Жемчужинка

Третье июня 1945 го года. Американцы из первой дивизии стоят в парадной форме на причале Гавра во Франции. Пирсон стоял среди рядов парней, слушая речь Дэвиса. Мужчина тихо вздохнул, глядя на тихое море и чистое небо. Он хотел оказаться здесь не один, а чтобы рядом, едва доставая его плеча, стояла его маленькая лисичка. Но увы, ее рядом нет. И путь домой он проделает один. Дэвис как обычно говорил пафосно, вызывая чуть ли не физическую зубную боль у сержанта. Уильям ненавидел подобное. – История взывала, и вы ответили. Вы все разные, но пришли защитить мир и свободу. Я благодарю. И весь мир благодарит вас. И куда бы вы ни отправились, знайте, что отныне и навсегда вы причислены к братству Героев. После того, как их распустили, он отошел в сторону, просто чтобы немного придти в себя. Сержанту раньше казалось, что в будущем, каким бы оно ни было, у него всегда будут планы и задачи. Но сейчас, он словно стоял на разрушенном мосту и смотрел на серые и холодные волны. Не было мыслей, планов, не было ничего. Он даже пытался попросить в штабе выслать его к рубежам Японии, чтобы продолжить сражение, но, увы, ему отказали. Так что сейчас был только один путь – на борт и домой. Туда, где уже никто не ждет. Разве, что пожилые родители. Заметив компанию Дэниелса, он решил попрощаться, перед отплытием. Все же, Рональд отдал ему самое ценное, письмо от его погибшей возлюбленной и вместе с ним кулон, что сейчас покоился у него под формой на груди. Кольцо все так же было при нем, и тоже было в кармане формы. Рэд сейчас вызывал в сержанте смешанные чувства, тепло и в тоже время тревогу. Этот парень словно стал им, или скорее идеальной смесью его и Тёрнера. Он показал решительность, храбрость, он был упрям как сам Пирсон, но добр как Джозеф. Уильям, глядя на него, словно смотрел на себя, три года назад. Стайлз отсалютовал ему, и он вернул ему жест, слыша, как проходящий мимо рядовой произнес: – Сержант. Глядя на Дэниелса, Уильям развел руками, упирая их в бока. Он не знал, что сказать ему, но Рэд начал первый: – Домой, сержант? – Да я дома, – ответил Пирсон, стараясь не солгать. Но это было чистейшей ложью. Дома у него теперь совершенно не было. Был дом, где он родился, был приписанный ему дом в Иниде, но понятие Дома для него исчезло. Сейчас он старался не думать о том, что скоро отправится в ненавистный и пустой домик на окраине городка Инид, куда хотел приехать далеко не один. Дэниелс заметил его взгляд. Он стал проницательнее благодаря Жемчужинке, но виду не подал. А Сержант все же решил спросить его: – Ну а ты? Вновь на службу? – Слишком давно я не был в Техасе, – улыбнувшись, ответил ему Рональд, переступив с ноги на ногу. Пирсон ему завидовал – паренек вернется к жене и ребенку, в место, где его ждут. Но зависть была доброй, от нее немного щемило сердце. Рональд, заметив его взгляд, в котором появилось с Ремагена немного эмоций, произнес: – Временами жизнь преподносит нам чудеса, сержант. Я верю, что сейчас мы не прощаемся, а встреча принесет не горе, – Эту фразу он услышал как то от Эстель, когда она уезжала в госпиталь. – И то верно. Ну что же, береги себя парень, – хмыкнул Пирсон, протягивая пареньку бумагу со своим адресом, чтобы обменяться хотя бы открытками на Рождество. – Есть сэр, – Дэниелс был немного удивлен, но бумагу принял. А потом решил немного «приободрить» Уильяма. – Когда сын спросит, что я делал посреди этой войны, я отвечу, что сражался. Бок о бок с Первым и Бешенным Пирсоном. Уильям фыркнул, слегка закатывая глаза, и слабо улыбнувшись, но вернув взгляд на Дэниелса. Уходя, он вернул фразу, которую Рэд ему как-то сказал: – Бешеный – это еще мягко. Путь предстоял не близкий, но Уильям провел все часы на борту, словно в тумане. Он не хотел есть или пить, не хотел разговаривать. Он просто сидел сутками либо на верхней палубе, либо у себя. Среди своих вещей он нашел то, от чего защемило болью многострадальное сердце – карманная книжица. Та самая, первая, которую читала его лисичка, сидя в его куртке. Он помнил тот вечер, когда пришел к палатке и увидел, как она сидит только в его куртке. Ее ножки, с еще более бледной кожей, чем руки или лицо, скрывались в траве, они были словно слеплены из некого материала, словно мраморные. Она вся была такой хрупкой, такой нежной, ее образ дополняло солнце, которое подсвечивало со спины ее светлые волосы. Его ангелок, который смущенно краснея, отводила взгляд. Уильям корил себя за привязанность, корил за то, что не сделал множество вещей, а еще больше за то, что не сказал. Иногда, в его голове, истекая ядом от боли и отчаяния билась мысль: «Лучше бы я ее пристрелил. Надо было ее убить, и тогда, я бы не знал этой боли. Но это не ее вина, в моей слабости». Однако сердце и разум боролись, и Уильям переживал этот диалог с самим собой, словно запертый в своем же теле наблюдатель. Сердце твердило, что без нее, его жизнь была бы еще более пустой и бессмысленной. Разум же, убеждал в том, что это вина и слабость. Не пристрелил в начале, не уберег в конце. Иногда, Пирсону казалось, что он сходит с ума. И забыться позволял только алкоголь. Так он и плыл домой, не подозревая, что скоро, его жизнь наградит за всю ту боль, что он пережил. *** Шел дождь, барабаня по крыше автобуса. Сержант ехал из порта в Нью-Йорке домой, в штат Оклахому. По приезду в Манхеттен, он написал короткое письмо родителям, и, отправив, купил билет на рейсовый автобус домой. Наградные он тоже получил в штабе, там же сдал форму и оружие, и уже оттуда уехал. Он не хотел задерживаться, просто хотел побыстрее приехать, рухнуть и забыться. Сержант сидел по соседству с каким-то парнем. Его сосед пытался дважды заговорить с суровым военным, но Пирсон игнорировал его, глядя как капли стекают по стеклу. Ему не было совестно, он вообще перестал что-либо чувствовать. Все, что занимало разум мужчины – жетон в руке. Он посмотрел на него и вздохнув перевернул. Это был не его, а Жемчужинки. Лисёнок так же выцарапала дату своего рождения на задней части, как и он. Вздохнув, он пробежался по дате глазами: «06.27.1921». Скоро у его Лисёнка день рождения. Она не дожила всего ничего до своего 24летия. Положив жетон в нагрудный карман, он глубоко вздохнул. Потерял людей. Потерял близкого друга. Потерял возлюбленную. Может его так жизнь наказывает за что-то? Возможно за ложь, может за вероломство. Уильям просто смотрел в окно с каменным выражением лица. Он хотел побыстрее доехать домой, чтобы, наконец, сесть и оградить себя от внешнего мира. Чтобы забыться и не высовывать нос, хотя бы, пока не пройдет боль. Когда он, наконец, приехал в родной город, то решил, что пойдет пешком. Уильям вообще чувствовал странную тоску, когда очутился тут. Это не была ностальгия, или опустошение, нет, просто грусть. Зайдя в ближайший маркет, он купил себе виски, несколько бутылок. Хотя подумав набрал с десяток литровых, и оплатив, вышел не оглядываясь. Ему было плевать, что о нем подумают. Главное было поскорее придти домой, рухнуть и забыться. И последующие дни, он просто выходил за новыми порциями алкоголя, возвращался и предавался забвению. Так было ровно до 17-го Июня.