May be May

      Когда не знаешь, что делать — рисуй бабочек. Крохотную однодневку, бархатного махаона, дневного павлиньего глаза, милейшую крапивницу; кого угодно. Полосуй, черкай, обводи, делай линии чёткими, размытыми, едва различимыми на общем плане акварели листьев цветущего поля. Ни одна из них не доживёт до весны, ни одну не пригреет мороз, расползающийся по куколке синим инеем.       Вдыхай, не забывай, насколько важно дыхание. Глотай воздух, втягивай, заставляй голову отвлечься от извечных больных банальностей. Пусть слёзы градом льются на лист, пусть оставляют разводы на бумаге, пусть. Вырываешь с корнем, альбом бесконечный, скроет любую букву печали, любой очерк пытки, любой проблеск сознания.       Разделяешь дрожь пальцев на нервную, непроизвольную и вечную. Кутаешься в зимние вещи, когда люди снаружи едва ли не щеголяют в собственной коже, превращаясь в липкий пот и скисший запах. Забываешь то, что клялась помнить вечно.       Пусть жгут касания, пусть в голове пролетают пулями слова о верности, пусть оковами окольцовываются запястья, пусть рёбра и позвонки сойдутся, пронзая сердце. Тот кусок льда, что от него остался. Синяки вспыхнут тавром, заноет вывихнутая стопа, палец, на котором чуть не появился золотой ошейник, дёрнется. Все приборы замедлят тиканье, все предметы подавятся таканием, все портреты на стенах станут пейзажами.       Его слова давали смысл, поступки были ярче солнца, речи холодили туманом, влекли абажуром и лаской. Сколько лет скрывался обман? Сколько позволяла себе быть за ним — слабой и бледной? Скучающей полутенью, растворяющейся во свете дня.       Он ушёл быстро, в одно утро и не прощаясь. Как всегда поцеловал в лоб, прошептал: «Скоро буду», и шагнул за порог. Ни одной вещи на полке, пустые тубусы шампуня в ванной, остывший кофе по центру стола. Часы, дни, недели пикируют ласточкой перед дождём. Всё бесполезно. Всё в чёрно-белый.       Чёрный как траур, белый как смерть. Шахматы с жизнью, где нет проигравших и выигравших, первых и последних, победителей и лузеров. Создаётся едким напалмом, разжигается в пепел — переплетение инь и янь — и исчезает в выси.       Каждый из нас в конце концов превращается в того, кем боялся стать. Того, кого презирал, остерегался, страшился, обходил семью тропами, облетал ветрами степей, огибал кварталами улиц. Шрамы пульсируют, горечь усиливается, а мысли о мести набирают силу. А потом находят выход наружу.       Он жил на Авенсон, около булочной и бутика флориста. У любимой всегда букет цветов по сезону на кухонном столике. Приятная дама, милая и открытая, заваривает отличный чай, защищается лучше, чем любой мужчина. А дети-то какие лапушки — не передать.       Раскаиваться в содеянном — продлевать себе срок. Испытывать чувства к людям, оказавшимся не в том месте, не в то время — стыдно. Припасы к грандиозной вечеринке более чем готовы, осталось дождаться главного гостя пиршества — того, ради кого мы все здесь сегодня собрались. Надеваю колпаки на изрубленные тела, переношу их к порогу для лучшего обзора. Лужи крови превращаются в широкую линию зигзага.       Главное помни: просто выводи крылатых красавиц ножом на безвольном полотне чужой кожи, посмертные тату в вечной моде. Полюбуйся проделанной работой и улыбнись, ведь оскал так идёт настоящим чудовищам снов.