May be May

      Буря скоро. Едкий привкус начинающегося дождя остаётся на самом кончике языка. Скверно.       Улов небогат: сайда, еле помещающаяся в ладонь, да едва живая зубатка. Жабры фантомно вздымаются, но воды недостаточно. Агот будет в гневе.       Ветер, словно сочувствуя, жалится: порывы утихают, холод охотно впивается в промокшую накидку, которую иначе назвать язык не повернётся. Жалкое зрелище.       Рыбы лежат друг на друге, надрывно двигая хвостами, ловя безмолвными губами воздух. Такие глупые и простые. На рынке за них максимум получишь кривую усмешку перекупщика, скорее придётся бежать от глумливых рыбаков с лайнера, притащивших полные сети отменной трески. Ещё час назад косяк плавал в глубине, а теперь будет собирать пыль на прилавке, пока какая-нибудь престарелая пара не подойдёт к торговцу. Две секунды диалога, пятнадцать — ведение торгов, одна на передачу золотистых монет из лощеной, исполосованной морщинами руки в другую — крепкую и цепкую.       Уход в море до восхода, возвращение в разгар солнца, отдых, а после ночное странствие с надеждой на утреннее возвращение. День ото дня, неделю от недели, месяц за месяцем. Круг не прерывался, сколько себя помню.       Дети в деревне бегают друг от друга с изогнутыми палками, они вырастают, становясь похожими на стражей ночи, не смыкают глаз, заботясь о своих чадах, а моя лодка отплывает в четыре и возвращается в одиннадцать. А Агот стоит у дверей и смотрит на новые волны, шепчет морю молитвы о большом улове. Море всё также не слышит.       Агот берётся за любое дело, не страшась работы: подлатать платье, починить сети, расписать стены дома образами Завета. Ласковые и нежные руки исцелованы немилыми мозолями, шикарные локоны заплетены в тугую косу, кожа, привыкшая к лоску и шарму, к дорогим кремам Старого Света, стала не такой сияющей, но взгляд…       Каждый раз, смотря на неё, возникает лишь один вопрос: разве я этого достоин? Морю никогда не подобрать такой оттенок: ни в ровном спокойствии, ни в буйном нетерпении. Он особенный. Яркая лазурь, глубина подводного источника, проницательность морского чёрта.       Её дивный голос баюкает, удочка резко выпадает из рук. Голова неподъёмным грузом опускается на шею.       — Спи, — ласковый шёпот любимой, — спи, мой мореплаватель, мой добытчик и защитник. Моя сила и любовь, спи.       Возникает мысль о том, как она смогла оказаться здесь, за сотню километров от берега, но её руки тянут за накидку.       Холодные, жадные, хватают за любой участок кожи, не насыщаясь.       — Больше, больше.       Солёная вода попадает в гортань. Жжёт лёгкие неведомым паром. Мокрая одежда мёртвым грузом тянет ко дну, а её руки всё ищут-ищут-ищут что-то, царапая.       Первый разряд молнии попадает прямо в лодку. По воде плывут обломки, корыто перевернулось, рыбы вернулись домой. Агот не будет больше смотреть вдаль. Последнее воспоминание — её бескрайние глаза, увлекающие в толщу. Золотой волос и грация, жесты и мимика — моя Агот.       Сильный удар хвостом по спине, резкий поворот головы на 360 градусов. Тьма.