Every move you make

Уэйд

I know it's hard to tell how mixed up you feel Hoping what you need is behind every door Each time you get hurt, I don't want you to change Because everyone has hopes, you're human after all The feeling sometimes, wishing you were someone else Feeling as though you never belong This feeling is not sadness, this feeling is not joy I truly understand. Please, don't cry now Please don't go, I want you to stay I'm begging you please, please don't leave here I don't want you to hate For all the hurt that you feel The world is just illusion, trying to change you Я знаю, сложно сказать, как запутались твои чувства, В надежде, что то, что тебе нужно, находится за каждой дверью. Каждый раз, когда тебе больно, я не хочу, чтобы ты менялся, Потому что у всех есть надежды, что ты человек после всего этого. Такое чувство иногда, желаю, чтобы ты был кем-то другим, Чувство, что ты никогда не принадлежишь. Это чувство — не грусть, это чувство — не радость. Я правда понимаю. Пожалуйста, не плачь сейчас. Пожалуйста, не уходи, я хочу, чтобы ты остался. Я умоляю тебя, пожалуйста, не уходи отсюда. Я не хочу, чтобы ты ненавидел За всю ту боль, что ты чувствуешь. Мир — всего лишь иллюзия, пытающаяся изменить тебя. VNV Nation, Illusion — Чертов лживый притворяющийся мудила… [О. Тебе не по нраву то, кто ты есть? Ведь ты про себя? Ну-ну… это что-то новенькое, как пятый ремейк Годзиллы например!.. Так свежо и оригинально!] — …трусливый сучий подлец, я про тебя… даже не можешь, бля, вести себя, как мужик… ты только строишь козни!.. втихаря… [Хочешь знать, в чем заключались «козни», неудачник?] Уэйд зарычал. В бессилии и невозможности заткнуть ублюдка. Он взял верх, да. Пока что. — Я от тебя ни слова больше слышать не хочу, жалкое ты ничтожество… у тебя даже тела нет, мудила, тебя вообще НЕТ… — прошептал он себе под нос. — Ты это я… [С пиздежом самому себе рекомендую развлекаться с Желтым. Я отвечаю за несколько иной подход…] — Нихуя ни за что ты не отвечаешь!.. Я, бля, отвечаю за все… [Начнем с урока номер раз — я показал тебе, что будет, когда чертов Паук растопчет твое высушенное хилое уродливое сердце!.. Посмотри только, как ты развесил сопли из-за маленькой невинной стычки, демо-версии, трейлера… Еще немного и пойдешь рыдать в подушку, как пятнадцатилетка в розовой футболке и брекетах…] Уэйд тяжело выдохнул. Внутренности его провернуло в мясорубке и не расправило пока обратно. Он отвык от такого. Он даже не обращал внимание на саднящую кожу — то, что творилось внутри, было хуже, и оно не восстанавливалось само. Белый был прав. [Раз ты такой смиренный пай-мальчик. Урок номер два — я показал, что бывает, когда ты живешь и действуешь без меня. Вот ты выкинул мой контроль, ведь я чертова занудная обуза… и что из этого вышло. Наслаждайся плодами!..] — он звучал даже не злорадно, а практически холодно. Пугающе. Будто какой-то фашистский пыточный доктор. Он просто молчаливо наблюдал за мучениями Уэйда и будто записывал их в отдельную папочку, чтобы зафиксировать все стадии. [А еще… стоило ему взять твои прокаженные пальцы в руку… Как ты сдал меня с потрохами. Ты рассказал ему обо мне. Ты говорил обо мне, о моих словах. Так дела не делаются… Это плата.] — Он и так слышал, как я обращался к тебе… идиот!.. Потому что вы не можете заткнуться ни на минуту, а я как конченый псих отвечаю вам, только чтоб вы отъебались!.. Уэйд не собирался плакать. Хуй уж. То, что Белый подставил его, как последний мудак… — он был уверен, что этот идиотский агрессивный импульс принадлежал не совсем ему… поначалу он забылся, разморенный касаниями и ласковыми пальцами, позволил себе сомнительную вольность, решив, что границы стерлись… а потом… сработал рефлекс, да, когда Паучок возмущенно перевернул его со своих коленей… А потом все автоматически завертелось, как в потасовке или драке, чисто реакция, и изо рта Уэйда само собой вылетело что-то гадкое и скабрезное — как он порой шутил. Эм… он шутил подобным образом и с Несс, ну… ладно… через год после начала отношения, да но все же… И отчего-то в этот раз подобное… возымело… не тот эффект, который он видал когда-либо. Или… или дело в том, что он никогда не говорил таких гадостей никому, наподобие… Питера. Он вспомнил как скривился его рот… не в отвращении, а в жгучей болезненной обиде… как Паучок попятился от него, в напряжении и недоверии… Он снова бессильно застонал. Он не мог позволить себе вышибить мозги. Приходилось терпеть. Уэйд сидел на крыше самого высокого здания в сраном малоэтажном Квинсе, до которого он дошел за полчаса, чертов универмаг на 73-ей Авеню и жилой пятнадцатиэтажный дом рядом, — ему казалось, это верный район. Верный район для чего? Для выслеживания Паучка… Время снова растянуло свой уебский ход. Уэйд не сразу понял, какой пиздец произошел, на месте, на инерции протащив себя на адреналине потасовки, обесценивания и ярости… и вот сейчас, он успокоился. И мир смазался… Уэйд часто лажал, но не в каких-то морально… эммм… личностных штуках? Обычно от его ошибок пострадать мог только он… а сейчас ебаный-ж-ты-стыд… он обидел кого-то другого. Сука… Не кого-то другого. А Питера. И ещё обидел в том смысле, хрупком, который и трогать-то было нельзя… после произошедшего. В такой момент… вместо того, чтоб показать что он безопасен… благодарен за этот вечер… Уэйд плюнул во все произошедшее и растер. Он позвонил уже с десяток раз, но гудки он услыхал только в тот, первый, а потом… видимо, тот отрубил чертову трубку. Еще там, на стадионе. Но после этого Уилсон не сдался. К сожалению. Уэйд написал еще около пяти сообщений. Ага. Прежде чем остановил себя силой воли, чтобы не послать сотню… Он сглотнул болезненный ком в горле. За последние два ему теперь было стыдно. Неслыханное. И именно Белый разрешил их ему написать, да. Он разрешал ему совершить все чертовы ошибки, чтобы потом злорадствовать. Упиваясь своей лживой правотой. Основанной на всех ошибках Уэйда. Чтоб вы знали, если в первых сообщениях звучали слова вроде «прости, это недоразумение», то в последнем, которое он отправил спустя час от первого, присутствовали термины наподобие «убью тебя при встрече, мудак». Да. Именно в такой формулировке… Сука, и нельзя было отменить отправку, потому что они были даже не в мессенджере!.. Когда Питер включит телефон… Уместно ли слово «когда»… Уэйд похолодел — вдруг в этом случае уместно «если»?.. Единственным мудаком, которого следовало убить, без сомнения был он сам. Благо, что после их разговора Уэйд не стал писать — «я расчленю Неда и Мэй на мелкие кусочки, когда найду»… не зная кто они, но блефуя, потому что он мог такое написать. Он был в отчаянии, а отчаянные времена требуют отчаянных решений? Так же говорил Дамблдор или Стивен Фрай? Имел ли он в виду угрозы в сообщениях? Внезапно в голову Уэйда пришла чудесная идея. Видно остывшие мозги и осознанная печаль заставляли его лучше мыслить. Он достал свой телефон — новенький, сука, телефон!.. В который он восстановил контакты сегодня вечером, истекая кровью из левой лодыжки — отчего-то она долго собиралась воедино и оставляла на его полу грязные следы обгорелой кожи и копоти, именно из-за нее он и добирался так долго до квартиры в Бронксе!.. Потому что старый его телефон сгорел вместе с его старым костюмом… и кожей… и, видимо, надеждой на возвращение Питера. Черт. Все сгорело. Но сдаваться было рано. Неа. Не так быстро!.. После… после сегодняшнего вечера он не собирался сдаваться. Сегодняшний блядский вечер только-только показал ему… Он сам объебался… и сам должен был найти способ решить эту внезапную проблему. А значит нужно игнорировать желание не метафорически блевать болью и кровью на головы прохожих с высоты сотни футов. Нужно было собраться. Он ткнул в контакт на букве D, со смайликами рядом — машинкой и расписной мисочкой. В трубке раздались гудки — уже неплохо после десятка «абонента вне доступа» от Питера. — Да, слушаю?.. — Эй, привет, чувак!.. Допиндер, любовь моя индийская, я на две секунды, скажи, в какой район ты… отвез мистера Человека-паука тогда ночью?.. На заднем плане неожиданно не доносилось музыки, только шелест и помехи, будто таксист прижал плечом трубку. Затем Допиндер вздохнул — так тяжко и театрально, будто снимался в индийских фильмах и собирался сообщить Уэйду, что его отец… вовсе-не-его-отец. — Уэйд-Дэдпул, я знал, что момент настанет… я не могу сказать, куда отвез бедного мистера Паука тогда!.. — проговорил он неожиданно уверенно. — Мы с ним… имеем договор, что я никому не говорю!.. И так как теперь мы друзья с ним, как и с тобой, то договор с ним первее!.. Уэйд запнулся от такой наглости, задохнувшись словами и ругательствами. — Да что ты несешь такое?! Какие к черту вы друзья, ты его сколько раз видел? Полтора? Ты знаешь меня два года!.. У нас с тобой иные условия… эээ приоритетов дружбы… — заорал он в трубку в гневе и беспомощности. Чертов таксист предал его доверие. Неясно, отчего его любила Ал. — Нет, мистер Пул, к сожалению, слово Допиндера — закон, а Человек-паук уточнил, скажу ли я тебе, если ты спросишь! И я пообещал, что нет. Слово тебе я сдержу также креп… — Я… выкраду Гиту и буду отрезать ей по одному пальцу в час… — зловеще начал Уэйд, чувствуя, что очередная волна невменяемой ярости накрыла его. В этом и была проблема, да? В ебаном самоконтроле, а не в Белом. Раздалось потрескивание, а затем фоном заиграла звенящая колокольчиками музыка, будто Допиндер включил ее обратно, поняв, что в разговоре… нет ничего серьезного и можно отвлечься. — Я так не думаю, на прошлом ужине ты сказал Гите, что она завоевала твое сердечко не только своими чатни, но и чудесными глазами! Если бы это был не ты, мистер Уэйд, я бы начал ревновать!.. Но я знаю, ты любишь Гиту и не тронешь ее пальцы, поэтому приходи к нам на ужин в чет… Уэйд зарычал и швырнул телефон о крышу. Затем опомнился, поднял — тот все еще работал, отличная прочная модель, экран был лишь поцарапан. А Допиндер даже не заметил, что Уэйд прервал беседу и продолжал разговор под музыку. Он нажал отбой. Господи… почему… почему это дерьмо произошло на этом мучительном блядском первом свидании. Слово-то какое… точно описывающее что-то чистое, юное и студенческое… в духе Паучка… И абсолютно не в его духе… и вот оно, результат. Уэйд тяжело вздохнул. Окей… ненависть больше не работала. Ненависть это к Белому… который все это и устроил. Или как террористическая группировка — взял на себя ответственность за это. Ненависть жгла глотку… к никчемному самому себе, к невезению… тому что он был сегодня так уродлив и оттого более дерганым. От нее становилось больнее. Может, стоило… подумать о чем-то ином. Он мучительно вспомнил, как Питер целовал его губы и подбородок, словно боялся причинить ему боль… как осторожно он касался пальцами его изъеденного лица, когда Уэйд лежал на его коленях… от этого щекотного изучающего касания, болезненно перехватывало дыхание, будто нож проворачивали в диафрагме, так что сложно было трепаться связно… А… а то… что Паучок… Питер сделал до этого. Так непосредственно продавив его стыд, так что Уилсон сдался… То, как он касался Уэйда, его уродливого члена, будто и не чувствовал отвращения… как он глубоко целовал его рот, вылизывая зубы и нёбо. Как он хотел и ждал… чтобы сам Уэйд поцеловал его, и случайно прокатил его на американских горках ревности у неизвестной гладколицей красотке, чтобы… взбесить, нет?.. И все это — все эти впечатления… настолько болезненные в своей осторожной сладости… и в перехваченном дыхании… это все настолько разобрало его на атомы, отходящего от мучительного восстановления, чертовы горящие нейроны боли… сняло с него будто ещё один слой — хотя кажется что снимать было нечего… Все эти события… Привели Уэйда к тому, что он вытворил потом, да?.. Его вскрыло все происходящее на стадионе сильнее, чем он сразу понял. И… он еще не отойдя от нежности чужих пальцев, шутя ляпнул про влюбленность… хотел посмотреть на реакцию Питера, зачем тот трогал его… что он вообще думает — реально как влюбленный сопляк, потому что ему была нужна обратная связь и… слова… И толком ничего не получил, искалеченный этими человеческими прикосновениями, и… в глубине души был задет этим? И внутри разгорелся огонь, что пожрал его внутренности почище, чем реальный огонь на складе вчера ночью. И реакция его ебнутого организма и мозга на эту свою беззащитность, забытую, была такой — грубо опошлить все произошедшее? Вернуть в привычную колею. Выстраивая границы обратно, из говна. Или вернуть себе часть контроля, раз уж он его потерял, прижав хрупкие сильные запястья Питера к шершавому полу трибуны?.. Хотел ли он услышать их хруст?.. Как, помнится, хотел в первую их встречу?.. Хруст паучьих косточек. Нетблядь. Уэйд потёр лоб сквозь сраную маску. Ему сейчас хотелось посидеть молча с Паучком Питером… держа в своей руке его голую маленькую ладонь. Можно даже в перчатке. Можно даже не держаться за руки… Можно даже просто посмотреть на него издалека, удостовериться, что все в порядке. И где теперь его искать… Уэйд потрогал за спиной ножны катан… Он не чистил их уже с неделю… непорядок. Именно этим он займется, когда устанет бродить по району. Правда давненько Беа не отведывала крови, на смену ей пришли дальнобойные сестрички… быть может, дело в этом. Ладно. С этим Уэйд погорячился… про то, что не будет плакать. Среда 21 июня, 11:08 am. За эти три дня Уэйд переживает какой-то очередной кризис самоидентификации, которые давно его не навещали. Все становится серым и смазанным, будто выключили цветность дисплея. Ночи и дни сливаются в один поток, разделенный светом в окне и посещением Сестры Маргарет. Кажется, будто что-то непоправимо сломалось, а он не может понять, где это, чтобы починить. И это состояние много муторней, чем острая боль воскресенья. Это состояние кажется безнадежным. Вот где причина. Будто он привык за эти пару недель к чему-то иному — но по сути как он мог. Ведь с их первого поцелуя прошла всего неделя… скорость фантазий ожиданий планов и надежд. Уэйд всегда был быстрым… быстрее соображал, разочаровывался… надеялся и отчаивался. Но мутный туман безнадежности вынул из него на время батарейку. Уэйд подготовлен сегодня чуть лучше, чем в прошлую субботу. Висл вчера скинул ему статистику с камер перекрестков по районам Бруклина за последние два месяца. Боже… он практически начал с того, чем занимался месяц назад. Но зато немного конкретней. Схема была довольно простой, кажется, хотя Уэйд не нашел все хвосты — передвижные лаборатории для исследований и банда вербующих сомнительных криминальных ребят — не чистоплюев. И точка действия Нью-Йорк, потому что если нужны хоть какие-то профессиональные кадры, для этого подойдут только пара крупных городов в штатах… Но Уилсон полагал, что Яблоко выбран по еще одной — мстительной причине, ирония, желании насолить. Чистенькая верхушка прикрывала все это на более высоком уровне, несколько человек при том лишь один из этого города. И фактически… отчего его поволокло это бесплатное детективно-мутагенное дело — еще и так надолго, он не мог расправиться, потому что сложно одному с таким масштабом! — Это было практически тем же дерьмом, во что он вляпался в свое время в канадо-америке, с одной разницей — добровольно никто не шел, и его северные соотечественники ни при чем. И никто не делает оружие в этот раз… лишь мясо. Запчасти для других и для заработка. И большое количество неблагополучных детей поэтому, детские запчасти ценней, новей… Все эти ребята с улиц, которые собирают слухи например «о странном подростке в сквоте», контролируются кем-то наподобие Кертиса-мать-его-за-ногу-неуязвимого… Привел бомжа с семью пальцами на ногах — получи чертову премию в кусок баксов. Нашел женщину с универсальной группой и нулевым процентом отторжения при переливании, получи две премии… Как-то так. Бывший коллега Железного мудозвона… все они там что ли говном мазаны?.. В Башне витает какой-то воздух, разнося споры мудачизма? Может, и Уэйд подхватил его там, потому и обидел Паучка? Угу, конечно. Но к делу… блядский подчиненный-злодей. Именно про него говорит Висл — который таки вскрыл жесткий диск, что пылился у него с три недели… только когда Уэйд доходчиво надавил на Джеки Хаммера… транши идут из Миннесоты. Ну и дыра. Так вот — главный операционный заказчик этого проекта, ищущий «таланты». Он, кажется сам родом из какого-то богом забытого южного штата, распускает свои мутные липкие щупальца, сидя в безопасности сосен на озере Мичиган? Именно в таких местах проще пробиться никчемным, лишь делая вид, что ты деятельный «свой парень». Республиканец-за-жизнь-нацию-военную-мощь-и–розовощеких-детишек?! Так вот, этот сраный Г. Н. Стайтлз по-ходу из своего захолустья точит зуб на Железного… богатенький бородатый говнюк много кому обломал рогов за эти годы? Что он ему сделал — переспал и не перезвонил? Хер его знает. За такое Уэйд и сам бы с радостью отомстил кому угодно… если б с ним кто-то переспал для начала. Но он-то последние годы все обламывает еще до того, как перспектива «переспать» становится реалистичной, да? Тот работал на Старка с десяток лет назад, еще только на заре нынешней корпорации, причем занимался какими-то связями с общественностью, никакой науки — чувак популист. А потом был уволен из-за скучного финансового скандала… обвинил Старка в том, что тот нечист на руку, в итоге Старк обвинил его в разглашении коммерческих тайн, выиграл суд — еще бы, такой запас адвокатов. Именно таким образом теперь сенатор пытается притвориться более злодейской версией своего патрона? Настолько ущемили его эго давней историей. В определенный момент Уэйд перестает жалеть, что вздрочнул в баночку Железному дураку — тот пытается бороться как может, да поможет ему провиденье, но Уилсон надеется успеть раньше. Уэйд с радостью бы убил его самого, Миннесотского «Фантомаса», чтобы разом закрыть вопрос, но опасался, что на его место встанут верные соратники — дерьмовое знамя просто подхватить, если все устроено на нижних уровнях… и нужно действовать медленнее — сначала разъебать все корни зла, что вцепились в землю Нью-Йорка, а затем приступить к верхушке. Как вы можете понять по выводам — три дня, что Уэйд страдал не прошли впустую — он отвлекался как мог. Дэдпул всегда продуктивно страдает, это его девиз по жизни. Спать, блять, даже перестал, хотя вот это зря… будто в «подводную лодку» играл — дни и ночи слиплись. День сегодня пасмурный, точнее утро. Но это даже лучше — под стать настроению, в яркое солнце еще гаже на душе, когда печален, усиление от диссонанса. Уэйд стоял у старенькой цветастой палатки Джимми на углу бульвара Бранкер в трех милях от своей квартиры в Бронксе, ожидая заказа — нужно было заправиться. Поблизости от его логова это одно из съедобных мест. Он не ел весь понедельник, а вчера выпил пару стаканчиков кофе, решив, что тратить время на пережевывание пищи мелочно. Но к вечеру он соображал не так быстро, как мог, из-за сраной химии уставшего мозга. И сегодня стоило что-то пожрать, чтобы лучше соображать и реагировать к вечеру. Он взял три острых хот-дога и большую колу… пара тысяч калорий должна прочистить его вялые мозги. Заполнить все чертовы гликемические хранилища. Если брать все стадии принятия неизбежного или горя, то сейчас Уэйд был на стадии депрессии. Гнев и торг посетили его с воскресенья на понедельник. Именно на стадии депрессии Уэйд мог мрачно жрать что угодно, не чувствуя вкуса еды. До финальной стадии он не дошел. Смиряться он пока не собирался. На смирении он обычно самоубивался. Он был в своем чертовом костюме, из которого не вылезал с воскресенья. И кажется немного начинал вонять. Но кому какая разница — он был действительно в депрессии. Висл вчера подозрительно пялился на него полвечера, спрашивая, как Уэйд себя чувствует и почему не брал заказов неделю! Он задумчиво уселся на мусорный бак позади ларька, пока еще пустой — было утро, мусорные отходы недавно вывезли службы. И Уилсон не особо стеснялся, что собирается завтракать, сидя на грязной крышке мусорного контейнера, что предупреждающе скрипнула под ним… — ниже падать ему было некуда, он был в серой смертельной депрессии. Винить в этом было некого, кроме самого себя, всех своих частей и цветов… Хорошо, что восточный ветер остужал лицо и сдувал… неприятные запахи подворотни, самое место ему тут и было. Белый был оскорблен и больше не разговаривал, кроме коротких едких упреков, ожидая, когда Уэйд признает его правоту, а Желтый был в депрессии вместе с ним, потому что первым втюрился в… эммм, ладно. Желтого он больше не винил, нельзя было перекладывать ответственность, мелочно, ведь это все был он сам. Уэйд уныло дожевал первый хот-дог, будто это безвкусный картон, отвинтил крышку от бутылки, потому что в его пересохшее горло не лезли оставшиеся два. Если бы Джимми увидал с каким выражением лица Уилсон ест его фирменный соус на чертовой булочке — он был бы уязвлен и поражен в самое кулинарное свое сердце, даже проигнорировав, как это лицо выглядит! Именно поэтому Уэйд тактично спрятался за угол. И в это мгновение, будто мироздание наконец сжалилось над Дэлпулом, достаточно наказанным судьбой… передний левый карман Уэйда пиликнул — коротко. Новым звонком нового телефона, и за три дня он не слышал такого сигнала. Уилсон недоверчиво нахмурился. Достал чертову трубку из кармана костюма… и… Понял, что только что… до Паучка Питера дошли все его сообщения. Он включил телефон где-то у себя. Через три дня. Прямо сейчас врубил. Или, может, поставил на зарядку, и тот включился сам? От осознания того, что они одновременно онлайн — по разную сторону экрана… прямо сейчас, будто это тоненькая ниточка, что еще есть, натянутая, Уэйд чуть не выронил телефон на асфальт. Но нельзя было расслабляться. {Напиши… что мы отмотаем все назад. Минус пятая бля база. И… добавь что-то деловое, наживку, быстрее, пока он рядом с телефоном, } — посоветовал ему внезапно Желтый. Так как тот в последнее время был адекватнее всех них троих, Уэйд прислушался. 11:32 am Сегодня после 9 в Бруклинском Армейском терминале произойдет что-то незаконное. В плане, без моего участия! Если интересно, можешь взять это на себя. Можешь написать Старку. Или могу подстраховать. Или не писать тебе больше никогда, ес хошь. {Начал с «делового». Это хороший шаг. Показывает холодную голову… не назвал мудака мудаком, огонь, и не извиняться за прошлую встречу, можно лично, или ваще заткнуться к херам! } Пути господни воистину неисповедимы, раз Желтый отныне тот, кто является трезвым советчиком. О том, что именно сегодня, в эту блядскую среду, возможно кто-то явится на их еженедельные совещания — этих уебков-расчленителей, он узнал вчера, взломав с Джеки телефон того придурка в кожанке, которого убрал на прошлой неделе, все это остальное время Уэйду было лень, а уйма свободного времени и печали — дало ему мотивацию к работе. Именно поэтому он случайно… эммм… сгорел в запертом складе в субботу на окраине Марин-парка. Уэйду хотелось самоуверенно хуйнуть сразу уйму засранцев, пробить страйк, сшибив все кегли, не выслеживая их по одному, потому что он был разочарован обломом пятницы. А чувак сдал время и место их встречи прежде, чем подох. И да, может быть желал немного саморазрушения… Так что он явился на пятничную сходку, где обсуждали дела пешки, эти гнилые версии «нелегальных коммивояжеров». Но шутки судьбы — оказалось, что на месте в маленьком офисе двухэтажного стока с автодеталями, стояло пять человек, совершенно не интеллигентного медицинского вида, как он ожидал, а наподобие того туповатого шестерки, будто они ждали неприятностей — одним словом готовые… Может быть из-за внезапной кончины их приятеля? И… сначала Уэйда изрешетили, а потом и подожгли пустой склад до кучи, чтобы скрыть улики и огнестрел, видимо. И он, выключенный выстрелом в башку - та рана на виске сутки зарастала… — еще ко всему прочему наполовину сгорел — на верхнюю свою половину. Пожарные не ехали в чертов восток района в течение часа. А потом он… проснулся в морге… да, второй раз за свою искрометную карьеру!.. Уэйд задумался и понял, что второй хот-дог незаметно зашел лучше. Видимо, перспектива того, что Питер… прочитает его сообщение… — он старался не думать о предыдущих невменяемых и угрожающих, посланных сгоряча, которые тот прочитал прежде — воодушевила его. 11:54 am Я смогу быть только после 9:40, низкоэтажный район, работа. Приди на место и смотри. Не убивай. Если вы думаете, что знаете, что такое счастье — Уэйд сказал бы — ни черта вы не знаете. Он запихал в рот оставшийся хот-дог целиком, а затем допил воду, чтобы тяжелый теплый комок еды согрел его изнутри. Даже если чертов совестливый юный Питер… хочет хорошо сделать свою геройскую работу. Даже если он скажет Уэйду съебать к черту, как только перехватит смену наблюдение… он все равно собирался встретиться с ним. Он мог написать Старку — Уэйд старался не задумываться, есть ли причины, отчего тот не станет этого делать. Он мог отпроситься со своей чертовой однозначно плохой «работы», чтобы не пересекаться с Уэйдом лично. Он мог написать Дэдпулу свалить из его жизни навсегда — самый здравый вариант, стоит признать. И только что, он из трех различных вариантов выбрал этот. Счастье, черт его дери, это надежда. А еще — нужно непременно принять душ перед вечером!.. На этот раз никакого отбеливателя, даже если Паучок близко к нему не подойдет. *** Терминал огромен и наполовину заброшен. Отчего он называется Армейским? От того, что часть порта отдана под полное владение государственным кретинам? Насколько не коррумпирована и прозрачна должна быть система, чтобы наделять кого-то не подотчетной собственностью, закрытой семью замками? А ведь государство и выращивает в самом себе подобную милитаристскую опухоль — Уилсон усмехнулся — в опухолях и военных он специалист. Уэйд выбрал — как всегда черт возьми — высокое заброшенное здание с выбитыми окнами и заколоченным воротами — со стороны 39-й. По этажности оно выше прочих. Вверх тянутся только офисы, склады не имеет смысла делать высокими, поэтому он почти все видит… хоть и темно. Уэйд лежит на любовно разложенном полотенце, единственное чистое в его захламленной квартире, он захватил его с собой, в него он завернул три прицела разной дальности и устройства, два съемных. Под полотенцем лежит прикрытый телефон — на этот раз он не планирует его брать с собой, если дело запахнет жареным, сука-буквально — заебло восстанавливать чертовы данные. И к тому же телефон говорит ему, что он не пизданулся окончательно, что Паучок собирается прилететь… Сегодня телефон — его якорь. Удерживающий от убийства и самоубийства — ирония. Дэдпул лениво окидывает взглядом порт, он сегодня в хорошей форме — скорости, внимательности, собранности — дело ли в сообщении, еде, либо… усилиях. И милейший гель для душа с запахом жвачки должен сыграть свою роль. Он хорошо учится на ошибках, на это он надеется. Или все из-за надежды? Он пялится в длинный прицел с тепловизором, который не был ему полезен с полгода… и вот, его час настал. В темное время суток цифровой прицел точнее, заряд на восемь часов, он для охоты — в ночных опасных лесах. А сейчас — в каменных жестоких джунглях, где люди жрут друг друга ночами, ставят капканы на собственных детенышей. Этот прицел, ATN MARS, вес более килограмма, высокоточный, стоил около семи штук. Без шуток. Чертова оптика. Уэйд чувствует себя элитным фотографом с телевиком на сотку миллиметров. И у него уже в глазах рябит от этого радужного спектрального изображения тепловых волн. В трех зданиях ближе к порту он видал лишь один источник тепла, остальные были темными и пустыми, холодными… нужно было, чтобы кто-то подошел ближе к окну или вышел на улицу. А пока он ждал. Следил за двумя шлагбаумами. Время половина десятого… Хотя Уэйд приволок с собой чертов арсенал в кофре позади. И… святый боже, да, он оставил дома начищенных Беа и Артура — потому что убивать было… он поежился — нельзя. И святый-боже-часть-два — сегодня у него были с собой… резиновые пули. Это не смешно. {Не все пули, что у нас есть — резиновые, но все резиновое, что у нас есть — пули!..} — да, Желтому тоже полегчало от того сообщения. — Это поговорка про частности и целое? Не все птицы — пингвины, но все пингвины — птицы?.. — прошептал он себе под нос. {Пингвины вообще — птицы? } [Да, мудила…] Итак, они все в сборе. В сборке. Точка сборки — скучающая голова Дэдпула. Он надеется, что кретины укрощены. Желтый так вообще повзрослел лет на 15 за эти дни. Уэйд косится на часы — унылые Касио, и нет, он ни в коем случае не выбрал похожие на те, паучьи… чтобы быть ближе… это просто совпадение. Время 9:45. Внезапно в голову ему приходит жуткая нервная мысль. Что если нихуя сегодня не произойдет? Он просто кретин, который неверно понял то сообщение в общем чате? «БАТ 10 pm, 07-21». Он логично расшифровал аббревиатуру как бруклинский порт и дату. Что если он объебался?.. Но тогда слава богам, Паучок тоже решил забить на него хуй, судя по всему, иначе вышло бы неловко. Будто он — чокнутая бывшая, притворяющийся, что есть нерешенные перспективные дела и заманивающий на встречу под любым предлогом! А он не такой, вовсе нет!.. Вот ни капельки!.. {Ты уверен, что термин «слава-богу-Питер-не-пришел» соответствуют положению вещей? К тому же всего десять минут, как он опаздывает…} Уэйд ни в чем не уверен. Он пялится вниз, видит как к одному из ангаров подъезжает микроавтобус. Яйца поджимаются от предчувствия. А то он запизделся тут и пропустил движения на въезде в воротах. Уэйд берет из сумки винтовку с другим оптико-электронным прицелом — сетка разметки на жесткой сцепке с корпусом мелкокалиберного снайперского 98-го Bravo, с дальностью цели до полутора километров. Он различает около четырех человек у дверей склада. Удивительное дело — завалили его тогда пятеро… а суммарно их должно быть вообще около десятка по всему городу!.. Но тут группа вспоротого модника в кроссовках, другие наверное встречаются в ином месте. В этот мгновение позади раздается шорох. И… Уэйду не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто это. — Не стреляй… в них, — вот и все что говорит ему Паучок вместо приветствия. И сердце сжимает от его нейтрального делового голоса. Лицо Уэйда прилеплено к прицелу, руки обхватывают приклад, пока он лежит на крае парапета — наверное, со стороны и впрямь кажется, что он сейчас завалит всю компанию. И при этом он даже… приветствия не заслужил. Уэйд в маске и это внезапно утешает. Хотя смотреть и через линзу и через прицел не очень удобно. Но он справляется. — Я не стреляю, я просто смотрю, — отвечает он, не оборачиваясь. Да, та самая формулировка «смотрю». Уилсон трусливо не оборачивается, хотя напряжение всем очевидно. И неловкость. Он делает вид, что очень занят наблюдениями — как орнитолог любитель. И благодаря этому положению внезапно он видит… что его любимец — это уже перестает быть смешным… Джорджи-месяц-не-видались, выходит из дверей чертового склада, точнее — открывает, чтобы было удобно что-то выгрузить. Уэйд хрипло выдыхает. Он до конца не был уверен, что это его расследование хоть как-то связано единым. Вот оно — единое… Мелкий винтик, который говорит, что он не ебанулся. Точнее — ебанулся не в этом плане!.. — Посмотри… — и наконец Уэйд неловко отодвигается от глазка, оборачивается, жалко. Паук стоит позади него. Питер. И смотрит прямо в нужную сторону, будто ему и не нужно… Но тем не менее он подходит ближе — невозмутимый, тонкий, бесшумный, и Уэйд отшатывается с бедного полотенчика, когда тот плюхается рядом на живот и неловко уставляется левой линзой в прицел. Уэйд незаметно пялится. Он выбрал эту винтовку из-за алюминиевого сплава, легче обычного. И легкий Паучок… жаль, он не может рассказать ему все характеристики этой малышки!.. Да и вообще ничего не может рассказать. — А как… Уилсон молча показывает ему на ствольную накладку и подставку упора. Держаться надо за них. И Питер смотрит в течение секунд десяти, будто в телескоп, неуклюже трогая пальцами прицел — чего нельзя делать, как и сбивать, но Уэйд молчит, просто впитывая его присутствие в себя. Затем Паучок резко поднимается. Уэйд остается недвижим. Желтый говорит ему сидеть молча. А Желтый отныне его союзник. Питер мнется, упирает руки в бока, как чертов генерал. А Дэдпул безмолвно пялится на него с пола. — Карен и так увеличила картинку… — отвечает тот просто. Вот так вот. — А… зачем тогда… — бормочет Уэйд. — Никогда… не смотрел в прицел… ну, типа, было любопытно, как оно выглядит… — говорит тот тихо. Все делают вид, что они случайно пересеклись — будто старые знакомые, неловкость, мало общего. Встретились-блять-в-тире. Паучок отмирает первым: — Я… пойду проверю, что они там выгружают… а ты… Уэйд готов к тому, что Паучок-Питер скажет - а ты свали отсюда, раз выполнил свою часть… а ты — убей себя из этой самой винтовки!.. — А ты… подстрахуй меня отсюда, так чтобы никто не пострадал?.. — говорит он неожиданно. Уилсон подозрительно хмурится, игнорируя ангельские песнопения надежды в своей груди. — Эм… допустимы ли… ранения? — Уэйд тот еще каблук, блять… а Питер… даже не носит каблуки, чтобы распластаться под ними. Или может носит — в обычной жизни, просто по стенам лазать неудобно?.. Опять, блять, Желтый с дебильными фантазиями от облегчения. — Ранения нежелательны… — говорит Паук. А затем, неожиданное — он тянет маску вверх, вытаскивает из-за виска что-то… и протягивает Уэйду, наклонившись. — Это наушник… на всякий, — и с этими словами он разбегается… и сигает с крыши, бесшумно стреляет в соседний склад, карабкается по отвесу стены, в темноте плохо видно. И Уэйд дрожащими неловкими пальцами устанавливает себе в ухо маленькую горошинку с креплением крючком… он даже и не знал, что у того есть наушник, и что он снимается… С другой стороны — как-то с ним же общается его робо-Сири-от-костюма. Ранения нежелательны. Вот что повторяет себе Уэйд, когда видит в прицел, как черно-белая в фильтре фигура Кертиса волочит из миниавтобуса какого-то низкорослого мужчину… Уэйд знает что происходит — он сдает экзамен по вождению. Прямо сейчас. Ранения нежелательны. Паучок приземляется на парковке перед минивэном… Его гибкая фигура пронизывает мысли поначалу вовсе не тревогой… Уэйд беззастенчиво пялится. На то, как Паучок отвлекает всех приветствием — потому что резко трое оборачиваются к нему. Стреляет паутиной в одного из чуваков, начинается паника, потому что остальные двое лезут за пушками. В наушнике тишина. Уилсон не всегда хорош в экзаменах!.. Но он может отличить этот ебучий «напряженный момент»!.. Его проверяют. На ебанутость. Ранения нежелательны. А смерти? Он мало что сказал, только обтекаемое «чтоб не пострадал»… они и не будут страдать, выстрел в голову — не так болезненно, Уэйд как никто знает об этом все! Но в этот момент один из уродов валится, и Питер присобачивает его паутиной к машине, к капоту, второй приклеен к стене ангара запястьем и горлом, из минибаса выскакивает еще кто-то низкорослый и худой, в толстовке, но вместо того, чтобы присоединиться к драке — бежит… они что — привезли жертв?.. Бля… Уэйд должен удержать свои пальцы от спускового до того момента, когда поймет, что можно. Вот блять его стоп-слово — «несегодня». Ему до боли в кишках охота размазать мозги сраного Джорджи, которого он никак не может уничтожить, тот живуч как таракан. Но Уэйд дает себе обещание — сделать это позже. Это уже на гештальт похоже. Сегодня же он подарил эту сцену Питеру, чтобы тот распорядился этим даром, как хочет. Интересно, это те же мудаки, что поджарили его почти неделю назад?.. Он не знает, слишком темно. Сегодня он притворяется послушным, потому что ебанутым он себя уже показал. Не раз. Ранения нежелательны. Когда Питеру в голову прилетает удар от Джорджи, сзади, пока Паучок отнимает пистолет у четвертого парня… Уэйд автоматически отпирает затвор, задумавшись… Наушник оживает и выдает хриплое «Уэйд, нет», будто у блядского Паучка развилась телепатия — в прицеле видно, как тот пинает квадратного бугая в живот, уворачивается от выстрела… они явно узнали друг друга!.. И явно Питер достаточно умен, чтобы понять, как чешется указательный у Уилсона… А потом все останавливается одним махом, будто на паузу нажали. Только Питер идет, прихрамывая к автомобилю. Все участники расклеены по поверхностям, как объявления на остановке. Кто-то — даже к бетону парковки. Уэйд не сделал ни одного выстрела. Он сегодня как сучий вуайерист. Наблюдает. Белый не комментирует, потому что видимо тоже наблюдает хоть и с иной эмоцией — Уэйд думает, что это страх, потери контроля, на корабле бунт. Питер освобождает невысокого мужика — руки его кажется связаны чем-то, вроде стяжки. Он рвет у его запястий пластик, и тот кивает головой. Наушник молчит, а Уэйд почти соскучился по голосу… А затем Паучок молниеносно сваливает с места событий, уходит из фокуса… разбегается, паутиной цепляется за угол склада и прячется за стеной трехэтажной парковки. Уэйд остается на крыше один, хотя по сути и был один. С тишиной и пустотой. В желудке что-то печально ворчит. Знаете, что он может сейчас сделать — он может, как в тире, снять пять прилепленных мишеней, что четко видны в прицел. Они даже не движутся!.. Слишком просто. Он может снять главного босса — своего любимца. Но это несколько непафосно — Дэдпул предпочел бы его убить руками… поближе, глядя в глаза. Уэйд как дурак сидит — точнее лежит — на крыше еще около десяти минут… от скуки пялится в прицел — ничего не меняется в картине на паузе. Затем слышит, как копы сигналят у проездной дороги. Бля… Неужели Человек-Паук… бросил его? Он никогда так не делал… но… они и не срались ранее ни разу. Как и не трогали друг друга ниже по… тьфу блин. Гром в раю одним словом и Халк Хоган, а не привычный зеленый. Точно!.. А как же?.. Чертов наушник, да, бля?! Почему Питер не хочет его забрать?.. Почему сраный наушник молчит?!.. Нужно написать ему, чтобы тот забрал его… пока он не улетел далеко!.. И вообще — почему он свалил? Вопросы и суета накрывают его… от неожиданности. Он конечно и не ждал… Уэйд тянется к телефону. Затем хмурится, отпускает. Что, блять, если это задание в тесте со звездочкой?.. Что если нельзя нихуя делать?.. Он сделал, что обещал… и типа все. Писать он не обещал, хоть и не запрещено. Уэйд чувствует себя огромной бездомной псиной. И уныло начинает собирать барахло. Он не намерен вытаскивать наушник из левого уха — вдруг Питер захочет ему что-то сказать? И вообще — как эта херня работает — по чертову блютусу?.. Тогда значит ли это, что Человек-паук где-то в радиусе сотни метров? От этой мысли Уэйд резко оборачивается, затем обводит взглядом крыши соседних зданий. Сраная темнота не дает рассмотреть ни черта! Фонари снизу освещают дорогу и склады, а здесь наверху почти нет иллюминации, в этом малоэтажном районе. [Чертов тепловизор, тупица…] — о, вы посмотрите, это бля уже оттепель после холодной войны, или что такое?.. И когда Уэйд обводит взглядом окрестные здания — все темное и холодное, без признаков тепла, иссиня-черное на спектре отображения, Дэдпул чувствует себя, блять, как Хищник в фильме, только цоканья этого не хватает — внезапно за стеной офиса морского порта мелькает оранжевый всполох… на высоте в шестьдесят футов. И тут же скрывается за непроницаемым холодом стены, картина снова темная и холодная. И что-то подсказывает, что вряд ли это огромный ленивец… слишком быстро. Уэйд невольно улыбается. И начинает медленно обматывать прицел полотенцем — он сегодня хорошо отработал свою стоимость. *** Уэйд провокационно бредет пешком до квартиры в Бруклине — той самой, где он не появлялся несколько месяцев, раз уж он в этом районе. Квартира эта нахрен не всралась. Просто… ну, вы поняли, он типа держится на виду. И это повод подольше быть на виду. Он периодически оборачивается, потому что навязчиво кажется, что по нему снова ползают муравьи. Они метафорически щекочут его кожу сквозь костюм, ползут по позвоночнику. Это выводит Белого больше, чем можно предположить. И Уилсон надеется, что это не лишай от детского геля для душа — этого не хватало его коже!.. А что Питер смотрит за ним. И что Белый от того бесится, потому что тоже знает это. До нужного места идти около трех миль — немного, и хер его знает, где Человек-паук может тут прятаться, позади его пути — потому что здания выше пятиэтажек нету! Муравьи неугомонно ползут по затылку Дэдпула, залезают на плечи… так что он не выдерживает и чешет макушку сквозь маску. Когда Уэйд берет в крохотном супермаркете замороженный обед — какие-то ебливые овощи и мясо — и бутылку воды, ибо не помнит есть ли в квартире работающий водопровод, запихивает это на улице в свою «киллерскую» черную спортивную сумку, не опасаясь что прохожие рассмотрят ее нутро, он уже сдается — кажется ему показалось все это дерьмо. Эта щекотка. Паранойя. Принял желаемое за действительное. Наушник его внезапно шикает… будто помехи. — За угол зайди! — говорит Питер. А Уэйд — блядское его ускорившееся сердце не слушает ни разочарования ни трусливых предостережений Белого — заходит на негнущихся ногах за поворот, и в темный сырой переулок приземляется сверху Паучок — с этим своим эффектным рассеченным воздухом перед лицом, прыгает со стены. Уилсон продолжает игры в чертова морального сабмиссива — интересно, это тоже Желтый вкидывает дешевой мазохистской тематики, или у Уэйда испортилось чувство юмора от печали и стресса? — Давай, — говорит Паучок, и протягивает ладонь, не касаясь груди Уэйда, но близко. Уэйд вздыхает, засовывает руку за ухо, нащупывает перчатками проволоку петельки наушника. Опускает молчаливо в подставленную ладонь. Питер невозмутимо надевает его обратно — Уэйд жадно пялится на кусочек его подбородка под задранной маской — недоступного теперь. И не сглатывает!.. Потому что его ебучее горло пересохло от тоски, сожаления и печали, которые он не может выразить. И от желания встать на колени и говорить — что он больше не будет. Но Уэйд знает, насколько это ебнуто. Центр оценки не зависит от настроений Белого, поэтому он удерживается. Паучок медлит. Не делает шаг назад. — Ты чего это молчишь?.. — спрашивает он со смущением и подозрением. — Нничего! И не молчу я вовсе… — спохватывается Уэйд. Тот кивает удовлетворенно. — Ну, хочешь меня убить?.. — тянет Питер с сарказмом. Уэйд шумно выдыхает, это было его четвертое сообщение кажется от того вечера, там было про угрозу убийства, да. — Нет, конечно, прости меня!.. И… мои поганые слова, все слова! Я вовсе… — Уэйд затыкается, чтобы не ляпнуть чего-то идиотского, нужно замедлиться от этого горячего потока. — Я… эм, расстроился, прости, ничего такого не имел в виду. Оно… случайно вырвалось. Все происходящее в тот вечер! Вырвалось!.. Я не всегда такой! Достаточно многозначительно. — Как… поживает Белый? — спрашивает хрипло Питер. И Уэйд слышит в его голосе дразнящую улыбку. В желудке против воли теплеет. [Я поживаю херово каждый раз, как кто-то узнает о моем существовании…] — Он эмм, прекрасно себя чувствует! — быстро отвечает Уэйд. — Почему ты зашел в магазин в этом районе? Это уже допрос какой-то. К чему тот клонит. В тупике темно… и Уэйд удерживается от того, чтобы осторожно потрогать Питера за плечо. Он боится, что если тот отшатнется, внутренности его снова скрутит узлом, поэтому не рискует. — У меня… тут одна из квартир, — отвечает он вместо этого. Дипломатично, хотя и не уверен, оплачена ли аренда. Кажется, будто Паучок мучительно раздумывает над чем-то. Тянет время… — Что… что делаешь завтра? Убиваешь кого-то или нет? — скучающим язвительным тоном произносит он. Уэйд хмурится. Вопрос с одновременным подъебом. — С чего ты… завтра я убиваю лишь скуку. Умолчал о том, что может быть и себя… в зависимости от того, как закончится этот разговор. Уэйд пытается найти смысл… происходящего. Типа — что это сейчас происходит! — Эмм… может… поиграем в чо-нить типа… плойки?.. — произносит Паучок неловко. И Уэйду кажется, что таки слуховые галлюцинации пришли к нему — просто позже. После депрессии и голосов. Питер… типа хочет в приставку с ним поиграть?.. — Э… — красноречивый Уэйд Уилсон, к вашим услугам. — Если это типа детская идея, хошь забей… — быстро бормочет Питер, наверное покраснев. А Уэйд удерживается от того, чтобы поцеловать его в макушку… сквозь маску… потому что он не думает, что это можно. — Не, ты что, совсем чокнулся, я сделаю тебя в Мортал Комбат на раз!.. — Уэйд блефует, потому что не играл ни во что такое около двух лет, ведь для подобного нужны друзья как минимум, но уверен, что Мортал комбат — ебучая классика — есть на всех консолях!.. Он сраный шпион, затесавшийся в тусовку к молодому поколению. Паучок Питер однако успокоенно выдыхает. Будто действительно думает, что Уэйд собирался стебаться над ним. Будто он отчего-то решил, что Уилсон взрослый и опасный ебанат… который цинично может так поступить. С чего бы это?.. О чем Питер думал эти дни… прежде чем решился включить телефончик? — У тебя… есть приставка в этом… э жилище? — спрашивает Питер деловито. — У меня нету Мортала, есть пара гонок… и… всего один джойстик… А все что Уэйд делает незаметно — это пялится на него, чувствуя себя внезапно — выжившим. Будто опасная смертельная болезнь прошла мимо - хаха, какая ирония — и он медленно выздоравливает после какой-то испанки… Он любуется Питером… и впитывает его движения, голос и то, что тот стоит всего в футе. — У меня… да, есть, — невпопад отвечает он, разморенный и завороженный. — У тебя какая приставка? — спрашивает тот внезапно. — Серия? И Уэйд чувствует себя сраным агентом, потому что хуй-его-знает-какая-у-него-мифическая-приставка!.. Он же только завтра ее, бля, купит!.. — Э… четвеее-ертая… — говорит он, как контуженный. Ответ верный. — Ладно, у меня тоже… — в высоком голосе его разочарование. Верный ответ был — пятая? Блять. — Возьму джойстик… надеюсь, у тебя подписка!.. И на этом он вдруг, будто приходит в себя и умолкает — словно его занесло. — Эм, все, давай, до завтра… — бормочет он, смущенно. Уэйд готов заорать — что нет, не до завтра!.. — Постой!.. — он делает шаг вперед, а Питер резко отступает, будто они снова на начальном этапе вражды и опаски, и это мерзко скребет по горлу. — Во сколько… — Давай для разнообразия днем? В обед? — говорит тот. — О… давай. И… еще… — Уэйд не знает, как себя заткнуть, охренеть, какая смелость, ему дали палец, но руку очень хочется — тоже. — Мы… это эм, типа дружеская встреча?.. Паучок усмехается: — Ну, не знаю, я не собираюсь щадить твои хилые навыки игры…даже если ты давно не гонял, никакого снисхождения!.. Только война!.. Уэйд тихонько рычит — он однозначно издевается. — Я… — голос осип. — Я кхм-м, про то… на какой типа мы будем базе… и вообще — э… уместна ли… ну, терминология… Свидание это явно не то слово… Вздох доносится до него. Питер упирает руки в бока — как там на крыше. Уэйд если что готов оставить и такой жалкий формат… Он в конце концов ни с кем не зависал, ужиная и играя в приставку — как обычные люди проводят пару дней в неделю. — После прошлой попытки слово «свидание» несколько подмочило свою репутацию, не находишь? — Питер очень взрослый сегодня отчего-то. Уэйда это бьет под дых безнадежностью ответа. — Ну… Твой патрон сказал бы, что все, к чему я прикасаюсь, превращается в дерьмо, поэтому… — Мы… будем на нулевой базе… — говорит медленно Паук. Затем все же смущается — что кажется Уэйду до неприличия умилительным, и ему охота не отпускать Питера домой… ведь только десять… сказать, что после работы тот устал и разделить с ним унылый замороженный обед… Уэйд почти придумал речь. — Кажется проблема была в том, что мы пропустили предыдущие этапы… Ну типа — отборочные, посидеть на скамейке запасных… Постепенность! Мерзавец явно усмехается. Но от волны облегчения у Уилсона из головы вылетают все колкие ответы. — Что… — скрывая идиотское воодушевление, бормочет он самодовольно улыбаясь. — Посмотри только на меня, мне нельзя на скамейку запасных!.. Я столько просидел в запасе… Паук хохочет. Облегчение усиливается от чужого смеха, будто он вдруг понимает, что это не шутка, Уэйду кажется, что удержать свои руки становится сложнее — ладони в перчатках зудят. Такой маленький… такой сильный, быстрый, чистый, гибкий… такой далекий и недоступный снова, кроме тех пары мгновений ранее… которые и так пришлось выцарапать из глотки жадной судьбы… Боги, как хорошо, что линзы скрывают его жалкий взгляд… он вернулся в вожделеющее влюбленное состояние за две минуты и десять секунд чужого смеха. Ни один из голосов это к сожалению и счастью не изменят, это вне их компетенции. Происходящее находится вовне. Питер тут… стоит в грязной подворотне и спрашивает, хочет ли Уэйд с ним поиграть в детские игрушки, днем четверга… — Кстати… — об этом он тоже много думал. Вот оно, пародия на извинения. Мастер оправдания, потому что сложно признать свою ущербность и безумие вслух. — Я… ну, типа иногда эм… немного спешу в кое-чем, потому что мне кажется, что это… Ну… что вот этот физический… способ… он типа быстрый и действенный… типа знаешь, как ключ!.. Ну, к пониманию, контакту… хотя и… может не от такого меня, как я ща… {Как понять — загадочный вы или ебанутый? Если красивый, то загадочный, если нет — сами понимаете, да?..} И Уилсон знает, что он не красивый. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. Паук смотрит на него оценивающе мгновение, и Уэйду становится невыносимо — будто он признался что он тот еще ебарь. А вот и нет!.. Сейчас. В этом дело? От красавчика Питер вынес бы жесткие подкаты, интересно?.. Это ревность щас или нет? — Пфф… Прибереги этот свой ключ для кого-то другого, Паспарту!.. — фыркает он, затем хулигански отступает от Уэйда, с пружинистой мягкой грацией. Будто дразнит. Уэйд вдруг понимает, что он… типа прощен… если и не полностью, то на бОльшую часть вины. Но последствия раздумий Паучка Питера только предстоит узнать - в идеале завтра. Тот по-любому придумал план и системы безопасности… от него, лапающего безумного стремного Дэдпула. И сегодняшняя проверка лишь первая… Уилсон, уловив настрой, поддельно ворчливо восклицает: — Во-первых, это оскорбление — во мне росту четыре малорослика!.. Во-вторых! Ты обманул меня… тебе точно больше тридцати, раз ты знаешь про Форт Боярд!.. За это я хочу одно маленькое… объятие… я так хорошо себя вел… на крыше!.. Столько раз не нажал на спусковой!.. Питер фыркает, ловко уворачиваясь от опасно приближающегося Уэйда. — И поэтому я тут!.. — парирует Паучок. — Неужели ты думаешь, что мне был нужен наушник… Уэйд делает поддельный бросок рукой, будто хочет поймать его за плечо… Не то, чтобы Дэдпул реально хотел его поймать. Хотел бы — они б уже катались по грязному асфальту переулка. Паучок, уловив его мысли, стреляет в стену паутиной, взмывает вверх, оставляя Уэйда одного стоять в темном тупике между домами. И с кирпичной отвесной стены — на высоте с десяток футов, прилепившись под балконом, говорит ему: — Кстати, эти вот игры в шантаж близостью и твоим хорошим поведением, знаешь, точно не воодушевляющий сеттинг!.. Слишком клишированно… {Он… он это что… стену сломал? Он сломал стену, серьезно?.. Про шантаж сексом?!} — Ага… — тупо повторяет Уэйд, глядя на Питера снизу вверх. Отвечает он Желтому, а не Паучку. И в ответ до него доносится на прощание, прежде чем Паук скрывается из виду: — Жвачка это уже лучше, Уэйд!.. О… у него все же слишком чувствительное обоняние, видимо. *** Уэйд старается не коситься прям уж совсем откровенно на Паучка, который закинул свой рюкзак в потертое трехногое кресло. Рюкзак все тот же, что он помнит, с гиковской эмблемой Звездных войн. Кресло — было оставлено их консенсусом, чтобы было где сидеть, помимо убитого дивана, предусмотрительно накрытого пледом из-за бурых пятен крови. Все, чего Уэйду хочется, глядя на логотип лукасовской эпопеи — невежливо покопаться внутри, чтобы узнать, что там… наверное его гражданские шмотки!.. Потому что из внешнего кармана на молнии Паучок-Питер достает несколько дисков и джойстик. А внутренняя часть остается закрытой… Уэйд не считает себя маньяком и сталкером, если что… другие могут так считать, конечно. Уилсон сегодня не просто герой. Он — олицетворение Марты Стюарт связанной горизонтальным инцестом с Мари Кондо, или Ким и Эгги, родившие детей и внуков, чтобы выкристаллизовать эти гены чистоты, под предводительством обсессивно-помешанного на чистоте ведущего с британского шоу разбора домов барахольщиков!.. Да, у них была такая интернациональная команда этой ночью в его голове!.. Кстати, если кому-то интересно — водопровод неожиданно работает!.. Никаких трупов не наблюдается в гостиной. Только одна загвоздочка при тривиальном пыльном беспорядке. В ванной комнате всего лишь была… отрубленная мужская ступня… Сущие мелочи — у любой хозяйки может заваляться, ахаха! Уэйд нахмурился, оценив размер ноги, меньше его — элегантно приложил ее к своему правому ботинку и понял — не его ступня!.. Но отчего-то не мог вспомнить — неужели он кого-то пытал тут в марте?.. Эмм расчленял? В последний раз он случайно приволок сюда одного сутенера… и дальше не сильно помнил, они и так слились все в одно лицо и действие. Видимо так и было. Но тогда он не до конца вынес оставшийся мусор. Или нес мешок из ванной, но при этом что-то… знаете ли, выпало, как бывает в суете… Хорошо, не на лестничной клетке, да, иначе водопровод бы ему точно отключили… вместе с электричеством. И возможно оцепили бы его дверь дурацкими желтенькими ленточками… А так, количества плоти на ноге не настолько много, чтобы капитально испортить запахом всю квартиру или же привлечь внимание соседей!.. Так, слегка пованивает склепом. И Уэйд - чувствуя себя снова в армии — раскрывает окна, вытирает все горизонтальные поверхности от многомесячной пыли… а ванную заливает ненавистным Паучку хлорным очистителем, в котором почти нет ноток сирени, как обещают… но зато это должно избавить от запаха. {Мне кажется, читатели скажут, что это… не канонное поведение…} — вякает Желтый, уязвленный тем, что Паучок оказался вчера смелее в сломах шаблонов. Но на это Уилсон ответит — он мимикрирует… он настолько является противоположностью слову «нормальный»… ну типа — во всех смыслах, что постараться накидать каких-то внешних атрибутов адекватности — как гирлянд на умирающую елку с распродажи - кажется хорошей идеей. Уж перестараться в таком деле будет ему сложно. Гиперкомпенсация, как у некоторых мужиков с их маленьким чле… Тока у Уилсона с чистотой. Чудесный маскарад. Дом который построил Джек… то бишь Уэйд! Жаль, нет такого большого холодильника. Холодильник обычный и в его дверце стоят апельсиновый сок и молоко — как непримиримые враждующие стороны. Он радушный хозяин, напитки на любой детский вкус. К тому же у адекватных людей не лежат чужие мумифицированные конечности в пожелтевшей ванной!.. О которых они запамятовали. Что там надо жрать, чтобы улучшить память? Он даже это забыл! Уэйду кажется, что если бы он написал список пунктов «хорошего квартиранта» то собрал бы на Реддите пару миллионов лайков в первые дни. А еще научил бы маньяков и социопатов притворяться нормальными на первом свидании с жертвами. Оохх. Придется оставить эти секреты самому себе. «Пункт 1. Убедитесь, что ванная не содержит органических останков прошлых жертв, воспользуйтесь освежителем…» тьфубля. Поэтому запах поддельной чистоты, купленная чертова приставка с экспресс-курьером… побежденная гордость — не без предубеждений! — и толстовка со спортивными серыми штанами вместо костюма… Ведь человеческий облик отчего-то по душе малышу-Питеру. Уэйд готов ко второму свиданию-несвиданию? Он держит при себе руки, ноги, яйца… и даже кожа сегодня при нем, ну в большей степени чем в прошлый раз как минимум. Он избил себя, будто флагеллант из Opus Dei (дада, тот самый одержимый дед из Кода Да Винчи. Флагелланты проповедовали жесточайшую аскезу, отказываясь не только от интимных отношений с женщинами, но даже от разговоров с ними. А, еще плетками себя хуярили), ввёл Белого в искусственную кому, а с Желтым заключил сомнительный мир. И еще чтобы все знали — кажется за свою жизнь он ну типа… никогда в жизни не старался так. Может оттого, что и не косячил сразу столько же?.. Итак. Результат данного тактического планирования оказывается стоящим того. На скромный взгляд, их с Желтым. Паучок перелезает через подоконник гостиной - все такой же гибкий и бесшумный, как поверить-в-такую-реальность — в семь минут четвёртого пополудню, окна комнаты выходят прямо в подворотню. Он спросил в сообщении пятью минутами ранее, которое окно его — видимо, проследил, в какой дом Уэйд вчера зашел — маленький хитрец. Питер в первое мгновение втягивает носом воздух… слегка подозрительно, маску не поднимает. Но потом перестаёт принюхиваться, попялившись на ладони Уэйда, единственное открытое, ведь лицо скрыто маской. Может, он полагал, что Дэдпул снова принимал очистительные ванны?.. Тогда это неплохо по сравнению с правдой. Питер деловито обходит комнату, под настороженным взглядом Уэйда, изучает… пялится на полки, на которых любовно лежат Беа с Артуром, начищенные от нервозности еще вчера утром, хотя по идее четверг — день лезвий, Уилсон нарушает традиции, захваченный этой всей суетой и чувствами, ая-яй… Затем тыкает в крохотный живучий кактус на подоконнике — так что Уэйд поначалу думал, что он искусственный, был в квартире, когда он заехал. — Небось бессмертный, как и ты… — хихикает он в маску. — Поэтому он тебе и нравится?.. А затем идёт на кухню и набирает воды в стакан и заботливо поливает его, под молчаливым напряженным взглядом Уэйда. — Это больше похоже… ну, на твоё жильё, чем та беленькая квартира, где ты мне досье показывал, — философски говорит Питер. Он останавливается перед диваном и смотрит на Уэйда — расслабленно, спокойно, не опасаясь. И Уэйд понимает — только что это был комплимент. Ебучая печать APPROVE. Дэдпул молчит о том, что его третья квартира в Бронксе — пыльный склад оружия и хлама, с разводами на стенах от сырости, запахом плесени, трофеями с прошлых заказов, сейфом и прочим… где он умирает обычно, потому что именно там чувствует себя в безопасности, можно расслабиться — подходит ему ещё больше. На его скромный взгляд соционики. Эти квартиры как уровни градации близости. А это значит, что Паучок стал чуть ближе к нему настоящему, но не настолько, чтоб понять, что лежало в ванной десять часов назад!.. А затем Питер шебуршит приставкой, ищет провод и будто не замечает того, что Уилсон снова разобран происходящим… и снова не в плохом смысле, но кто знает, нужно быть осторожным и оттого он молчит, не доверяя сам себе. Оттого, что под ребрами горячий комок… и типа не как раньше, когда он думал о Пауке за десяток миль… в безнадежности, а от того, что тот по-домашнему сидит в своём технологичном костюме прямо задницей на полу… и это чертовски реально. И Дэдпул неожиданно в этой задумчивости, похожей на умиление, проигрывает ему три раунда подряд, выбирая исключительно женских персонажей, хотя Соня Блейд и подвела его своими сомнительными навыками рукопашной. Ну и ко всему Уэйд немного отвлечен. Немного, да. То ли слово? — Ты поддаешься мне, и потому… выбираешь девчонок? — спрашивает Питер, переломив шею Соне, которой Уэйд играл, этим бруталити-фаталити… отчего Уилсон морщится и хихикает. — Ааа-ауч, Паучок, вот это было неприятно, поверь, пробовал однажды… Какой ты кровожадный! — он осекается. Потому что Питер внимательно смотрит на него. Из-за поддавков? — Не… конечно, я не поддаюсь тебе, просто я вообще… за гендерное равенство, плюс Соня спецназовец, как я, столько общего! И в новом раунде… — Уилсон листает игроков. — Считаю, что уделаю тебя и изящной… дочерью Сони, Кэсси!.. Это кровная месть отныне!.. Питер косится на него — он сидит в углу дивана у подлокотника — Уэйд в своем инвалидном безногом кресле впитывает эту картину одним коротким жадным взглядом — Паучок любит забираться в углы… чувствует себя в большей безопасности. Маска натянута на его подбородок, хотя на улице довольно душно, он упаковался намеренно. Но затащить ноги на потертый диван Питер не решается — типа это наверное невежливо, и потому сидит, напряженно наклонившись над джойстиком. Уэйд хотел галантно отдать ему новый — но Питер уперся, сказав, что привык к «раздроченному» своему, а затем смущенно ойкает от смысла. И в ответ Дэдпул не шутит ни о чем таком. Уилсон чувствует, что Паучок незаметно наблюдает за ним — но не как вчера. А будто изучает что-то новое, может из-за квартиры, или толстовки со спортивками. Название этому взгляду он дать не может, все чертовы линзы, но это уже не вызывает щекотки… а скорее что-то похожее на волнение… — Давай… эм… — Питер неловко затыкается. — Давай играть на что-то, а то ты несильно заинтересован! — выдает он, и Уэйд готов спорить, что краснеет при этом под своей плотной маской. — На поцелуй? — ляпает Уэйд, прежде, чем успевает сам себя заткнуть к херам. Вот уж поистине нулевая база, после того, как они потрогали друг друга в значительно более смелых частях… И напряжение от этого так просто не рассеивается, несмотря на дистанцию, оно вибрирует глубоко скрытое. — Нет! Вот без этого пока… — восклицает Питер, хотя так поспешно, что видно, это не желание, но он много думал на этот счет. И еще слух Уэйда греет слово «пока». — На… эмм… Снимешь маску, если опять проиграешь? О. Уэйд и забыл. Эти нездоровые желания. Ох и вот засранец со своим «опять»!.. Ему хочется гадко пошутить, снимет ли Питер свою — но он знает, это стандартные мерзости от неловкости, перевод стрелок, его фирменные реплики, он отрефлексировал. Которым просто нельзя дать выйти наружу. Как антиспам фильтр. Уэйд вдыхает воздух, считая мысленно до десяти, если это работает с гневом, может с импульсивными шуточками тоже? — Амм, а ты… — хрипло начинает он, якобы невозмутимый. — А ты что… снимешь? Питер самоуверенно хихикает: — О, мы можем даже не озвучивать мое условие… ведь я все равно выиграю!.. Он дразнится. На этот раз без сомнения, как вчера в грязной подворотне. Тепло разливается по ладоням Уэйда, так что джойстик грозит выскользнуть — видимо в этом и есть план коварного Паучка. Распалить его фантазии пустыми авансами слов. — Если я выиграю, ты переоденешься… в штатское тоже, — говорит Уэйд тихо. — То, что в твоем рюкзаке спрятано… Питер охает, будто не ожидал. — Ты что рылся… — затем сконфуженно замолкает, поняв, что не отходил из комнаты. — Я… не могу я снять костюм… Эмм… — лепечет он. За окном раздается грохот — кто-то шумно выкинул мусор, слышно аж с седьмого этажа через открытое окно, и от этого человеческого бытового звука все обретает дружелюбную простую окраску. Уилсон знает, что умеет в дипломатию… После этих долгих дней печали… что такого, чтоб просто посмотреть? — Ты можешь оставить маску, и свои стрелялки, чтобы чувствовать себя безопасно… — уговаривает Уэйд. А потом припечатывает тем, что он нащупал еще в первые встречи. — А то это нечестно… Я же снял свой, сам. Уже не первый раз!.. При тебе останется суперсила, и я… хорошо же себя веду… И пару секунд Питер борется с собой. Самонадеянность и высокая ставка. Азартен ли Паучок… Поведется ли он на слова про честность и равновесие?.. — Или боишься проиграть… — подначивает Уилсон коварно. Но когда тот решительно расправляет свои плечи, вступив в этот расставленный капкан, очередное больное про «боишься», Уэйд знает, что победил. Питером слишком легко манипулировать и брать на слабо. — Да, ладно… это… окей! — говорит Паучок скороговоркой. — Ведь я все равно планирую выиграть, поэтому ничего такого мне не грозит!.. Ты… ээ, намерен играть или трепешься? Спустя семьдесят две секунды Питер неверяще пялится в экран, на котором значится, что его Саб-Зиро проиграл хрупкой волшебной девчонке. Уэйд лыбится как идиот, зная, что на нем благословенная маска… Он сдерживается от того, чтобы заржать вслух, и исполнить сомнительных приличий танец триумфа, нельзя подсыпать в эту бомбу еще тротила. — Ты… ты… обманул меня… — потерянно бормочет Питер. Уэйду почти его жаль. Но не настолько, чтобы сказать — брось, малыш, я прощаю твой проигрыш. — Это чем я тебя обманул?! Нужно уметь проигрывать! — возмущенно и довольно отвечает Уилсон. — Я вчера тебе сразу сказал, что это мое любимое мочилово… — Ты… притворился, что плохо играешь… Голословные обвинения, наверное, просто Уэйд был рассредоточен, пялясь на Питера, погруженный в уют и волнение, оттого не сильно старался. — Ты ж помнишь, что это не я предложил ставки? — ржет таки он вслух. Питер уязвлен и пышет горячим возмущением и стыдом. Непонятно, отчего стыдом… — Ничего я не притворялся, эй, ты чего, — зовет его Уэйд, примирительно. — Просто… я немножечко азартный… мягко говоря, а ты ээ… мне напомнил это!.. Прости, Питер! Но когда спустя две минуты… Питер выходит из ванной — Уэйд надеется, что того ничего не смутило в помещении! — в протертых темных джинсах, а сверху в ботанской белой футболке с бесконечным рядом множества черных крохотных циферок на всю грудь и живот… чертово число π… ну конечно. Уэйд печально вздыхает. Он пялится на его голые запястья с браслетами для паутины… Локти… шею, линию яремной впадины, где сходятся ключицы, сухожилия под кадыком. Все это венчает паучья маске… и недовольное дыхание. — Так вот, отчего ты не хотел переодеваться, спалился, что ты еще больший ботан, — просто говорит Уилсон, чтобы разрядить обстановку, хотя ему бы хотелось сказать совершенно иное… Например, что теперь мысленно он называет Паучка… Питером намного чаще. Потому что… потому что в обычных болтающихся джинсах… он выглядит ужасно человечным и живым. Типа да, пугающе… Интересно, то же самое он испытал, когда Уэйд тогда снял с себя костюм? И косточки на запястьях, в которые однозначно упираются чертовы стрелялки… и обычно скрытые манжетами… почему тупой Старк не сделает крепления удобнее? И что Уэйду охота до скрежета зубов обнять его… чтобы почувствовать, каково это — когда Питер в тонкой футболке под его ладонями… наверное, ощущается совершенно иначе, чем в плотном костюме. — Я уделаю тебя, — бормочет тот недовольно, скрывая смущение. — И ты… тоже снимешь маску… — А если ты… — Я вообще не понял, как игра в старую драку превратилась в покер на раздевание?! — возмущенно шипит Питер и с размаху плюхается на свое место, так что подлокотник жалобно скрипит. — Мы ж… не трогаем друг друга, как ты хотел! — оправдывается Уэйд, чертовски довольный. — Это все… стриптиз какой-то! А между прочим, это ты должен быть сегодня в проигравшем положении, а не я… нечестно… Уэйд кидает на него взгляд. В этой фразе мелькает та самая обида. Не до конца разрешенная. С осадком прошлого «свидания»… с чем-то болезненно уязвленным. Это острое и мучительное, что он еще не преодолел, что является самым больным его местом, это то, почему тогда на крыше Паук спрашивал — есть ли в нем что-то жалкое… или что-то подобное, когда какой-то мерзавец с учебы его оскорбил. И… Уэйд не из тех, кто проворачивает такое, добиваясь своего. Не та цена. — Вот ты совсем дурачок… С этими словами, он встает с кресла, подходит к дивану, а Питер напрягается, затаскивает ноги в кроссовках к себе, наплевав на приличия, и шипит «а ну…» А Уэйд бухается на колени перед ним, наклоняет голову к бедрам, скрывая лицо, подставляя затылок. — Да снимай уже… — бормочет он глухо. — Сам не стану. И чувствует, как Паучок отмирает, поняв что происходит, и секундой спустя неуверенно касаются его затылка чужие пальцы, на креплении кожаной застежки у шеи. А затем… Питер тянет его маску вперед, так что становится очень голо, как всегда. А дневной свет без линз выглядит чуть ярче, чем он привык за этот час. Уэйд возвращается на место, не глядя на Питера, который так и оставил маску у себя в руках и теперь задумчиво щупает швы и крепления на затылке. И вспоминает, что пальцы напоследок погладили его левое ухо… или ему показалось, хер знает. Они валяют дурака еще около часа, Скорпион сделал свое дело, надоел, и теперь они играют в какую-то имитацию старинной пиксельной игрушки со взрывами, внезапными ямами, а Питер вопит «ты-ни-черта-не-прикрываешь-меня» и ржет. А Уэйд все еще как ебучий дементор — впитывает в себя его смех, и смеется сам, говоря, что он выиграет и тут, а Паучок вопит, что это парная игра, и если выживет он один, то он блин проиграет, и какой Уэйд эгоистичный дурак. И несмотря на то, что они пальцем друг друга не тронули… напряжение и вибрация… между ними, и горячее обжигающее… стремится, как обоюдный поток. Вдруг это все пиздеж?.. Все это Уэйду кажется. Он не галлюцинировал так долго и правдоподобно ранее, но вдруг. {Не дай кое-какому трусливому уебку сбить тебя…} — шипит Желтый неожиданно. Неужели, это действительно Белый обламывает ему все сомнениями? Уэйд думал, что это он сам? Или настолько незаметно это и происходит обычно. Питер поднимается, кидает: — Надеюсь, в твоем холодильнике не лежит какая-нить заспиртованная голова или конечность, как в Шерлоке!.. — Уэйд быстро отворачивает лицо от него, потому что его тревожные глаза могут что-то выдать, а Питер выбирает пакет апельсинового сока, возвращается к телеку, тянет вверх ворот маски наконец. — Будешь? — спрашивает он у Уэйда, а затем отпивает прямо из пакета, проигнорировав забытый стакан. И протягивает ему. А Уэйд натягивает капюшон поглубже на голову, и забывшись пялится на губы Питера… он их давно не видал. Всего четыре дня… но кажется — вечность. К хорошему привыкаешь быстро. Нулевая база. Благо, не минус десятая… Он кивает. И он прячет свой уродливый рот за несчастной пачкой сока, желая конечно коснуться чужих губ намного больше. Прошло почти два часа, Питер расслабился, несмотря на то, что кажется чувствует себя не очень уютно, когда Уэйд слишком пялится на его обнаженные руки. Играть становится скучно — потому что игр для двоих не так много — и Уэйду даже нельзя пошутить на этот счет, он размышляет над тем, чтобы откусить себе язык и проглотить, чтобы вслух не озвучить предложения. Уэйд чувствует уют. И еще ему кажется, что Паучок-Питер… это одновременно игрушка и бог для него… Не в плохом смысле первое — потому что одно уравновешивает другое. Неразрывно связано. И окрашено трепетом ужаса все просрать. И проиграть. Что-то, с чем он не сталкивался, как головоломка и загадка… раньше все было проще. А тут — какой-то блять ебически сложный уровень для взаимодействия. И дело даже не в маске… Ему хочется знать все о Питере… теперь даже имени ему кажется мало. И при этом он боится задавать вопросы, не зная, где проходит грань, и на что он может претендовать. И… ему хочется, чтобы Паучок сказал… что-то, что объяснит его отношение к Уэйду. Да, это как раз та тема, которую лучше не трогать, чтобы не проебать все, потому он и молчит. Но Уэйд изнывает от молчания… и он и так тревожен с Белым на подкорке. А Питер… видимо не тот, кто вообще что-либо говорит. Может что-то делать, да… и это важнее, но сейчас Уэйду не хватает слов! Еще он опасливо косится на часы на восточной стене — зная, что до полуночи наверное Паучок не останется — девять часов наедине — перебор, это логично. Хотя Уэйд приклеил бы себя к Питеру монтажной пеной и на пару суток!.. Видимо, Уэйд теряет нить разговора или становится рассеянным… — Ты… что-то случилось? — спрашивает Питер. Что случилось… паранойя и обратный отсчет, вот что. — Не-не, ты что, все прекрасно!.. — быстро врет Уилсон, отворачивается к экрану, чертова маска же снята. Но мысли снова теснятся в голове, отвлекают, даже без голосов. — Хочешь… поговорить о чем-то?.. — неуверенно предлагает Паучок, очень проницательный для своего двадцатилетнего возраста. Потому что… ну, они снова начали сегодня — будто новый уровень, будто ничего не случилось. Но в душе Уэйда пока не зажила кровящая рана… что он расковырял в себе за эти три дня. Она не может зарасти так быстро, если… не обсудить. Чтобы узнать правила и оправдаться… трусливо быть уверенным, что не осталось обид, что сыграют против него позже… Уэйд хмурится: — Я… хотел бы, если позволишь… ну, извиниться, за прошлый эм… вечер. Не вчерашний!.. — быстро говорит он. Откладывает джойстик на тумбу с телеком, скрывая свой взгляд, наклоняет голову под капюшоном. Питер молча слушает его, ковыряет коротким ногтем обивку подлокотника. Тоже смущенный. — Да забей… дерьмовый вышел вечер… я… эээм, подумал эти дни и понял, что наверное это был не самый эмм… удачный для тебя момент, чтобы я… делал такое… И вместо того, чтобы… ну, дать тебе восстановиться, я немного… смутил тебя, да? — выдает Паучок задумчиво и печально. Повисает напряженная идиотская пауза. Уэйд пораженно поднимает на него взгляд. — Ты чо, совсем ебанулся, решив… что ты в чем-то виноват… — Ну… я полагаю да, и в этом есть логика!.. — начинает занудно Питер. — Я все разобрал на досуге… И это еще более ебанутый театр абсурда. Что… если он здесь из-за странного чувства вины, считая, что Уэйд травмировался от того, что ему не вовремя подрочили? Блять!.. Такое дерьмо не могло прийти в голову Уилсона даже под психоделиками… Стон вырывается изо рта Уэйда. — Бля… какой пиздец!.. Ты же… не можешь думать такое говно… так вот как чертов Железный заполучил тебя… Точно… сходится все это говно. — При чем тут… Не в силах смотреть даже на его голый упрямый подбородок, Уэйд закрывает ладонями лицо. — Питер-Питер-Питер… ты… ты должен кое-что узнать. Эм… в тебе… в тебе есть нехороший комплекс героя в плане… для тебя нехороший… типа вины за то, что не является твоей виной!.. Для эгоистичных уебков — это хороший комплекс, чтобы играть на этом! — бормочет Уэйд. — И всякие кретины могут использовать… Уэйд отнимает руки от лица. Чтобы посмотреть, доходит ли до Питера информация. Которую никто не скажет ему кажется, пока не высосет из него все его ресурсы и жизнь. Хуй уж всем им. Паучок вздрагивает, скрещивает руки на груди. — Нет во мне ничо такого… — защищается он. Вот уж ни хрена. — Я может быть возненавижу себя… но… да, есть, конечно. И эмм… иногда я как именно такой мудак, пользуюсь этим… типа развожу тебя на какие-то… мелочи, — хрипло говорит Уэйд. — Как щас на переодевание… Вот так и выглядит подписание смертного приговора. Исповедь, мать ее. Питер поднимает лицо в маске и внимательно пялится на Уэйда. Уилсону кажется, что прямо ему в глаза, хоть и технически это невозможно через паучьи линзы… — Ну, у меня для тебя сюрприз, Уэйд… я частенько… замечаю это. Может, ты думал, что я тупица… Опять двадцать пять. Никто вообще не пытается его оскорбить! Наоборот… — Да с чего… Теперь уже Уэйд удивлен, но ясно, что Питер все еще не может понять, что в его щите есть метафорические бреши, через которые нечистоплотные уебки могут манипулировать им, давить на больные точки, заставляя делать нужное. И удивительно — среди всех них, Уэйд не является самым страшным пока — морально, по крайней мере, физически-то вне конкуренции. Уэйду на этом фоне возможностей нужны лишь крошки от жизни Питера… искренность. А Паучок продолжает: — Ну… если это не что-то… типа плохое и криминальное… то… почему нет? Уэйд пялится на него. То есть… Питер… отчасти замечал… и позволял, играл с ним в эту игру? — Ты… просто знай, что я могу быть не единственным мерзавцем, кто попытается влезть тебе под кожу… — это предостережение похоже на моральный суицид. И одновременно на нечто новое — заботу… в ущерб, блять себе. Питер ежится, будто ему не нравится разговор. Но еще не все решено: — Я… в общем, я не могу сидеть, играя с тобой в стрелялки, иначе голова взорвется… прости, что поднимаю это говно! — извиняется он заранее. — Но типа… ты когда выключил тогда телефон… я подумал — небось ты и выбросил его по дороге… и типа не то, чтобы я не заслужил это… Ты можешь знать, что эээ… послать меня нахуй — это не всегда плохая идея. И… не знаю, буду ли я сопротивляться… но помни - что послать любого человека нахуй — твое несомненное право, всегда, по жизни. Под конец Уэйд трагически хрипнет, потому что его голосовые связки отказываются воспроизводить нечто настолько самоуничижительное, что противоречит его физическим и моральным желаниям, чтобы Паучок никогда не отходил от него. — О… — это все, что отвечает Питер, смущенный. — Ну… и типа, вчерашней встречей засранцев в порту… — Уэйд сглатывает, уставившись взглядом на выщербленную доску пола. — Ну типа… кто-то, накосячив, посылает букеты — не то чтобы это равноценно, а так как ты это… ты!.. То я эмм… отдал тебе этих чуваков? И… не знал, сработает ли… но если что — я не ждал… в ответ… Питер молчит, слушая его признания, терпеливо. — О… это типа прощальный подарочек? — хмыкает он насмешливо. — Есть такое слово — бескорыстно, выучи уже… Уэйд молча пялится в ответ. Но Паучок выглядит уже не таким напряженным, как в начале разговора. Будто своей искренностью и самоненавистью он чуть рассеял чужие подозрения. — Я… понял что ты случайно вспылил тогда на стадионе… типа… слишком много всего произошло — и для тебя, и для меня. Поэтому… сегодня мы играем в приставку, да? Это иной подход, спокойный и безопасный, — он усмехается, уже не печально. — Можно сразиться не физически, а при помощи нарисованной горячей волшебницы… Типа… сублимация. Затем откладывает джойстик на пол. Уэйд хмурится — это он с ним какую-то психологическую муть провернул? Еще и зацепил его игрой на спор. И Паучок начинает с иным настроем, ворчливо издевающимся: — Я не супер-популярный, но не думаешь же ты, что мне не с кем сыграть в приставку… И ко всему — я обычно у всех выигрываю, поэтому связываться с тобой опасная затея во многих смыслах!.. И видишь, что ты сделал, разрушил мой непобедимый имидж, — самодовольно подначивает Паучок окидывая свою футболку взглядом. А Уэйд чувствует, что внутри распустился черный плотный клубок страха… он не рассеян полностью — но горькая хватка его ослабла на глотке, дает вздохнуть. Питер действительно великодушно простил его мерзкие слова… и несносное поведение на грани насилия… И простил от чистого сердца, попытавшись представить, отчего такое произошло… а не по каким-то этическим фальшивым догмам. Он посочувствовал Уэйду. Он пришел с дурацкими играми, чтобы помочь справиться ебанутому Уилсону в его желании драться даже с близкими, искал решение… Он думал об этом, и ругал себя в процессе… Паучок ругал себя за несдержанность, а не его. И это знание делает его язык тяжелым и сухим, неповоротливым. А затем Уэйд решается: — Можно… обниму тебя? — он сглатывает. — Ничего амм… плохого, просто посидим на диване так… ведь я… все эти часы, блять… — он запинается. Питер смотрит на него мгновение, будто не сразу понял, что Уэйд имеет в виду, а потом отвечает неуверенно: — Ну, ладно… И Уэйд резко поднимается, пока тот не передумал, а затем бесцеремонно плюхается на диван справа от Питера, прижав его к подлокотнику, закидывает левую руку на его плечо, обтянутое теплой сухой тканью футболки. Гладит пальцами его голую руку ниже, где заканчивается рукав. И до него доносится тихий выдох. Паучок привыкает, борется с собой, чтобы не отпрянуть? Уэйд не знает. — И нечего незаметно трогать мою ногу… придержи эти свои «ключи» отношений, — хрипло бормочет Питер, но не отодвигается. Играет в недотрогу на этот раз. Пальцы Уэйда целомудренно замирают на его правом бедре, будто пойманные врасплох. — Просто хотел пощупать твои джинсы… мягенько… — врет он нескладно, но не убирает руки, пока его не прогнали. — Ты между прочим, сказал, что шантаж сексом это клише!.. Уэйд эклектично сочетает в себе стеснительность и навязчивость. — А кто сказал, что у нас вообще идет речь о чем-то вроде… секса? — и на слове секс, конечно, Питер запинается, хотя однозначно пытался этого избежать. — После прошлого опыта ты первый слетел с катушек окончательно… — насмешливо но не зло, добавляет Паучок. — Может твоей катушечке Теслы нельзя перегреваться?.. И единственный твой путь адекватности — целибат?.. Уэйд думает, что самое время перевести тему, чтобы держаться на очерченной территории, потому что подколы стали слишком смелыми, а это открывает врата в ту самую грязную кладовку с пошлыми шутками… и то, что Питер так близко… сидит, упираясь твердым упругим плечом в подмышку Уэйда… Оххх… Он отворачивается и врубает чудом сохранившееся кабельное — видно, оплатил на год вперед подписку. И старается удержаться от того, чтобы не сместить случайно ладонь на чужом бедре выше — нужно тщательно контролировать свои сраные пальцы. Вот так они и сидят еще около получаса, поначалу скованные непривычным льдом напряжения и сдержанности, но затем постепенно притирающиеся к плечу другого, словно на пробу, как подходит этот пазл… Обычно с этого многие отношения начинаются… но не в их случае. Уэйд внимательно следит за языком тела Паучка… насколько тот напряжен… дергается ли он от его пальцев на своем голом плече, чтобы в случае чего, отодвинуться. Питер устает сидеть в подозрительном напряжении спустя пять минут, будто сводит мышцы шеи, расслабляется, поняв, что никто не собирается делать чего-то опасно-плохого, смиряется с ладонью на бедре… от этой перемены он разом становится тяжелее, когда его голова опирается Уэйду на сгиб локтя. Приятная тяжесть, забытая. Чужого доверия. А Уэйд тайно наслаждается чужим живым теплом, слабым запахом его дезодоранта… потому что футболка это не герметичный костюм, запаха пота он не чувствует, хотя по-нездоровому не отказался бы… Он пялится на маленькую темную родинку на правой его щеке, которую заметил еще ранее. И на несколько веснушек на подбородке, на темную тонкую прядку у виска… — Нравятся мои глаза?.. — внезапно спрашивает Уэйд. В ответ на это Питер вздрагивает, так что это отдается волной по всему боку Уэйда, резко поднимает лицо и пялится на Уэйда, будто пытается найти подвох. — С чего… ты взял такую… романтичную ерунду?.. — говорит он грубовато. Уэйд хихикает, гладит его твердое теплое плечо кончиками пальцев. — Ну… я не могу спросить, запал ли ты на мои брови… ввиду их отсутствия, поэтому ищу иные поводы снимать с меня маску каждый раз… Питер напряженно молчит, но кажется не смотрит в экран, а Уэйд чувствует как в горле его трепыхается что-то теплое и хулиганское. — Может я просто не люблю маски… на других, — добавляет он поспешно. — Ты просто невыносим… хоть что-то хорошее можешь мне сказать? Паучок фыркает, возмущенно. Умолкает, будто борясь с собой. — Ответ на первый твой самодовольный вопрос — да, ответ на последний — нет, я не знаю, как это… делается. Вот и вся награда Уэйда. Он скрывает улыбку, хотя на него больше не смотрят. А через пять минут… пальцы Питера — который невозмутимо пялится в экран своими линзами — осторожно касаются его бедра… ближе к колену, на приличном месте… без каких-то признаков… горячего предвкушения. И расслабленно замирают там, будто на подлокотнике. Это вторая награда Уэйда, после того факта, что Паучку нравятся отчего-то его бледные зрачки. И вот так они сидят, пока фоном играет какое-то малозначительное спортивное шоу, где участники выполняют задания на экзотическом острове. Дневное кабельное отстой. Но ведь все тут собрались не для шоу. А для того, чтобы пообниматься… Пока в воздухе комнаты кружат невесомые пылинки… Хотя Уэйд и убился вчера над этой пылью. И вот его награда. Уэйд не выдерживает и начинает комментировать идиотские реплики ведущего на десятой минуте! Возмущаясь, что они сделали со сценаристом и работает ли тот за еду. Питер фыркает на него, говоря, что он циничный негодяй. И они ввязываются в обоюдный спор — нормально ли работать за еду, или это печальные плоды капитализма. А потом Уэйд замечает что одна из двухметровых красоток в бикини — точно мужик!.. Потому что у нее видно кадык… и щекочет большим пальцем горло Паучка, отчего тот чуть не валится с дивана… И когда Питер говорит в шесть — чертова маска однозначно подсказывает ему таймер — что ему пора… Уэйд знает, что его рот идиотски открылся… что значит пора?.. Прошло всего ничего? Кто так делает? — Э… может… может, закажем еды? — предлагает он поспешно. Питер мягко улыбается на эту уловку: — Не… я ща пойду на дежурство, если обожрусь, будет тяжело летать… поем после, — и он хихикает. Уэйд хочет сказать, что может тогда вообще не стоит никуда идти… и он не хирург в приемном покое — чтобы где-то там дежурить. Что за слово такое?. — Ну… ну ладно, — немного стихает он, потому что внутри кажется сдулся ебучий шарик с теплом… И что теперь делать без этого? Почему нельзя… продолжить сидеть? Зачем куда-то идти? Что за логика такая?.. И как это… остановить? — Можно… можно я пойду с тобой? — спрашивает Уэйд хрипло. И не глядя на рот Паучка, опасаясь что тот неприятно улыбнется. Питер в удивлении вскидывает на него взгляд. — Э… за-зачем? — с подозрением тянет он. Уэйд почти оскорблен за подозрение, но благодарен что над ним не издеваются. — Ну… просто… я ничего не буду делать. Вчера же я… не вмешивался, да?.. — приводит он доводы. Повисает пауза. То, что Паучок не начал хохотать над этим предложением в общем-то не так уж плохо. Он обдумывает. — Да, вчера все было хорошо, и я… благодарен тебе, что ты позвал меня, а не решил это сам, как ты можешь… — он мнется. — Хотел… спросить… ну, это вот дело, вчерашнее… как думаешь, мы… можем продолжить его?.. На мгновение у Уэйда мелькает отчаянная мысль — что если Питер терпел его объятия просто чтобы Уэйд продолжал с ним это расследование. А на самом деле все это время его тошнило. Но потом он вспоминает о Желтом… который не велел вестись на токсичные идеи контроллера. — Ну… думаю да, хотя… — Уилсон честен. — Мне и не по душе твои методы… как и тебе мои… И надеюсь ты рассмотрел убившего меня в гараже чувака, правда?.. Питер хмурится, но упирается. — Давай… просто пока оставим так, я пойду на дежурство один… ты будешь ну… немного отвлекать меня, потому что тебе будет скучно, я в большинстве случаев тупо сижу и слушаю сводки… или просто ищу подозрительное. Никакого движа, как наверное ты привык… Уэйд готов бы спорить, что в присутствии Питера ему не нужен никакой движ, но знает, что это из-за его блядских чувств… кажется, что в присутствии Паучка любое нудное занятие кажется чудесным и захватывающим. Это первичный пьянящий эффект, именно поэтому не хочется его отпускать. Хотя скорее всего тот прав и его патрули — благотворительная скукота… — Ну… так когда в таком случае… мы типа… увидимся. Сегодня же, вроде все прошло хорошо? — Уэйд надеется, что не звучит жалко. И делает ударение на «оценку» вечера. Паучок улыбается: — Да… сегодня все прошло хорошо, через пару дней… можно сходить в кино, как думаешь? На какой-нить сеанс после полуночи… на углу 184-й есть маленький кинотеатр со странным репертуаром, в нем пахнет чертовой карамелью, будто это конфетная фабрика, вряд ли мы привлечем там много внимания? Предположение о том, что они могут… пойти в кино… не приходило Уэйду в голову. И это почти примиряет его с действительностью, давая несколько импульсов — они планируют. Новую встречу. Это однозначно хороший знак. И второе — Паучок решил взять все в свои руки более решительно… может подумал, что он как в услуге «трезвый водитель» — более адекватен? И кто будет с этим спорить? Это и есть результат его молчания? Паучок идет и переодевается в ванной. А Уэйд удерживается от того, чтобы полазить по оставленному рассеянным Питером рюкзаку — что как искушение манит его своими кармашками — в поисках кошелька или удостоверения с работы, водительских прав. Уилсон сглатывает и отводит взгляд. Уэйд верит в карму — значит нельзя делать хуйню, если не хочешь чтоб она вернулась бумерангом!.. И у него и так много всего уже есть, подаренного Питером добровольно, что ценнее, чтобы узнавать лишнее, красть то… что Паучок хочет сберечь. И нельзя предавать его доверие так. А перед тем как вылезти на подоконник, Питер закидывает рюкзак с одеждой за спину, маска его приподнята, он подходит к Уилсону вплотную… И горячо шепчет в голый подбородок Уэйда, очень смело, будто где-то этого насмотрелся: — А что… что думает Желтый по поводу всего происходящего? — но в голосе его опасение. {О…} к такому повороту не готов никто. — Он… это… он первый в тебя… эм, втюрился… не я, он один, — бормочет Уэйд быстро, оправдываясь, авось и прошлое нелепое удастся списать на другого. {Ну ты и трусливый кретин!..} Каждый раз Паучок пытается распознать, кто есть в его голове. В прошлый раз Белого? Но Желтый вовсе не тот, кто будет этому сопротивляться, он тот еще эксгибиционист. И тогда Питер замирает, усмехается, будто ожидал иного ответа, задирает лицо и целует его в щеку, целомудренно, мягко и еле касаясь: — Передай это Желтому тогда, — говорит он. Затем отступает, ловко отвернув губы от качнувшегося вперед Уэйда, пытавшегося его прижать к себе,. — Все, мне пора, Уэйд, на сегодня хватит! Не хулигань!.. И Уилсон пялится на пустое окно. Щека его горит щекотным жгущим следом от касания чужих губ. {Это был мой поцелуй, мудак… без меня бы ты мозги вышибал с Белым всю неделю!..} — шипит разочарованно Желтый. — Мы… мы как-то объебались, мне кажется? — потому что чувство разочарования и пустоты снова захватывает Уэйда. Или это от того, что он снова в одиночестве, и трех часов было катастрофически мало. Желтый вздыхает, как доктор у постели умирающего… вся работа насмарку мол. {Ты… такой тупой, что даже не понял… что мы не объебались, а выиграли сраное гранпри… Но. Что метать бисер перед такой неблагодарной свиньей, как ты?! } В смысле выиграли… это же похоже на поражение, иначе Питер бы остался? Разве не так? {Тут все наоборот, долбоеб… Вот облапать Паучка перед расставанием — вот это было б ебать какой жирной точкой!.. И не забывай… этот сладенький невинный поцелуй — МОЙ, блять!..} Уэйд чувствует, что тоже не прочь бы прогуляться… не уверен, стоит ли натягивать костюм. Он трет лоб, с удивлением вспомнив, что на нем нет маски. И что Паучок каждый раз целует… именно его чертово лицо. И снимает с него костюм, маску слой за слоем — чертову душу. [Он дрессирует всех вас, доверчивые мудаки…] — и это все слова, что произносит Белый за вечер. *** Суббота 24 июня, 10:45 pm Уэйд выходит из бара… запрокидывает голову вверх, чтобы посмотреть — видны ли звезды. Воздух свеж и влажен, пахнет цветущим ящиком-клумбой с гортензиями от соседнего кафе. Точно не Висл установил здесь подобное. Он не может табличку с названием-то повесить ровно, уже три месяца болтается. — Чувак… здесь нельзя отливать, а то Джек перестанет наливать!.. — философски замечает ему Ларри, подавшись внезапно в поэты. И после этого уходит в подворотню именно чтоб отлить, значит туалет занят кем-то капитально. Уэйд качает головой. Явно не та романтика, которой он ожидал. А он пару дней как романтик, не забывайте!.. Что если его покореженный организм, как дерево, перешибленное молнией годы назад — еще не сдохло, пусть и выглядит обожженным и мертвым… но внутри что-то еще живо? Уэйд вспоминает, как Питер заботливо полил несчастного колючего засранца на подоконнике. Они виделись с Питером только вчера. О да… маленький Паучок сам нашел его, когда Уэйд только выходил из своей вновь обретенной жилплощади в Кенсингтоне. И… Но отчаянно Уэйд удерживается от того, чтоб написать первым. Раз тому комфортнее самому двигать динамику — кто он такой, чтобы мешать. Пусть Паучок определяет допустимое самостоятельно… Уэйд вспоминает о том вечере на стадионе — на этот раз уже не печально, раз воспоминание очищено, раз они помирились. А еще — его новое любимое воспоминание. Уэйд вспоминает о вчерашнем вечере — когда Питер опасно подкараулил его около дома после одиннадцати, когда он повернул в сторону дома из крохотного магазинчика. Устроив пятничный выходной с Дороти и виртуальной Беатрис Артур на экране… Не поняв, что дернуло его за плечо, он чертыхнулся, разворачиваясь на 180. Уэйд привычно рванул левую, швырнуть в глотку смельчака нож, который параноидально крепил к правому предплечью, когда выходил в штатском, на всякий… и нож его тоже оказался вытянут паутиной. А Паук недоуменно хмыкнул. И вслед за тем подтрунивал над ним пару минут, заминая неловкость, не зная, как себя вести в этой новой плоскости их отношений. А потом… тот весьма провокационно разрешил лапать себя — ну или обнимать, какая разница — в течение двадцати минут — на крыше, пока не настало время внезапно лететь домой, неясно дело было в том, что Уэйд вышел в толстовке от скуки в магазин, или потому что тот соскучился — прежде чем не сбежал, привычно, за долгие полчаса до полуночи… Желтый — с которым Паучок теперь перебрасывался фразами, и боги, поцелуями — находился в такой прострации потом в течение часа, что Уэйд начал переживать. Он проверял свой телефон за этот вечер семнадцать раз. Цифра не его. Это заметил и подсчитал Джек, внимательный его дружок, спросив, подцепил ли он себе кого, что витает в облаках. На что Уэйд отпил из стакана колы и холодно отшил его — да, нового бармена-работодателя!.. который не сует нос в чужие дела! И берет комиссию на пять процентов ниже. Сидеть ровно на заднице этим вечером нет настроения. Он слишком взвинчен всем своим новым настроем. И одновременно он ни за что не отказался бы от этой горячее томящейся боли, что поселилась в его груди. Желтый правда считает что это те самые ублюдские бабочки, какой идиот придумал такое название… единственные бабочки, на которые это по описанию смахивает — складной балисонг — нож-бабочка — воткнутый в бок справа. Он решает пройтись пешком до метро, чтобы проветриться от спертого воздуха Сестры Маргарет. Висл вечно экономит на кондиционере — а зря! Он идет по темнеющей душной улице и задумчиво пинает мелкий камушек. Легкий, пустой. Уилсон в костюме, без пояса, но с Беа и Артуром — а то малыши что-то засиделись дома. Висл подкинул ему очередной долгоиграющий заказ, сказав, что срока у него нет — главное выполнить до конца лета, чтобы этот криминальный мудила не заговорил на суде свидетелем, а суд в сентябре. У Уэйда на это дело месяц. Уэйд заворачивает за угол Аллен-стрит… И внезапно до ушей его сквозь звуки ночного города доносится что-то новое… выбивающееся… ровное жужжание… будто дребезжит что-то ритмично. Искусственный звук. Не от мотора машины. Он оборачивается, озирается по сторонам, только нихрена не понимает — шоссе пусто. Может так гудят протянутые к генератору провода? Уэйд чувствует себя дураком. В конце улицы одиноко бредёт мужик. Он же даже не пил сегодня, не то чтобы это могло оказать влияние… Но уебищный тревожный звук не замолкает. И тогда Уэйд догадывается… поднять голову вверх. Блядскийтыбоже… вот этого всем им и не хватало для полного счастья.