May be May

      Что мне сделать, чтоб добиться одного твоего презрительного взгляда, брошенного мимолётом? Как к тебе подойти, раз вокруг всегда разъярённые гарпии, только и ждущие, когда появится очередная жертва для новых издёвок? Как выкинуть изнутри гнетущее чувство собственного разложения, залечить открытую рану, избавиться от гнойных наростов?       Смешно, что они, не зная тебя ни на инч, кидаются на каждого, раздирая кожу на ошмётки, тараня серебром словесных пуль недооборотней-перевампиров и выклёвывая сначала глаза, а потом и язык, заставляя задыхаться кровью. Забавно, что ты не хочешь их просветить, открыть потаённые комнаты души, будто она у тебя когда-то была. Просто серые пешки-шестёрки, которые готовы на всё ради мига одобрения, ради ленивой улыбки и снисходительного хмыка. Я ведь такая же.       Ты — не всё, что есть на земле, в мире живых трупов и мёртвых поэтов. Свет клином не сошёлся, айсберг внутри не растаял в пресное море, кактус не выпустил ярко-розовый цветок фуксии, ирисы не зацвели в январе, прорубив ледяную крышу сугроба. Без тебя жили, живут, значит, я не одна, значит, я тоже буду. Если, конечно, поверю в эту ложь.       Холод иглами впивается в ладони, капли на щеках застывают в сосульки. Солнце давно покинуло небо, но просвета меж деревьями нет. Не стоило заезжать так далеко.       Та внезапная поездка, слова, сказанные полушепотом, руки, обвившие шею, насильно притянувшие ближе… Бабочки связали живот в тугой узел, дрожь волнами облизывала тело, тёплое дыхание не давало покоя. Ожоги засосов едва ли спасают от пронизывающего насквозь ветра. Омерзение и презрение к собственной беспомощности — главное топливо ненависти, заставляющей двигать ноги. Ненависти к себе, к миру, к земле…       Знаешь, честно, мне есть, что терять, и нет, это не мысли о тебе — холодном, недоступном. Есть зачем жить, кроме твоих ядовитых комментариев, кроме твоих оскорблений, брошенных в спину, кроме ножей, вонзающихся и проворачивающихся, медленно, долго, тягуче. Есть зачем топтать вязкие почвы, быть стотысячным первопроходцем земли, стать следующим, кто причинит только боль и горе планете. Для тебя. Ради тебя. Вопреки.       Луна полукругом царствует в небе, тёмные облака заполоняют свод. Редкие капли падают, разбиваясь о листья деревьев. Аэрозолью распыляются на кожу, вызывая мерзкие мурашки.       Дёргаю плечами, пытаясь закрыться обрывками того, что осталось от кофты, и бреду дальше. Без ориентиров, связи, надежд. Без себя.       Безликая оболочка плетётся по покрытой инеем траве, побелевшие кончики пальцев едва ощущаются. Шаг, ещё один, но меньше и снова.       Юбка, чуть скрывающая середину бедра, вздымается, сердце колотится в районе горла. Тело жжёт и ноет, что-то глубоко внутри разбивается, ломаясь и пытаясь собраться в кривую мозаику осколков.       Каждый рассвет встречала с одной и той же мыслью: «Сегодня — не вчера. Оно не повториться, кончится, как только старые часы с кукушкой пробьют ровно двенадцать ночи». Наивная глупость. Одни дни пролетают каскадом, в других ты тянешь каждую минуту. Одни остаются серой массой фона, другие — действующие лица, главные персонажи. Ты и я, симбиоз. Неделимые и отравляющие, отторгаемые и желанные.       Усталость накатывает неприподъемным грузом, сил двигаться дальше нет. Шаг, и носок касается асфальта. Значит, дорога, значит, на верном пути. Выдох.       Сажусь на обочину, вызывая новый виток боли, и прикрываю глаза, высохшие от количества пролитых слёз. Они сами чертят зигзаги по лицу, размывая макияж.       Просто уехал, бросив в лесу. Открыл двери, кинул смятой купюрой и пригрозил видео, если хоть одна душа об этом узнает. Оставил после себя только беговую дорожку, скрываясь за деревьями.       Голова тяжело валится на землю. Вся сырая, она отпечатывается на щеках, пачкает волосы и ладони. До чего же жалкое зрелище. Мерзость.       Белый свет пробивается сквозь закрытые глаза. Шины со скрипом проносятся по асфальту. Ближе и ближе. Плевать. Главное, чтобы ты.