял Джисон, видит только совершенно обычные и ничем не примечательные десятки светлых и тёмных голов. — Спасибо, что подождал, — перепрыгнув через последние ступеньки, Чан материализуется рядом с ним. На лице широкая улыбка, светлые кудри чуть спутаны. — Идём? — Ты не сердишься? — скрыть искреннее удивление в голосе не удаётся, и Чан добродушно смеётся в ответ. — Совсем нет. Я так хотел быть полезным и не учёл, что, если тебе нужна помощь, ты всегда просишь о ней сам, так что получилось не очень тактично. Прости. Он реально сейчас извиняется перед ним? Минхо сорвался без особой причины, а Чан берёт на себя вину? На душе становится ещё гаже, но ни слова вымолвить не получается, будто воды в рот набрал. Тем временем Чан осторожно берёт его под руку, мягко сжимая предплечье, и ведёт к выходу из корпуса, решив разрядить обстановку пересказом своей беседы с профессором с редкими вкраплениями собственных шуток и отступлений. Минхо хмыкает и вставляет «угу» и «ага» в тех местах, которые кажутся подходящими, хотя сам не воспринимает и половины из сказанного.˗ˏˋ🛹ˎˊ˗
Кинотеатр совсем недалеко от университета — три остановки, которые они проезжают в битком набитом автобусе, потому что из двух зол принято выбирать меньшую, а идти пешком под внезапно обрушившимся на центр города дождём — не самая приятная перспектива. Огромное серое здание маячит яркими афишами и мерцающей неоновой вывеской. Они бегут с остановки, взявшись за руки, пока под подошвами кроссовок брызги рассыпаются во все стороны. Чан открывает перед ним стеклянную дверь и пропускает вперёд. Платиновые пряди слегка потемнели, а кудрей практически не осталось, но выглядит он всё равно очаровательно. — Что смотрим? — у Минхо в руках полосатое ведёрко попкорна и маленькая бутылка «колы», которые Чан, к превеликому неудовольствию младшего, не позволил оплатить. Учитывая, что на билеты блондин тоже раскошелился самостоятельно («Я хочу как следует загладить свою вину»), по закону жанра выходит, что у них действительно свидание. Бабочки в животе как-то слабо и без особого энтузиазма взмахнули крыльями. Минхо списывает это на приближающееся эмоциональное истощение от всего, что успело произойти за сегодняшний (невероятно долгий) день. — Я даже трейлер не видел, если честно, но знакомые с этажа ходили, им понравилось, — порозовевшие щёки выдают смущение, когда он поворачивает к Ли телефон с их билетами на экране. Название ни о чём не говорит — Минхо редко ходит в кинотеатр и совсем не следит за новинками, если это не фильмы ужасов — но всё равно кивает так, будто оно ему знакомо. У высоких металлических дверей, что ведут в темноту их зала, совсем небольшая очередь: семейная пара с ребёнком лет десяти и группа девочек-подростков, две из которых негромко переговариваются, а остальные стоят в молчаливом ожидании, уткнувшись в свои смартфоны. — Что ж, надеюсь, у них не самый плохой вкус, — особо ни к кому не обращаясь, говорит Минхо. От соседей по сеансу создаётся впечатление, что это либо анимация, либо картина «для всех» — без острых углов, несложная, предсказуемая. Наверное, странноватый выбор для свидания — но, опять же, слово «свидание» не было ещё ни разу произнесено ни одним из них, а настойчивое желание всё оплатить может быть обычным проявлением вежливости и дружеской заботы. Может, это ему и нужно — что-нибудь лёгкое и ненавязчивое, чтобы не пришлось размышлять над сюжетом и героями, а, наоборот, расслабить мозг. Когда контролёр на входе пройден, места найдены и реклама предстоящих фильмов уже вовсю пестрит на гигантском экране, Минхо достаёт телефон из кармана джинсов, чтобы выключить звук, и обнаруживает, что так и не убрал его с режима «не беспокоить», а в строке уведомлений всё ещё висят Джисоновы лайки, остановленные на полпути пару часов назад. Он решительно смахивает их в сторону, чтобы глаза не мозолили, и убирает гаджет обратно, полный решимости целиком и полностью отключиться от внешнего мира хотя бы на время кино. Где-то на середине Минхо с тяжёлым вздохом принимает факт того, что отключиться не получится. Сиденье настолько жёсткое, что поясница затекла, от обилия соли в попкорне скулы сводит и неимоверно хочется пить, и, самое главное, протагонист картины, действительно оказавшейся штампованным семейным фэнтэзи, коих, кажется, десятками за год выпускают, носит исключительно кеды, узкачи и толстовки. Казалось бы, обычный наряд для подростка, вполне естественно и реалистично, вопросов нет. Вот только этот мельтешащий через кадр персонаж неимоверно воскрешает в мыслях до боли знакомый образ, чем вызывает усталое чувство недовольства: забыть обо всех и вся на два-три часа — неужели он просит о чём-то невыполнимом? Минхо косится на Чана, который сидит по левую руку и за обе щёки уплетает отставленный младшим попкорн; на ярко освещённом лице — довольная улыбка, глаза сияют искренней заинтересованностью. Кажется, он действительно хорошо проводит время. Ли откидывается на неудобную спинку и апатично следит за происходящим на экране, стараясь особо не вникать в суть и не вслушиваться в диалоги. Потерпеть осталось совсем немного.˗ˏˋ🛹ˎˊ˗
Улица встречает дурманящим ароматом асфальта после дождя и вечерней прохладой. Солнце садится, разливая по небу красные и оранжевые краски. Куртка застёгнута, но холод всё равно пробирает, и Минхо думает, что за выходные нужно достать из шкафа и почистить пальто. Вдвоём медленно бредут в сторону остановки, пока Чан делится своими впечатлениями, стараясь, как и днём, разбавить неизвестного ему происхождения напряжение между ними. Минхо благодарен за эмоциональный труд, но всё равно отмалчивается и хмуро глядит по сторонам: последние крупицы настроения рассеялись незадолго до титров, он устал физически и морально, язык жжёт от соли несмотря на то, что купленная бутылка была осушена по большей части именно им, волосы пушатся и торчат во все стороны. Он натягивает капюшон худи, как только переходят по светофору, и прячет замёрзшие руки в карманы джинсовки. Не так он себе представлял их первую вылазку вместе (от слова «свидание» было решено пока отказаться). — А тебе как? — с надеждой развязать язык Минхо спрашивает Чан, старательно улыбаясь и какими-то внеземными силами сохраняя позитивный настрой (или хотя бы его видимость). Минхо устало пожимает плечами: — Пойдёт. Мимо проносится вереница машин, и он мысленно благодарит вселенную за предоставленную возможность не продолжать мысль (потому что нечем). — Всё в порядке? — с отчётливыми нотками тревоги спрашивает Чан. У Ли нет ни сил, ни желания объяснять своё состояние; он уклончиво ведёт плечами, внимательно вглядываясь в приближающийся автобус с нужным номером. Чужие пальцы, робко обвившие запястье, сейчас отчего-то не отзываются в сердце яркими всполохами. Он вырывает руку, забираясь в салон. Молча едут. Минхо пялится в окно, Чан — на обивку сиденья впереди, то и дело похрустывая костяшками пальцев. Людей совсем немного. По радио известная эстрадная песня, кондуктор с очками-половинками, съехавшими на кончик носа, что-то увлечённо читает в телефоне. Молча выходят. Уже совсем темно, рассыпанные тут и там лужи отражают неверный свет фонарей. Им снова нужно расходиться, но в этот раз Минхо совершенно не горит желанием удерживать Чана. Всё прошло из рук вон плохо, и никакая попытка подсластить пилюлю не увенчается успехом. — Можно тебя проводить? — старший не сдаётся, но Минхо отрицательно мотает головой, из-за чего капюшон немного съезжает вниз. — Уже поздно, мне ещё в магазин, — врёт на ходу, схватившись за первую попавшуюся идею. Понимает, что Чан видит его насквозь — расстроенный и непонимающий взгляд, скользящий по его лицу, тому лишнее доказательство — так что решает не растягивать это сомнительное удовольствие. Останавливающиеся по одной машины и яркий жёлтый свет, падающий на бледное лицо Чана, сходятся с ним во мнении. Минхо вымучивает кислую улыбку и начинает медленно отступать в сторону возвышающегося прямо за его спиной супермаркета: — Спасибо за вечер, — невесёлая усмешка блондина отзывается ёканьем в сердце. — Увидимся в понедельник. И, не дожидаясь ответа, быстрыми шагами, время от времени переходя на бег, спасается в стенах магазина.
˗ˏˋ🛹ˎˊ˗
Вишенка на торте вечера-катастрофы — пустой стеллаж там, где обычно стоит любимый сидр. Кажется, это одна из тех ситуаций, когда непоколебимо переносишь любое дерьмо, но совершенно случайная мелочь доводит чуть ли не до нервного срыва. Естественно, минхо не позволит себе окончательно расклеиться в отделе алкоголя в восемь вечера. Вместо этого он погружает в жестяную корзинку, висящую на сгибе локтя, три бутылки самого обычного «гаража» и торопливо идёт на кассу, хлопая по карманам свободной рукой в поисках бумажника. — Ты реально собрался смотреть «Проклятие Аннабель» под клубничное молоко? — голос одного из вставших позади в очередь пробивает всё тело электрошоком, и Минхо измученно закрывает глаза, не в силах поверить своему невезению. Нет, вот это вишенка на торте. Почему ты, блять, везде. — Я же сразу сказал, что не буду алкоголь, у меня репетиция завтра с утра, это тебе отсыпаться, — второй голос настолько низкий, что Минхо чуть не подпрыгивает от неожиданности. — Да, но… молоко? серьёзно? — в голосе Джисона слышится плохо скрываемая насмешка, за которой следует шорох одежды и красноречивое «ай!». Ли совсем не хочет показывать лицо, но, не развернувшись к кассиру, покупки не оплатить — а она вот уже, вежливо улыбается и просит паспорт. Стоп, паспорт? Он мнётся, снова хлопая по карманам и в то же время прекрасно зная, что никакого паспорта у него с собой нет: последний раз, когда его требовали, был больше года назад, так что привычка носить с собой документ испарилась за ненадобностью. Ну, до сегодняшнего дня. — Минхо-хён? — нерешительно спрашивает Джисон, его пристальный взгляд обдаёт как холодный душ; он снова кивает, как до этого в коридоре, и, не удостоив младшего даже взглядом, обращается к кассиру: — Я забыл паспорт, но мне правда есть восемнадцать, даже гораздо больше, — он умоляюще смотрит на молодую темноволосую девушку в форменной футболке супермаркета: если ему ещё и бухло не продадут, сегодняшний день официально станет худшим за всю его пока что недолгую (но уж точно достаточную, чтобы законно приобрести алкоголь) жизнь. — Это Минхо-хён? — у незнакомца с низким голосом, который стоит рядом с тушующимся Джисоном, волосы совершенно цыплячьего цвета и россыпь веснушек на красивом маленьком лице. Когда Минхо оглядывается на него, тот широко улыбается, словно они знакомы сто лет и дружат ещё столько же. Такое расположение сбивает с толку, так что, когда паренёк представляется Феликсом и обхватывает его ладонь своей крохотной в подобии рукопожатия, Ли ничего не остаётся, кроме как ещё раз по-дурацки кивнуть. — Джисон так много о тебе рассказыв– — Будьте добры, не задерживайте очередь, — девушка-кассир возвращает их в реальность своим учтивым, но твёрдым тоном; позади них действительно успела пристроиться ещё пара человек с недовольными лицами. Она жестом указывает на алко-набор Минхо и добавляет: — Без паспорта продать не могу, увы. Ли настолько тяжело выдыхает, что будет удивлён, если этого не услышали в каждом уголке магазина. Что за напасть такая… не надо было утром вообще выходить из дома — оказалось себе дороже. Он уже готов извиниться за причинённые неудобства и во второй раз спасаться бегством, как вдруг Феликс снова встревает: — Джисон взял паспорт, он купит. — Нет, не может всё решиться так просто. — Но с одним условием. — И каким это? — Минхо почти физически ощущает волны раздражения, исходящие от столпившихся за ними покупателей, но у него был настолько кошмарный день, что он любому из них голову откусит, если они сейчас посмеют прервать их разговор. Улыбка у Феликса такая хитрая, что его хоть сейчас в любую русскую народную лисьим персонажем; старшему от этого немного не по себе, но вида не подаёт. — Мы собрались фильм смотреть, давай с нами, хён? Минхо мельком смотрит на Джисона: у того всё лицо красное, а глаза выпучены, будто Феликс себе вдруг вторую голову отрастил. Он треплет друга за рукав куртки в немом протесте, но тот и ухом не ведёт, смело улыбаясь в лицо новому знакомому. — Молодые люди, — кассир тоже начинает терять терпение, поэтому Минхо приходится молниеносно взвесить все «за» и «против». С одной стороны, он может отказаться, уйти домой с пустыми руками и скоротать вечер, отвернувшись к стене и прилипнув к телефону, пока усталость не возьмёт своё. С другой стороны, ему ничего не стоит пойти с Джисоном, Феликсом и алкоголем и расслабиться под неплохой ужастик, пусть даже в такой неожиданной компании. Ему не совсем понятны мотивы Феликса, но стеклянные бутылки на дне корзинки оказываются важнее толкования этих неясных намерений. — Окей. Джисон вдруг заходится кашлем и отворачивается, пряча раскрасневшиеся щёки в фиолетовой ткани капюшона; Феликс звонко смеётся и, похлопав его по спине, занимает место Минхо, чтобы оплатить своё клубничное молоко. Пиздец, этот день и не думает заканчиваться.