«Я хочу найти родителей»
Быстро начеркала Гермиона и подожгла салфетку. Впервые в жизни палочкой. За все свои празднования она первый раз подожгла бумажку с помощью магии, а не зажигалки или спички. Папа всегда был против этого, всегда просил убрать волшебное древко подальше, ведь Новый год сам по себе волшебный праздник. И от осознания всего этого, сердце болезненно ударилось о стенки грудной клетки. Она не плакала, но очень хотела. Мечтала разрыдаться, снова и снова жалея себя и коря за то, что вот так вот позволяет себе радоваться, пока ее родители непонятно где. «Они счастливы в своем незнании, Гермиона». «Им не так плохо, перестань это делать! Перестань страдать, позволь себе быть счастливой». — Гермиона, быстрее пей! — приказал Забини и девушка сразу вышла из своего транса, вцепилась в бокал, как в последний шанс на счастье, и осушила до последней капли, точно зная, что сегодня не подавится от бумажки, потому что та сгорела дотла, оставляя лишь маленькие крупицы пепла. Все сбудется.***
Третьего января Блейз, как по сигналу испарился из поместья. Почему он не сделал этого ранее, Гермиона так и не понимала. Потому что прожужжал уже все уши своей грядущей встречей с Драко. Забини трансгрессировал к другу на пару деньков, чтобы составить компанию и хоть как-то поддержать. Оставил Гермиону с Корделией, потому что точно успел удостовериться, что девушки сдружились и нашли общий язык. Весь день Грейнджер проходила, как в воду опущенная. В поместье Забини она старалась не использовать темные заклинания, потому что боялась быть пойманной. Она знала, что хозяйка поместья раньше была на стороне Темного Лорда, а значит хорошо чувствует подобные изменения. Да и сама шатенка хотела запомнить эти дни по-настоящему без сладостной пелены заклинаний КЗ. Ближе к ночи она как обычно заперлась в отведенной ей комнате и, выпив отвар из ромашек и мяты, легла спать. Она очень долго ворочалась во сне, терзала саму себя недобрыми мыслями, заставляла свой разум страдать, словно случайно. Думала обо всем на свете — о родителях, своем жутком стрессовом состоянии, неразберихе с Драко. Все это, как снежный ком, скатывалось и летело на нее с огромной горы. И самое жуткое, что впереди не было ничего хорошего, словно все в ее жизни может катиться только вниз, но никак не вверх. В какой-то момент на грани сна и реальности она услышала голос Блейза и подскочила с кровати, будто он просил ее о помощи. Хотя именно это Гермиона и слышала. Словно Забини кричал во все горло, просил о помощи откуда-то из подвала, хотя девушка даже не спускалась в погреб этого поместья. Шатенка выскочила за порог своей комнаты, схватив лишь палочку. Короткая пижама толком ничего не скрывала от острых зубов ледяного воздуха, которым были пропитаны стены коридора. Гермиона бежала в направлении голоса, но почему-то звуки не становились громче, хотя сама гриффиндорка прекрасно чувствовала, что приближается к своей цели. Крики Блейза были все тише и словно дальше одновременно. Девушка оказалась в большой зале, когда заметила большую фигуру с длинными блондинистыми волосами. — Мерзавка, как ты посмела сделать это?! Голос Люциуса Малфоя был ледяным и отвратительно хрипящим. Столько месяцев в Азкабане оставили свой след, — мужчина явно был болен, — это было ясно не только по изменившемуся звучанию его баритона, но по внешним факторам. Впалые глаза уже не были такими светлыми и переполненными надменностью, они налились кровью, а голубой оттенок потемнел и стал походить на черный. Губы потрескались и побелели настолько, что даже просто смотреть на него было страшно. Скулы стали еще острее, чем это было во время войны. Идеальные белые волосы, которым раньше могла позавидовать любая девушка, теперь были похожи на сухое пожеванное сено. — Мистер Малфой, я слышала Блейза, — Гермиона тихо попятилась назад, но решила не молчать, занять пространство звуком, тогда он не обратит внимание на движения. — Блейз? Он там же, где и мой сын с женой, там, где все предатели крови. В АДУ, — мужчина улыбнулся и в этом была вся злость и ярость, на которую он только мог быть способен. Он сделал шаг вперед, и шатенка заметила, что он хромает, подметила и крепче сжала палочку в руках, готова выстрелить в любой момент. — Эти идиоты только и рады переметнуться на сторону, где мягко и комфортно, а я гнию в Азкабане! Мой сын трахает грязнокровку, он заслуживает самой страшной смерти из всех, я был с ним очень добр, когда просто убил его непростительным. Мужчина продолжает что-то говорить про свою жену, про Блейза и его мать, но от одной мысли, что Драко мертв из-за нее сознание словно отключается. — Не может быть, — шепчет девушка и замирает. Это ее ошибка, нельзя стоять, ноги быстро врастут в землю и Малфой настигнет. Нельзя. Опасно. — Беллатриса никогда мне не нравилась, но как же я был горд, что она моя родственница, когда слышал твои крики, твой этот поросячий визг. Свиньи грязные, ты грязная, ты отвратительная и неправильная, тебя не должно существовать, — каждое слово плавает на поверхности, потому что внутри все еще бурлит осознание смерти Драко. — Драко… — Мой сын мертв! — кричит Люциус. Это словно озаряет девушку, затем она вскидывает палочку. С громким выдохом из кончика вылетает заклинание прямиком в ногу мужчины, что точно болит, ведь он хромает. И Гермиона уже готовится запустить еще одно или даже прибегнуть к непростительному, но вместо хриплого вопля Люциуса она слышит какой-то инородный писк. — Мисс Грейнджер, прошу вас, — шатенка пятится назад и падает в кресло. Мрак вокруг размывается вместе со всхлипами. Грейнджер видит лунный свет, что прорывается сквозь молочные шторы миссис Забини. Шатенка мечется взглядом по сторонам, пытается зацепиться хоть за что-нибудь, но все осязаемые предметы словно становятся жидкими и расплываются. Только после еще одного взрывного всхлипа Гермиона опускает взгляд вниз и видит маленького эльфа, скрученного в комочек на полу. — Мерлин, Родриго! — быстро вскакивает с дивана и бежит к домовику, но тот лишь сильнее сжимается от жгучей боли во всем теле. — Прости меня, прости меня, прошу, я не хотела! — Гермиона, отойдите, — спокойно просит женский голос, и девушка только успевает упасть на пол немного дальше от эльфа. Корделия нависает над Родриго и долгие секунды колдует. Юную волшебницу кидает в дрожь, она сотрясается от этой картины. Миссис Забини делает все умело, словно уже приходилось спасать этого малыша. — Лукреция! Лукреция! Отнеси Родриго к себе, пусть проспится, — сиделка появляется ровно в ту секунду, когда женщина произносит ее имя первый раз. Она качает головой и поднимает на руки эльфа. Все погружается в молчание, ровно до того момента, пока шаги Лукреции не стихают совершенно. — Миссис Забини, прошу вас, простите меня, я так виновата. Я не понимаю, как вышла, если я накладывала запирающие? Женщина протягивает шатенке руку, чтобы помочь встать и провести до кресел. Обе идут в полном молчании и садятся друг напротив друга. Гермиону съедает стыд и страх. — Миссис Забини, умоляю… — Просто Корделия, Гермиона, — тихо говорит она, зажигая свечки, чтобы наполнить пространство запахом душистых масел и светом. — Ты вышла из комнаты, потому что запирающие заклинания не действуют на территории поместья, — карие глаза округлились, когда смуглая женщина ответила на немой вопрос. Она словно читала все мысли по лицу девчонки. — Блейз настоял на этом. Однажды я заперлась и у меня случился неприятный приступ болезни, никто не мог до меня добраться и только когда заклинание спало само, он смог войти. — Блейз говорил, что вы болеете, — неловко проговорила Грейнджер, все еще боясь смотреть на женщину, но в Корделии не было не единого грамма осуждения и злости, она словно все понимала, уже заведомо была посвящена во все беды юной мисс. — Милая, что с вами было? — спросила женщина, хотя прекрасно понимала, что знает причину этой выходки девушки. — Это… Кошмар. Просто плохой сон. Через мгновение после этих слов на столике появилось две чашечки с душистым напитком. Гермиону не стоило уговаривать, она быстро взяла кружечку и сразу отпила глоточек. Этот приступ словно высосал из нее все соки, и сейчас она иссыхала. После того, как она отпила чаю, по телу побежали мурашки и на душе стало несколько спокойнее. От удивления Грейнджер шире открыла глаза и отпила еще. — Ромашка, бергамот и лаванда, — поясняет мулатка, когда замечает удивление на лице девушки. — Меня всегда успокаивает это сочетание. Перепробовала ровным счетом все. — Идеально… Мне очень нравится мята, но теперь возьму на вооружение, — через пару глоточков, когда гриффиндорка пришла в себя и начала боле рассудительно мыслить, она смогла собрать слова в предложения. — Корделия, если вы примите решение выставить меня, то я все пойму и могу уже сейчас собрать вещи. Мне бесконечно стыдно за то, что я сделала с Родриго. — Милая Гермиона, вы слишком жестоки к себе. Перед Родриго вам, конечно, следует извиниться, но никто вас не гонит. В свое время у меня тоже были проблемы со сновидениями, — очень уклончиво проговорила женщина и спряталась за очередным глотком чая. — Тоже кошмары? — взвизгнула Грейнджер и чуть было не подскочила с кресла от желания узнать новую находку. Информация была для нее, как золото, за которое она и душу готова была отдать. — О, не только, — горькая улыбка застыла на губах миссис Забини. — Очень давно, уже после первой магической войны, в нашем мире был некоторый раздор. Пока вылавливали приспешников Темного Лорда, было опасно просто на улицу выйти. На меня напал какой-то волшебник и… — Вас мучили непростительными? — с каждым словом Корделии, Гермиона видела в ней свое отражение, словно женщина рассказывала ее историю, но с некоторыми изменениями и неточностями. Сердце болезненно кольнуло. Теперь в компании Гермионы Грейнджер и КЗ появилась еще одна женщина с похожей проблемой. — К счастью или скорее, к сожалению, я не знаю, чем меня пытали. Но это точно было темное и запретное заклинание. С тех пор у меня проблемы со здоровьем, — горько проговорила женщина и потерла глаза от усталости. — Мне очень жаль, Корделия. Вы обращались за помощью к колдомедикам, неужели они не смогли помочь? — глупый вопрос. Гермиона сама прекрасно и не понаслышке знает, что колдомедицина не справится с подобными проблемами. Это что-то за гранью и во всем этом есть большая проблема. — От них толку не особо много, — горькая усмешка слетела с губ женщины. — Понимаю. — Что с вами, милая? — внезапно спросила женщина, глядя Гермионе в глаза. В этот самый момент Грейнджер решила не таить, сказать все как есть. Позволить себе излить хотя бы крупицу своих проблем, а не топиться в них, задыхаясь от переизбытка. — Беллатриса Лестрейндж пытала меня круциатусом. — Салазар, мне очень жаль, это такие боли… — Да. Меня все еще мучают кошмары. Она оставила мне шрам, я думаю, что все дело в нем, — девушка слегка развернула руку, чтобы показать воспаленную отметину на предплечье. Корделия слегка прищуриваясь окинула взглядом надпись и покачала головой, словно снова что-то понимая. — Думаете она прокляла его? — Именно так. — Но по обыкновению, когда волшебник умирает, все действия его магии исчезают, — задумчиво проговорила женщина, откладывая опустошенную чашечку в сторону и полностью погружаясь в разговор. — Думаю, что с черной магией все работает немного иначе. — Гермиона, мне бы ваши мозги в молодости, — горькая усмешка, но без крупицы злости и зависти. — Я обращалась за помощью к куче целителей, но смог помочь только один. Жаль, что он уже почил. Может быть, вы с ним смогли бы найти решение, — Корделия устало откинулась на спинку кресла и протяжно выдохнула. — О ком вы говорите? — хмурясь, спросила Гермиона, потому что картинки в ее голове стали все четче срастаться в полноценное полотно. — Николас Фламель… — Я читаю его дневник сейчас. Точнее дочитала уже, он как раз рассматривал похожую проблему. Девушку пытали и… В какой-то момент шатенка смолкла, так как хаотично летающие мысли наконец-то перестали биться о стенки черепной коробки, а медленно пересеклись. «Миссис Забини сильная женщина… Миссис Забини — Корделия Забини». «Корделия Забини!». — Вы Корделия Забини, — прошептала Грейнджер напрягаясь и округляя глаза. — Да, Гермиона, мы уже знакомы, — то ли с улыбкой, то ли с испугом выдала женщина, боясь, что у девушки начинается новый приступ. — Корделия Забини, сокращенно КЗ…***
По прибытию во Францию, Блейз сразу прибыл в поместье Малфоев. Там его уже ждал Драко с требованием рассказать все самые яркие подробности самочувствия и общего состояния Гермионы. Блондин словно на иголках сидел все время, пока Нарцисса расспрашивала Забини о матери, о настроении и всех остальных светских моментах, что она точно никак не могла упустить. Только через минут сорок они смогли остаться наедине. — Как дела, друг? — будничным тоном спросил Блейз, падая в кресло хозяина поместья. Они прошли в кабинет Драко, потому что только тут парень чувствовал себя в одиночестве. Мать словно повсюду развесила подслушивающие устройства, как из одного детектива, что он недавно прочитал. — Да, все хорошо. Спасибо, что спросил, — напряженно ответил блондин, опираясь о стол по правую сторону от Блейза. Его взгляд сосредоточен на коричневых глазах друга. Он ждет, когда до мулата наконец-то дойдет, что он должен начать все докладывать. Немедленно. — Ты выглядишь уставшим, — игриво произнес мулат, сдерживая первые позывы смеха. — Твою мать, Блейз, как она? — взрывается парень и чуть ли не рычит на друга. Он прекрасно понимает, что Забини делает все это специально — выводит его, испытывает, но отказывается признавать, что все настолько серьезно. Чувства ничего не значат, он же чертов МАЛФОЙ. — Все хорошо, Новый год мы отпраздновали отлично, без приключений. На каждое слово блондин качает головой, прокручивает предложение снова, чтобы найти в нем какой-то скрытый подтекст. — Приступов не было? — Ну в обморок она не падала. Ее комната недалеко от комнаты матери, думаю, что если бы она что-то услышала, то точно бы мне сказала. Очередные кивки. Блейз же все пристально наблюдает, изучает его, запоминает каждое изменение, но он по-прежнему натужно о чем-то думает, даже не моргает. — Это хорошо. — Ты уже поговорил с Нарциссой? Блейз в очередной раз звучит, как голос разума и это заставляет Малфоя моргнуть первый раз за минуту. Он будто снова начинает дышать, вспоминая, что не один в этой комнатушке. Однако Забини не спешит ему помочь выпутаться из горы дерьма, лишь продолжает смотреть на него то ли с осуждением, то ли с печалью. — Драко, она вообще тебе нужна? Ты так лениво все делаешь. Что между вами? — Она… Образ Гермионы словно бутон пиона распускается в его сознании и медленно увядает, когда Малфой наконец-то понимает, что упускает ее. Она отдала ему свое доверие, частичку себя, своих эмоций, то, что не хотела давать никому, а он так расточительно относится. Словно у него сто таких Гермион Грейнджер, от идеальности которых хочется блевать. Идеальная. Для него она такая. Так почему тогда он боится? Почему медлит? Почему? Почему? Почему? — Она тебе нужна? — Да! — признается без зазрения совести и смотрит прямо в глаза другу. — Нужна. Я бы не занимался всей этой блевотной херней, если бы не была нужна. Блейз, это просто так не делается. Ты же знаешь, что я… — Ты Малфой, а Малфои не испытывают чувства, не предают кровь, не идут против родителей, — сухо говорит Забини и в заключении закатывает глаза, потому что эти чертовы правила по-прежнему кажутся ему идиотскими. — Я Малфой, и я испытываю ебучие чувства! Дело не в этом. Я обручен, а матери слишком нравится эта идея. Боюсь ее огорчить… — Вспомни, к чему ты пришел, когда в прошлый раз боялся ее огорчить, — он указывает рукой на левое предплечье. — Это не то же самое… — Как по мне, ситуации схожи. Нарцисса любит тебя и точно не откажется, если ты откажешься от Астории и признаешься в чувствах к Гермионе. Когда наконец-то сможешь сказать это вслух, конечно. — Ты невыносим! — горло раздирает правда, словно он хочет сказать что-то важное, но не может вырвать это наружу. Словно болезнь, какое-то страшное заболевание, что мешает ему жить, убивает, уничтожает все хорошее. — Нет, это ты бежишь от правды! Соберись с силами, возьми свои яйца в кулак, если они у тебя, блять, есть и сделай что-то масштабное! — голос Забини становится грубее, практически срывается на крик. За этот учебный год он понял, что Гермиона ему приятна, что он ее любит, как хорошего друга и не хочет наблюдать за страданиями обоих. Они либо подарят друг другу жизнь, либо убьют ее, срубая под корень. — Я влюблен в нее, да! Ты этого ждал, чтобы я признался? Да, я влюблен в Гермиону Грейнджер. И что мне сделать, чтобы она меня простила, потому что после всего этого дерьма, маловероятно, что хватит чертового пиончика и улыбки. Масштабное, говоришь! Может мне найти ее родителей?! — одышка. От повышенных тонов начинает драть горло и во всем теле появляется странная дрожь. Он сказал это вслух. Влюблен. Наконец-то признал, наконец-то сказал. «Ты пропал, чувак. Ты упал еще ниже, этого уже не забрать назад». «А я и не хочу забирать назад!». — Блейз, — цедит блондин. Глаза округляются и на мгновение он даже перестает дышать, не потому что переполняют эмоции, а потому что правда забывает как. Тело замирает, глаза стекленеют. — Драко? — Мерлин, я сделаю это! — шепчет он и прилагает все усилия мира, чтобы взглянуть на друга. — Сделаешь что? — Я найду ее родителей…