Жемчужинка

Руссо и Кроули решили, что в такой вечер можно и расслабиться. Собрав уставших американских солдат, они взяли брошенные нацистами машины и отправились в какое–то заведение. Бар, недалеко от Эйфелевой Башни. Пока они ехали, то повсеместно наблюдали за радостью горожан. В эту ночь никто не спал, люди танцевали на улицах, дети резвились вместе со взрослыми, молодежь весело кричала и плясала, выпивая вина. Пирсон и Эстель ехали в машине вместе с Кроули, вела Харрис. Уильям даже немного радовался, что их поцелуй никто не видел, а то век не отбрехаться. Эстель сидела рядом с ним, положив голову на плечо сержанта. Харрис и Кроули весело разговаривали, сидя на передних сидениях. В этот вечер им совершенно не хотелось обсуждать войну, они разговаривали о чем угодно. Уильям, и сам был не настроен думать о войне. Рядом с ним сейчас его подруга, они взяли Париж, и все пока что идет как нельзя лучше. Мужчина поймал себя на мысли – ему уже 34, а рядом с этой девчонкой он ощущает себя как неопытный юнец, смущается, и робеет. Это совершенно ему не свойственно. Взрослый мужик, а как школьник. Пирсон взглянул на умиротворенное лицо Жемчужинки и усмехнулся: – Танцевать говоришь, не умеешь? Тут даже Артур повернулся. А Эстель смущенно улыбнулась: – М–м, – отрицательно хмыкнула она. – Я же говорила, что всю жизнь училась. Кроули повернулся к ним: – Слушай, ты говоришь, что всю жизнь училась, но… Уильям чуть крепче прижал к себе девушку, он помнил – для нее это болезненная тема. Но Жемчужинка мягко улыбнулась: – Я окончила школу в 1937м году, потом мама отправила меня в авиационное училище. У нее были связи, и я там провела еще 2 года, проходила университетскую программу первый год, а потом перешла на специально техническое образование для летчика, в 1939м. Тогда же прошла курс физической подготовки и села за штурвал. Меня два года гоняли на аэродроме, у меня хороший налет, больше 400 часов. Уильям аж присвистнул, а Харрис хихикнула: – А мы тут все гадаем да думаем, а сколько ж тебе лет? Тут сержант немного поерзал – он ведь ни разу так и не спросил возраст своей подруги. А вдруг, он для нее какой–то уже старик… Но немка посмеялась и ответила: – Мне 23 года. Артур присвистнул улыбаясь: – О, так ты моложе сержанта аж на 11 лет! Эстель улыбнулась: – И что? Старый конь борозды не испортит! Так они ехали дальше, посмеиваясь и обмениваясь историями, которые у них были в школах или в юношестве. Эстель была самой скромной – почти не хулиганила, всегда была умницей отличницей, у нее не было свиданий и поцелуев под луной. Вскоре, они прибыли в место назначения – площадь у Эйфелевой башни. Многие солдаты просили Стайлза сфотографировать их на фоне этой достопримечательности, некоторые, из других отрядов, давали свои фотоаппараты, даже Вивиан с Кроули решили сделать фото на память. А Эстель, оставшаяся стоять с Уильямом у машины, шепнула своему товарищу, немного краснея: – Сегодня был мой первый поцелуй. Сержант, стоявший рядом с ней и отпивавший виски из фляги, поперхнулся: – Первый?... Жемчужинка усмехнулась, слегка толкая Пирсона: – Да первый, самый, самый. Так что, ты украл мой поцелуй, сержант Уильям Пирсон. Мужчина обтер щеку, на которой оставались брызги спиртного и внимательно взглянул на личико спутницы: – И чего ты хочешь, хитрая лисица? Девушка рассмеялась, и произнес, едва сдерживаясь от хихиканья: – Ой, все чего я сейчас хочу – это переодеться. Но, если уж вы настаиваете… Пирсон даже глазом моргнуть не успел, как у него из рук, чуть не со свистом вылетела фляжка, оказавшись в руках Эстель. Тот хмыкнул, улыбнувшись, обнимая ее за плечи: – Ах ты, хитрая лиса. Вот кто ты после этого, м? Девушка немного отпила и промурчала: – Кошка, приду, помурлычу, приласкаюсь, и мне все–все сойдет с рук! А, ну и еще я лиса, хитрая и коварная. Уильям лишь посмеялся, правда флягу девушка отдавать была не намерена. Уильям попытался было ее забрать, но девушка отошла, закручивая крышку и хитро улыбаясь, ну точно лисёнок. Сержант усмехнулся, откладывая Томпсон на капот и приближаясь: – Воришка ты, мисс лиса. Верни фляжку. Эстель отступала, пятясь и не прекращая улыбаться: – Ой, будто догонишь, старый пес молодую лису! Пирсон даже рыкнул от азарта: – А если догоню? Я может и старый пес, но бегать умею. Она хихикнула: – Ну, говорить, что догонишь и догнать, это разные вещи. Уильям сорвался с места, а пискнувшая Эстель, смеясь, побежала от сержанта. За ними наблюдал весь взвод, а Тёрнер пошутил: – Похоже, Пирсону теперь и фляги не видать. Солдаты рассмеялись, наблюдая за погоней. И пока что, Жемчужинка одерживала уверенную победу над сержантом, хорошо отрываясь и петляя как самая настоящая лиса. Правда вот и выдыхалась она быстрее. В итоге, неудачно запнувшись, она сильно сбавила в ходе и Пирсон, нагнав жертву, повалил ее в траву, под одобрительные возгласы. Наклонившись к девчонке, которая держала его флягу над головой, на вытянутой руке, он прорычал улыбаясь: – Ну и что мне с вами делать, мисс лиса? Жемчужинка посмеивалась, упираясь в грудь сержанта рукой: – А я еще не сдалась! Уильям нависал над ней, хмыкнул, и, отобрав фляжку, поднял девчонку, взвалил на плечо, и пошел к взводу: – Слышали мы уже эту песню. Кроули уже задыхался от смеха, а Джозеф присвистнул также смеясь: – Молодец Пирсон, поймал опасного диверсанта! Уильям же фыркнул, впрочем, беззлобно: – Так точно, лейтенант, поймал страшного диверсанта–воришку. На самом деле, не будь посторонних глаз, он с радостью бы вновь вился в губы немки. Останавливали лишь «зрители». Так что, Пирсон пока подошел к машине и посадил ее на капот. Не смотря на то, что девушка была сейчас в немецкой форме, не восхищаться ею было невозможно – Руссо подобрала ей одежду так, что на ней все эти вещи были как будто влитые. Юбка отлично подчеркивала изящные бедра и ноги, пиджак правда был маловат немного, из–за чего на талии смотрелся отлично, а вот верхняя пуговица была расстегнута, в угоду свободы груди. Белая рубашка и галстук, смотрелись просто великолепно. Пилотку, которая была на ее голове изначально, Эстель выкинула еще у гарнизона. Пирсон, пока остальные продолжали фотографироваться, шепнул немке: – Поверь, мисс лиса, не будь здесь зрителей, я бы тебя покусал! Эстель хмыкнула и, хитрющее улыбаясь, прошептала в ответ: – А я могу! Она наклонилась, и, опершись на плечи Уильяма руками, приблизила свое лицо к нему. Ее зубки слегка сжали мочку уха сержанта, а Пирсон почувствовал, как по спине побежали мурашки. Девчонка отстранилась и хмыкнула, явно веселясь: – Я выиграла! В заведении играл живой джаз, хозяин угощал солдат и силы сопротивления. Он кричал на французском: – Всем вина и коньяку за счет заведения, мсье и мадемуазели! Сегодня мы празднуем, и плевать на все, пусть хоть ад разверзнется завтра! Город вновь наш! Пирсон и его подруга разместились у дальнего столика, а вот Джозеф и братия оказались в компании миловидных француженок. Они ворковали с солдатами, и даже Цуссман не остался обделенным вниманием. Эстель придвинула стул к ее сержанту, и разместилась у него под боком, слушая джаз. Она шепнула Уильяму: – В Германии джаз запрещен, разрешен только медленный… Но я не могу перестать слушать эту потрясающую музыку. Пирсон приобнял ее за плечи, улыбнувшись: – Тебе бы понравилось у меня на родине, Жемчужинка. Там джаз можно слушать свободно. Немка усмехнулась, посмотрев на него: – И ты бы взял меня с собой? – Разумеется… Девушка усмехнулась и, положив, голову на плечо сержанта, произнесла: – Ловлю на слове, сержант Уильям Пирсон. Так они и сидели вдвоем, наслаждаясь спокойным вечером. Снующие официанты подошли и к ним. Уильям был поглощен музыкой, а Эстель, вспомнив слова сержанта, что–то шепнула на ухо французу, тот широко улыбнулся, кивнул и убежал за заказом. Через пару минут он пришел, и выгрузил с подноса ношу – вазочки с красной и черной икрой, бутылки шампанского, красного вина и еще закуску в виде нарезанного багета и тушеных грибов с зеленью. Уильям удивленно окинул взглядом принесенное, а официант, пожелав хорошего вечера, с улыбкой удалился. Эстель потянулась и взяла бутылку шампанского. Она внимательно осмотрела этикетку, а Пирсон, усмехнувшись, произнес, вставая: – Давай помогу, мисс лиса. Он лихо и аккуратно вскрыл бутылку, без фонтана напитка и разлив по бокалам протянул один девушке, садясь обратно. Эстель, подняв бокал, улыбнулась сержанту: – За победу в этой войне! Уильям слегка чокнулся с ней, вызвав мелодичный звон бокалов. Он и сам думал о таком тосте. Напиток был для сержанта в диковину, хотя он уже и раньше пил шампанские вина. Девушка отпила немного и произнесла, слушая медленный и спокойный ритм джаза и наблюдая за парами на танцполе: – Знаешь, почему я еще не танцевала? Уильям повернулся к подруге, усмехаясь и закусывая игристое вино ложкой икры: – Догадываюсь. Учеба? Девушка рассмеялась, прикрыв глаза: – Хах, нет, дело еще в моем росте. Я слишком маленькая. Сержант хмыкнул, улыбнувшись, и слегка прижав Эстель к себе: – А по–моему, в самый раз… Жемчужинка покраснела, улыбнувшись и отпивая еще глоток. А вот Пирсон шепнул ей, приподняв свой бокал: – У меня есть хороший тост, мисс хитрая лиса. За то, чтобы мы вернулись домой. Девушка чуть сощурила глаза, улыбаясь, а Уильям добавил, немного смущаясь, но мастерски этого не показывая: – Вместе. Мелодичный звон бокалов утонул в новой композиции. Пирсон, оценив обстановку, поставил свой бокал на стол, и, повернувшись к девушке, шепнул ей, мягко приподняв ее лицо за подбородок: – Говоришь, я украл твой первый поцелуй? Эстель смутилась и опустила взгляд, немного покраснев: – Да… Уильям наклонился ближе, от чего девушка ощущала его теплое дыхание. Она подняла глаза на лицо Пирсона, встречаясь с ним взглядом. Эстель на секунду даже застыла, как загипнотизированный хищником кролик – взгляд Уильяма выражал бурю эмоций и одновременно ни одной. Сержант сейчас пьяняще пах именно самим собой – горько, как дорогой одеколон, а к этому еще и примешивался запах виски. Он шепнул еле слышно: – Я хочу украсть и второй… Жемчужинка прикрыла глаза, вновь ощутив губы сержанта, и его легкий напор. Сейчас, в полутьме зала, никто и не обратил внимания на целующуюся пару в углу. Пирсон аккуратно положил ладонь на щеку немки, будучи самой нежностью. Так и не скажешь, что это суровый мужик, военный. Эстель млела в руках сержанта, аккуратно и немного робко целуя его. Она все еще держала в руке бокал, и ей стоило не малых усилий не выронить его – разум услужливо помахал ей ручкой, улетев в радужные дали. Жемчужинка положила вторую руку на плече Уильяма, слегка сжимая ткань в тонких пальцах. Им обоим казалось, что мир перестал существовать, как и тогда, перед гарнизоном. Все что она чувствовала – были губы сержанта, как кололась его щетина, его запах, словно кроме него ничего вокруг не было. Пирсон лишь ненадолго прервал поцелуй, мягко забрав ее бокал и поставив его на стол, а сам притянул девушку к себе, сажая на колени. На самом деле, сержант сейчас боролся сам с собой – сердце отплясывало чечетку, его слегка вело, и вовсе не из–за алкоголя, а запах земляники от девушки до боли дразнил нос. Пирсон даже немного прикусил пухлую губу девчонки, желая попробовать на вкус это создание, которое податливо отвечало на ласку в его руках и несмело ему вторило, сдаваясь, как проигравший победителю. В этот раз Эстель обняла сержанта за шею, иногда зарываясь пальцами в короткие жесткие волосы мужчины. От поцелуя живот скручивало от волнения, по телу бегали мурашки, которые кололись будто электрические разряды. Уильям не был агрессивен, он действовал очень мягко, неторопливо, растягивая каждый момент. Сержант нежно сминал губы Эстель, пробуя на вкус и откровенно наслаждаясь. Он смог отпустить ее от себя только через пару долгих и томных минут, все еще облизываясь, как кот наевшийся сметаны. Вот теперь он был доволен. Жемчужинка смущенно улыбнулась, все еще обнимая Уильяма. В его сильных руках она могла себе позволить слабости и смущение – давно забытые радости жизни. В авиационном училище ей было, мягко говоря, не до этого. Да и постоянно приходилось быть сильной и стойкой, терпеть придирки и подколы. Но как говорится, как гайку не крути, она лопнет. Девушка не осознавала, что она была вовсе не так сильна, как ей хотелось бы, а ее молчание воспринималось как согласие на продолжение издевок. Девушка была благодарна Пирсону и взводу за новую жизнь, где ее приняли такой, какая она есть – застенчивой, робкой, за то, что помогли ей быстро выучить язык, не пожалев времени, за то, что доверились в конце концов. И сейчас, она могла, наконец, просто радоваться. Эстель зарылась пальцами в волосы Пирсона, перебирая пряди каштановых волос, едва тронутых первой сединой у висков. У Уильяма были густые жесткие волосы, которые он зачесывал на бок. Жемчужинка аккуратно перебирал пряди, зарываясь пальчиками его шевелюру. Настала очередь уже сержанта млеть в руках подруги. Она очень аккуратно прореживала густые волосы меж длинными тонкими пальчиками, доставая до кожи головы и слегка массируя. Уильям про себя усмехался – она так аккуратно действует, ее ногти совсем легонько царапают кожу, будто бы она боится, что неловким движением раскроит ему голову. Девушка шепнула улыбаясь: – Ну и кто из нас воришка? Пирсон хмыкнул, не выпуская немку из рук: – А я и не вор, ведь как я могу украсть то, что мое? Эстель смутилась еще больше, и спрятала лицо у сгиба шеи сержанта, глупо улыбаясь. Пирсон был абсолютно прав – она себе не принадлежала. Жемчужинка уже давно ощущала к Уильяму нечто большее, чем привязанность как к спасителю, или дружбу. Он был привлекателен, как раз во вкусе Эстель. Мужественный, сильный, высокий и статный мужчина, с красивыми чертами лица, немного грубоватыми, но именно это и привлекало немку. Правда изначально, она не рассчитывала ни на что большее, чем дружба. Девушка отметала от себя все эти разговоры, о взглядах, о действиях, но как оказалось, что Харрис, что Камиль были правы изначально. И сейчас Пирсон в полной мере показал все это. В целом, немка думала, что поцелуй на площади должен был быть обычным поцелуем в щеку. Но Уильям тогда буквально смел все это, как Шерман сметает хлипкий деревянный заборчик. От первого поцелуя у нее тогда подкосились ноги, и если бы не руки сержанта, она бы точно осела на асфальт. Это был не тот целомудренный чмок в поезде, а глубокий и нежный поцелуй. Пирсон смог отпустить Жемчужинку только еще через пару минут объятий, она была чуть взъерошена, щеки румяные, а губы немного припухли и покраснели. Он подал ей бокал, а сам осушил свой. Немного преодолев смущение, Эстель взглянула на сержанта и, пытаясь подавить глупую улыбку, пробормотала: - Я так понимаю… Но Уильям лишь строго оборвал, кивнув, и развеивая ее последние сомнения: - Да. Жемчужинка прикрыла глаза, положив голову на плечо сержанта, и глупо улыбаясь от радости и смущения одновременно. Уильям и сам был порядком сконфужен. Мужчина давно разучился чувствовать подобные вещи. На войне он огрубел, покрылся чешуей как дракон. Сейчас он обнимал нежное создание, и в его голове сплывали образы, девушка и рыцарь, белокурая красавица и не менее красивый принц. А вот Эстель разрушила этот стереотип. Девчонка предпочла дракона. Она приручила его, приласкала. Она была для сержанта лучиком света в этой непроглядной и холодной тьме - теплая, светлая... Они так и сидели бы молча, если бы сержант не сказал шутку, про дракона и принцессу, вызвав серебристый смех девушки и ответ, что, мол, драконы тоже бывают красивыми. В остальном, уже через пару минут разговор у них зашел на более мирную тему, сержант подкалывал девушку за стеснительность, а та не менее бойко отвечала. Все же сказывалось то, что из всего отряда она читала больше всех. Уильям расспрашивал ее обо всем, наконец, решившись узнать побольше о своей, уже, девушке. Эстель охотно отвечала, о любимых книгах, об увлечениях, в особенности о том, что до обучения в авиации, она увлекалась рисованием. Мол, так и так, не мастер, но вполне сносно. Как выяснил для себя Пирсон, петь она не умела, а если и пела, это, конечно, не резало слух, но и мастером она не была, танцевать тоже у нее не получалось, и музыка в целом не была ее коньком. Девушка любила ее слушать, а вот сама исполнять, увы. Она так же не разделяла модных тенденций, хотя, иногда могла себе позволить эдакую вещь, например платье. Уильям даже сглотнул – ему бы очень хотелось увидеть ее в платье. Не из-за тела вовсе, а посмотреть какая она – вне войны, его Жемчужинка. Эстель пробормотала, отставляя допитый бокал: - Пожалуй, с меня хватит… Пирсон кивнул, сам допивая свой. Он задумался над тем, где же им разместится, но к ним уже как раз приближался хозяин заведения и Руссо. И как они угадали? Камиль улыбнулась им обоим: - Этот добрый человек разрешил вашему взводу переночевать у него. Здесь на верхнем этаже гостиница, вот ключи. Правда некоторым придется спать по трое. А, и вино ваше, он говорит что не против, если вы его заберете. Уильям хмыкнул, забрав у француженки ключи, а та снова затараторила с шефом кафе, постепенно, уходя. У них была явно какая-то светская беседа. Эстель усмехнулась: - Надо будет бутылку сберечь. Неизвестно, когда нам еще выпадет шанс выпить Шато Монтроуз. - Согласен, оставим, на будущее, - кивнул сержант, забирая бутылку и подавая его спутнице руку. Девушка последовала за Пирсоном, хотя веселье и не думало умолкать. Их взвод развлекался, играя в бридж или покер, обнимая французских девушек и наслаждаясь хорошим вином и музыкой. Уильям про себя отметил, что ни одна из них не будет так же хороша, как Жемчужинка. Эта девчонка ворвалась в его жизнь на горящем самолете как дракон, а оказалась как принцесса, которую нужно было спасать. Она никогда не изменяла своему стилю – скромная, добрая, отзывчивая, нетипичная. А в бою, она становилась настоящей фурией. Ему нравилась такая полярность, что она разная, не шаблонная, живая. Комната, от которой им дал ключи хозяин, была довольно скромной – двухместная кровать, туалетная комната, стол, два стула, небольшой комод. Но и этого им бы хватило с лихвой. Поставив на стол бутылку, Уильям снял куртку, и услышал за собой тихое хихиканье. Он недоуменно повернулся к Эстель, а та, стояла, опершись рукой на спинку стула, и хихикала: - Ох, черт, у меня ведь ничего из вещей нет, неудобно выходит… Уильям фыркнул с улыбкой. Он уже знал, как с ней поступать. Сняв свою майку, он протянул ее девушке, с немного нагловатой улыбкой. А вот Эстель не струсила, приняв его вещь и с улыбкой шепнув: - Vielen Dank. Она ушла в туалетную комнату. А Пирсон спокойно разделся до спальных штанов, которые носил под формой, и сложил одежду на стуле, придвинув его к столу. Его подруга, вышла из комнатки, уже будучи только в его майке и с распущенными волосами. Сержант невольно сглотнул от такой картины. А та спокойно юркнула в кровать, свернувшись комочком под одеялом. Эстель и сама чувствовала неловкую сухость во рту – сержант был без майки на ее глазах впервые, раньше она не видела его торса. Смущение не позволило даже проявить девичьи шалости и подсмотреть за купанием Пирсона в реке. А сейчас она разглядела каждый мускул, каждую вену и волосок на сильном теле. Уильям хотел было потушить все лампы, но Жемчужинка тихо попросила, смущаясь и опять краснея: - Оставь хотя бы одну… Оставшаяся на столе масляная лампа очень тускло, но освещала комнату. Уильям потянулся до хруста и тоже лег, чуть приобняв уже заснувшую девушку. Ему сегодня открылась и еще одна слабость его Жемчужинки – она боится спать в темноте.