Эстель проснулась на следующее утро с первыми лучами солнца. Девушка лениво перевернулась на спину и зевнула, потягиваясь. Глаза все еще были налиты свинцовой тяжестью после сна, и упорно не хотели открываться. Но Жемчужинка тихонько промурлыкала сама себе:
– Хм, нет, если мозг проснулся – пора вставать.
Немка сладко потянулась, мурлыча и еще нежась – у их эскадры были на удивление удобные и мягкие койки, а что уж говорить о воздушных и мягких подушках, в которые можно было зарыться. Эстель хмыкнула, доставая уже по привычке медальон и вглядываясь в лица матери и возлюбленного. Всего шесть недель. Печалило лишь одно – маму она, похоже, не сможет увидеть. Она прошептала тихонечко, так что ее наверно услышал бы только Рой, что спал на койке неподалеку, и то, еле-еле:
– Ничего мам… Со мной все хорошо, я здорова.
Эстель мягко улыбнулась, вспоминая, как они с мамой по вечерам пели и читали, это было самое спокойное время. Конечно, мама у нее далеко не ангелочек – она могла и прикрикнуть, и даже наругать, но ведь это и есть проявление воспитания. Жаль только, что мама, похоже, не увидит ее вместе с Пирсоном. Девушка пока что запрещала себе мысли о свадьбе и дальнейшей судьбе с сержантом.
Она подняла глаза в потолок и тихо вздохнула, закрывая медальон. А что, если она вернется, а Уильям уже с другой? Вдруг он ее забудет? Мысли роились в голове, предательски нагоняя тоску. Жемчужинка про себя бормотала разные сценарии, как она вернется, а ей откроет, например, его жена, а она останется так, интрижкой на войне. Или Пирсон посмеется и выгонит ее прочь, мол, ты была лишь временным проблеском в моей жизни.
Девушка прикусила губу и глубоко вздохнула. От голоса Роя, она вздрогнула и резко повернулась к нему:
– Хватит синеву разводить, Жемчужинка. Все твои мысли яйца выеденного не стоят. Я же вижу по глазам, о чем ты думаешь. Могу сказать точно, если бы ты была временной утехой, этого бы, – Кинг достал майку сержанта и слегка ей потряс. – Он бы тебе не оставил.
– Откуда тебе знать, Рой? – прошептала немка, тоскливо глядя на друга. – Может…
– Откуда, откуда, от верблюда! – фыркнул проснувшийся Руфус. – Тий, я более чем уверен, что он тебя дождется. А если бы у него кто-то был на гражданке, он бы жил моментом ожидания встречи, и не стал бы размениваться на временное увлечение здесь.
– И более того, – прорычал, не открывая глаз, Хантер. – Он бы точно не стал так волноваться за временное увлечение.
Девушка улыбнулась, прикрыв глаза. Поддержка этих ребят, как и тех, что были во взводе, очень приятно грели сердце. Она виновато посмотрела на парней, садясь на кровати:
– Простите, что разбудила… Просто…
– Вы с ним привыкли вставать рано, – лукаво ухмыльнулся Эрл, привставая на локте.
– Ну… – Эстель покраснела, не зная, куда себя деть от смущения.
Рой усмехнулся, садясь:
– Ничего, лиса, как нибудь переживем.
Девушка резко вздрогнула и серьезно спросила его, глядя как на доппельгангера:
– Как ты меня назвал?
– Лиса, а что?
Жемчужинка долго вглядывалась в лицо Кинга, а тот не выдержав, расхохотался:
– Ой, да ладно, ладно, Пирсон писал про тебя.
Эстель удивленно взглянула на Роя, выпучив глаза, не в силах связать слова воедино, пока он одевался, и пока он продолжал:
– Мы с ним все же пересекались, и в учебке, и на поле боя. Сдружились с ним и Тёрнером еще до того как стали теми, кто мы есть. Но даже когда он стал лейтенантом и сражался в Африке, а я здесь, мы не прекращали обмениваться письмами. В последние месяцы он писал, что нашел Лису. Мол, что спас хитрую лисицу, а потом писал, что у него появилось солнышко. Оттуда я и узнал про тебя.
Жемчужинка фыркнув, ударила Кинга подушкой:
– Ах ты! Ты! Мог бы и сказать! А то, глазки строил, мол, не знаю кто это у тебя там!
Парни смеялись, а Рой хмыкнул, зашнуровывая сапоги:
– Я боялся, что его уже в живых нет. Последнее письмо, что я от него получил, было датировано еще декабрем, после них молчок, не отвечает.
Эстель горестно произнесла:
– Он думает, что я умерла…
– Да, именно об этом и писал, – кивнул мужчина, выпрямляясь. – Что его лучик солнца навсегда погас, и что ему более нет смысла продолжать борьбу. Писал, что у него есть последняя цель, а что будет дальше, ему уже безразлично.
Жемчужинка закусила губу – если Уильям не отвечает на письма, то остается надеяться, что хотя бы Дэвис отправил ему весточку. Нахмурившись, она произнесла, также одеваясь:
– Ничего, найду его и скажу все, что я думаю.
– Ох и будет ему взбучка, – хмыкнул Хантер, натягивая куртку и зевая.
Утро было чудесным – вечером прошел дождь, но сейчас светило ласковое солнце, а над аэродромом в ранний час стояла дымка тумана. Девушка, выйдя на улицу, глубоко вдохнула морозный воздух. Она все еще теребила медальон на шее, вглядываясь в небеса, как будто они дадут ей ответ. Конечно, червячок сомнений еще грыз, но не поверить словам тех ребят, что ей и правда стали как братья, она не могла.
Она решила выбить из Роя те письма от Уильяма, и прочитать. Может она сможет узнать чуть больше о его чувствах?
Кинг как раз завтракал с ребятами, и, заметив подругу, хмыкнул:
– О, проветрилась?
– Да, есть такое. Кинг, дашь мне те письма, прочитать? Больно интересно.
– Ладно, отдам, раз такое дело, – хмыкнул Рой, отправляя в рот ложку с кашей.
Эстель и сама принялась за завтрак, сидя в кругу братьев по оружию. Они весело переговаривались, будто не война идет, а словно они уже завтра отправятся домой.
После завтрака, парни неохотно вывалились на пробежку. Жемчужинка так же пошла тренироваться. И пока парни бегали, она занималась силовыми упражнениями вместе с инструктором по физ. подготовке. Не смотря на то, что ее выписали абсолютно здоровой, наверстать упущенное после месяца в лежачем положении в госпитале ей нужно было. Поэтому она усиленно тренировалась вместе с Роджером. Мужчина придерживал ее ноги, пока девушка качала пресс. Она тихо усмехнулась, думая, что дома так же не перестанет заниматься, и если ей повезет быть с Уильямом, этот процесс можно будет сделать и поприятнее.
Потом была обычная пробежка, потягивания, отжимания и прочие прелести зарядки. К 10 часам немка порядком выдохлась, а потому, пошла и села у стены ангара, тяжело дыша. Остальные уже давно разбежались по своим делам. Впрочем, к ней подошел Рой, со стопкой писем:
– Вот, держи Жемчужинка. Вроде все собрал.
– Спасибо Рой, – улыбнулась ему девушка, забирая конверты.
Кивнув ей, Кинг ушел восвояси. А Жемчужинка пролистав письма, и разложив конверты по датам в хронологическом порядке, достала самое первое. Оно было датировано 30-м июля:
«07.30.1944. Привет Рой, сел в свободное время написать тебе письмо. Мы стоим в Кане, недавно взяли Мариньи. Ты не поверишь, что там было. Сам до сих пор слабо верю.
Мы должны были взять Мариньи засветло, по приказу Дэвиса. Собственно как и должны были, выдвинулись к позициям. Задачи сам знаешь – пришел, увидел, убил. Я и сам так рассчитывал. Мы продирались через город, однако крауты не оставляли попыток отвоевать свои позиции. Сопротивление было ожесточенным. Мы с Тёрнером почти 2 часа выбирались из черты города к центральной церкви. Там должны были быть зенитки, сразу же за площадью у той часовни. Но собственно, у судьбы были свои планы на меня.
Мы уже час как продвигались, потери были маленькими, все было в целом неплохо. И тут слышим, гул. Думали самолет врага, бомбардировщик, а немцы, видимо, что наоборот наш. В общем, мы вперед, а те назад, как тараканы разбежались. Тут вижу, огненный шар, только крылья и хвост от самолета, чернеющий дым валит, и эта птичка как врежется в здание! Отряд-то вперед успел, а мне пришлось назад прыгать – я в замыкающих шел. Ну и перед нами рухнула стена. Ровнехонько так, будто коробка завалилась. Пылища поднялась, не дай боже. Ну, я оглядываюсь, а оказалось, что я один. Красота, правда? Я орал им, чтобы узнать, все ли целы? Как оказалось, удача была на нашей стороне, никого не задело. Тёрнер мне орет, что мол, иди, обходи, поблизости никак было не выйти, только обломки да разруха. А что делать? Пришлось, ножки в ручки, и обратно. Там позади, мы прошли часовню, небольшая такая, комнатка с шестью парами лавочек, да алтарь. Ну, собственно, туда и пошел.
Иду и вижу, вот он родимый. Истребитель, лежит себе, догорает. Я сначала подумал что хорошо, и летун вместе с птичкой сгинул, но… Нет. Тот, кто выпрыгнул, был жив – я увидел парашют.
Короче говоря, видимо птичка врезалась в крышу часовни уже после того, как летчик выпрыгнул. Моя идея была проста – зайду в эту злосчастную часовню и пристрелю гада!
Я не смог… Я не смог выстрелить Рой. Потому что увидел вовсе не мужика, а девку!
Зашел, картина маслом – сидит себе, подвывает. Я немного навел шума – камень случайно задел. Та повернулась, а я словно онемел внутри – глаза. Красивые, теплые, и нет в них ни страха, ни гнева, ни отвращения, взгляд такой странный был – грустный, слегка отчаянный. Она отвернулась, а я думаю, чего ж ты тут расселась, красавица? Но потом вижу – нога меж балок. Хорошо так прижало. Блин, каюсь, жалко стало. Помог ей выбраться, а она еще дерзит! Я ей слово, она мне десять в ответ! Но черт, Рой, она не звучит как немка! Те не говорят, а лают, как цепные псы, а эта, словно бы ручеек. И голос приятный такой, словно рождественские колокольчики. Я не знаю, о чем я думал, когда решил забрать ее. Мне блин, тупо было жалко! Она такая маленькая, мне в грудь дышит со своим росточком. Словно ребенок. Хотя не удивлюсь, если крауты уже и так делают.
Идем, а она вдруг слышит своих, думал ну все. Сейчас заорет, и пиши, пропало. А она, наоборот – в комочек, подрагивает, жмется ко мне, как щенок, подобранный с улицы. И тут, я только было за автомат, она хвать камушек, и кинула. Немцы услышали и рванули туда, а мы пошли дальше. Она боялась своих! Я не понимал, что, как и почему.
Пришли к отряду, а она и их испугалась – сжалась вся, глаза отводит в сторону, ни на кого не смотрит. Джозеф естественно такому “зайцу” был не особенно то и рад. Но все равно мы взяли ее с собой. Оставил ее во время перестрелки у стены, потом подхожу, и чуть было не улыбался – сидит как обиженный ребенок, ручки на груди, губы и щечки надула, смотрит исподлобья. В церкви не побоялась, схватила винтовку и подстрелила пару Краутов. Но видно было, ей не впервой стрелять. Метится точно в голову, один выстрел, каски только летят. Помогла нам с зачисткой и прикрытием. Взяли с собой, лишь из-за того, что у нее была тысяча и одна возможность сбежать, а она никуда.
В лагере ей вправили ногу – вывих был. Пришлось у себя оставить – от других она шарахается как от огня. Со мной только разговаривает. Вот и думаю, и что мне с этим чудом небесным делать? На кой мне этот геморрой?
На следующий день, по дурости укрыл курткой, вернулся, смотрю, уперла, лисица такая. Сидит себе в моей куртке и читает книжечку, будто так и надо. В общем, подсуетились мы, и она осталась в наших рядах.
Меня больше удивляет то, что она не проявляет никакой агрессии, спокойная, правда еще боязливая, ну точно лисёнок. А да, я еще и от нее по носу огребся. Дважды. Ничего, как нибудь я ей тоже по носу съезжу. Наглеж. Но черт, все изменилось… Она рассказала нам, как все было и мне стало ее по-человечески еще больше жаль. Она была летчиком на службе рейха, а ее свои сбили. Прикинь, если бы у нас такое было? Не понравился тебе кто-то, а ты возьми да и сбей его. А вот у них есть. И ее приказали найти и убить уже на земле. Она ждала, что я ее пристрелю, и уж точно не ожидала, что я, дурак такой, начну ее спасать. Впрочем, я не жалею. Это доброе дело. Так что, буду приглядывать за этой девчонкой, пока мы тут, Кане. Вот такие вот дела.
Твой Уильям Пирсон.»
Эстель растроганно улыбнулась. Так вот оно что, вот оно как было. Потом шло письмо, датированное 21-м августа, за день после их миссии с УСО:
«08.21.1944. Привет Рой, вот опять тебе пишу. Выдалось время, пока мы сидим на жопе ровно и ждем.
Эстель, а именно так зовут эту лисицу, оказалась не простой немкой. Мы ей подобрали прозвище Жемчужинка, из-за ее волос. Я видел много женских причесок и цветов волос, но такой вижу, честно признаться впервые – светлые, светлые, словно взаправду, каждый волос из жемчуга. Еще и мягкие такие. И пахнут как цветы. Чем интересно она это делает, что чтобы не случилось, а волосы пахнут цветами? Но она не просто красивая куколка. В этой головке, под гривой жемчужных волос скрыт огромный острый ум. Много знает, много чует. В общем, как выяснилось тот поезд, это была приманка. И она это разглядела! На фото! Пробежалась глазами и уже видит, не тот это поезд. Потрясающая наблюдательность.
Мы должны были его остановить. С нами будут работать Кроули и Вивиан. УСО. Изначально, план был прост как дрова – пробраться к станции, по пути тихонько выкосив краутов, а потом завалить и машиниста. Но, не тут-то было. Эстель и Вивиан что-то обсуждали, пока Дэвис перетирал новую информацию, а потом они услышали, что говорит Жемчужинка, и поменяли план, перевернув с ног на голову. Британцы потребовали чтобы, раз уж Эстель такая умненькая, она пойдет к хвосту поезда, проберется и остановит поезд, будучи внутри. А Джозеф, с легкой руки, еще и меня с ней отправил. Но признаться честно, я был не против, с этой лисицей и ее хитростью я даже в Рейхстаге пройду незамеченным.
Она кстати тоже не сидела, сложа руки все это время. За этот месяц, даже меньше, она, к слову, быстро освоила английский. Не совершенство, но говорит хорошо. Молодец девочка, усердная. Даже гордость берет, что принес не абы кого, а такую умницу. Кстати она от меня так и не отлипает. Хитрющая, ты бы только видел. Еще и нюхливая – всех в отряде наверно уже обнюхала, и всякий ей, видите ли, пахнет по-своему.
Рой меня это уже начинает напрягать. Кажется, я привязываюсь к этой лисе. Я уже не могу представить себе вечер без нее и ее голоса. Что со мной происходит?
А я еще и дурак, в поезде дал ей обещание, что если приедем в Париж, в смысле, если выживем, прям у Нотр-Дам де Пари ее поцелую. Вот кто меня за язык тянул?!
Вот теперь сижу, и с ужасом понимаю, что черт подери, я не то, что не против, я ХОЧУ выполнить это обещание… Кажется, я начинаю потихоньку влюбляться в эту лисицу..
Пиши мне, я хочу знать твое мнение. Уильям Пирсон.»
Эстель хмыкнула, прочитав и глубоко вдохнув, прикрывая глаза. Она не могла не улыбаться – в каждом последующем письме, Уильям отзывался о ней все более ласково, пока ее имя и прозвище окончательно не сменилось на его нежное «лисёнок». Пока она читала, то все больше видела, как он расцветает. Очень ей пришлось по душе письмо от 26 сентября:
«09.26.1944. Пишу тебе из Бельгии. Мы сражаемся и каждый день все ближе к границам фрицев. Лисёнок стала немного нервной. Я ее понимаю. Чем ближе мы к их границам, тем ближе к родине, которая ее предала и вышвырнула на передовую. С Тёрнером у нас также накаляются отношения. Порой, Лисёнок единственная, кто встает между нами. Она всегда была умнее, и порой даже порыкивает на меня.
Никогда бы не подумал, что в веренице этих побоищ, для меня лучиком солнца станет немка. Она словно маленькое солнышко, всегда улыбается, и никогда никого не оставляет в грусти или беде. Она иногда мне кажется неземной. Я никак не могу поверить в то, что она выбрала меня. В нашем отряде столько видных и куда более молодых мальчишек. Взять хоть Тёрнера даже, у них разница куда меньше, чем у меня с ней. Джозеф старше нее на 7 лет, а я на все 11. Другие ей и вовсе, если не ровесники то чуть старше. А она нет, со мной. Я не хочу сказать, что отдал бы ее, тем более, сейчас. Нет, это моя лисичка, это мое солнце, и отдавать я ее не намерен. Ни врагу, ни смерти, ни дьяволу. И после войны, я хочу остаться с ней.
Единственная преграда перед нами – Рейн. Но клянусь тебе, едва мы его перейдем, она навсегда будет моей и только.
Слышал, ваши парни скоро передислоцируются к Люксембургу. Жаль, что я не могу дать ей ваших крыльев. Тебе бы она понравилась Рой. Небо – ее дом родной. Она так тоскует по самолетам и крыльям, что я уже готов отправить прошение на зачисление моего Лисёнка к вам. Но, увы, Дэвис не одобрит этого. Напиши как у вас там дела? А то уже давно, я тебе пишу, а ты в ответ молчишь. Жив ли ты там вообще, а, Кинг?
Твой, Уильям Пирсон.»
Потом было еще два письма, про Ахен, и про выдвижение к Хюртгену. Письмо о смерти Джозефа и ее ранении было так пропитано болью, что казалось, даже бумага съежилась от нее. Уильям писал, что винит себя. В этом письме, Пирсон сетовал, что по его глупости он лишился сразу всего. Друга, и возлюбленной. Эстель чуть шепнула, пока читала эти строки:
– Дурачок… Ты был не виноват, я же знаю…
И вот оно, последнее письмо. Сердце Эстель сжалось, когда она прочитала его:
«12.28.1944. Мой лучик солнца погас. Рой… Она погибла… Осталась там, в этом чертовом заснеженном лесу. Я умер вместе с ней, остался с ее телом в этой палатке. Все мои чаянья, все мечты, все разбилось вместе с последним ударом ее сердца. Я больше не живу, а существую. Мне больно, Рой, я потерял все. Я потерял Джозефа… Потом Цуссмана… Дэниелса… Ее…
У меня больше нет ничего. Все повторяется, как тогда на Кассерине. Это моя вина. Я виноват в ее смерти. Я должен был оставить ее в лагере. Я должен был послушать свое нутро. Это все моя вина…
Я не хочу думать о том, что будет дальше. У меня есть обязанности. Я должен закончить задание. Я должен пересечь Рейн. Я не буду делать глупостей, как она меня просила. Но и жить без нее с кем-то еще я тоже не хочу. Без нее я не существую.
Вокруг лишь тьма…»
Немка сглотнула, даже не заметив Кинга, который сел рядом:
– Как видишь, без тебя ему никто не нужен, Жемчужинка. Он навеки твой, и если он выжил, то дождется тебя.
Эстель вытерла влагу с глаз, и попыталась вернуть письма, но Рой усмехнулся:
– Они твои. Ведь они о тебе. А те, что мои, я оставлю себе.
– Спасибо, Рой…
***
Через два дня их подняли на вылет. Как выяснилось, они двигаются дальше, и их задача – планомерное уничтожение врага в воздухе и его аэродромов. Каждый день был наполнен новыми сражениями в небе.
Для Жемчужинки они превратились в слабо запомнившиеся кадры. Каждый из них, конечно, отличался, но в целом, они были похожи друг на друга. Каждый раз, когда они взлетали, она мысленно переносилась к моменту, когда навсегда сложит военные орлиные крылья. Когда сбросит перья боевой птицы, и вновь станет
горлицей*. А пока, ей следовало быть собранной и сосредоточенной. На нее возлагали огромные надежды, так как благодаря ее трюкам, птички США одерживали много побед, теряя меньше людей. Но Эстель выигрывала только из-за хитрости, в остальном, она неизменно уступала своим братьям по оружию. Но именно ее хитрость и отвага помогала им зачищать аэродром за аэродромом. Каждый бой из которых, приводил к пополнению рядов пленных. Многие летчики отказывались воевать, понимая и принимая поражение.
Сражения были где-то ожесточеннее, где-то меньше. Но немка придумала новый трюк. Она уже стала играть роль не столько ведущего, сколько приманки – улетит вперед, раздраконит гнездо этих коршунов, соберет на себя врага и быстро летит к своим, а уж там немцев поджидали, словно рой рассвирепевших шершней, ее товарищи. Девушка сражалась вместе со всеми, и иногда умудрялась даже прыгнуть выше головы, сбивая двух, а то и трех в одном бою. Вскоре, места для засечек на хвосте ее самолета уже не хватало, как и на боку фюзеляжа. В тайне, Эстель надеялась, что среди этих летчиков окажется так ненавистный ей Мюллер, который ее сбил. Она каждый день выглядывала среди тучи самолетов врага его мессер G 6, с неизменным белым орлом на боку. Но пока что, видимо ей не везло. Попадались всякие. Она уже встретила троих бывших сослуживцев того рокового дня – Ханса, Вальтера и Штефана. Их самолеты выделялись своими рисунками на бортах. У Ханса это был венок с орлом Люфтваффе, у Вальтера пикирующий орел, а Штефана его излюбленный рисунок в виде тигра. Немка злорадствовала в душе. Месть нагнала своих обидчиков.
Эстель уже потеряла к апрелю счет вылетов. К этому моменту, она уже обзавелась и летной книжкой, и подтвержденным удостоверением пилота, став полноценным летчиком. Больше всего ее радовало то, что все, с кем она сражалась, горой вставали за нее. Ни разу не было грубых подшучиваний или хуже, задираний. Скорее наоборот – ее эскадра воспринимала ее как младшую сестру. Парни постоянно пытались ее порадовать – кто цветочек красивый найдет, а кто шоколад отдаст. А еще, по вечерам, парни любили слушать ее выдуманные сказки, которые она когда-то рассказывала детям. И песни, ей пришлось петь, ибо ребята никак не отставали с этим вопросом.
Наконец, наступил день последней битвы, 17-е апреля. Они летят на свое новое и завершающее задание. Эстель как обычно летит со своими ведомым и замыкающим третьими в группе за Хантером. В этот раз их уже не 9, как было в ее первой миссии на крыле американцев. Сейчас их уже 120. 40 тройных групп, 120 летчиков, 120 машин, которые сопровождают 60 бомбардировщиков. Это будет жирной точкой в их войне в небе, над этим проклятым континентом.
Все как и обычно. Вылет, строй, и полет среди облаков. Ноги холодит ветерок из щелей в полу, по ним же распространяется вибрация от винта и двигателя. Фюзеляжи ее товарищей сверкают, начищенные до зеркального блеска. Парни, пока было время до подлета, даже пилоты и техники бомбардировщиков, затянули хором песню, которую однажды спела сама Эстель:
Сквозь туманы времен, чьи слова мы в слышим в нем,
То наследие веков, что хранилось для тебя!
Так знакомы они нам, как далекий тот туман,
Так отправимся же в путь, когда люд зовет тебя.
И не бойся что судьбы, слышишь голос из тиши…
Ты слышишь как, ветра зовут?
Поют песни нам, и зовут в далекий путь,
Как короли, что вдаль идут,
То голос ветра, что влечет в далекий путь!
Что влечет в далекий путь!
Песни вечность нам несет, наполняя каждый вздох,
То наследие предков, что хранилось для тебя!
Словно голос, что знаком, как далекий отчий дом,
Так услышим же мы вновь, когда люд зовет тебя.
И не бойся что судьбы, слышишь голос из тиши…
Ты слышишь как, ветра зовут?
Поют песни нам, и зовут в далекий путь,
Как короли, что вдаль идут,
То голос ветра, что влечет в далекий путь!
Что влечет в далекий путь!
Ты слышишь как, ветра зовут?
Поют песни нам, и зовут в далекий путь,
Как короли, что вдаль идут,
То голос ветра, что влечет в далекий путь!
Что влечет в далекий путь!
В далекий путь…
Эта песня была фольклорной, немецкой. Перевести ее складно бы не вышло при любом раскладе, так что остался лишь мотив и некоторые опорные слова. Но летчикам она очень понравилась, так что, время от времени, ее запевали все.
Хантер время от времени равняет своих орлов, постоянно оглядываясь в поиске врага. Но он уже даже привык, что первым его все равно заметит его подруга. Причем, он уже даже не удивлялся тому, что она берет с собой бинокль, для лучшего обзора. Летать ей это не мешает, а ее зоркость наоборот, словно глаза для всех летчиков. Она как раз вглядывалась в облака, выискивая противника. И не зря – на них вылетел рой врагов. Эстель произнесла:
– Вот и они. Удаление 300. Хантер?
– Нет, не ломать строй. Встретим их грудью!
Жемчужинка кивнула. Это последние из сил Люфтваффе. Истребители по команде лидера поднялись выше. Хантер полюбил технику Эстель в полете – пикировать на врага как ястребы, этот прием давал больше преимущества. Поэтому сейчас их разномастная группа поднялась выше, а немка произнесла, корректируя курс полета:
– Лучше нам выйти вперед и срезать их.
– Ловишь мысль. Нельзя позволить им подбить бомбардировщики. Полный газ, вперед!
Американские орлы, словно средневековые воины на лошадях ринулись вперед, увеличивая тангаж и вырываясь вперед своих бомбардировщиков. Немцы их явно заметили, но от цели не отступили. Расстояние между ними неумолимо сокращалось. И вот все 120 истребителей, орлами стали пикировать вниз, нападая на врага. Первые ряды фрицев вспыхнули как спички, следующие же, уже поднялись, и целенаправленно пошли в атаку на американцев. Некоторые крауты настолько отчаялись, что пытались если не попасть из курсового вооружения, то хотя бы врезаться во врага.
Эстель змеей извивалась и вела под пули гнавшихся за ней краутов. Ее сражение напоминало странную смесь воздушной акробатики и трюкачества.
На прицеле оказался внеочередной краут, и Жемчужинка открыла по нему огонь. Самолет противника вспыхнул, и как оказалось, остальные уже почти доделали работу – осталась маленькая горстка отступающих, и они демонстрировали то, что сдаются. Оставалось лишь заставить их лететь за ними и сдаться.
Хантер ухмылялся, и рыкнул:
– 213 по 246-й, ведите этих ощипанных куропаток к нашим. А мы тут закончим.
– Есть, лейтенант.
Отколовшаяся группа из 20 самолетов окружила краутов, и они покорно полетели за американцами. Их осталось всего 7ро, из первых 40, которые летели наперерез Американцам. Эстель фыркнула, слегка хмурясь:
– Надо было добить. Не нравится мне идея отправлять их в тыл, мало ли, что учудят.
– Не учудят, не бойся. У них нет преимущества, тем паче, что их всего осталась горстка, – ответил Рой, закладывая со своими ведомыми влево, становясь на место улетевших.
Хантер произнес:
– Разговорчики. До цели 10 миль.
Жемчужинка расслабленно откинулась, даже прикрыв глаза. Лететь по прямой, нападений не предвидится. Минута до цели и можно разворачиваться.
Бомбардировщики отработали на славу – ребята на аэродроме, которые ожидали чего угодно, но не налета такой тучей, были обречены. Даже зенитки не успели открыть огонь. Хантер мог со спокойной душой отводить своих на обратный путь.
***
Семь недель прошло с последнего вылета. Эстель и парни ехали на поезде и уже с минуты на минуту прибудут в порт отправки домой. Дэвис прислал ей ее бумагу о гражданстве и прочие документы еще 26-го мая. Сейчас было уже 5-е июня. Жемчужинке была непривычна парадная форма, тем паче, что по ошибке ей дали не юбку, а брюки, как другим мужчинам. Но летчики напротив, радостно говорили, что она равная им, а это значит, что неважно, юбка на ней или брюки. Рой, который уехал раньше, оставил ей письма Пирсона и подарок – небольшой железный паровозик и модельку самолета из алюминия. Хантер, который ехал сейчас с ней улыбнулся приобняв ее по дружески за плечи. Командир, пожалуй, ликовал больше всех окончанию этой мясорубки – его дома ждала жена, пожилые родители и дети. Остальные парни радостно пели песни, и торжествовали долгожданному окончанию войны.
Эстель же миролюбиво смотрела в окно. У нее на столике покоились письма от Розы и мадам де Фоль, которые искренне ее поздравляли и радовались окончанию войны в Европе. Они прислали ей пару открыток и фото, а Фрида отличилась, прислав целую посылку с вином, шампанским и шоколадом. Все это уже было упаковано в сумку, которая полетит с ней.
Да, командование в последний момент прислало ей приказ о перегонке ее bf 109 своими силами через Тихий Океан в Нью-Йорк, для дальнейшей передачи в ВВС США на территорию Атлантики. Это немного радовало немку – она сможет еще немного провести вместе со своей машиной. Но пропустить напутственные слова от командования она тоже не могла.
И вот, сигнал. По поезду прошлись проводницы, которые велели собирать вещи и приготовится к остановке. Парни затаили дыхание, видя порт и стоящие рядами самолеты, которые, как и их, погрузят на огромные корабли.
Хантер произнес, вставая, пока Эстель собирала письма:
– Ну вот и все, приехали Жемчужинка.
Девушка что-то пробурчала в ответ, убирая письма во внутренний карман формы и вставая следом. Ее товарищи не позволили ей нести сумку, а потому, она шла налегке, весело переговариваясь с ними. Руфус и Винни болтали о доме, как и кто куда вернется, многие обменивались адресами для переписок, а Эстель просто наслаждалась. Море она тоже видела впервые, и даже служа в Люфтваффе, никогда не видела бесконечной дали океана. Поэтому она как губка впитывала соленый запах, пропитанный морским йодом, слушала крики чаек, шелест волн и грузные сигналы от кораблей.
Они выстроились на плаце, под теплым июньским солнцем. Их ряды были безупречно ровные, темно синяя форма прекрасно смотрелась на них. Немка оказалась самой маленькой среди парней, от чего ее немного выпихнули вперед, чтобы она стояла перед всеми. Ей ободряюще улыбнулся Эрл, чуть кивнув. Она повернулась обратно, когда на трибуну вышел их командир – полковник ВВС Пирс. Он оглядел ребят и мягко начал речь:
– История взывала к вам. И вы отозвались. Вас влекло небо, и вы стали нашими крыльями. Вы все разные, но каждый из вас не пожалел сил и ответил на зов нашей родины и всего мира. И некоторые, даже отозвались из тех мест, откуда бы мы никогда не подумали. Мисс Крюгер? Выйдете, пожалуйста, ко мне.
Эстель сглотнула и вышла к нему на трибуну, сложив руки, от смущения постоянно перебирая пальцы, под громкие аплодисменты парней. Пирс оглядел толпу и поднял руку, призывая к тишине:
– Взглянем же на эту девушку. Она героически проявила себя, встав на сторону США, храбро сражаясь против тех, кто когда-то был ей другом, но предал в час опасности. Она встала в ваши ряды, не побоявшись, не отступив и не жалея сил сражалась с вами бок о бок. Не смотря на всю жестокость этой войны, она проявила себя. И вы нынче свидетели ее храбрости.
Он надел ей на грудь медаль почета, и серебряную звезду, что вызвало волну аплодисментов и выкриков одобрения. Пирс повернулся к людям, придерживая ее за плечи:
– Это свидетельство, что мужество и храбрость, не имеют роста, или пола. И эта девушка, прошедшая путь бок о бок с американцами доказала нам, что друг может придти к нам оттуда, откуда мы бы никогда не ждали.
Потом пошло дальнейшее награждение. Эстель же улыбалась и аплодировала каждому своему товарищу. Награждены были многие. Пирс завершил свою речь, когда награждение было окончено:
– История взывала, и вы ей ответили. Каждый из вас пришел сюда, чтобы защитить весь мир и его свободу. Я благодарю каждого из вас, и весь мир благодарит. Ибо отныне и навсегда, каждый из вас, причислен к Героям.
Девушка собиралась после роспуска. Парадная форма не помешает ей долететь. Хантер, подошедший к ней, мягко улыбнулся:
– Ну что же, ребят. Не теряйтесь. Мы еще обязательно встретимся, я вас уверяю.
– Это точно, но теперь, у нас будет куда более хороший повод, правда, сержант? – улыбнулся ее ведомый Руфус.
Жемчужинка улыбнулась:
– Это точно. Ладно, парни, мне пора, у меня есть еще одно маленькое последнее задание.
– Погонишь птичку? – улыбнулся Эрл, стоя с сумкой за плечом.
– Да, так распорядился Пирс, – ответила немка, поправляя волосы и снимая уже порядком надоевшую пилотку.
– Береги себя, лисица, – усмехнулся Винни, крепко пожимая руку подруги.
– Так точно, – мягко улыбнулась она, наблюдая, как парни, помахав ей, пошли к трапам суден, что повезут их домой.
А сама, подняв сумку глубоко вздохнула с улыбкой – пора лететь.
