Глава третья. Змеи Финна Шелби
13 июня 2021 г. в 17:41
Был у Артура и Беатрис один момент, который они любили вспомнить одинаково часто и с одинаковыми чувствами.
Война закончилась 11 ноября 1918, но братьев Шелби домой не отпустили. Как после объяснял жене Артур — с поля никого не отпускали, если он оставался со всеми конечностями. Да и страх никуда не ушел ― какие-нибудь дезертиры, которым нечего было терять или проигравшие солдаты могли подпортить жизнь Бирмингему.
Беатрис ждала мужа. Почти три месяца Артур не писал ей: с момента объявления об окончании войны не было ни одного письма. Тянулись дни, полные тревожного ожидания. Их серость разбавляли вести с фронта, подобные белым вспышкам. Финн, видя как невестка вечерами незаметно утирает слезы, забирался напротив нее в кресло и принимался рассказывать о каких-то пустяковых, веселых историй из детства. Он считал, что раз все мужчины их семьи на войне ― кроме дяди Чарли Стронга, который после войны стал замкнутым и нелюдимым ― он должен быть главой семьи. Полли и Эйда относились к этому с пониманием, не ворча на мальчика, да и Беатрис он неплохо поддерживал. Финн считал, что быть мужчиной — значит поддерживать и оберегать женщин в его семье. Ему было всего десять.
Рядом с ним становилось чуточку спокойнее и Беатрис улыбалась — не только для того, чтобы приободрить, но и оттого, что ее старания проходили не зря. Она не одна возносит молитвы, чтобы мужчин Бирмингема миновали беды и раны. С ней созвучны голоса тысячи женщин и голоса ее собственной семьи.
Но когда письма от Артура перестали приходить, да и просто письма от братьев Шелби, для Беатрис это оказалось сильным ударом. Через бумагу муж рассказывал обо всем, что встречал во Франции, минуя плохое и упоминая только хорошее. Беатрис словно видела радужные всполохи в ночном небе, настолько живыми были подобранные мужем слова. Он обещал скоро вернуться, а пока прислать то, что будет напоминать о нем. Беатрис, читая об этом, только улыбалась. Не было для нее ценней подарка, чем возвращение мужа.
Письма были настолько личным, что их содержанием Беатрис ни с кем не делилась. Разве что Полли и Эйде зачитывала отдельные абзацы. Послания Артура его жена хранила у себя, словно частицу его самого, ибо бумага отдавала родным теплом и спокойствием. Об обещании сюрприза она совсем позабыла.
Это Рождество они снова справляли впятером: Полли, Эйда, Финн, дядя Чарли и сама Беатрис. Чуть более пышно и весело, как в прежние года, но с неизменной оглядкой и ожиданием новостей. Никто не знал, к чему готовиться: к еще одной войне или же к миру. Множились слухи и ложные вести. Их тут же опровергали, ожидая посланий из официальных источников. Неопределенность выматывала всем нервы.
― Это не самое плохое Рождество, ― сказала Полли Грей утром седьмого января, ― Мы уже которое Рождество справляем без нашей семьи. Сейчас война хотя бы уже закончилась.
Наступила зима, снежная, морозная. От обилия белого цвета слезились глаза. Сон, в который погрузился Бирмингем, приносил умиротворение и покой. Беатрис любила гулять. Это вошло в привычку и жители городка давно не обращали внимания на бродящую по улице миссис Шелби. Наст тихо скрипел под ногами, подол платья стирал все следы. Беатрис не боялась холода и легко переносила его.
Беатрис вышла на задний двор, глубоко вдыхая морозный воздух. Для января было очень даже тепло, хоть и снежно, поэтому девушка накинула шаль и пошла к качелям, что тут построил Чарли Стронг для своей племянницы Эйды. Смахнув легкий покров снега, Беатрис села, прислушиваясь к мирно спящей природе, к безмолвию, в которое погрузилось все вокруг.
Полли выглядывала на улицу и спрашивала, не хочет ли Беатрис какао, девушка все обещала подойти позже. До Рождества было еще почти полчаса, но Беатрис уже повторяла про себя самое заветное желание ― возвращение мужа. Не было ничего, что Беатрис желала бы так страстно.
После ужина с неба начали срываться белоснежные снежинки. Вокруг расстилался искристый сказочный ковёр, а деревья нарядились в пушистые серебряные шубы. Поистине сказочная картинка.
Беатрис не заметила, как кто-то подошел со спины.
― Меня просили передать вам кое-что от мужа, прекрасная леди.
Она зашипела от неожиданности, резко встала, не сразу узнавая стоящего перед ней. Беатрис даже не сразу осознала сказанные ей слова, мозг работал быстрее и она уже думала, как отбиваться от незнакомца, но секунды хватило, чтобы вглядеться в нарушителя спокойствия.
А потом с веселым визгом бросилась к Артуру. Мужчина раскрыл для жены объятия и подхватил на руки. Беатрис прижалась к нему, обвивая руками и ногами и поспешно целуя, куда только попадет ― щеки, губы, нос, веки. Артур довольно жмурился и ловил ее губы своими в крепком поцелуе. Она обвилась вокруг него, обхватила ногами талию Артура, а губами обрушилась на него с жадным и голодным поцелуем. Это не был безобидный чмок или нежное соприкосновение губ. Поцелуй был пропитан всеми оттенками отчаяния и тоски, которую они оба испытывали на протяжении военного времени.
Шелби сжимал свою жену в руках, боясь, что если отпустит, то ему придется снова покинуть ее, что было огромной ошибкой в его рассуждениях. Они оба понимали, что сделают все, лишь бы остаться рядом и наслаждаться обществом друг друга. И поцелуй продолжался так долго, что, кажется, в голове не осталось ничего, кроме опьяняющего чувства единения.
― Ты вернулся, ― шепнула Беатрис, улыбаясь в губы Артура.
― Я же обещал тебе подарок, ― подмигнул Артур. Беатрис видела, как он изменился: сильно похудел, обзавёлся щетиной и усами. От щетины потом избавился, а вот усы оставил, хотя они добавляли ему возраста. И стал куда сильнее физически ― держал ее крепко, не дрогнув, и Беатрис чувствовала силу в его руках.
Она рассмеялась. По ее щекам текли слезы и она видела, что глаза Артура тоже намокли. Если она крепко вцепилась в него, боясь отпустить, то Артур безостановочно гладил любимое лицо, словно заново вспоминая. Зимний морозный день. Над Бирмингемом висели свинцовые тучи и медленно падал снег. Беатрис прижималась к нему под весело кружащимися снежинками.
Когда Беатрис с большой неохотой все-таки расцепила руки, Артур поставил ее на землю и она вдруг неожиданно поскользнулась и упала в снег. Шелби тихо рассмеялся и подал ей руку, помогая подняться, а жена неожиданно повалила его и нежно припала к губам. Они лежали на снежном покрывале и целовались, пока вконец не замерзли и не промокли.
Зайдя в дом, Артур обнимался с Полли и Эйдой, а Беатрис кружил на руках Том, а потом крепко обнимал Джон. Девушка обоих деверей поцеловала в щеку. Они встретили Рождество прямо так ― Артур и Беатрис промокшие насквозь и трое мужчин были в военной форме. Но это был самый прекрасный праздник для всех них.
Беатрис и Артур первые ушли в свою комнату, спустя два часа. После морозной прогулки в комнате казалось невероятно жарко и они скинули промокшую от снега верхнюю одежду. Присев у камина, они пили вино и сушили волосы. Артур обнимал жену, а она, глядя в огонь, рассказывала о всем, что пережила в их разлуку.
Наверное, в тот момент они были счастливее всех на свете. Артур не мог припомнить миг, когда он испытывал подобные чувства в своей жизни, разве что во время свадьбы, когда Беатрис сказала: «Да». И вот Рождество… Они были так бесконечно счастливы и влюблены.
А сейчас Рождество уже прошло. Снега не было. Беатрис не было и счастья у Артура тоже не было.
С того момента, как Беатрис исчезла в февральской вьюге, жизнь Артура Шелби пошла… по пизде, иначе он сказать не мог и уже не извинялся.
Шел мучительно жаркий июль, а в доме Шелби было холодно, как никогда. Если бы Артура кто-нибудь спросил, он бы почти поминутно рассказал бы, как вернулся домой и не нашел свою жену дома. Он вернулся следующим утром после ссоры, немного потрепанный, с похмелья и уже думал, как будет извиняться… Полли налетела на него гневным ураганом, выкрикивая ругательства на цыганском и несколько раз ударила его в грудь, после чего стала бить его по щекам, плечам, куда придется. Артур не сопротивлялся, прекрасно понимая, что виноват.
Он узнал, что Беатрис уехала в загородный дом. Полли запретила ему ехать за ней и продолжала шипеть злобной кошкой еще два дня, пока Артур не сорвался и не приехал туда. Беатрис он там не нашел, зато нашел ее кольцо. То самое, что он преподнес ей на свадьбе, как символ своей любви и которое она никогда не снимала.
Артур искал ее. Везде. И не находил. Кольцо Беатрис он сначала хотел выкинуть, потом спрятал, а теперь носил под рубашкой на цепи вместо креста. Семья с Артуром еще долго не разговаривала: Полли и Эйда делали вид, что его нет; Томми общался исключительно по делам семьи, хотя и не скрывал своего разочарования; Джон ему искреннее сочувствовал, но не мог не жалеть Беатрис ― неизвестно, где была его невестка и в каком состоянии; Финн дулся, что Беатрис их бросила, но его обиды Артуру не помогали. Артур не злился на Беатрис, он был разбит.
В один день он просто сдался и закончил поиски. Люди Шелби все ещё внимательно выглядывали лицо Беатрис среди многих других, но она чудесным образом не находилась.
Когда Артур не нашел ее в загородном доме и вернулся домой только с кольцом, он все понял. Беатрис поступила, как должна была поступить настоящая мать ― выбрала свое дитя. Осознание этого настолько ошеломило его, что он не сразу осознал, что все действительно кончено.
Как во сне, он побрел в их спальню, на ходу пытаясь осмыслить все произошедшее. Джон о чем-то спросил его, но Артур не услышал. Захлопнув за собой дверь комнаты, он упал в кресло и уставился в темноту. Слез не было, осознание произошедшего еще не накрыло Шелби ледяной волной. За считанные минуты его мир рухнул; счастье, которое еще несколько недель назад было безграничным и полным разбилось, как хрустальный бокал. Три месяца ― столько ему понадобилось, чтобы понять, что он разрушил свою жизнь.
Артур встал с кресла, не понимая, куда он должен был идти и что делать, но в следующее мгновение осел на полу, обхватив колени руками. Все свои силы он тратил на то, чтобы с достоинством говорить все эти дни с людьми и сейчас поломанной игрушкой сидел на холодном полу. Беатрис потеряна для него навсегда! Только сейчас он понял это и боль хлынула через край. Горькие слезы градом покатились из глаз, но то были не светлые слезы, что льются без усилий: мужские плечи сотрясали рыдания, закусив кулак, он сдерживал вой, ему хотелось плакать громко, навзрыд, но Шелби не проронил ни звука. То был горький плач по любви, которой суждено было погибнуть; Артур плакал по собственной разрушенной жизни, по семье, которой у них никогда не будет, по еще не родившемуся младенцу, который не узнает отца.
И во всем этом был виноват он.
Снаружи больше не доносилось голосов. Дом погружался в сон. В комнате становилось холодно и, когда его тело вконец окоченело, Артур на негнущихся ногах дошел до кровати и упал лицом в подушки. От боли, разрывающей сердце, ему хотелось выть раненым зверем, но все, что он мог позволить себе — это заглушать стоны мягким шелком подушек. Небо начало сереть, предвещая скорый рассвет, когда он наконец-то смог провалиться в тяжелое забытье.
Следующим утром он проснулся и впервые за эти дни забыл, что Беатрис больше нет в его жизни. Артуру даже показалось, что просыпается от привычных нежных поцелуев и доброго голоса: «Любимый, просыпайся». Голос жены звучал привычно нежно и Артур резко распахнул глаза, не сразу понимая, что Беатрис ему лишь снится. Он окинул мутным взором смятую постель и едва подавил в себе желание вновь провалиться в забытие. Артур вспомнил ссору, взаимные упреки, поток грубых и жестоких слов, которые жена не заслужила и никогда не сможет забыть.
И будет права.
С того дня, когда все было кончено окончательно, прошло пять месяцев, а в общей сложности, Шелби долгих семь не видел свою жену.
В этот вечер, как и во многие другие, когда от него не требовалось быть где-то на важной встрече, он проводил в их с женой комнате. Сам он жил теперь в другой, куда меньшей по размеру, но там хотя бы Артур не мучился от отсутствия любимой женщины. Их комнаты стояли пустыми и одинокими. Нет, запустения в них не было. Все те же сочные синие тона, разбросанные парчовые подушки и изящная обстановка.
Артур присел в кресло с бокалом виски и посмотрел на их супружескую кровать. Покрывало слегка откинуто будто кто-то недавно встал с постели, простыни все также сияют белизной, только пустые полки огромного шкафа и выдвинутые ящики стола напоминают, что хозяйка этого будуара давно покинула его. Артур провел глазами по комнате, пытаясь взглядом охватить её, и заметил кусок белого шёлка, выглядывающий из-под кровати. Он встал, наклонился и подцепил его пальцами.
Тонкая ночная сорочка до сих пор хранила запах своей хозяйки. Интересно, почему он не замечал этого раньше. Шелби сжал в руке гладкую ткань и подошёл к балкону. Распахнув его, Артур впустил свежий холодный воздух. Устроившись в мягком бархатном кресле, он окунулся в воспоминания… Это все, что ему оставалось.
«Наверное, она скоро родит, ― думал он, ― У нее будет ребенок. Наш ребенок».
Он вспомнил ясный январский день, когда надел на палец Беатрис обручальное кольцо. Полли и отец Беатрис предлагали подождать до более теплого времени, но им обоим не терпелось принадлежать друг другу официально. А потом в памяти всплыла их брачная ночь, не первая, но не менее прекрасная. Каждую ночь они проводили в жарких объятиях друг друга. До войны, со дня свадьбы, не было ни единой ночи, проведенной раздельно.
А теперь… Артур просто не понимал, что с ним такое случилось. Почему он так испугался.
Неужели заревновал? Что Беатрис будет любить кого-то кроме него, что будет о ком-то заботиться, кроме него. Он представляет, как сидит один в парке, кидает камешки в воду и никто не греет его озябшие руки, никто не бурчит себе под нос, что он болван, что ему следует надевать пальто потеплее и шарф плотнее вокруг шеи кутать. Беатрис нет рядом, потому что она заботится о их ребенке — о комке слез и соплей.
Теперь Артуру не надо представлять ничего. Ее нет рядом, потому что он не смог принять их ребенка. Неужели он настолько идиот?
Томас и Полли подбирали более меткие слова. Джон воздержался от указания брату, кто он есть, хотя явно был согласен с братом и тетей.
У Артура есть много времени, чтобы думать о своих отношениях с женой. Он вспоминает, как они прогуливались по парку, а следующим утром Артуру и его братьям пришлось отправиться на войну. Артур не боялся ее, но он боялся умереть и оставить Беатрис. Никогда больше не видеть ее, не слышать, не чувствовать ее аромат, больше никогда не прикоснуться к ее коже… Было много таких «никогда», о которых он думал. Артур хотел шептать, как сильно он её любит, как не хочет её терять, как сильно ею дорожит. Беатрис гладила его по голове и улыбалась.
― Артур, дурачок, ты меня никогда не потеряешь, ― сладко тянет она и целует в губы. Утром Шелби едва ли не опоздали на поезд. Артур запрыгнул в медленно двинувшийся поезд вместе с Беатрис, и, прежде чем поезд успел набрать ход, успел подарить жене еще один крепкий, прощальный поцелуй.
Из воспоминаний ― одно другого слаще, и чем приятнее вспоминать, тем больнее ― Артура вырвал легкий стук в дверь. Время, когда вся семья злилась на него прошло. Все видели, как Артур был разбит, уничтожен, раздавлен и его страдания нашли отклик у каждого. Даже Полли сменила гнев на милость.
Никто не тревожил его, когда он вот так сидел в супружеской спальне.
― Артур, прости, ― в приоткрывшуюся дверь всунулась голова Финна. Артур равнодушно протянул «мм?», вместо вопроса. ― Томми и Полли ушли, Эйда спит, и Джона тоже нет… Я хотел предупредить, что ухожу. Пойду на Ри.
Финна сильно интересовали утки, разные лягушки и змеи. Он мог довести Эйду до истерик, когда приносил ужей или жаб. Город пересекали три реки — Коул, Ри и Тейм, и поскольку ни одна из них не относилась к числу судоходных, всякой мелкой живности там было полно. Раньше Финну было интересно просто стрелять в уток, а сейчас он с интересом подкармливал их, вылавливал разных змей и рассматривал их. Полли боялась, что Финна как-нибудь укусит гадюка, но младший Шелби ловко обращался с подобными гадами.
Артур кивнул и Финн тихо прикрыл дверь. Ему было очень жаль брата ― он так страдал после исчезновения жены. Финн немного злился на Беатрис ведь она их бросила, но, с другой стороны, он еще и сильно скучал. Невестка представлялась ему умной и сильной женщиной и он понятия не имел, что должно было произойти между ними, чтобы Беатрис решилась на такой шаг. Он знал, что дело было в беременности девушки, но на этом все ― ни почему ушла, ни почему Артур себя так винил. Конечно у Финна были свои теории, он не озвучивал их вслух. Когда он спрашивал, Полли и Эйда сдержанно улыбались и ничего не отвечали, Джон и Томас прямым текстом говорили, что не стоит в это лезть, а спрашивать Артура он боялся ― каждый день без жены оставлял на брате все больший отпечаток, и казалось, что от одного имени Беатрис он взорвется, не выдержав боли.
Финн вышел, поправил свою кепку ― в ней тоже были спрятаны лезвия, мальчику такую дали в семь лет, посчитав его достаточно осторожным, чтобы не пораниться случайно и достаточно разумным, чтобы не сделать этого нарочно, и Финн гордился таким важным семейным атрибутом. Ему было только десять, но уже весь Бирмингем почтительно улыбался и был с ним не менее вежливым, чем со старшими братьями.
Раннее утро было настолько свежим, что казалось, будто ночью прошла гроза. Солнце только-только взошло на небе и развеяло последние ночные тени. Тяжелый бархатный зной летнего дня, который окутает Бирмингем через пару часов, пока ещё не вступил в свои права, а прохладный ветерок мягко шевелил листву, вызывая лёгкую рябь на воде. Финн обожал лето, хотя климат в городе редко радовал откровенной жарой ― как и зимой откровенными холодами.
Совсем недавно Финн нашел небольшое змеиное гнездо с яйцами. Ранняя кладка привела его в восторг и перепроверив кое-какие книги и сравнив написанное с действительностью, младший Шелби предположил, что они скоро проклюнутся. Финн еще гадал, кто это был ― волновался, что гадюка, а потому на всякий случай носил с собой плотные перчатки. Но гадюка — змея живородящая. В итоге, пришел к выводу, что это выводок ужей. Брачный период у них как раз начинался весной, а откладывают яйца самки в июле–августе — во влажных и теплых местах, где есть перегной, опавшая листва и т.д. Небольшой участок рядом с речкой для этого дела им отлично подходит. Уж для человека совсем не опасен. Разве что может напугать своим видом людей, страдающих офиофобией — боязнью змей.
Место, правда, было не слишком удачное ― Финн обнаружил яйца в том месте, где на Мерси шли мелкие лодки с товаром, срочными заказами, которые не желали ждать пароходов. Но обычно люди на лодках были тихими и на берег не сходили, так что с воды никак яйцам было не навредить.
Финн все боялся, что змееныши начнут свой путь в большой мир без него, а младший Шелби очень хотел увидеть, как это происходит. Поэтому исправно ходил сюда уже второй день, наблюдая за яйцами, и каждый раз с замиранием сердца заглядывал в гнездо: вдруг, пока его не было, все уже случилось?
К его облегчению, все двенадцать яиц были на месте и немного уже треснули. Финн воодушевленно запыхтел, устраиваясь на корточках, чтобы наблюдать за этим чудом. Он много раз находил змеиные кладки, но ему еще не посчастливилось увидеть рождение мелких змеёнышей. Сегодня это могло измениться.
Финн не знал, сколько времени прошло ― явно больше часа, когда одно яйцо вдруг затрещало. Шелби, уже успевший прикорнуть около дерева, тут же проснулся, заметив желанное зрелище. Он сидел достаточно далеко, чтобы не представлять угрозы для тут же появившейся из-за низа змеи ― та на него шикнула, но Финн сидел неподвижно, без лишних движений, и поэтому змея отвлекла свое внимание. Змеи на редкость самоотверженные матери пока охраняют яйца, они сражаются не на жизнь, а на смерть, если кто-то посягает на гнездо.
Яйцо треснуло и под оболочкой что-то зашевелилось. Финн даже перестал дышать. В белесой оболочке показалась маленькая, змеиная голова. Змейка почти вылезла из яйца, как тут прозвучал выстрел. Финн дернулся. Уж пронзительно зашипел.
Шелби прижался спиной к стволу дерева и замер, прислушиваясь. Пуля прошла в опасной близости от его лица и Финн даже затаил дыхание.
― Где пацан? ― спросил незнакомый мужской голос с сильным акцентом. Ему что-то ответили на резком, незнакомом для Финна языка. ― Так какого ты стреляешь, раз не уверен? А если мальчишка Шелби услышит и сбежит? Этот паренек нужен нам и желательно живым, иначе и он подохнет, и мы без толку, если Шелби узнают, что мы тут были.
Финн быстро и точно определил обстановку ― его преследовал кто-то, кто хотел навредить его семье или шантажировать. Всем было известно, что Шелби за своих дерутся как волки ― до последней капли крови. Точнее, не как волки, а как змеи.
Финн бесшумно сделал перевес с ноги на ногу, пролез под корягой, зацепившись за нее, чтобы с громким «плюх!» не нырнуть в реку. Берег тут был крутой, много коряг и деревьев и Финн порадовался, что оделся во все темное и плотное ― несмотря на жару, он не собирался одеваться легко, потому что легко мог наткнуться на гадюк. А давать возможность вцепиться в открытые икры ядовитыми зубами у него не было желания. Он изящно пролез по низу, и, цепляясь за выступающие коряги, стал карабкаться прямо по речному склону.
Он был уже почти недалеко от того места, где, потянувшись, смог бы взобраться вверх и броситься к главной дороге, как вдруг услышал:
― Проклятье, вот он!
Финн не стал тратить время, оглядываясь. Резко потянулся вверх, перекатился и бросился прочь, услышав, как просвистела пуля. Преследователи кинулись за ним, но их разделяло расстояние. Финн преодолел его по низу, а вот вверху были деревья и разные другие препятствия. Финн хорошо знал берега трех рек, поэтому без проблем перескакивал и лавировал между разными препятствиями, в то время как его преследователи должны были продираться вслепую.
Правда, это не мешало им стрелять. Одна пуля прошла всего на сантиметр выше его плеча, вторая просвистела прямо рядом с левым боком. Если Финн что-то и понял, то только то, что убивать его не собираются ― он должен был быть остаться живым для них.
А следующая пуля пронзила ему ногу. Финн зашипел, его повело в сторону и он внезапно рухнул куда-то в сторону на кучу тряпья.
«Куда… куда я грохнулся?» ― успел подумать Финн. Он сел и огляделся. Он упал на какое-то тряпье, порванную и грязную ткань. Он поднял глаза и видел, как поверху бегут за ним его преследователи. Мальчик подтянулся, прячась за высокие ящики. Один из них был приоткрыт и Финн, бесшумно сдвинув крышку, залез туда. Там тоже было что-то мягкое и Финн устроился с удобством.
― Слышал, кто-то ворошится? ― услышал он приглушенный голос с другой стороны. Шелби даже дышать стал тише, чтобы его не услышали. Неизвестно, кем были люди на этом маленьком грузовом пароходе ― они могли служить Шелби, а могли быть против них и прострелить ему ноги, чтобы сделать предметом шантажа.
― Кажется, это было в кустах, ― ответил ему другой. Кто-то вышел на палубу, походил, но не заметил ничего необычного. Раздался какое-то шорох, словно ту груду тряпья, на которую упал Финн, потрепали руками или ногами. Шелби понадеялся, что тот не заметит кровь. Судя по всему, никто ничего не увидел, потому что через минуту-другую проверяющий ушел, сказав о том, что это должно было что-то громко грохнулось в кустах на берегах.
Финн Шелби облегчённо выдохнул, а потом он потерял сознание.