Жемчужинка

Через день, после спокойного отдыха на ферме Дэниелсов, немка собиралась в последний путь. Сегодня, Эстель предпочла надеть второе платье, золотое, как одуванчик, подсолнух или подсолнечник. Собственно Рональд и нарезал для нее подсолнечников. Немка просто обожала эти цветы. Они были небольшими, и Хейзел решила сделать из них венок, а еще заплела ей в красивую французскую косу, вплетая в нее желтые цветочки с черной сердцевиной. Миссис Дэниелс пояснила подруге, что это цветы Рудбекия трилоба, и что их называют желтыми ромашками. Когда девушка вышла вместе с подругой, все трое парней опешили – цветочные девушки, словно сошедшие с иллюстраций. Рональд хмыкнул, глядя на подругу и супругу: – Смотрю наши дамы сегодня прямо таки все в цвету. Хейзел улыбнулась, когда ее муж с нежностью ее обнял. Эстель так же не осталась в стороне и умудрилась сама подобрать идеальный образ для подруги. Все же навыки художника не пропьешь. Она тоже сделала для подруги венок, и они сейчас выглядели как летние сестры, в цветах и своих летних платьях. Ребята вызвались сопроводить Жемчужинку до автобусной станции, а супруга Рональда тепло попрощалась с новой подругой. Девушки решили обмениваться письмами, и никогда не теряться. Хотя Эстель и сама была бы не прочь поддерживать отношения с семьей Рэда. Да и Дрю с Фрэнком были не против переписываться, в конце концов, их дружба прошла испытание даже смертью, пусть и мнимой. Девушки расставались уже подругами, а парни посигналили, намекая на время. Они приехали на автовокзал за 10 минут до отправки автобуса в Инид. Эстель улыбнулась парням, которые помогли погрузить ее сумку, и у них оставалась пара минут, чтобы поговорить. – Ну что же, пиши, не теряйся, – улыбнулся ей Айелло. – Конечно, буду писать, так просто вы от меня не отделаетесь, мальчишки, – хмыкнула лукаво Жемчужинка, крепко обнимая друзей. – Что будешь делать, как найдешь Пирсона? – спросил Рэд, переступая с ноги на ногу, держа руки в карманах штанов. – Для начала придется убедить его, в том кто я. В конце концов, он не так легко поверит, – вздохнула немка, поправляя волосы и венок. – Думаю, все будет хорошо, – улыбнулся Стайлз. – Я положил тебе фотографии, копии всех, что сделал во время войны. – О, это так здорово, спасибо! – обняв друга, Эстель широко улыбнулась. – Хоть увижу то, что было до меня. – Оп, время-время, – поторопил Фрэнк подругу, заметив, что пассажиры садятся в автобус. – Все, давай, напиши потом! – Обязательно! – крикнула немка, забегая в автобус. Ребята еще долго махали ей, пока она сидела на своем месте, улыбаясь и махая им в ответ. А едва автобус уехал достаточно далеко, ребята поехали обратно. Айелло и Дрю решили погостить с недельку у Рэда, а последний был и не против – друзья все же. Да и потом к вечеру приехал еще и Цуссман. Он все еще был болезненно худощав, но уже выглядел в разы лучше, чем когда его нашли. Парень не без радости узнал о том, что подруга выжила, и сам тоже теперь ждал известий от нее. Чтобы знать, куда писать, и куда ехать, чтобы увидеться. В дороге, Жемчужинка нервно крутила в руках бумажку с адресом. У нее появилась идея, как подвести Пирсона к встрече, как ему мягко намекнуть на то, что это она. Главное было купить клубок. От своей бабушки она в детстве слышала про «Красную нить Жизни». Рядом с ней в этот раз ехала миловидная бабуся, что вязала спицами носочек. Жемчужинка даже отвлеклась от нервного перебирания подола, наблюдая, как ловко эта пожилая женщина вяжет, делая все так естественно и невесомо, словно это не так уж и трудно. Заметив, как ее спутница заворожено смотрит на ее работу, бабуля улыбнулась: – Не хочешь попробовать сама, дочка? Эстель смущенно улыбнулась: – Что вы… Я совсем не умею вязать… – Ой, тоже мне проблема, давай научу, – улыбнулась ей бабуля, поправляя очки на носу. – Вот, держи. Она дала немке в руки спицы, и достала из своей корзинки клубок нежных кремовых ниток. Она мягко показала, как начать, и контролировала движения девушки своими теплыми руками. Жемчужинка даже немного высунула язычок, пока пыталась связать хотя бы первый ряд. Бабушка улыбнулась, сидя рядышком: – Вот так, не спеши. – А как вас зовут? – Ольфина, дочка, а тебя? – Эстель, – сконфуженно улыбнулась немка. – О, звездочка значит, – улыбалась бабушка, придерживая руки Жемчужинки, пока та пыталась вывести ряд. – Мама говорила, что я родилась в восход летней звезды, – усмехнулась немка, чувствуя легкое дрожание рук собеседницы. – Мамы всегда любят и считают своих детей лучшими, – улыбнулась Ольфина, помогая девушке вязать. – А к кому едешь, доченька? – Оу, к одному славному человеку, – покраснела, смущенно улыбаясь немка. – Он мне должен танец. Пожилая женщина рассмеялась, и дальше они разговаривали о юности бабушки, о том, как ее приглашали молодые люди на танцы, как она встретила мужа. Юность Ольфины выпала на конец 19го века, и первое свидание было аж в далеком 1895-м году. Тогда же она познакомилась с будущим мужем, Джереми. Бабуля с теплотой вспоминала, как он неловко предложил ей руку и сердце, будучи весь в грязи, от того, что искал подходящий цветок и упал в канаву. Ольфина тогда так растрогалась, ведь это было ранней весной, и он нарочно искал ее любимые подснежники. Их первенец родился годом позже, и вырос ответственным добрым молодым человеком. Но он погиб в первой Мировой Войне на реке Сомма. Были, конечно, и еще дети, всего их было семеро, но ведь это не вернет горячо любимого первенца. Бабуля улыбнулась, говоря, что рада окончанию войны. Ведь уже дети ее попутчицы и ее внуки не увидят ужасов военного времени. Эстель согласно кивнула, продолжая осторожно затягивать петельки в связанные между собой «косички». Она не погнушалась рассказать и о себе. Что родилась и выросла в Германии, но рейх так и не смог вырастить из нее послушного, с точки зрения нацизма, гражданина. Она не стала ни примерной женой, и не оправдала жестоких ожиданий на фронте. Она была слишком мягкой, слишком много было в ней сочувствия и доброты. Поэтому ее решили вычеркнуть из рядов образцовых немецких солдат. Девушка, краснея, рассказала о спасении ее американским сержантом, о развитии ее отношений с взводом, о ранениях, взлетах и падениях, обо всем. Ольфина лишь сочувственно подбадривала немку, говоря, что не важно, откуда ты родом. Человеком быть никто не сможет запретить. Она ехала и училась вязать, так и путь был короче, и веселее. У нее даже получилось связать небольшую часть для шарфика. Ольфина улыбнулась, глядя на нее, и произнесла: – Вот видишь, немного практики, и все получится! – Надеюсь, может, я как-нибудь свяжу настоящий шарфик, – рассмеялась немка, отдавая бабушке спицы и неготовое изделие. Пожилая женщина, смеясь, потрепала ее по щеке. И остаток пути, они просто разговаривали, делясь друг с другом простыми человеческими эмоциями. Жемчужинка словно и не жила до этого. В Германии ей люди казались холодными и замкнутыми, в них не было и сотой части той доброты, что была в разношерстном населении Америки. Немцы всегда были чопорными и себялюбивыми, помогать ближнему для них, являлось, чуть ли не вселенским одолжением. А здесь, с Эстель мог заговорить любой человек, здесь ей помогали даже те, кто встретился с ней впервые. Открытые и добрые люди, и может именно поэтому они и выиграли. Сплоченность и доброта всегда одерживают вверх, не только в сказках. Но вот, наконец, и городок Инид. Так как автобус ехал дальше, она вышла, а водитель помог ей вытащить сумку. Попрощавшись, немка перехватила сумку поудобнее и решила пойти в почтовое бюро, так как там точно могли бы сказать, куда ей идти, ведь на руках была только бумага с адресом. Эстель шла от станции, оглядывая скромный город, его людей и улицы. Цель была понятной и четкой – найти почту. Там точно знают адресатов. Когда она вошла в почтовое отделение, и ее тут же окружил запах бумаги и чернил. Работники чуть улыбнулись, видя вошедшую девушку: – Здравствуйте мисс! – Здравствуйте, вы бы не могли мне немного помочь? – улыбнулась немка, доставая из кармашка платья бумажку. – Да, конечно, разумеется, – улыбнулась ей служащая почтового отделения. – У меня есть тут адрес, и мне нужно туда доехать, но я впервые в этом городе. Женщина негритянка, взяв бумажку из рук Жемчужинки, пробежалась глазами по адресу. Она чуть усмехнулась: – Оу, так вам, моя хорошая, ехать в другой конец города. Ой, и да, может, раз уж вам туда, отнесете парочку писем? Хозяин, по-моему, вообще не проверяет ящик. Эстель удивленно вскинула брови: – Как это, не проверяет письма? – Ну, вот так, столько уже уведомлений о письмах ему принесли, а мистер Пирсон ни одно не забрал. Сидит там, как крот в норе. Жемчужинка вздохнула, принимая письма: – Хорошо, принесу. – А вы ему кто, если не секрет? – осведомился мужчина, который складывал по полкам письма и бандероли. – Друг, служили и воевали вместе, – усмехнулась немка. – О, вы с фронта! – взгляды ребят за прилавком наполнились почтением и уважением. Эстель скромно улыбнулась, когда ей пожали руку мужчины. И восхищенно оглядели женщины. Такое внимание ей было все равно в диковинку, хотя она уже пару дней в штатах, и уже является гражданкой. Все равно это смущало. Ведь это был ее долг. Долг перед приютившим ее взводом, перед ее друзьями, перед теми, кто был так добр, что принял краута. Она смущенно улыбнулась и попрощавшись вышла. Так, теперь бы решить, как проехать. Она взглянула на письма, отмечая, что одно из штата Юта. Вглядевшись в имя адресата, Жемчужинка чуть улыбнулась – миссис Элизабет Пирсон. Наверное, мама Уильяма. Одно было от штаба, и последнее от Дэвиса. Нахмурившись, девушка вскрыла его, и, прочитав, фыркнула: – А ну да, теперь, когда бедняга уже пару месяцев как думает, что я мертва, он решил написать. Урод. Фыркнув, она сложила письма в кармашек платья и пошла на остановку. Ей нужно было ехать на юг города. Эстель, изучив карту и спросив о том, какой автобус идет к Юг-Оквуд роуд, получила веселый ответ. Максимум, автобусы ходят к шоссе 81. А оттуда только на попутках. Вздохнув, Эстель отошла подальше и закурила – ее автобус приедет только через 10 минут, а потому, она может немного перекурить с дороги. Было уже полвторого после полудня, а девушка рассчитывала приехать ну хотя бы часам к четырем. Как тогда, в Арденнский лес. Из мыслей ее вырвал характерный легкий скрип прибывшего автобуса. 47А, вроде бы тот, что ей нужен. Жемчужинка подошла и обратилась к водителю: – Прошу прощения, сэр, этот автобус едет до 81-го шоссе? – Да мисс, там конечная. – Прекрасно, – произнесла немка, перехватив сумку и заходя в автобус, на ходу отдавая 40 центов за проезд. Чтобы в этот раз не нарываться на неприятных попутчиков, Эстель села в самой задней части автобуса, у окна. Жемчужинка с улыбкой глянула на клубочек красных ниток, что ей подарила миссис Ольфина, когда она заикнулась о красной нити жизни. Бабуля решительно достала из корзинки этот клубок и протянула ей, говоря, что ради ее причуды не жалко и клубочка. Пока в автобус набирались пассажиры, немка достала это короткое письмо от Дэвиса, читая: «Сержанту Уильяму Пирсону от полковника первой дивизии США, Дэвиса. В связи с завершением компании в Европе, я поздравляю вас, сержант Уильям Пирсон. Мы выполнили ваше прошение, но не в той мере, что вы хотели. Вернее обстоятельства изменили наш курс, и у меня для вас есть прекрасная новость. С радостью сообщаю вам, что ваша подруга и соратница, мисс Эстель Крюгер выжила. Она получила травму, вызвавшую летаргический сон, но ее вовремя обнаружила 12-я пехотная группа. После, она проходила лечение в Дикирхинском госпитале, а оттуда уже приехала в мое расположение. Я получил прошение о переводе ее в службу летчиков, и последние месяцы, с 28-го февраля 1945 года, по 17 апреля того же года служила в рядах ВВС США. Мисс Крюгер выполнила все боевые задачи в рядах ВВС и оставила за собой звание сержанта, на этот раз военно-воздушных сил. Так же, она не получила ни единого ранения в ходе службы. И еще, ваша подруга так же участвовала в штурме последнего моста в Ремагене. Она честно завершила компанию в Европе и направлена на нашу родину. Она отбыла в США 5-го июня и недавно пришли бумаги об ее новообретенном гражданстве. Мисс Крюгер теперь полноценный гражданин Америки и числится как сержант запаса, в младшем офицерском составе. Ожидайте прибытия вашей подруги со дня на день. С уважением, Полковник Роджер Дэвис» Девушка фыркнула раздраженно – а что раньше мешало послать это письмо? Даже если вычеркнуть последнее, Пирсону было бы уже легче. А не как сейчас, когда он и с ном ни духом. Жемчужинка сложила письмо обратно и глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Злость клокотала в ней не хуже разъяренного ястреба. Но автобус тронулся, и девушка хмыкнула, глядя на проплывающие мимо домики. Ничего, скоро Уильям огребется за свое пьянство, в котором девушка не сомневалась ни минуты. Пока автобус не спеша ехал, Эстель разглядывала городок. Он был гораздо скромнее Нью-Йорка, Вашингтона и других, что она видела, пока ехала с друзьями в Лонгвью. Тут были плюс минус однотипные одноэтажные домики, и более высокие здания были лишь в центре. К счастью, в этот раз, к Жемчужинке никто посторонний не подсел, и она решила перечитать письма Уильяма Рою. Достав папку, и перебрав свои бумажки, она заметила, что Кинг явно подсунул ей лишнее – все конверты Уильяма были рыжими из плотной бумаги, а тут лежало письмо в белом конверте. Удивленно достав его, немка заметила адрес и то, что это все-таки письма от Пирсона Рою: «04.10.1945. Привет Рой, получил два твоих последних письма, но не читал. Не могу. Не могу я сейчас ничего читать, в голове просто ураган. С одной стороны, война окончилась, мы нашли Цуссмана, зачистили лагеря и собираем вещи. Мы поедем в порт Гавра, оттуда домой. С другой, я возвращаюсь один. Без нее… Слышал вы еще остаетесь, до 17го. Жаль, конечно, что не увидимся, но чтож делать, у вас еще есть работа. Видел ваших ребят во время взятие моста, и заметил странный самолет – трофейный истребитель краутов. Сердце тогда екнуло, еще и рисунок на борту в виде ракушки с жемчужиной. Молодец, конечно, что увековечил ее память, но для меня это словно ножом по сердцу. Я хотел бы верить, что это она, что это ее самолет. Но нет. Это не мой Лисёнок. Я отправил письмо Дэвису, запрос на захоронение ее тела и теперь буду ждать его письмо, чтобы потом навестить ее могилу. Он наверняка еще в конце января его получил. Надеюсь, они похоронили ее достойно. Что же, пора прощаться. Я еду домой, хотя я и подавал прошение на перевод. Мне отказали, заявили, что я психически не годен. До встречи, Кинг. Напиши, как прибудешь домой. Уильям Пирсон.» Немка вздохнула, но заметила, что на задней части письма тоже что-то есть. И что смешно, это был почерк Роя: «04.20.1945. Пирсон ты ИДИОТ! Если бы ты прочел те два письма, которые я тебе еще в марте посылал, ты бы знал, что твоя Жемчужинка жива! Кретин! Если бы ты прочел, то узнал бы, что она выжила! Два письма тебе отправил, предупреждал! Я отдаю это письмо Эстель и пусть она тебе им в морду тычет, и только попробуй потом не поверить! Рой Кинг.» Девушка улыбнулась, шепотом произнося: – Не бойся Рой, у меня есть то, что его убедит… Сложив стопку писем, она перебрала бумаги. Тут были заключения из Дикирха, где она лежала весь январь и часть февраля. Тут были результаты обследований, заключения, дата поступления, дата начала реабилитации и перевод в общую палату. Тут была и выписка. Потом шли документы об ее службе и копии ее рапортов. Жемчужинка усмехнулась, достав свое удостоверение летчика. Его отдали ей еще в штабе, уверяя, что теперь это «клеймо» на всю жизнь. Но девушка бы назвала это не клеймом, скорее благословлением. Если уж эти бумаги не убедят Уильяма, был последний путь. Ведь он говорил, что от ее поцелуев сводит внутренности, бабочки в животе порхают, иначе говоря. – Вот и проверим, – тихо хмыкнула Эстель, глядя на фото сержанта в медальоне. Автобус подъехал к конечной остановке и завернул к автобусной стоянке. Тут были и другие автобусы, с другой нумерацией. Эстель, прошлась, но, ни один не ехал в нужном ей направлении. Водители скромно пожимали плечами, говоря, что лучше девушке поймать попутку. Вздохнув, Жемчужинка поблагодарила водителей и пошла в магазин через дорогу. Если Пирсон пьет, то практически не ест, скорее всего. Немка знала своего сержанта как облупленного. И скорее всего дома у него продуктов нет. Эстель было страшно представить, в каком он состоянии. Она ходила по рядам, и взяла с десяток яиц, ведерко для них, молоко, хлеба, немного овощей и фруктов. А на выходе, заметила сельского дедушку, который продавал ягоды. Это был самый что ни на есть стереотипный американский фермер – джинсовые штаны-комбинезон, клетчатая рубаха, остроконечные сапоги, а на голове широкополая соломенная шляпа. Руки, которые явно всю жизнь только работали с узловатыми пальцами. А еще у него была густая седая борода и искристые голубые глаза, вокруг которых были глубокие морщины. Он чуть улыбнулся немке, произнося с ярко выраженным деревенским акцентом и характерным говором: – Эй, красавица, подходи, разбирай ягодки, все свое, с грядочки! Немного помявшись, девушка все же подошла к дедушке, разглядывая его товар. Это были и правда разные ягоды – крупная селекционная клубника, вишня желтая, вишня красная, голубика, ежевика, черника и лесная земляника. Все ягоды стоили не так уж и дорого – от доллара до пяти. Но девушке так понравился запах спелых и видимо тепличных ягод, что она купила по плошке каждой. Тем более что это очень порадовало дедулю: – Ай молодец дочка! Кушай, все свое, домашнее! Ой, красавица, сама личиком как ягодка, фигуркой – лоза. Кушай доченька, на доброе здоровье! Жемчужинка смущенно улыбнулась, краснея, а дедок, собрав все в небольшую корзинку, поинтересовался: – А куда едешь, красавица? – Да вот, на Юг-Оквуд, правда, вот, не знаю, как туда ехать, на чем… – Ой, ну тож мне проблема, эй Фил! К дедушке подошел другой мужчина и слегка дернул в приветственном жесте козырек ковбойской шляпы: – Что такое Джо? – Отвези девочку, куда говоришь, дочка? – Юг-Оквуд Роуд, 1411, – прочитала с письма немка. – О, отсюда по-прямой, – почесал в затылке Фил, сдвигая на нос шляпу. – Поехали красотка, домчу как на мустанге! Девушка смущенно улыбнулась, глядя на обоих пожилых мужчин: – Вы так добры, спасибо вам! – Ой, что ты, – махнул рукой дедушка Джо. – Тут все привыкли друг другу помогать, дочка. Тем более что ехать то, тьфу, через три поля. – Да, поехали, вон мой форд, – махнул в сторону грузовика Фил. Немка поправила сумку, и, попрощавшись с добрым дедушкой, пошла за его другом. Он вежливо помог ей с сумкой и ношей продуктов. Пока они ехали, Фил усмехнулся, глядя на попутчицу: – Соседи мы выходит! У меня правда по тому адресу проживает вояка. Вернулся с фронта и бухает без просыху. Чудак, найди себе девку, чего бухать то? – Он начал пить после смерти Джозефа, – вздохнула немка, привлекая пристальное внимание водителя. – Когда лейтенанта убили в Хюртгене, а меня ранили, он начал очень много пить… – Оу, так вы?... – Служили и воевали вместе. Я еду к нему, чтобы отрезвить немного. В конце концов, Уильям мне не последний человек… Девушка, покраснев, сжала медальон на шее. Фил усмехнулся: – Ну, с такой красоткой ему явно будет не до питья! Жемчужинка усмехнулась, глядя на дорогу и поля, что проплывали за окном: – Я надеюсь лишь, что он меня узнает. Он ведь думает, что я умерла. – Это как это? – удивленно поднял брови Фил, выглядывая впереди что-то. – Я получила травму на фронте, от чего меня выключило на три дня. Летаргия. Но он подумал, что я погибла. Но как я и говорила Пирсону, я живучая. Я прошла до конца, и не сдамся. Не для того я прошла такой путь. – Молодец, девка, не побоялась с фрицами сражаться! – одобрительно кивнул фермер, начиная ускоряться на шоссе. – А я от вас через три дома живу, так что если обидит, обращайся! – Скорее это я его обижу, – усмехнулась Эстель, отпуская, наконец, из руки медальон. – Я ему устрою выволочку за пьянство. Один раз уже получил по морде, еще раз получит. Веселясь, фермер произнес, глядя на поля по левую руку: – А у нас тут вон что есть! Девушка глянула в окно и ахнула: – Ого, да тут аэродром! – Ага, аэропорт ВВС Ванс, – отозвался Фил. – интересно, какого это, летать? – Просто чудесно, – на выдохе произнесла Эстель. – В небе, словно все перестает иметь смысл, есть только самолет и ты… – Так ты пилот, красотка? – усмехнулся ее попутчик. – Да, пилот со стажем уже в 5 лет, – смущаясь, улыбнулась Жемчужинка. Фил присвистнул, глядя все еще на аэродром и сверкающие фюзеляжи самолетов: – Здорово. Эй, может и ты к ним пойдешь? – Ну, я думала скорее уйти в гражданскую или фермерскую авиацию… – Вот это дело! – радостно воскликнул, хлопнув немку по плечу фермер. – Будешь поля опылять! Или поливать! Здоров будет! Через 20 минут, Фермер остановил пикам и хмыкнул, глядя на двухэтажный домик: – Ну что, красотка, приехали. Юг-Оквуд Роуд, 1411. – Вы уверены?... Тихо спросила Эстель, глядя на дом и его пыльные стекла. Этот дом создавал ощущение заброшенности – трава перед домом заросла сорняками, крыльцо завалено палой листвой, стекла мутные и пыльные. Было чувство, что тут никто не живет. Но Фил горячо закивал: – Да, да, точно как в аптеке, вон, даже на почтовом ящике написано 1411. – Ладно, глянем. Спасибо вам, мистер Филмор. – Да не за что, красотка, приходи если что! Подмигнув ей, пожилой мужчина развернулся и взвизгнув тормозами, уехал. Видимо обратно к дедушке Джо. Вздохнув, Жемчужинка поправила сумку и пошагала к дому. На ящике и правда было имя – «Ульям Пирсон. 1411, Юг-Оквуд». Но все равно было странно видеть дом сержанта в таком состоянии. Будто бы он и правда им не занимался с самого приезда. Половицы веранды скрипнули под каблучками немки. Она глубоко вздохнула и постучалась. Ответа не последовало, поэтому она решила постучать еще раз, и где-то со второго удара о дерево, дверь с тихим щелчком открылась. Эстель неуверенно шагнула внутрь и тихо позвала: – Уильям… Но в доме было очень тихо. На мебели были простыни и многодневная пыль. Девушка шла по дому, суя нос в каждую комнату. Это было и поиском, и любопытством и одновременно военной привычкой, от которой на гражданке не было, конечно, никакого толку. Но это было уже в подкорке – осмотреть каждую комнату в здании, вдруг враг? На первом этаже было всего четыре комнаты – две гостевые спальные, гостиная, столовая и, если считать за комнаты, кухня с раздельным сан. узлом. Ни в одной комнате не было прибрано, везде лежала пыль, а мебель была укрыта покрывалами. Явно Пирсон не заморачивался, когда приехал. Девушка осторожно вошла в первую спальную и огляделась – кровть не трогали, как и шкафы, стол был просто в сантиметровом слое пыли. На подоконнике стояли сохлые цветы, и был виден задний двор, который тоже переживал не лучшие свои времена. Девушка вздохнула, и пошла в комнату напротив. Тут была примерно такая же картина – тишина, пыль и закрытая мебель. Тут тоже явно никого не было, или, сюда просто не заходили. Потом на очереди была гостиная и столовая. Девушка оглядывала камин в гостиной, и заметила на нем фотографии. Из одной, с самой чистой рамки, на нее смотрела она сама. Это было фото еще до операции с УСО, тут она едва-едва стала своей для взвода. Фото сделал Стайлз за два дня до отбытия, и немка слегка улыбнулась – Раз это фото здесь, то Пирсон ее не забыл. Дальше были и другие комнаты, но они мало чем отличались от предыдущих. Разве что в гостиной была куча алкоголя, либо выпитых пустых бутылок, либо еще не начатых. Жемчужинка нахмурилась, и убрала все в не начатое в шкаф, что стоял у стены, а пустые бутылки собрала, чтобы потом выкинуть. Ох и устроит она сержанту! Но больше ничего интересного не было, так что оставалась только последняя комната первого этажа. Более или менее была обжита только кухня – были видны остатки трапез в виде немытой горы посуды и пустых банок из-под консервов. Девушка глухо фыркнула, отправляя в ведро заплесневевшую половину хлеба, а потом собрала и отправила туда банки. Она проверила воду, но все было в рабочем состоянии. Вздохнув, она поставила корзинку с ягодами на стол, и наскоро вымыла посуду, обтерев и расставив на сушилке. Ягоды отправила в чистое глубокое блюдо, а после осмотра, остальные продукты в холодильник. Он тоже исправно работал, правда, был настолько пуст, что там мышь повесилась. Но, не смотря на это мнимое ощущение присутствия, комнаты были пусты и тихи. Немка, осмотрев первый этаж еще раз, после помывки посуды и раскладки еды, подошла к лестнице на второй и тихонько поднялась. Сумку она оставила еще в прихожей, все-таки закрыв дверь на щеколду. На втором этаже тоже было пыльно и тихо. Тут была еще одна комната, что-то вроде гостиной. Тут так же царила жуткая пылища, ее даже было видно на свету из окон. Девушка фыркнула и пару раз звонко чихнула, сунув нос в другие комнаты. Девушка вдохнула, стоя перед последней дверью. Если и там будет пусто, придется уже думать, что делать и куда дальше. Усмирив сбившееся дыхание и скачущее сердце, Эстель слегка толкнула дверь, и она бесшумно распахнулась. Здесь уже было получше – была расстелена кровать, сняты и брошены скомканные полотна с мебели, и на полу стояло просто огромное количество бутылок из-под виски. Девушка еще раз тихонько позвала: – Уильям… Но ответа также не было, как и в прошлый раз. Обойдя кресло, Жемчужинка выдохнула, прикрыв глаза – Пирсон сидел в кресле и крепко спал после принятого на грудь. Лицо сержанта, как и он сам почти не изменилось, разве что он немного осунулся. Девушка понимала, что сейчас его будить нет смысла. Если сержант крепко напился, то не проснется, как не зови и не тормоши его. Так что, побродив, она решила немного прибрать, пока мужчина спит. Эстель собрала бутылки и убрала не выпитые, а потом все вынесла на мусорку перед домом. Потом вернулась, и, взяв тряпки, швабру и метлу пошла по комнатам. Дело спорилось, и немка напевала в полголоса, слегка подтанцовывая пока убиралась в доме:

Sing mir dein Lied, Deines reinen Herzens Lied, Lass hören deinen süßen, tiefen Schmerz! Sag mir dein Leid, Und lass fall'n der Seele Kleid, Zum Reigen, Liebster, schlage mir dein Herz! Sing, Minne, sing! Lass deine Weise kling'n! Bis Morgen früh die Sonne erwacht, Soll sie mir Freude bring'n! Komm, Minne, komm! Die Fackeln sind verglomm'n! Bis Gott erwacht am Ende der Nacht, Ist mir dein Klang willkomm'n! Schenk mir dein Wort, Alle Sorgen nimm mir fort, Erzähl mir deine fabelhafte Mär! Schenk mir dein Spiel, Was ist deiner Minnen Ziel? Die Sehnsucht wiegt in meiner Brust so schwer! Sing, Minne, sing! Lass deine Weise kling'n, Bis Morgen früh die Sonne erwacht, Soll sie mir Freude bring'n! Komm, Minne, komm! Die Fackeln sind verglomm'n, Bis Gott erwacht am Ende der Nacht! Ist mir dein Klang willkomm'n! Sing mir dein Lied, Deines reinen Herzens Lied, Lass hören deinen süßen, tiefen Schmerz! Sing, Minne, sing, Lass deine Weise kling'n! Bis Morgen früh die Sonne erwacht, Soll sie mir Freude bring'n! Komm, Minne, komm! Die Fackeln sind verglomm'n, Bis Gott erwacht am Ende der Nacht, Ist mir dein Klang willkomm'n! Sing, Minne, sing! Lass deine Weise kling'n! Bis Morgen früh die Sonne erwacht, Soll sie mir Freude bring'n! Bis Morgen früh die Sonne erwacht, Soll sie mir Freude bring'n!

Когда комнаты были вычищены, а все грязные и пыльные полотна убраны в подвал, немка поднялась обратно наверх. Она достала клубок и заготовки. Мягко, чтобы не разбудить ненароком сержанта, она привязала к его мизинцу кончик нити и поставила первые вещи на столик рядом. Это было фото Мариньи, виднелся Тёрнер и Пирсон, которые явно чего-то обсуждали, и часть отряда, а еще в кадре был шпиль той самой часовни. Девушка поставила помимо этого на столик парочку гильз, что обнаружила в своем рюкзаке – видать выпали из кармашка формы. И разумеется немного камушком. Первая экспозиция была готова, и немка потянула клубок дальше, в комнату напротив. Тут, на полке она положила игральную колоду карт, книжку, бинт, как символ ее вывихнутой ноги и флакон недешевого мужского одеколона. Она купила его еще в Нью-Йорке. Запах был почти тот же, что от сержанта. Но одеколон это химия, никакого сравнения с живым запахом. Но намек ясен. Дальше, поставила на стол тот самый железный паровозик, что подарил ей Рой, положила пару бумаг и улыбнувшись картинку, что сама нарисовала – стаффордширский терьер, стоит рыча, а рядом с ним белая лисичка с прижатыми ушами и раной на лбу. Узнать, что это они можно было по нашивкам сержанта, на повязках, что были на лапах пса, по каске и по волосам, что пририсовала собаке Эстель, а так же по ране на лбу лисы. Дальше, она протянула нить в комнату, что напоминала вторую гостиную. Здесь она положила на столе свое поддельное удостоверение на имя Хельги Грезе, и дымовую шашку, что она спрятала в рюкзаке, а потом и вовсе про нее забыла. Дальше, она протянула нить к третьей комнате, там был кабинет, но там она поставила вино и шампанское, что ей прислала мадам Фрида, свой второй жетон и фото, у Эйфелевой Башни, ее фото до отъезда в Сен-Кантен и фото самого Пирсона. И естественно рисунок, их поцелуй в баре, а, и, разумеется, вторые карманные часы, копию тех, что она ему подарила. Все их свидания, его день рождение, все она уместила в этих вещах и рисунках. Дальше она потащила нить вниз, разматывая клубок. На столике у подножия лестницы она поставила еще экспозицию. Патрон, еще один бинт, правда, этот был окровавлен. И таки да, кровь была ее. Этот бинт у нее остался еще с ранения в Ахене. Она тоже его сняла пару дней спустя, и забыла о нем. Но сейчас он пригодился. И естественно нашивки капрала. Копия, что у нее была. Дальше ниточка протянулась в столовую. Тут уже была сложная работа. Кое-как, немка сделала венок из листьев и веточек – благо их хватало и из альбома Эрла. Сюда же положила и фото Тёрнера, которого тоже уговорила сфотографироваться еще в Париже и его револьвер. Дэниелс отдал ей, считая, что она достойна носить его. Дальше ниточка прошла к другой комнате и там она сложила еще пару бинтов, и выписку из Бастоня, и нашивки сержанта. Еще одна «остановка» и эта была Арденнская операция. Тут было сложнее. Что было примечательного в тот день? Но немка быстро разобралась и поставила на столе одну простую вещь – патрон от снайперской винтовки, и рисунок, который нарисовала на скорую руку – тучи самолетов и взрывы под ними. Потом ниточка прошла в соседнюю с этой комнату, чьи окна смотрели на улицу. Здесь на столе появилась экспозиция в виде дня засады – письмо Уильяма об ее смерти и пустышка от гранаты. Но и выписка о ее приеме в больницу Дикирха, отчет от 12-ой группы и рисунок датированный 30-ым января, когда она уже более или менее очнулась. А дальше, ниточка вернулась в гостиную, и немка положила сюда папку с бумагами о выписке и блокнотик с иллюстрациями. В блокнотике, немка нарисовала всю ее историю после того, как ее оставили, считая мертвой. Вот лису выносят псы, но пугаются, когда она начинает дышать. Потом больница. Ее навещают псы что нашли. Потом дни реабилитации и лекарств. Потом путь к своим вместе с теми же псами и Дэвис, в виде седого бигля. Потом самолеты и сражение над мостом Людендорфа. Все эти моменты были тщательно датированы. И последние иллюстрации – путь сюда, встреча с Айелло и Стайлзом, поездка к Дэниелсу и последний рисунок, на котором улыбающаяся лиса держит в пасти бумажку с надписью «я дома!». Клубок заканчивался, и немка решила уместить все события после в одно – самолетик, ее гражданство, чеки о поездке в Вашингтон и Нью-Йорк, потом оттуда в Лонгвью, и уже оттуда сюда, в Инид. Ну и хвостик ниточки от клубка провела в кухню. Здесь, она положила его прощальное письмо, где она написала в ответ. В итоге, письма выглядели как переписка на одном листе: «Когда мы впервые встретились, мы были врагами, которые бы скорее убили друг друга. Но я спас тебя и ты отплатила мне любовью и нежностью, которых я никогда до этого не знал. Ты украла мое сердце, ты была моим солнцем, моим всем... Я надеялся, что смогу прожить жизнь с тобой, наслаждаясь твоей любовью ко мне до конца наших дней... Нет, сейчас я во тьме - мое солнце погасло... Я люблю тебя, мой маленький Лисёнок... Прощай. У. Пирсон.» «Когда мы впервые встретились, я была одна и покинута. Ты меня спас, но не как рыцарь, как грозный, но добрый дракон. Я влюбилась в тебя в тот день, и несла надежду в сердце на нечто большее, чем дружба. Ты открыл мне душу и сердце, ты был рядом, когда прочие отвернулись. И сейчас, мое путешествие закончилось, когда я нашла тебя. Я здесь. Спасибо тебе за это приключение, теперь, давай начнем новое, Эстель» Оглядев свои труды, немка улыбнулась и пошла на улицу – хоть немного привести в порядок двор и веранду снаружи. Ну естественно это заняло не так много времени. Зато, хоть теперь было видно, что дом обитаем. А раз других дел не предвиделось, Жемчужинка решила приготовить поесть. Небось, Уильям не ел сегодня.

***

Пирсон проснулся от того, что почувствовал запах еды. Он разочаровано и раздраженно вздохнул. Наверное, он как обычно не закрыл окно и теперь тянет с улицы. Он приоткрыл глаза и даже на мгновение замер – вокруг было подозрительно чисто! Ни одной бутылки не было, а все что было, исчезло. Он неловко дернул рукой, как услышал до боли знакомый мелодичный звон. Сержант повернулся и удивленно увидел на столике возле своего кресла фотокарточку и… Несколько гильз и камушек! Пирсон раздраженно зарычал – это что, своеобразный способ кого-то поглумиться? Он поднял карточку и увидел фото Стайлза, еще до крушения самолета Эстель, как раз возле той часовни. А потом Уильям заметил и ниточку. Ярко красная, она выделялась на фоне полов. А вот это уже было странно. И еще страннее то, что нить была привязана к его мизинцу. Раздраженно зарычав, он произнес, наматывая на кулак эту нить и все-таки следуя по ней: – Кто-то выбрал очень экстравагантный способ самоубийства. Пока он шел, он находил все эти маленькие послания, раздражаясь все больше. Он рявкнул, остановившись у экспозиции про свидание, которое он, разумеется, узнал: – Кем бы ты ни был, тебе с рук подобные шутки не сойдут! Он шел дальше, и замечал все больше отсылок. Сердце сжалось, в столовой лежало фото Тёрнера, корона из листьев и револьвер. Сержант фыркнул и прорычал в полный голос: – Дэниелс! Если это ты, то это не смешно! Естественно он помнил, что револьвер Джозефа был у Рональда. Смущала только подача – зачем напоминать ему об этом? Что он хочет сказать? А дальше было еще страннее – нашивки сержанта, выписка Эстель из госпиталя в Бельгии и бинты. Что это? Может она отдала Рэду? Перед… Сглотнув, Уильям пошел дальше, продолжая мотать пряжу на кулак: – Дэниелс, а давно ты заделался кухаркой?! Да, он не припоминал, чтобы Рэд умел готовить, но запах явно с кухни. Вздохнув, сержант увидела экспозицию Арденн и тут начиналось самое странное. Его письмо! Но ведь он посылал его Рою! А еще лежала странная бумага, но тут Пирсона переклинило. Он был в ярости, что кто-то посмел поглумиться над его болью, а потому, он, отбросив нить, пошел в кухню, даже как-то позабыв, что у него к мизинцу все еще привязан конец этой пряжи. Сержант даже не представлял, что или вернее КТО его там ждет. Уильям просто ворвался, рыча на кухню, но это был не Рой, и не Рональд. Возле плиты стояла девушка, в желтом платье, с венком из желтых цветов и вплетенных цветов в жемчужные волосы. Она повернулась и мягко ему улыбнулась: – Здравствуй, сержант Уильям Пирсон. – Смешно, – фыркнул мужчина и подошел, грозно нависая над ней. – Кем бы ты ни была, выметайся прочь! Эстель закатила глаза: – Понятно, последние бумаги мы не прочитали. Попробуй прочитать, Уильям. Может тогда и вопросов меньше станет. – Кто ты такая вообще? Жемчужинка резковато стукнула поварешкой о кастрюлю, в которой варила суп: – Смешно. Совсем от пьянки с катушек слетел? Я вроде говорила еще в Арденнах, в сочельник, что еще раз напьешься, огребешься по морде! Пирсон немного попятился, упираясь в дверной косяк, и закрыл руками лицо: – Чудно. Допился. До горячки. Немка же, фыркнув, подошла ближе и отняла его руки от лица: – Я же просила, не совершай глупостей. Уильям, молча, отвел взгляд. Нет, это галлюцинация. Это не реально. Но Эстель вынудила его посмотреть на себя, и шепнула: – Разве ты бы мог меня видеть в платье? – Нет… – А волосы? – Все те же, – вздохнул сержант, глядя на «плод своего воображения». – Не те же, – чуть грустно улыбнулась Эстель и повернула голову. На виске был шрам-звезда, а от него тянулась серебристая прядь. – Разве у меня был этот шрам? – Был. Тогда после засады. – А прядь? – Не было. Жемчужинка хмыкнула. И отойдя в комнаты, пришла обратно: – А скажи ка мне, ты что, не прочел это? В руках у нее была папка и бумагой. Пирсон недоверчиво хмыкнул, но взял это в руки. Девушка же, пока он пробегался глазами по листам фыркнула: – У меня тут пара писем с собой. Из почтового отделения. Дэвис решил, что это просто о-о-отличная идея, прислать тебе весть, что я выжила спустя окончание войны. Уильям осел – у него в руках была выписка на имя Эстель Крюгер, ее данные с жетона, ее фото. Немка наклонилась над ним, солнечно улыбаясь: – Ничего так галлюцинация, правда? У которой выписка после «смерти» и письма Роя Кинга, твоего друга. Пирсон осторожно, словно бы она растает, протянул руку, касаясь такой теплой и нежной кожи. Он вдруг прищурился и произнес, глядя исподлобья и вставая на ноги: – Шрам на руке? Фыркнув, Жемчужинка показала давно затянувшийся белесый шрам: – Да, да, та самая царапина. И какого черта мне спрашивается, нужен был морфий. Как видишь, все затянулось и без него. А шрам на виске уже перекрывает этот. Уильям тихо охнул и положил руки на талию девушки, все еще не веря происходящему. Немка засмеялась, краснея, и шепнула: – На шрам на боку посмотришь вечером. Когда платье сниму… – Стой, погоди, стой… – Пирсон ощупывал ее и вдруг, решил спросить последнее, подходя и прижимая Эстель к столу. Но Жемчужинка сощурилась, улыбаясь и перебивая его, подняв письмо, что он оправлял Рою после их первой встречи: – Наглеж значит? Ну ка, давай, по носу мне. Я ж тебе дважды дала по носу, а ты только один раз мне отомсти-ой! Уильям, тише! Ты меня раздавишь! Ох! Но мужчина не слушал, он крепко обнимал девушку, улыбаясь, и чувствуя, как по щекам текут слезы радости. Это было чудом! Девушка улыбнулась и произнесла: – Я здесь, мой хороший, я живая… Я ведь говорила, что выживу в любом случае… – Лисёнок… Пирсон сдавлено всхлипнул, улыбаясь от счастья, прижимая свое сокровище к себе. Он обнимал ее, прижимая Эстель к груди, и не отпуская, пока та мягко не произнесла: – Суп сейчас выкипит, может, вы меня все отпустите, Сержант? Тот нехотя выпустил ее из объятий, и шепнул: – Я хочу услышать все. От начала и до конца. И вы мне все расскажите, сержант Эстель Крюгер!