May be May

      Пробегаюсь подушечками по лёгкой щетине, оставаясь в миллиметре от прикосновения. Не колет, но и не греет подобно коже — светлой, измученной солнцем, пьянящей.       Яркими вспышками звёзд теплится её кисть в ладони. Сжимаю сильнее, чувствуя, как мираж распадается, как отросшие ногти впиваются в кожу, как холодно и одиноко становится вмиг.       Запах моря, безмятежность спокойствия, песок, намертво прилипший к пяткам. Волны баюкают берег, она качает собранные часом ранее камни в плетёной корзине, устремляя взгляд в тонкую полоску отлива. Думает себе о том, чем бы занять вечер, составляет маршруты от песчинки к песчинке, дует губы, когда в очередной раз соглашаюсь, не слыша.       Странная. То спит до обеда, с силой отбирая одеяло, то вскакивает в пять, несётся на пляж и долго недоумевает, куда же делось море. Осветлённые волосы не лоснятся, соль прочно въелась в голову. Из макияжа — солнцезащитный крем, из развлечений — строительство воздушных резиденций королевских особ.       — Постарайся сделать так, чтоб я не понимала, когда ты меня не слушаешь, — складывает руки на груди, отсаживаясь подальше. Глупо, ведь полотенце у нас одно.       Подползаю, притягивая к себе. Смеётся, шуточно отбиваясь, когда шепчу ей едва ли пристойные вещи. Мурлычет, расслабляясь, стоит повалить её на землю, заткнув губы поцелуем. Обвивает руками, царапая, когда кусаю за мочку, дышу в шею, останавливаюсь на ярёмной впадинке.       Улыбается, нетерпеливо прикусывая пальчик. Игриво стреляет сапфирами, маня будто подростка в пубертате. Чертовка.       Мираж рассыпается на сотню частей, стоит поднести бритву к щеке. Плавно веду по пене, срезая жёсткие волосы. Водосток охотно принимает в себя всё ненужное, от лосьона кожу чуть щиплет. Плевать.       Из зеркала смотрит постаревший, огрубевший парень со скромными морщинками в уголках глаз, хмурым взглядом и не разглаживающимся лбом, пародирующим шарпея.       — Дэни, ты так вовремя, — Лиззи хлопочет на кухне, поторапливая Джорджи и успевая курировать Мэнди, чтоб у той каша изо рта не выпала. — Садись.       Пар от моей кружки витиевато поднимается к вентиляции, а от вида тоста с яйцом-пашот приятно сводит желудок.       — Пап, как командировка? Ты видел акул?       Проглатываю кофе, готовясь быть допрошенным с пристрастием, как Лиззи приходит на помощь:       — Джорджи, папа тебе всё обязательно расскажет, но только после того, как вернёшься со школы, договорились?       Насупился. Неужто обиделся?       — Расскажу, — треплю за волосы, наблюдая как угрюмость улетучивается, становясь радостью.       — Правда?       Киваю, отмахиваясь от щемящего чувства вины, всё разгорающегося и разгорающегося внутри. Никто не должен знать.       Целую чёрную голову Лиззи, вновь треплю Джорджи, чмокаю Мэнди и выхожу из дома. Звуки двигателя, вторая-пятая сигарета и боль. Тупая, нескончаемая, пульсирующая медным обручем в голове, сотней ножей в спине, тупым гвоздём стреляя в колене. Выдох.       Парковка, лифт, планёрка, задачи и отчёт на столе начальника в конце дня. Солнце, вода, влечение глубины — всё осталось там, на песке при отеле с едва ли знакомой девицей простенького розлива. И будет ещё не одна, и была до неё не дюжина. Новый курорт — новый роман как константа, не поддающаяся влиянию времени. Одни оседают в памяти на три дня, другие на месяц, третьих будто и не было.       Сажусь в машину и прикуриваю, не трогаясь. Джорджи ждёт, на ужин индейка с картофелем, а Мэнди опять что-то разрисовала. Пример для подражания собственным детям, отличный отец, любящий муж и семьянин — правильные маски. Любовник, богач на курорте, бизнес-тренер, готовый переспать с кем и когда угодно — дьявол, живущий скрытно от командировки к командировке. Может, пора показать его миру?       Тушу сигарету, выкидывая на обочину. Завожу автомобиль и трогаюсь. Ещё не время, пока они не готовы.