May be May

      Кажется, мир замер. Всё глубинное, пропитанное водой и обработанное тончайшими гранулами соли стало блёклым, неживым, неважным. Есть только он — свет. Пленяющий, влекущий, обжигающий.       Вдох делать боязно, но ещё страшнее потерять его из виду, хоть на секунду отвести зоркие глаза от луча, направленного в море. Он движется: очерчивает ровный круг и возвращается в исходное положение. В вечном покое, в вечном побеге от себя самого.       Жабры неприятно саднят, слизистая пощипывает от длительного контакта с воздухом. Протягиваю руку, когда луч плавно движется, рассекая туманность выше головы. Ещё бы чуть-чуть, прыгнуть из воды, сильно ударив хвостом, и…       Резкий рывок вниз, на глубину.       — Совсем из ума выжила, сестрица? — машет жабрами, в бешенстве хлестая плавниками, унося нас домой. — Ох, и что я скажу отцу? Что ты опять маячила у самого берега? — недовольно выпячивает губы, готовая пародировать ответ: — Нормана, почему не уследила за Аквиатой? Вас же могли выследить. Если моряки придут в наши воды…       — Не стоит, я всё поняла.       — Понять не значит прекратить нарушать правила.       Грустно опустить голову, прикинуться виноватой во всех грехах семи морей и молча плыть дальше, как и всегда бывает в подобных случаях. Конечно, отцу об этой вылазке знать не обязательно, равно как и обо всех предыдущих. За спинами могут шептать что угодно, но разве мудрый правитель не поверит любимой младшей дочурке, которая всеми правдами будет говорить о том, как мирно дремала в кораллах? Естественно, он ничуть не усомнится в её словах, подзовёт к себе ближе и нежно скинет прядку со лба, оставив чуть грубый отеческий поцелуй. О, ещё обязательное напутствие в духе: «Будь аккуратнее, дитя. Ты не знаешь, на что способны люди в здешних водах».       Да, точно, не знаю, но вижу то, что творится. Тяжёлые корабли разрезают гладь, скидывая отходы в море, косяки рыб исчезают, словно их никогда и не было, шум и гам царит на пляже, но самое главное — свет. Они смогли его одолеть, свергнуть, приручить. Он гибкий, послушный, примет любую форму, ты только попроси.       На затонувших судах можно найти множество интересностей: блюдца и тарелки из чистого стекла, зеркала, искажённо смотрящие в разные стороны, монеты далёких стран, пышные наряды — такие яркие, ажурчатые, едва подъёмные. Каждый найденный артефакт — часть их истории, к которой хочется быть ближе.       Любопытство — не порок, но жажда знаний иногда перекрывает здравый смысл. Конечно, нельзя близко подплывать к берегу, людям, но как ещё достать недостающие кусочки пазла под названием «жизнь на суше»?       Сёстры не понимают, почему изо дня в день моя кровать убрана идеально, почему я встаю раньше всех, а засыпаю позже, почему бодрость и веселье стали синонимами имени Аквиата. Пусть дальше любуются дешёвыми ракушками, развлекаются в школе, меряются размером жемчужин. У меня есть дела поважнее.       Усмирить пыл Норманы непросто — самая старшая, самая зоркая и чуткая, план побега учует сразу, значит, надо выждать, притаившись в засаде. Втереться в доверие и быстро-быстро улизнуть, посеяв зерно правильности происходящего. Слава Тритону, что она сама даёт повод.       — Мне нужно в дом, а ты поплывёшь к дальнему рифу. Приведёшь в порядок заросший коралл — нужно расширить территорию пастбищ.       Согласно киваю, мысленно торжествуя. В два гребка доношу информацию до личных слуг, что покорно склоняют головы, и спешу прочь.       Плавники хвоста разрезают толщу, из тьмы выбивается свет. Первые лучи всегда самые желанные, самые ласковые, нежно покусывающие кожу, смешиваются с золотом волос, путаясь в прядях. До чего же приятно!       Зажмуриваюсь, отдаваясь полностью в его власть — власть светила, проникающего сквозь чёрность и влажность, безжалостно пронзающее и воздух, и воду. Ближе, ещё сильнее болят щёки, будто вот-вот…       — Хватай её!       Сеть с грузилами на концах давит вниз. Страх заставляет действовать решительно. Один взмах, и кинжал разрезает верёвки.       — Она уходит! Роджер, быстрее!       Хлопок и выстрел. Попадание точно в цель. Перед глазами сверкают молнии, будто небо разгневалось, а плавники теряют маневренность. Что-то тянет наверх, но сил сопротивляться нет.       Плюхаюсь на палубу, позвонками ударяясь о грубое дерево. Нужно быстрее вернуться в море, нужно…       — Куда собралась? — мерзкий оскал, и бичёвка сдавливает руки. Изворачиваюсь, ударяя одну из смутных фигур хвостом. Он с грохотом падает. Хрупкая надежда выпутаться теплится глубоко в душе.       — Нет, так просто ты нас не покинешь, — топор блестит в чужой руке. Удар, крик и пустота.

***

      Кажется, мир замер. Воздух пронзает лёгкие, колкими иголками вонзаясь в жабры. Безмятежное спокойствие морской коровой стелется по земле. Окровавленный обрубок хвоста страшно болит, фантомно извиваясь и стараясь грести по пляжу. Ветер колет песчинками, рассыпаясь на сотню осколков.       Чувства — меньшее из зол, их легко утаить, с ними можно справиться. По всему берегу встречаются пучки золотых волос. Будь силы, потрогала бы свой плешивый череп. Резали не слишком аккуратно, в спешке, поэтому и тут можно наткнуться на открытые раны.       Поднимаю взгляд к небу и не могу сдержать улыбки. Свет.       Он всюду, куда не посмотри. Луч торжественно крутится, освещая земли на много-много миль вокруг. Лежать у самого подножья этой неизведанной махины страшно, но мечта сбылась. Я вижу то, что моим в подводном и не снилось, касаюсь того, о чём они бы никогда бы не подумали.       Вдохи становятся короче, сознание мутнеет, являя странные образы: отец, сёстры, колыбель матери, грозный, осуждающий взгляд Норманы и, наконец, свет. Чистый, вечный, пьянящий. Не мигая смотрю ввысь: раз оборот, вдох, два оборот, выдох. Раствориться в его частицах, самой стать такой же звездой, ориентиром, лучшей…       Вдох, два оборота луча, выдох. Закрываю глаза.