уверена, ты видел, что случилось с моим сердцем

Беатрис проснулась резко, как от толчка, не сразу сообразив, где находится и что происходит. А вспомнив, девушка тихо застонала, поворачиваясь на бок. Она резко согнулась от боли в животе. Снова. Снова выворачивало наизнанку, снова стало трудно дышать. Прошло несколько минут, пока девушка тихо вдыхала и выдыхала прохладный воздух. Пахло грозой. В дверь тихо постучались, и дверная ручка повернулась, открывая проход. Бекки Хайди тихо зашла и, поняв, что Беатрис не спит, зашла в комнату. Свет из коридора выхватил настенные часы, и Беатрис увидела, что сейчас было три часа ночи. Хайди присела на ее кровать. ― Ты должна знать, что из-за надвигающейся грозы Шелби остались в отеле, ― Бекки нахмурилась. Ей самой не очень нравилась идея о присутствии этих людей здесь, в такой опасной близости от Беатрис. Девушка равнодушно посмотрела на хозяйку дома, и кивнула. По тону Бекки было понятно, что выбора у нее особенно не было. ― Но я поговорила с Полли, они обещали уехать завтра утром. Пару минут обе женщины молчали. ― Мне больно, ― неожиданно тихо призналась девушка. Боль в животе то накатывала, то снова отпускала. ― Что? ― мгновенно насторожилась женщина, только замечая, как тяжело и шумно дышала Беатрис, сжимая побелевшими пальцами подушку. Миссис Хайди настаивала, чтобы Беатрис всегда ей рассказывала обо всем, что чувствует в отношение ребенка и никогда не стеснялась. Даже если придется разбудить Бекки в два часа ночи из-за легкой боли ― Беатрис должна это делать смело, не боясь. ― Живот тянет и режет. Очень неприятно. Бекки сосредоточенно осмотрела ее, и попросила перевернуться на спину. У нее самой было двое детей, и так случилось, что второго сына она рожала почти что в одиночестве, потому что тогда была ужасная погода, муж ушел на работу и видимо собирался там остаться до конца грозы. У Бекки начались роды, и она всегда говорила о том, как удачно уложила сына спать пораньше. Бекки даже не успела дойти до соседки, чтобы та хоть чем-то помогла, ее скрутило прямо в ванне. Кое-как она добралась до кухни, взяла небольшой нож, и вернулась в ванную, едва ли не ползком. Со вторым было легче, потом вспоминала она. И еще она хихикала над тем, что мысли «лишь бы не кричать, а то старший сын проснётся» и «Боже, пусть со вторым моим ребенком все будет хорошо» менялись с ужасной скоростью. Так или иначе, но она родила сама, и даже перерезала пуповину ножом самостоятельно. К ней, правда, зашла соседка, и была удивлена, обнаружив Бекки в ванной. Помогла, чем смогла, конечно, но дело было уже сделано ― «вино пролито, деньги сожжены», как говорил ее муж мистер Хайди, Беатрис помнила цитату еще с детства. Поэтому в делах беременности, Беатрис доверяла Бекки как никому другому. Миссис Хайди казалась моложе в темном освещение комнаты и с распущенными длинными черными волосами. Такие волосы сделали бы честь любой молодой девушке, но Беатрис иногда казалось, что Бекки эту шевелюру носила с неясной тяжестью. Словно королева устала от своей короны. Бекки слегка надавила на низ живота. ― Больно? ― Нет, ― Беатрис поморщилась, но было видно, что ей действительно не слишком больно. Бекки успокоилась. Подобные боли часто преследовали женщин на последнем месяце. ― Неприятно только. Бекки знала, что ещё с детства Беатрис не выносила жалости. Если юной мисс Андерсон было плохо или больно и её начинали жалеть, она ещё больше расстраивалась и убегала. А когда возвращалась, была в скверном настроении, потому что стыдилась своих слёз. ― Это от нервов. У меня такое бывало на поздних сроках. Я могла целый день пролежать в постели с болями из-за того, что с утра разнервничалась из-за плохо постиранных занавесок, ― Бекки грустно улыбнулась. Любое воспоминание, связанное с ее семьей, она хранила очень бережно, и Беатрис всегда чувствовала нечто важное, когда миссис Хайди делилась с ней каким-то из них. ― С утра позову врача, если легче не станет, ― сказала женщина, беря себя в руки. ― Пока сделаю тебе чай. Может, хочешь чего-нибудь еще? ― спросила Бекки, ласково погладив девушку по светлым волосам. ― Только чаю, ― подумав, Беатрис улыбнулась и добавила. ― И конфет. Бекки заварила шотландский чай, крепкий, с молоком — вроде того, как она всегда заваривала в прошлом, когда милая соседская девочка приходила к ней в гости по маминому поручению, или когда выполняла задание самой Бекки. Они пили, сидя друг напротив друга на кухне, и на какое-то крошечное мгновение Беатрис Шелби подумала о том, что все хорошо и так же будет продолжаться. Бекки ушла спать, но Беатрис не чувствовала в себе силы заснуть. За окном тихо шел дождь, и Беатрис слушала его, потушив свет. В прохладной темноте было жутко уютно, и Беа задумалась о том, испытывает ли нечто похожее ребенок, находясь в темноте внутри нее. Наверное, ему было немного теплее. А чувствует ли он то, что чувствует его мама? Переживает ли он за нее? Понимает, что все эмоции вызваны не им, знает ли, что она любит его? Знает ли он про Артура, и… Есть ли вообще у него какие-то чувства? Когда дождь закончился, Беатрис бесшумно вышла на задний двор, и присела на кресло-качалку, которую Хайди специально поставила для будущей матери. Беатрис любила запах дождя, но после того, как Бекки несколько раз находила ее дремавший прямо на крыльце, она поставила для нее это кресло. Беатрис глубоко вдохнула запах сырой земли и мокрой листвы, и на несколько секунд ей стало так хорошо, как не было за все это время на Мерси. ― Беа. Девушка резко выдохнула и повернулась в ту сторону, откуда ее позвали. Артур стоял, промокший до нитки, и смотрел на нее. Беатрис выдохнула и накрыла свой живот рукой. Блондинка на миг зажмурилась. На лице неожиданно легко читались эмоции и непонимание, почему ей приходится проходить еще и такое испытание. ― Артур. Мужчина сделал шаг вперед и, поняв, что она не собирается сбегать, подошел ближе. Вопросительно глянул на нее и снова не встретив отторжения, присел на перила, на расстояние от Беатрис, и все же близко. ― Я могу с тобой поговорить? ― сказал он, чуть отстраняясь, чтобы прогнать настойчивое желание заключить ее в объятия. ― А нам есть о чем? ― горько усмехнулась она, не решаясь взглянуть на него. ― Да, ― произнес Артур некоторое время спустя. Следующие слова он произнес, сжав руки в кулаки. ― Прости меня. Беатрис могла ответить. Могла ответить одной из тех заученных фраз, что научила ее мама в детстве, делая из нее истинную аристократку. И несмотря на все прочие обстоятельства, Артур терпеть не мог, когда жена пыталась говорить именно так. Несмотря на то, что Артур страстно любил Беатрис, иногда она провоцировала случайно вспышки его взрывного нрава, пытаясь по старой памяти соскользнуть в комфортную «броню» приличествующих леди манер, но вспышки эти были заметно умеренными, чем по отношению к остальным людям. Впрочем, его хоть и смягченные, но по-прежнему колкие высказывания принудили ее в конце концов отбросить прежние привычки — просто ей самой в какой-то момент они начали казаться неестественными, заставляя неуютно ежиться и кривиться от ощущения оскомины на зубах. Неудивительно, что Артур так не любил ее заученные любезности — она даже никогда не задумывалась, сколько искренних эмоций в них было, а точнее, не было. Пустышки, произносимые только потому, что так говорить положено. Не прочувствованные по-настоящему, лично. Не всегда, конечно, но слишком часто. Если идешь по проторенной дороге, разве станешь задумываться о том, что сделало ее такой? Но внезапно оказалось, что сказать ей было нечего. Беатрис смотрела на него, ни в силах вымолвить и слова. Ужас сковал ее сердце в ледяные тиски, и она буквально задыхалась, слыша в ушах шум крови. ― Что? Там, где они оказались, проторенных путей не было. Сейчас она находила слов ни в шаблонных фразах, ни в своих искренних чувствах. Артур тихо выдохнул, пыхнув от раздражения, как большой домашний кот, которого беспечные хозяева забыли вовремя покормить. — Успокойся, Беатрис, — тихо проговорил он. — Я не сделаю тебе ничего плохого. Беатрис лишь выразительно изогнула правую бровь, никак не отреагировав на выпад. ― Ты слышала, ― наконец повторил Шелби. ― Я прощу прощения. Я не должен был тогда так реагировать. Но я и подумать не мог, что это разрушит наш брак. Хотя, пока ничего еще не сломано. Вернемся домой, Беа, и все будет как раньше… Я люблю тебя, моя гордая красавица, — произнес он. Он действительно сказал это, произнося слово «красавица», как некий лорд в викторианской эпохе. ― Вот этого я и боюсь, ― дрожащим голосом пролепетала она. ― Что будет как раньше, ― она покачала головой, словно собираясь с силами, и ее голос приобрёл слово. ― Почему было так сложно сделать то, что нужно было мне?! ― досадливо поинтересовалась она. ― Я все делала ради тебя, потому что любила. Ты вернулся с войны и был болен, но я была с тобой, ты со мной, и мы были счастливы! ― Беатрис некоторое время молчала. Внутреннее напряжение, скрутившееся где-то в животе, не отпускало, а в душе медленно закипала злость. ― Я хотела ребенка. Боже, Артур, я так хотела нашего ребенка. Чтобы у него были твои глаза, мои губы. Чтобы он… чтобы он был нашим. Ты не понимал этого, а когда я спросила, ты сказал, что решишь проблему. Я избавила тебя от этой необходимости. Я бы…Я бы никогда не простила тебя, если бы ты… заставил меня убить его. А я хотела любить тебя. ― Я люблю тебя, ― сказал Артур. — Мне нужна ты, — просто сказал он, пожимая широкими плечами. — Нужна на всю жизнь. Прошу тебя, Беатрис. Девушка закашлялась, подавившись воздухом. Не находя в себе достаточной выдержки сидеть дальше, она встала, и остановилась чуть сбоку. Теперь между ней и Артуром было кресло-качалка, и эта явная преграда казалась Артуру Китайской стеной, не меньше. Подкопы на вражеской территории казалось преодолеть легче, чем это. — Ты слышишь себя, Артур? — недовольно проворчала она, проводя руками по собственным плечам, словно желая обхватить себя в защитном жесте. Вспыхнувший обжигающим желанием взгляд Артура прошелся по невидимому следу, оставленному ее ладошками, и мужчина со стоном отвернулся. ― Теперь ты ненавидишь меня, правильно? — вдруг спросил он. — Конечно, нет, — немного растерявшись от его вопроса, пробормотала блондинка. — Я знаю, что совершил много ошибок с тобой, но клянусь, я готов на все, лишь бы ты простила меня, — совершенно искренне сказал Артур, кажется, вдохновленный ее ответом. — На все? — с иронией переспросила Беатрис. — Что, даже на колени встанешь? — ехидно поинтересовалась она, получая несказанное удовольствие от минутной растерянности, промелькнувшей в глазах Шелби. Даже если бы от этого зависела ее жизнь, Беатрис не смогла бы ответить, зачем ей понадобилось дразнить Артура. От ее слов он дернулся как от удара. — Если понадобится, — усилием воли выдавил Артур. Беатрис облакотилась на стену дома, обхватывая свой живот, укачивая, словно младенца. Артуру стоило большого труда не отвести взгляд, а продолжить смотреть в глаза своей жене. Он пришел сюда, чтобы поговорить с ней, прояснить хоть что-нибудь, но в итоге не получил ничего. Разговор шел совершенно не туда. Беатрис открыло было рот, чтобы сказать: «Тогда давай. Что слышал. Я хочу, чтобы ты встал передо мной на колени». ― Нет, не надо, ― проговорила она, радуясь, что ее голос не потерялся от внутреннего напряжения, смешанного с эйфорией, охватившей ее при виде растерянного выражения его лица. Лица, которое она считала очень красивым. ― Это ничего не изменит, верно? Это не вернет твоих слов, не заставит меня забыть их, и не подарит нам обратно те месяцы, что мы потеряли. Артур молчал какое-то время. — А ты хотела бы? — процедил, даже прорычал он сквозь крепко стиснутые зубы, подавляя желание голыми руками схватить ее и утащить туда, где их никто не найдет. Артур Шелби, как дракон, хотел утащить свою принцессу в далекий неприступный замок. На скулах мужчины заиграли желваки. Казалось, сейчас он просто испепелит ее взглядом на месте. ― Хотела бы, чтобы этих месяцев в разлуке не было? От его рычания девушка едва не растеряла весь свой задор, но, постаравшись взять себя в руки, крепче уцепилась за край спинки кресла. Синяя буря во взгляде потемневших от ярости глаз Шелби придала немного сил, буквально впрыскивая в нее дозу адреналина. Беатрис не знала, как ответить на этот вопрос. Лгать смысла не было, но ей чудился двойной подтекст в этих словах. ― Я бы не хотела, чтобы мы расставались, ― честно произнесла она. ― Но этого ребенка я хочу. Я бы хотела, чтобы в тот вечер ты не ушел, потому что тогда бы я тебя простила. Артур Шелби замер. Поистине картина, достойная кисти художника. Время, казалось, остановилось, обволакивая невидимой пленкой стоящих напротив друг друга людей. Шумевший в кронах высоких деревьев ветер изредка нарушал воцарившуюся в парке тишину и играл в волосах настороженно замершей девушки. Беатрис стояла, не сводя внимательного взора с неподвижно застывшего Артура, который молча обдумывал ее слова, прожигая откровенным взглядом. Оба со стороны напоминали причудливую скульптуру, дополняющую ансамбль каменных домов вокруг. Довольно долгое время никто не двинулся с места и не произнес ни звука. ― Я тоже не хотел уходить в тот вечер, ― внезапно почти шепотом признался Артур. ― Я… Я много думал о том, что мог сделать в тот вечер, чего не должен был делать, и как мог все изменить, если бы вернулся в ту же минуту. Ты знаешь… я скажу это не чтобы как-то повлиять на тебя, но когда я перешагнул порог дома, я тут же захотел вернуться. Будто что-то говорило мне: «Артур, придурок, вернись. Ты не должен уходить сейчас», ― он молчал еще какое-то время, словно стараясь разобраться в своих чувствах и мыслях, и Беатрис не мешала ему. ― Но я ушел и… я ни о чем так не жалел в своей жизни. ― Я тоже, ― призналась Беатрис. Они молчали еще пару минут. Беатрис заметила, что небо из темно-синего становилось светло-голубым. Артур собирался с мыслями, а Беа успела взять себя в руки, и решить, как ей поступать. Беременность сделала ее очень чувствительной, а девушка от всей души не хотела внезапно удариться в слезы перед супругом. Она хотела сохранить то достоинство, которое у нее еще было, и при этом она не хотела унижать Артура, казаться ему холодной. Она все еще любила его, и он это видел, она была уверена. Но Беатрис не хотела, чтобы эта любовь затмевала ей глаза. Артур Шелби был прекрасным мужем, и обещал стать не менее прекрасным отцом. Ему просто надо было поверить в это самому, но Беатрис не знала, как заставить его это увидеть. Это был тот этап, который Артур был вынужден пройти сам. Его терзала боль от расставания, неизвестность, но сейчас, встретившись с ней и поговорив, Артур мог увидеть ситуацию в другом свете, и Беатрис было почти интересно, что он решит. Мужчина глубоко вздохнул. ― Беатрис, я все понимаю, понимаю, почему ты так себя сейчас ведешь... От волнения Артур не заметил, как часто произносил имя своей жены. ― Как так? ― нейтрально задала она вопрос. За короткое время она успела взять себя в руки и решить, как ей себя вести. ― Никак, ― глухо ответил Артур. ― Никак совершенно. Тебе все равно. ― А должно быть иначе? ― безразлично спросила супруга, и под кожу Артура начал заползать страх, который быстро стал обволакивать душу липкой паутиной, опутывая сетями все прочнее, будто внутри поселился гигантский смертоносный паук. «Сделать еще шаг к ней, или нет? Позволить себе дотронуться до руки ее, или же не стоит этого делать пока?» ― задавал вопросы Шелби, не зная ответов на них. Растерянность... Неуверенность... Страх... ― Итак, ты хотел поговорить, ― голос жены вновь заставил его вынырнуть на поверхность. ― Ты хотел сказать только это? Я не заткнула уши, я стою сейчас перед тобой, никого рядом. Вся во внимании. ― Перестань, ― попросил мужчина. ― Что? ― Беатрис вздернула подбородок. ― Перестань, ― так же глухо повторил старший из Шелби. ― Пожалуйста, не ерничай... ― добавил он еле слышно, а в глазах читалось: «Чуть меньше холода, Беатрис, и я буду счастлив. Не убивай меня безразличием, эту жестокость я не выдержу, ведь она страшнее всего на свете». ― Я слушаю, ― коротко. Убийственно. «А ты не убил меня яростью и безразличием в тот вечер, дорогой мой муж?» ― прочел он в ее глазах. Семь шагов теперь отделяли их, и эти семь шагов показались ему поднятием на его личную Голгофу. Первый... второй... Шелби не сводил глаз с ее лица, силясь прочитать в них надежду для себя, но лицо спокойно, не дрогнул ни один мускул, ничего не шевельнулось во взгляде. Третий... Четвертый... Она отвела взгляд, устало посмотрела на пальцы, затем снова на него ― ждет, когда же это все закончится. Пятый... Шестой... Седьмой... Артур остановился совсем рядом с ней, стоит в метре от нее и не может пошевелиться, лишь губы выдавили ее имя ― такое знакомое, любимое имя. Как же тяжелы были эти шаги, ноги, будто налитые свинцом ― разве такое возможно? ― Что? ― спрашивает она. Просто вопрос, ничего более в нем он не слышит. ― Что мне сделать, чтобы ты вернулась ко мне? ― взахлеб, на одном выдохе. «Только бы голос не дрогнул, только не сейчас!» ― приказывал Артур самому себе. Он сам не знал, какой ответ ожидал услышать. Что Беатрис должна была сказать, чтобы он понял ― надежда есть. Сейчас она то появлялась, то исчезала. Артур понимал ― жена его любит, она хочет вернуться к нему, но она устала и не верит, что тот вечер не повторится еще раз по какому-то другому вопросу. «Я мог бы сыграть! Сыграть все, что угодно, чтобы она вернулась, но не могу... Не могу и признаю это ― я как ягненок на заклании... Что же это... Что же это такое?» ― проносилось в его голове. ― Прошу... ― еще тише, чтобы никто не услышал, даже самые чуткие уши. ― Артур? ― прежний тон, но Беатрис смутилась от собственных слов. В ее фразе был намек на ее интерес ― волей-неволей она показала это, а ведь она не собиралась облегчать ему жизнь. Она, сама того не желая, дала ему робкий луч надежды. ― Заклинаю... Беатрис! ― рука Артура на спинке кресла рядом с ее рукой, в нескольких сантиметрах, но он не решается, как мальчишка, как юнец, сократить это расстояние и дотронуться, наконец! Беатрис перевела взгляд на его руку, которая недвижимо лежала рядом с ее неподвижной рукой. ― Мне больно, ― признался мужчина. ― Я вижу, Артур. «И страшно», ― добавил он мысленно. ― Нет, ты не видишь, или видишь недостаточно. Артур смотрел на нее так, будто от ее ответов зависела его жизнь, его судьба, да так оно и было на самом деле. ― Я вижу, ― она прямо посмотрела ему в глаза. ― И не буду скрывать, мне это приятно, Артур. Приятно, что ты чувствуешь то, что почувствовала я. Но я не хочу причинять тебе боль тем, что не могу дать ответ прямо сейчас. ― Но какой-то ответ будет... ― сорвалось с его губ. Артур чувствовал, что ее долгий взгляд выводит его из равновесия, и лучше бы она смотрела в сторону ― Конечно, будет, ― вдруг с нежностью произнесла Беатрис. Артур смотрел, будто зачарованный на ее тонкие руки, которые были так близко, а он боялся до дрожи, что она может отдернуть руку. Шелби не смог сдержать улыбку, смотря с нескрываемой любовью на заветные, родные маленькие руки жены, так рядом с его руками, и не увидел, как взгляд Беатрис оживился ― в нем пробежало удивление его улыбке. Как давно он не улыбался именно так! Как давно не появлялась эта мягкая, нежная полуулыбка, которая совершенно меняла, украшала его лицо! Уверенная усмешка, оскал, страстная улыбка ― но такой улыбкой Артур не радовал ее почти никогда с того момента, как вернулся с войны. ― Я рад, что вижу тебя, ты же видишь, что со мной происходит? Я очень рад, я... я счастлив, Беатрис, ― голос его все же дрогнул, а в голубых глазах застыла молчаливая мольба. И эта мольба вдруг неожиданно тронула Беатрис. Она вздохнула и дернула рукой, кончиками пальцев касаясь костяшек мужской руки. Артур крупно вздрогнул, и посмотрел на их руки, а потом на нее. ― Артур, я… ― начала Беатрис, не до конца понимая, что именно хочет сказать. А может, не надо было ничто говорить, а просто молчать и стоять так, запечатлеть этот момент навсегда, как картинку. И вдруг ей стало больно. Почти также, как ей было, когда она проснулась. Снова ее выворачивало. ― Что это? ― испуганно пробормотал Артур, подхватывая ее под руки и видя, как на полу стремительно расползается лужа крови. ― Выкидыш. У меня выкидыш, ― прохрипела Беатрис, прижимая руку к животу, словно пытаясь удержать ускользавшего ребенка.