Жемчужинка

Девушку подвез Пирс лично, на прощание крепко пожав ей руку. Эстель улыбнулась, а сама направилась к техникам и своему самолету. Подошли диспетчеры и еще один пилот. Жемчужинка пожала ему руку, а тот представился улыбаясь: – Джон О’Коронел, ваш спутник. У меня тоже трофейный bf 109, так что полетим вдвоем. – Да ребят, – произнес Дирк, их техник, кладя на крыло машины Эстель карту и прочие нужные бумаги. – Путь вам предстоит не близкий, с двенадцатью посадками на наши авианосцы. Часть пути вы пройдете на них. Вот ваши карты, не потеряйте. Все направления и расчеты тут, на бумаге. Заправка каждый раз полная, направление юго-запад. Вылетите через 15 минут, так что ноги в руки, все вещи сюда, на загрузку. Эстель удивленно взглянула: – У Мессеров же нет багажника… – Да, но есть подвесы, так что вот, для вещей ваших два пустых подвесных муляжа бомб. Ничего, мы поставим предохранители, так что вам будут не страшны случайные нажатия. Все, давайте ваши сумки сюда. Жемчужинка помогла со своей, и правда – муляж SC250, который открывается как чемодан. Туда отправили ее сумку, и пару дополнительных вещей. Внутри, капсула была обита резиной, так что, туда можно было бы и бумаги отправить. Техник крепко застегнул крышку муляжа, и поставил четыре пружинных предохранителя на удерживающие «бомбу» держатели. Теперь даже при нажатии кнопки сброса, все равно эти «лапки» не разожмутся. После погрузки, у нее с Джоном оставалось минут десять, так что Эстель ушла перекурить, а Джон что-то там воротил со своим мессершмиттом. Она философски наблюдала за его возней, пока курила на отдалении. А потом, хлопнув себя по лбу, ушла и вернулась с двумя пакетами, один из которых отправила в кабину О’Коронела, а второй к себе. На недоуменный взгляд парня, она хмыкнула, чуть улыбнувшись: – А чем ты питаться планируешь? Провода грызть? – Оу… Об этом я не подумал… Девушка усмехнулась и потрясла своей флягой: – И воду не забудь. Оставшиеся пару минут, они вдвоем упаковали себе немного еды и воды. Командование аэродрома сунуло им по две фляги. Джон, было, попытался возразить, что это плохая идея в дальнем перелете, но Жемчужинка спокойно произнесла, пока осматривала стропу от антенны к хвосту: – Ты что, не умеешь считать? – Я умею! – чуть обиженно фыркнул О’Коронел. – Ну, вот и посчитай, сколько времени мы будем лететь при нашей скорости. Дальность наших полетов не более 480 километров, на большее все равно топлива не хватит. А наша скорость 570 на крейсере. – Всего 50 минут? – удивленно вскинул брови парень. – Именно. – А вот и нет, – хмыкнул техник, который вез на каталке дополнительные подвесные баки. Жемчужинка удивленно взглянула – и куда их? Уже ведь стоит подвес. Но техник ловким движением рук отодвинул на рейках бомбу назад, и подвешивая бак. Понятно, американцы сделали сетку, как на своих самолетах, чтобы можно было хоть торпеду под брюхо самолету впихнуть. Немка весело рассмеялась, смотря на внушительный груз под брюхом своего самолета: – Ах да, ну, теперь у нас практическая дальность увеличивается до 845 километров. – Это у нас… – поднял глаза к небу Джон, считая. – 88-89 минут, – ответил за него техник. – Но все равно, в туалет ты сможешь сходить и на авианосце, студент. Девушка рассмеялась, прикладывая руку к губам. Ее переполняла радость, что, наконец, все кончится. Все, вот и все… Они летят в США, Джон летит домой, а ей только предстоит найти свой дом и своего сержанта. Ровно, как по часам все было готово, и, выбросив окурок, девушка на прощание пожала технику руку и улыбнулась: – Ну, от винта. – Попутного ветра, – хмыкнул механик, отходя, и давая знак на освобождение персоналом полосы. Проверив системы, и получив от диспетчеров знак на вылет, два мессера сорвались с места, взлетая и навсегда покидая Европейский континент. Полет был самым, что ни на есть, спокойным. Не нужно было высматривать врага, не нужно было готовиться, что в любой момент на тебя спикирует вражеский самолет, нет. Это был обычный, штатный полет. Небо было ясным, ни облачка, под крыльями простиралась бесконечная водная синева, а земля быстро скрылась из виду, по мере удаления самолетов. И что приятнее всего – температура была более чем приемлемая, так что и тряска от турбулентности над водой была куда ниже, чем в это же время года над землей. Эстель постоянно переговаривалась с Джоном – ну а что еще делать, все равно, ты как пилот не имеешь права отпустить ручку управления самолетом. Парень оказался молодым участником сражений, который повидал войну только в самом конце. Он усмехнулся, летя ровнехонько по правое крыло Эстель: – А все же интересно, почему тогда 12 посадок? Мы ведь можем и короче пролететь и быстрее. – Не все так просто, мой юный друг, – фыркнула Жемчужинка, доставая сэндвич, который сделала себе еще на земле. – Ну, так объясните, сержант. – Ну, смотри, – хмыкнула немка, быстро прожевывая и глотая еду. – Расстояние между портом отправки и аэропортом в Нью-Йорке составляет 5657 километров. В идеале да, мы можем сократить наше количество посадок до 7-ми. Но нам нужно именно выполнить циклы взлета и посадки. Тогда по прибытии, машины можно отправить на ТО, их обновят, починят, заменят изношенные детали. А не спишут в утиль. – Хм, то есть, им нужны вполне себе рабочие самолеты? – А как ты догадался? – усмехнулась Эстель, спокойно доедая свой сэндвич. Паренек тоже весело засмеялся – да, глупость сморозил. Девушка же произнесла в эфире, убирая пакет обратно на пол, и улыбаясь: – Зато дольше побудем с нашими птичками. – Ну, это вы прикипели к штурвалу, я предпочитаю все же твердую землю под ногами. – Значит, не прирожденный пилот, – хмыкнула Жемчужинка, глядя вперед себя. – Может быть, я ведь в авиации потомственно – вся родня с малых лет в небе. Вот и я тоже. У меня просто не было выбора, кроме как стать пилотом. Девушка хмыкнула, чуть улыбнувшись и оставив это без ответа. Она спокойно достала флягу, пока Джон решил рассказать об истории своей семьи. Жемчужинке не впервой было слышать о «фамильных» делах. Что уж, на ее родине это встречалось повсеместно. Но тут, О’Коронела дернуло за язык спросить о ее отношении к нему. Немка удивленно произнесла, ставя фляжку на пол кабины: – В каком смысле, как я к тебе отношусь? – Ну… Вы ведь немка, всю жизнь жили в Германии и… Ну… – Ну-Ну, говори уже давай. – Я имею в виду то, что я еврей, – чуть напряженно произнес парень, поджимая губы. Эстель глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, и не вызверится на молодого рядового. Ее еще со второй недели во взводе в Кане задолбали с этим вопросом так, что ей пришлось хвостом за Уильямом хромать, только бы ее не трогали. Пирсон же был куда спокойнее в этом плане. Он спросил всего один раз, и, получив ответ, не стал допытываться деталей. А вот других было хлебом не корми, но дай спросить о ее отношении к евреям. Пару раз выдохнув, она прорычала: – Знаешь, Джонни, меня настолько достали с этим вопросом, что мне кажется, я начинаю ненавидеть поголовно все расы. Я устала уже объяснять каждому встречному поперечному, что я не нацистка, и никогда не придерживалась линии партии. Врать им да, врала. И врала, дай боже, сколько. А иначе Гестапо и расстрел. Я никогда не поддерживала идей нацизма, тем более что сама от них пострадала. – Вы?! – удивленно икнул Джон, скорее на автомате повернувшись к девушке, хотя разглядеть ее на расстоянии 20 метров в кабине было трудно. – Да, я. Ты, может, не заметил, но у меня карие глаза и я низкого роста. Плюс, у меня далеко не тот греческий профиль, а курносый нос. И еще, я курю, стала курсанткой летного училища, и я не поступила ни в один союз женской молодежи, как раз из-за всего перечисленного. Я просто не идеальна, с точки зрения рейха. – П-погоди, пост-постой, – даже начал заикаться Джон. – Вы не идеальны… Из-за внешних мелочей, типа цвета глаз, роста и своего носа, и из-за того что курите, и стали пилотом? Я, уж простите, не понимаю, в чем тут связь? Эстель вздохнула, понимая, что для ее родины, все выше перечисленное было в порядке вещей с 1933-го года. Что государство требовало отринуть личную жизнь, и строить семьи только на бесконтрольной плодячке. Но отборными людьми. Она тихо произнесла: – Ты знаешь, что такое селекция, Джонни? – Ну да, знаю, в фермерстве и скот… – А селекцию людей встречал? – перебила его Жемчужинка. – Нет… – В Германии развит культ того, что женщина это не личность, а инкубатор для новых людей. И желательно инкубатор с чистой арийской кровью, подходящий еще и по внешним идеалам. У меня на родине, идеал женщины это греческая богиня. Как статуя. Идеальная арийка это женщина с блондинистыми волосами, в крайнем случае, золотыми. С голубыми глазами, греческим профилем и идеальной белоснежной кожей. Она не курит, не имеет никаких интересов помимо семьи, поддержания домашнего очага и рождения детей. Моя мама не могла позволить мне стать такой. Она интеллигент в n-ном поколении, и воспитывала меня соответственно. Я усердно училась, мама привила мне любовь к чтению и изучению нового, поддерживала мои стремления к искусству и использовала все свои ресурсы, чтобы я не стала той, кого хотят видеть в правящей верхушке. Девушка вздохнула, из-за чувства дежавю. Когда-то она так же беседовала с Уильямом, положив голову ему на плечо и вдыхая его дурманящий горький запах. Он молчал, не перебивал и всегда был участен к ее внутренним заморочкам. Он никогда не осуждал ее сомнения, и напротив, сильной рукой их развеивал. Он не ариец, но с ним она хотела построить семью. Настоящую, а не фикцию, которую пропагандировал рейх. О’Коронел так же призадумался. Чудовищная политика – никакой любви, все построено только на холодном расчете расовой политики, а дети – это не желанный подарок судьбы, а просто функция, единица, как деталь с завода. Эстель произнесла, перебирая прядки своей косички: – Наверное, в Америке такого нет… – В смысле, наверное?! У нас такого нет! Хочешь, выходи или женись на том кого любишь! Жемчужинка усмехнулась: – Ну, очень надеюсь. Ибо есть один строптивый сержант, который мне должен танец. – О, а я вот тоже жду танца! – воодушевленно затараторил паренек, обрадованный сменой темы разговора. – Меня ждет моя драгоценная Глория. Она медсестра, мы познакомились во время моей комиссии, и мы тогда провели незабываемую неделю вместе! Как вы думаете, она все еще ждет? Эстель усмехнулась: – А с чего сомнения, если вы любите друг друга? Джон скомкано произнес, сам доставая флягу: – Думаю, что неделя – это мало… Жемчужинка рассмеялась, глядя на водную гладь под своим самолетом: – Всем влюбленным проведенного времени, кажется мало. У меня было пять чудесных месяцев, но и мне кажется, что этого мало. Не переживай, иногда и дня довольно, чтобы влюбится и ждать. Парень хмыкнул, глядя на то, как блестит солнце на его винте. А все-таки, сержант Крюгер права, как бы он не любил твердую землю, небо он все же любил чуть больше. Ему везде было хорошо. И она права в другом – порой и дня хватит, чтобы навсегда потерять голову по человеку. Они увидели свой авианосец через 40 минут, и его диспетчер вышел на связь: – 109-ый, 121-ый, это Луизиана, добрый день! – Луизиана, это 109-ый, добрый день, запрашиваем посадку. – Вас понял, 109-ый, 121-ый, посадку на полосу разрешаю, доложить по готовности. – Есть доложить по готовности. Джон и Эстель пошли на первый круг для захода на посадку. Эстель решила, что лучше путь первым садится О’Коронел, поэтому и сказала ему: – Джонни, садимся по-очереди, сначала ты, потом я. – Вас понял сержант! Он пошел на снижение, уменьшая тягу до отказа, чтобы сесть на самой минимальной скорости. Жемчужинка предпочла уйти на второй круг, чтобы сбросить скорость, но не спускала глаз с самолета Джонни. Паренек выполнил посадку грязновато, но вполне приемлемо – его затормозил трос, и к его самолету, тут же, высыпали механики. Следующей на очереди была она. Эстель запросила посадку, и, получив разрешение, с легкостью выполнила приземление, не без троса конечно, но все равно чисто. Техники, получив распоряжение, сказали, что готовность 10 минут, и они могут лететь дальше. Естественно, оба быстро сходили по нужде и пополнили запас воды, и им даже вручили небольшой набор продуктов на полет. Сегодня им предстояло еще 4 взлета и посадки. Собственно чем они и занялись. Второй перелет был почти такой же, как и первый. А вот самый последний, на сегодняшний день, был самым длинным. И плюс ко всему, они летели не по прямой, а рвано, будто по кривому шву, постоянно умножая расстояние до цели. Последний на сегодня вылет занял у них дольше всего времени – их задержали на предпоследнем авианосце почти на 4 часа, и добраться до авианосца Рома им получилось лишь вечером. Естественно, ночной полет через океан после дня в воздухе им запретили, и они ушли в выделенные каюты, отдыхать. Перед сном, Эстель осмотрела подарки от друзей, которые ей оставили. Например, Эрл подарил ей небольшой гербарий из листьев с аэродромов, где он был, а ее механик Шуруп, подарил неплохую вещицу – карманный компас. Также она перебрала вещи, которые вытащила из подвесного «багажника». Нужно было переодеться и ложиться отдыхать. Но спать Эстель предпочла не в своих вещах, а в майке своего сержанта. Упиваясь запахом возлюбленного, она так и заснула, с улыбкой на губах. Утро следующего дня было довольно пасмурным. Диспетчеры долго переговаривались, о доступности полета, но жирную точку в обсуждении поставил раскат грома – в грозу не летают. Поэтому им пришлось задержаться еще на час, пока не прошел грозовой фронт, и лишь в 10 утра они получили заветное разрешение на вылет. Следующий авианосец уже выведет их на правильный курс, но из-за их расположения, им с Джоном придется лететь чуть ли не до Бермудских островов. Сегодня им предстояло совершить еще 4 вылета, приземляясь на другие авианосцы по дороге к берегам штата Нью-Йорк. Вылеты проходили, как и вчера, спокойно и штатно, и на последнем их вновь оставили на ночь из-за задержки почти в 6 часов. Эстель все это время жила лишь ожиданием, как прилетит. Ее, разумеется, предупредили о бюрократических проволочках, и откладывать по прилету дела она не собиралась. Первым же делом отправится в штаб, сдаст форму и оружие, потом поедет в Вашингтон, как и указал Дэвис. С этим медлить нельзя, иначе, ее сочтут за нелегальную беженку. А с ними разговор строг. Там более с немцами. Вечером, Жемчужинка стояла на нижней палубе и курила, глядя на звезды. Ночь выдалась ясной и очень тихой, безветренной, даже океан был тихим настолько, что не было ни одной волны. Вода была практически кристальным зеркалом, с небольшой рябью на поверхности. Им повезло с авианосцем – у этого типа было несколько выступающих палуб позади, где можно было спокойно посидеть на небольших железных лавках. Моряки часто сидели тут и курили, отдыхая между сменами, кто-то предпочитал обедать на внешних палубах, а кому-то просто нравилось глядеть на морской простор не из иллюминатора, а снаружи. Вот и немка облюбовала вторую деку, как место для отдыха. Она курила, глядя на то, как некоторые ночные обитатели глубин выплывают к поверхности. Авианосец сейчас дрейфовал – капитан решил не жечь ночью топливо, и позволить боевому судну просто плыть по течению. И именно отсутствие движения винтов, позволило ей сейчас наблюдать поразительную картину, при свете полной луны. В воде резвились рыбы, это были многочисленные серебристые косяки тунца, которых вальяжно рассекали скаты Манта, вероятно мигрировавшие. Рядом с Эстель раздался шепот одного из моряков этого авианосца: – Здоровые, правда? – Ага, я таких только на картинках в учебниках видела, – отозвалась немка, разглядывая огромного ската и прилипал на его спине. Моряк радом тихонько рассмеялся: – Смотри, смотри, еще одна скатерть плывет! Слушай, а побежали на нижнюю деку? Можно там чуть не воды коснуться. – А давай, – хмыкнула девушка, бегом отправляясь за парнем. Они спустились и, сели на самой нижней палубе, откуда и, правда, можно было опустить ноги в воду. Парень наклонился над водой, осторожно пытаясь разглядеть огромного ската. Рыба, впрочем, была слишком ленива, чтобы реагировать, и лишь взмахнула грудными плавниками. Эстель придерживала юного моряка, наблюдая за гигантским «морским дьяволом». Рыбина вдруг широко раскрыла рот, словно зевая, но потом захлопнула, а моряк дернулся, отсаживаясь. Жемчужинка усмехнулась, и села сама рядом с открытым шлюзом, опуская ноги в теплую воду: – Не бойся, они питаются планктоном и не опасны. Скат солидарно всплыл, показывая спину, и снова нырнул, вальяжно и медлительно рассекая темную морскую воду. Эстель усмехнулась, глядя на то, как эти огромные морские создания кружат и питаются, широко раскрывая пасть, выполняя сальто в воде. Для нее, отростки на голове ската не были похожи на рожки, скорее на огромные усы. Она когда-то читала красивую книжку, которую ей привез дядя. Это был огромный атлас морских животных, с не менее красивыми иллюстрациями. Там она вычитала про то, что скаты, по строению тела ближайшие родственники акул, к чему отсылает вид акул Скватины, которые одновременно похожи и на акул и на скатов, плоским строением тела. Но именно этот вид скатов, Манта, не смотря на солидный размер и вес в 1 или 2 тонны, абсолютно не опасен для человека, так как является фильтратом, и питается только зоопланктоном. Они даже не заметили, как подошел старшина корабля, наблюдая за ними. Девушка улыбнулась, глядя на ската: – Какие же они красавцы… – Солидарен, – от голоса капитана вздрогнули оба. – Смотрю их много, наверняка мигрируют к рифам, чтобы их там почистили рыбки. – Оу, простите Нэйтан, мы просто… – Ничего, ничего, мисс Крюгер, это редкое явление, увидеть столько Мант в одном месте. Командир, не чураясь, сел рядом с ней, смотря на огромных рыб, и то, как они кружат: – Я всего второй раз в жизни вижу их миграцию к рифам. Удивительные создания. В итоге, все трое следили за пируэтами этих скатов в воде, пока корабль не изменил курс по течению, и манты поплыли только в им ведомую сторону. Только тогда они разошлись по каютам, обсуждая, словно инопланетных созданий, этих гигантских скатов. Эстель же, как и обычно, сделала небольшой рисунок, чтобы увековечить все в памяти. Ее бумага заканчивалась, было всего три чистых альбомных листа, и остался один блокнотик, с листочками размера А5. Остальной объем альбомов был заполнен зарисовками из событий прошедших дней. Тут были рисунки и о больнице, и об окружавших ее людях, об аэродромах и даже о том вечере с Дэвисом, правда нарисованный со спины и от третьего лица. Но каждый из них был скрупулезно датирован и был, по сути, ее личным дневником. Если Уильям спросит, у нее все доказательства на руках в виде рисунков. А вот блокнотик она решила приберечь. У нее появилась милая задумка, как все же плавно подвести Пирсона к их встрече. И вот, последний день. Утром они вылетели гораздо раньше, чем вчера. Уже в 9 утра они были в небе, направляясь к следующему авианосцу на своем пути. Сегодня должны были состояться последние четыре перелета, три на авианосцы и последний уже на сам аэродром. Через 3 часа, с задержками по 20 минут на самих кораблях, они уже летели к конечной цели. Три полета позади и остался последний, самый длинный, в 798 километров. Их практическая дальность полета, с грузом под брюхом, была 815 километров, но их все равно заправили под завязку. Настолько, что немка, матерясь, стирала керосином пятно от топлива на боку своего мессера. Это забавно выглядело со стороны – невысокая девушка, с растрепанной, небрежной косичкой, матерясь на немецком, стирает тряпкой, смоченной в керосине, пятно от топлива, стоя на крыле. Да еще и на носочках. Эстель и сейчас ворчала про небрежность в отношении машин. Джон посмеивался, и шутливо отвечал, что все педантичность Германии, привитая ей с детства. Жемчужинка же парировала, что аккуратность и внимательность не имеют нации, и что все-таки нужно быть аккуратнее. Так они и летели, препираясь друг с дружкой, шутливо споря. В какой-то момент, немка затянула песню, которую пел ее дядя, моряк. Сейчас, она стала петь чаще, не смотря на свою неуверенность. Может тому послужила поддержка ее эскадры. Джон слушал ее и чуть улыбался – больно добрая была песенка:

Я могу хоть все отдать, и я клянусь, готов, Не девять жизней у меня, но я родился вновь! Честью жил, правдивым был, все ради доброты, Но многое, не смог бы я понять, если б не ты И в лицо мне дует ветер, Как смотрю я на луну! Нет дома лучше своего, Ведь свой дом всего родней! У-у, вот и я, У-у, спешу скорей, Нет дома лучше своего, Ведь свой дом всего родней! И было так, попал в беду, запутался уже, Ведь у меня и то скреблись, кошки на душе. Много видел я вещей, глупил от доброты Мой опыт был бы так смешон, если б не ты По утрам восходит солнце, Но смотрю я на луну! Нет дома лучше своего, Ведь свой дом всего родней! У-у, вот и я, У-у, спешу скорей, Нет дома лучше своего, Ведь свой дом всего родней! Нет дома лучше своего, Ведь свой дом всего родней! Нет дома лучше своего, Ведь свой дом всего родней!

Вскоре заучил и Джон, так что они пропели ее пару раз, иногда переделывая на ходу слова. Веселье продолжалось бы долго, если бы на связь не вышли диспетчеры штата Нью-Джерси: – Красиво поете, ребятки, куда путь держите? – Нью-Йорк, аэропорт Ньюарк. – Понял вас, попутного! Через 10 минут, Эстель увидела уже не только уже землю, но и то, о чем рассказывал ей Айелло – высоченные небоскребы, которые сверкали своими окнами. Пора выходить на связь аэропорта прибытия: – Ньюарк, это 109-ый и 121-ый, добрый день! Через минуту вышел на связь диспетчер: – 109-ый, 121-ый, Ньюарк, добрый день. – 109-ый, Ньюарк, разрешите вход на схему, заход с посадкой. Условия, подход? – Вас понял 109-ый, погода ясная, ветер у земли 2 метра в секунду, выполняйте заход по кругу влево, доклад на третьем. – Условия принял, вход по схеме влево, доклад на третьем. Джон даже немного поерзал – они уже вот-вот окажутся на земле, и он наконец сможет отправиться домой, в родной Олбани. А там его, наверное, ждет его Глория, и спокойная жизнь! Мысли Эстель были более мрачными – нужно будет после посадки и сдачи самолета немедленно отправляться в штаб командования вместе со всеми бумагами и оформить прибытие. Потом нужно будет ехать в Вашингтон. Девушка взглянула на часы, на приборной панели, отмечая, что уже час дня. Если успеет, то отлично, если нет, увы. На схеме было пусто, других самолетов вообще в поле видимости не было. Поэтому Эстель вошла чуть раньше на схему вместе с соратником: – Ньюарк, 109-ый, на траверсе, подходим к третьему. – Понял, видим вас 109-ый, продолжайте заход, доклад на третьем. – На третьем доложу, 109-ый – со вздохом ответила Жемчужинка. – А чего так грустно? – удивленно спросил диспетчер, нарушая субординацию. – А? А, прошу прощения, просто устали, держали путь с Олбани, авианосец в 800 километрах, в Атлантическом океане. – Да, мы получили информацию еще утром, что прибудут два BF-109. Продолжайте заход, мы вас ведем. – Вас, понял. Через минуту, они вновь вышли на связь: – Ньюарк, 109-ый, на третьем, 2500, заход с посадкой. – 109-ый, Ньюарк, выполняйте визуальный заход, доклад на прямой. – Есть доклад на прямой, 109-ый. Оба мессера стали закладывать разворот, снижая скорость для посадки. Эстель, в такие моменты, так могла сосредоточиться на безупречном выполнении действий, что до обеления костяшек сжимала РУС. Полоса была длинной и поэтому, посадка вообще не требовала их разделения. Когда они преодолели и четвертый разворот, уже снижаясь на минимальной скорости и выпустив закрылки, она вышла на связь: – Ньюарк, 109-ый, на прямой, снижаемся, к посадке готовы. – Вас понял 109-ый, видим вас, выполняйте, посадку разрешаю. – Посадку разрешили, 109-ый. В этот раз им не нужно было садиться по очереди, так что Жемчужинка выпустила напарника вперед, оставаясь чуть позади. О’Коронел в этот раз сел куда опрятнее, а за ним, с отставанием в 2 минуты села уже и Эстель. Аэродром имел прекрасную бетонную ВПП, где плиты лежали стык в стык, поэтому садиться на такую полосу было сплошным удовольствием. Естественно последовала и отбивка в эфир: – 121-ый, 109-ый, посадка. – Вас видим 109-ый, освобождение полосы по четвертой правой РД, освобождение полосы доложить. – Есть освобождение полосы доложить, 109-ый. Из-за размаха ВПП, четвертая правая рулежная дорожка оказалась на приличном удалении, поэтому им какое-то время пришлось ехать к ней. Пока их не стал подгонять диспетчер: – 109-ый, 121-ый, быстрее освободите полосу, за вами на посадку еще 4-ро. – Вас понял, Ньюарк, освободили полосу, – доложила Эстель, поддавая газа, и съезжая на РД, а за ней по пятам и Джон. – Благодарю за содействие, 109-ый, доклад о выключении на стоянке. – Выключение на стоянке доложим, 109-ый, 121-ый. Их у ангаров встретили механики, и как оказалось, не только они. Едва немка и ее товарищ выключили двигатели и вылезли, на них буквально обрушился шквал криков и воплей – прибежали люди и приветствовали их, словно война уже кончилась, хотя немка прекрасно сознавала, что осталась еще Япония, и война для США еще не кончена. Ее буквально завалили цветами, флажками, какими-то бумажками, но она плавно вывернулась и скрылась от толпы, скрывшись в ангаре, и выйдя за его пределами. Пока Джон наслаждался вниманием, она спокойно курила, сидя в закутке между ангарами. Туда же к ней подошел старший механик с формой на планшете: – Мисс Крюгер, прошу, документ на заполнение. – Угу, – устало протянула немка, приняв бумагу и ручку и начав заполнять бумаги. Механик сидел рядом, сверля ее взглядом, пока она спокойно вписывала в графы нужную информацию: серийный номер машины, дату, когда она стала пилотом этого самолета, сколько было вылетов, боевые задачи, описание внешнее, характеристики, какие были происшествия и так далее. Ее немного смущал взгляд техника. Мужчина буквально прожигал ее взглядом, а потом и вовсе выдал, не гнушаясь ее: – Дожили. Крауты в Америке. Не хватало еще только чтобы негры у нас тут шастали. Эстель подняла взгляд на механика. Мужик, нахмурившись, глянул в ответ и оторопел – взгляд у летчицы был просто ледяным. Жемчужинка отложила планшет, и резким рывком съездила ему локтем в нос. Пока мужик, корчась, держался за разбитый нос, она прорычала: – Ты был бы прекрасным нацистом. Но, увы, не в той стране родился. И, забрав планшет с документом, ушла, гордо распрямив плечи. Ей нечего стыдиться. И уж точно ей не смеет такое говорить в лицо тыловая крыса, которая нос на войну не совала. Сдав форму, она оповестила в регистраторе аэропорта парней о том, что механик получил от нее в лицо. На ошарашенный вопрос «за что?», она пересказала его слова. Парни, конечно, рассыпались в извинениях, но Эстель только махнула рукой. Не ей ведь терпеть его. Оставались мелочи. Девушка вернулась к своему самолету, чтобы освободить его от лишнего. Она забрала из своего подвесного багажника вещи, и вытащив все лишнее из кабины. Ласково похлопав мессер по боку, она произнесла на немецком, назло этому механику: – Прощай дружище, ты славно поработал со мной. И пошагала к выходу с аэропорта, забросив сумку за плечи, а пакет с остатками еды и фляги, держа в руках. На выходе, ей улыбнулся пропускающий, и вот, немка сделала первый шаг на Американскую землю, вне аэропорта. Город был невероятно шумным и большим, даже Берлин скромно бы жался в уголок, по сравнению с Нью-Йорком. Девушка даже растерялась – а куда идти? Она знала, что ей нужно в Манхеттен, в центральное бюро военных сил, но как туда добраться, Эстель не имела вообще ни малейшего понятия. И спрашивать прохожих тоже было неловко, поэтому, немного потоптавшись на месте, она пошла к ближайшей автобусной остановке, чтобы посмотреть хоть на карту проезда. Пока она стояла на остановке, то на нее воззрились две пары детских глаз, которых привлекла форма летчика. Жемчужинка услышала переговоры мальчишек за спиной, пока вела пальцем по веткам проезда: – Вот вырасту и тоже пойду в летчики! Стану как папа! – Как папа не станешь, – парировал второй, слегка толкнув брата. – Папа воевал, а мы, если станем летчиками, не будем воевать, и медалей не получим. – А ну хватит! Эрл, Джордж, что вы заладили! Война это плохо! Это уже была их мама. Эстель, повернувшись, хмыкнула. И сняла пиджак, закатывая рукав на левой руке, показывая мальчишкам размашистый белый шрам на руке: – Война, это не подвиг. Это победа над самим собой. Мне повезло, у меня всего три шрама. А есть мои товарищи, которые вернулись без ног. Или без рук. Или те, кто вовсе не вернулся. Война, это не красивые слова, ребята. Это боль, грязь, кровь и смерть. Мальчишки пристыжено опустили головы, а Жемчужинка улыбнулась, надевая пиджак: – Но это не значит, что вы не сможете стать летчиками. Поверьте, уж лучше летать в небе, чем как мы сейчас, ждать автобус. Мама мальчиков лишь со снисходительной улыбкой покачала головой: – Если они и станут летчиками, то все равно будут тянуться за отцом. А вы кстати?... – Оу, мне нужно в Манхэттен, правда, я тут впервые и понятия не имею, как добраться, – смущенно улыбнулась женщине немка, нервно заправляя прядь за ухо. Та всплеснула руками: – Ой, на автобусе вы туда и за полдня не доедете, лучше садитесь на автобус 127А и поезжайте к станции Ньюарк Пенн, а оттуда и доедете на поезде прямиком в центр Манхеттена. Эстель улыбнулась: – Спасибо, вы меня прям выручили! – Ой, ну что вы, – улыбаясь, отмахнулась женщина. – Вы сделали куда больше – вы воевали за нас и наше будущее, а то, что я советую, это такая мелочь… ой, вот и наш автобус, до свидания! – Пока! – крикнули мальчишки, убегая вслед за мамой и уезжая в автобусе, радостно махая ручками. Немка, улыбаясь, помахала им и села ожидать свой автобус. Рядом садились самые разные люди, и старики, и молодые парочки, деловые мужчины в костюмах, и дети. Некоторые пялились на нее, некоторые норовили пожать ей руку или обнять, а вот некоторые молодые парни пытались даже флиртовать. Но Эстель мягко отгоняла от себя ухажеров, намекая, что не свободна. Пока не приехал долгожданный автобус. Пока она ехала, сумку поставила на пол, отправив туда фляги, а еду держала в руках. В автобусе было на удивление мало людей, так что в этот раз обошлось без приставаний. Девушка разглядывала город с нескрываемым восхищением и восторгом – он был такой нетипичный, шумный и оживленный. На станции было куда как больше народу, чем она видела до этого. Сначала, Жемчужинка даже оторопела – такой плотный поток людей тут был. Но немного согнав первое смущение, она пошагала к путям, надеясь, что по пути, все же, найдет нужные указатели. И так и получилось – на станции в проходе стоял указательный билборд с расписанием и нумерацией поездов. Отправившись к билборду, немка заметила краем глаза, что на станции сидит бездомный и играет на гитаре. У его ног была картонка с надписью, что ему нечего есть. Жемчужинка сглотнула – и тут тоже голод есть, как и у нее на родине. У нее в руках все еще был пакет с едой, а она сама решила, что доброе дело не наказуемо – никто не должен быть голодным. Эстель подошла к нему, протягивая пакет. Она-то уж точно не умрет с голоду, а этому дедушке пара консервов, хлеб и сэндвич точно не помешают. Бездомный дедушка сначала посмотрел на нее с недоумением. Но, все-таки, прекратив играть, протянул руку в перчатке без пальцев и взял довольно увесистую сумку в руки. Дедуля недоуменно открыл пакет, заглядывая, и увидел что там просто манна небесная для него. Его лицо тут же расцвело в улыбке: – Ой, дочка, дай Бог тебе здоровья! – Не за что, – сконфуженно улыбнулась немка. Дедушка, пока немка ждала свой поезд до Манхеттена, рассказал ей, как собственно оказался на улице. Душераздирающая история растрогала ее – он был рабочим на заводе, однако, попал под сокращение, и потерял в конечном итоге работу. А потом уже и дом, его просто отобрали за долги. И теперь вот, старик вынужден побираться на улицах, делая единственную доступную ему вещь – играя на гитаре. Когда подъехал поезд, Эстель вручила ему 10 долларов, чтобы уж точно успокоить себя, что ближайшие пару дней, у дедушки были деньги на простую еду. Когда поезд тронулся, Жемчужинка вновь уставилась в окно, разглядывая красоты города. Путь до Манхеттена составил 20 минут, часть из которых, немка все рассматривала, не отрываясь, высотные дома. А вот и заветный центр. Сойдя с поезда, немка окунулась в глубь кипящего делового центра, растворяясь в толпе.