«Кажется я совсем разучилась писать свои мысли. Да мыслей как таковых вовсе нет. Я не знаю о чем думать — в голове только Драко. Днем. Ночью. Пока я моюсь в душе. Пока ем или разговариваю с родителями. Да, дневник, это все та же Гермиона Джин Грейнджер. Многое изменилось с моей последней записи. Но знай одно — проще не стало. Рон все такой же болван, но я люблю его. А Драко… Я ничего не понимаю.
10.01.1999»
Драко оборвал все, когда сделал этот шаг, когда нашел ее родителей. Это было концом и началом. От одной мысли на что он пошел ради нее, душу обдает теплом и грустью одновременно. Грустью, потому что он не рядом, чтобы снова его отблагодарить. В ее голове вновь хаотично летают мысли, а родители внимательно наблюдают за дочерью. Мать замечает глубокую морщинку между бровей и тянется, чтобы разгладить непрошеную гостью на молодом личике девушки. Этот жест вырывает Грейнджер из потока размышлений, и она улыбается. — Это же тот чувачок, который обижал тебя раньше? — шатенка усмехается над тем, как отец пытается казаться невозмутимым, словно эта ситуация его никак не интересует. Сленговое словечко так нелепо слетает с его губ, и он сам пропускает улыбку на лицо, показывая, что все хорошо, что он просто шутит. — Он изменился, — коротко говорит она и предпринимает попытку отпить шоколад, лишь бы хоть куда-то себя деть. Гермиона любит своих родителей, но еще никогда вот так открыто не обсуждала с ними свои «отношения», тем более с отцом, тем более о Драко. Малфой вообще всегда был запретной темой. Девушка всегда себя останавливала, когда начинала говорить о нем, потому что Гермиона могла долгие часы рассуждать о том, какой же этот блондин заносчивый, невыносимый и отвратительный. В детстве она часто допускала такую оплошность и тогда выливала на головы родителей все те мысли, которые заполняли ее голову, когда она думала о слизеринце. Отца всегда доводили эти разговоры — он ненавидел, когда его родную и единственную дочь обливали дерьмом и смешивали с грязью. — Люди меняются? — удивленно спрашивает он и отпивает глоточек горячего напитка, морщится, но сохраняет зрительный контакт. — Людей меняют другие люди. Никак иначе, — гордо говорит Гермиона и поправляет прическу. Она видит свою заслугу в том, что Драко стал тем, кем сейчас является. Не стопроцентную, но видит. Он стал более терпим к маглам, менее резок и намного аккуратнее в своих выражениях по отношению к ней. Теперь он думает несколько раз, прежде чем грубо крикнуть ей какую-то грязь, а точнее он вовсе исключил это слово и все его производные из своего рациона в сторону гриффиндорки. А это уже не просто успех — это начало. — Он смотрит на тебя влюбленным взглядом. Между вами что-то есть? — коварно говорит миссис Грейнджер и подпирает голову рукой, игриво рассматривая реакцию дочери. Щеки словно по сигналу загораются алым, и она хочет сбежать, но красный цвет означает «стоять». Так что она не трогается с места. Даже не издает нелепого вздоха или выдоха, старается выглядеть невозмутимой. Она должна привыкнуть к этому вопросу, потому что ребята точно зададутся им, когда узнают, что родители вернулись «Я могу не говорить, что их нашел Драко… Да?» «Я могу сказать, что это Блейз. Тогда Джинни начнет задавать еще больше вопросов. Нет». «Министерство! Ну точно!» «Но мистер Уизли…» «Проблемы по мере поступления, скажу, что министерство, а потом уже выкручусь». «Как же это, чертовски, непохоже на меня». — Ничего особенного. — Этот парень нашел нас за два дня, это точно называется «ничего особенного»? — усмехаясь, вклинивается отец, и получает от жены суровый взгляд, дескать, ему стоит помолчать и не портить этот момент, но уже поздно. — А как же тот рыжий паренек, о котором ты проговорила весь шестой курс? — продолжает мама, но отец снова встревает со своими детальными пояснениями. — Да и пятый, и четвертый, и третий… — Джозеф! — Мы встречались с Роном, — срывается с губ девушки, и она качает головой сама себе, глядя куда-то вперед. Да, ей стоило сказать это еще раньше. Это та часть жизни, которую они пропустили, надо чтобы они понимали, что было что-то еще кроме войны и ее болезненных последствий. — Начали после того, как закончилась война. Но это было не то, что нужно. Способ забыться, найти утешение в друг друге. У него умер брат, у меня не было вас, мир словно вращался в обратную сторону. Но время шло, все оправились, и эти отношения уже не были нужны. По окончании своей пламенной речи о Рональде, на лицах родителей пропали все краски. Они угрюмо смотрели в пол и боялись молвить хоть слово. Их маленькая принцесса выросла и, кажется, даже переросла их самих. — Милая, война… Ты могла… — уже который раз начинает Джин, но не может закончить. Муж тянется и укладывает свою ладошку на колено возлюбленной, приводит ее в себя, заряжает уверенностью и спокойствием. Сейчас все хорошо, все уже в порядке, дом, жизнь. Все, кроме ментального здоровья Гермионы Грейнджер. Но родителям нельзя знать этого «кроме». Они не должны волноваться, а она должна справиться с этим, должна пройти путь до конца. — Могла, мам, много раз могла, но я здесь. — И ты в порядке? — неуверенно спрашивает Джозеф, искоса поглядывая на дочь. Веселый настрой куда-то улетучился и от холодных мыслей, кажется, даже остыл горячий напиток, так что Гермиона утопает в нем, глоток за глотком, запивая горечь лжи, которая сейчас должна политься из ее рта. — У меня есть некоторые проблемы с ментальным здоровьем, но я прошла курс лечения и уже все намного лучше, — врет Гермиона, стараясь спрятать глаза за длинными ресницами, но ей все же приходится взглянуть на маму, когда та поправляет прядку волосы дочери, заправляя ее за ухо. Она смотрит в теплые глаза и улыбается, испытывая адское желание сказать хоть что-то правдивое. Например, о том, что она испытывает адские боли в руке. О том, что просыпается ночью от своих же криков. О том, что иногда лунатит и не ведает, что творит. Но это не та правда, которая успокоит родителей. — Корделия, мама Блейза, мы с ним живем вместе в башне главных старост. Впрочем, вы с ними познакомились. Она мне тоже очень помогла. Миссис Грейнджер тяжело выдохнула, ощущая какую-то ноющую боль где-то в районе сердца. Боль за дочь, за мир магии, за сотни жизней, которые не пережили войну. Она крепче сжала плечо девушки и слегка потрясла девочку. Гермиона все еще не верила в происходящее. Родители рядом, сидят на одном с ней диване… А она боится, что если лишний раз моргнет, то увидит только пустые места рядом с собой и охлажденные напитки. Теплая домашняя атмосфера сменится на артический холод и все вокруг покроется мраком. Из тени вырастет человеческая фигура с длинными запутанными волосами, в идеальном черном платье с тугим корсетом. И она снова окажется в своем кошмаре. Поэтому она старается реже закрывать глаза. Из-за этого они начинают слезиться и приходится потереть глаза рукавом собственной кофты, оставляя на ней маленькие влажные разводы. — Очень жаль, что тебе уже завтра придется уехать, — отец подает голос, замечая, что дочь погружается глубоко в свои мысли, уплывая далеко за пределы этой комнаты. Шатенка резво вскидывает голову и искренне улыбается Джозефу. — Ничего страшного, теперь у нас есть все время мира, — трепетно говорит она и притягивает к себе родителей, крепко обнимая, вдыхая их запах, наконец-то заполняясь спокойствием. Все нутро отпускает кошмарные сны, пропускает надежду, что скоро все наладится. И это больше не кажется бессмысленной мечтой, это все реально. Родители рядом, высиживают новые впадинки на диванных подушках. Все точно так же, только Гермиона сломана. И теперь у нее появился еще один стимул излечиться. — Устроим вечер кино? — Да, давай, — мама встала с дивана и направилась за парой тройкой кассет с любимыми фильмами, что они пересмотрели уже раз десять, если не больше. Они уже знали все реплики наперед, знали все сцены, но продолжали смотреть, смеясь над шутками и проливая слезы от утрат. У них есть все время мира.***
В последний вечер каникул, пока Гермиона проводила время с родителями за просмотром очередной кассеты, Драко засиживался в кабинете. Он обложился бумагами и попросту смотрел в стену. С момента, когда он вернул Грейнджер родителей, прошло уже два дня, и все это время он не мог выбросить из головы ее улыбку и благодарность. Кажется, что никогда в жизни он не видел ее настолько счастливой и благодарной. А Малфой не нуждался в этом — он хотел прощения, хотел, чтобы она простила его за помолвку. И самое жуткое, что теперь он чувствовал себя виноватым еще больше. Словно этот жест доброй воли, его попытка загладить свою вину, выглядит как дешевый подкуп. Он подкупает ее и теперь девушка не может не простить… Чертова ситуация.»…сейчас я хотела бы услышать твой голос и увидеть наглую улыбку».
В очередной раз перечитывает эту строчку из ее записки и глубже погружается в свои мысли. Гриффиндорка поселилась в его душе, заполняя внутренности цветочным запахом, постоянно напоминая, что она теперь часть его самого. Ему уже некуда деваться от карих глаз и заливистого смеха. От красного цвета на щеках и галстуке. Никуда не деться от кошмаров и бесконечной любви к сладостям. От обилия книг и заумных мыслей, от смущения и вечных споров. НИ-КУ-ДА. А самое интересное, что Драко и не хотел бежать. Он не хотел прятаться от этого — его все устраивало. Устраивал такой расклад вещей. Наконец-то внутренняя пустота, которая то и дело заполняла себя тьмой и болью, впустила толику тепла и света. Удивительно, та самая «грязнокровка» Грейнджер стала единственным лучиком надежды в его чистокровной жизни. Уму непостижимо! С другой стороны двери послышались шаги и сразу же тихий стук, не дожидаясь ответа, ручка дернулась и в проеме появилась миссис Малфой. Нарцисса никогда не заходит в этот кабинет, она никогда не отвлекает Драко от дел и позволяет ему уединиться. А сейчас она даже переступила порог кабинета. Это заставило парня нахмуриться, но в какой-то степени он был даже рад ее появлению. Время пришло. Если не сейчас, то когда? — Мама, — поприветствовал ее парень и встал с кресла, направляясь к женщине. Бардак на столе волновал его сейчас меньше всего. Нарцисса все выходные пыталась расспросить сына о том, как прошла его «операция по спасению Грейнджеров», но Драко отчаянно избегал этих разговоров. Он знал, что ему нужно решить последнюю проблему и тогда на пути к Гермионе больше не будет весомых преград. Оставалась только одна и сейчас она казалась даже сложнее, чем найти родителей девушки в Австралии. Значительно сложнее. Драко не хотел рушить мечты матери об удачном браке сына. Не хотел расстраивать тем, что этот брак несчастливый и обоюдно нежеланный. Ведь Астория тоже не горит от желания становиться благоверной Малфоя, а Нарцисса видела в этом шанс на счастье. Она всегда говорила, что полюбила Люциуса практически сразу. Рассказывала сказки о той любви, что была у них до того, как Лорд разрушил всю их жизнь. Драко верил матери, потому что никогда не слышал истории любви из уст отца. И главным аргументом Циссы во всем этом был тот факт, что брак не получился бы, если не договоренность между Блэками и Малфоями. Словно это могло сыграть какую-то роль и влюбить Драко в Асторию. Ничего подобного! — Драко, хватит бегать, расскажи мне уже, как все прошло? Ты помог мисс Грейнджер? — парень только сейчас заметил, что женщина мяла в руках свои рабочие перчатки. Тогда он окинул взглядом ее внешний вид и понял, что она только из сада, а значит в добром расположении духа. Садовые хлопоты всегда успокаивали Нарциссу, делали ее более уравновешенной и спокойной. — Все прошло успешно, — миссис Малфой еле слышно выдохнула, но во всем ее виде читается облегчение. По всей видимости, она долго обдумывала всю эту ситуацию, часто возвращалась мыслями к Гермионе и ее проблеме. Она тоже мать и представляет, каково это потерять ребенка, но не имеет ни малейшего понятия, как сложно было Гермионе. Поэтому испытывала сожаление к ее ситуации. — Слава Салазару… — Мама, я хотел поговорить насчет помолвки с Асторией, — внезапно проговорил Драко, даже не чувствуя, как слова срываются с губ. Осознает, что сказал это, только когда начинает задыхаться от нехватки кислорода и тогда он вздыхает. Дышит полной грудью и самое главное смотрит матери в глаза, сохраняя при этом спокойствие. Сейчас самое главное не дать слабину, скрыть даже каплю неуверенности в своем решении. — Что такое, сын? — она еле заметно вздрагивает, то ли от счастья, что он наконец-то пожелал обсудить некоторые тонкости грядущей свадьбы, то ли от страха и волнения, ведь этот взгляд серых глаз не сулит ничего хорошего. Она знает сына наизусть, знает язык его тела и точно понимает, что так он себя ведет, когда что-то идет не по плану. — Я хочу расторгнуть договоренность, — блондин хочет выдохнуть и продолжить говорить. Произнести еще пару доводов в пользу его решения, чтобы Нарцисса точно согласилась, но ее светлые глаза превращаются в настоящие галлеоны, округляясь до неимоверных размеров. И спустя секунду, от былого спокойствия не остается ничего. В венах кипит эмоциональная кровь Блэков. Иногда Драко забывает, что она не урожденная Малфой — ей не свойственна холодность и отрешенность, в отличие от него самого или Люциуса. Вот они феноменально хорошо справлялись с сокрытием эмоций. — ЧТО?! — взвизгивает она и делает шаг ближе к сыну, чтобы что-то учуять. Только вот что? Испарения алкоголя? Может она думает, что он пьян и потому говорит такие несусветные глупости? Или чтобы уловить хоть нотку шутки. Она всматривается в любимое лицо, которое после войны совсем перестало походить на детское, он больше не ребенок. Смотрит и ищет там морщинки возле глаз или приподнятые уголки губ. Хоть что-то, что указывает на не смешную издевку. Там только серая строгость. — Я не хочу жениться на Астории Гринграсс, — сухо проговаривает Малфой и проводит над собой большую работу, лишь бы не закашляться. Настолько в горле пересохло от тяжелого разговора. Мама сереет и отходит немного назад, продолжая крутить перчатки в руках, осыпая крупицы грязи на пол кабинета. — Но Драко… — Мама, я не хочу так. Не хочу без любви. Кажется, он произносит это слово впервые в таком осознанном возрасте. Он редко говорил Нарциссе, что любит ее, еще реже отцу. Для Малфоев это слово-паразит, ведь оно есть чувства… Главное правило в несуществующем кодексе Малфоев — отсутствие чувств. Так что, услышав речь сына, женщина заливается румянцем, от поднимающегося давления. В комнате разгорается пожар. — Хочу все сделать правильно, хотя бы сейчас. После всего, что уже произошло, хочу, чтобы было правильно. — Драко, я не знаю. В голове у нее целая лавина мыслей и все они хаотично витают между собой, но так или иначе сталкиваются с конечным решением сына. Нарцисса явно понимает к чему идет этот разговор. К признанию. И, кажется, женщина совершенно не была готова к этому. Малфой сглатывает ядовитые слюни и все же решает прокашляться. — Зато знаю я. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы род Малфоев не пал ниже плинтуса и продолжаю этим заниматься по сей день. Дай мне волю выбрать спутницу всей жизни самостоятельно и не впопыхах. — Драко, мисс Грейнджер… Она… — миссис Малфой бьет в самую цель. Губы парня вздрагивают, а все остальное части лица каменные, непроницаемые. Серые глаза смотрят в мамины голубые и, кажется, она видит через них весь мир. Понимает, кивает. Цисса видит в них все эти годы Хогвартса, когда мальчишка приезжал домой, из раза в раз обливал гриффиндорку отходами. Тогда для него Гермиона и «грязь» были синонимами. Потом время войны, когда пытки мисс Грейнджер отразились на лице Драко. Нет, ему не хотелось помочь, ему было страшно за себя. И вот сейчас перед миссис Малфой стоял совершенно другой человек. Не тот мальчишка с верой в идеалы отца, а настоящий мужчина, настроенный идти до конца. Он прошел все стадии, чтобы дойти до конечной точки, где становится лучшей версией самого себя, где хочет уважать себя, а не угождать отцу. — Да мама, она.«Я чувствую гнев, потому что ты не рядом…»
И снова эти строки.
***
Ближе к обеду одиннадцатого числа Гермиона переступила порог собственной комнаты в башне старост. С того момента, когда она была тут последний раз, прошла будто бы целая вечность. Не две недели, а сразу пару лет. Ей вернули родителей, а в жизни появилась так называемая «подруга по несчастью». И плюсом ко всему Драко… Малфой перестал игнорировать все свои чувства и наконец-то открылся, позволил себе делать, а не говорить. Растопить замороженное сердце и впустить туда образ Гермионы Грейнджер. Хотя кажется, что она поселилась там задолго до этого громкого поступка. Гриффиндорка, погруженная в свои мысли, раскладывала свои вещи по полочкам. Она думала обо всем и ни о чем одновременно. Приятный белый шум, который наконец-то помог отпустить думы о проблемах и болях, о прочих неудачах. Замирает, когда берет в руки дневник Фламеля и на секунду по руке пробегает табор мурашек, словно напоминая, что это ее спокойное состояние не вечно. Оно сохранится еще какое-то время, а потом эффект спадет, как после темного заклинания, и тогда снова приходит глубокая боль и слезы со страхом. Все начнется снова. Но Гермиона опускает дневник на кровать и стирает мысли из головы, возвращая туда только белый шум. Перед ужином она решает забежать в гостиную своего факультета и повидаться с любимыми друзьями, которые все еще ничего не знают. Хоть Джинни и взяла с подруги обещание писать каждый день, но Грейнджер все же пропустила пару раз отправку новостей. Сейчас Уизли и Поттер не знали о родителях. И тем более они не знали о Малфое, от чего кончик языка Гермионы горел и покрылся черным, словно ложь наконец-то начинала выходить наружу. Девушка взбежала по ступенькам, поднимаясь в гостиную и уже оттуда она слышала, как Рон что-то быстро щебечет, а потом также быстро замолкает. Тогда начинает пищать Джинни. — Фу, вы можете закрыться где-нибудь и лобзаться там! Отвратительно! Грейнджер оказывается в гостиной ровно в тот момент, когда рыжая девчонка, прицелившись кидает подушку в брата и Ромильду. Они медленно расцепляют свои объятия и недовольно смотрят на Джиневру, а потом так же в унисон переводят взгляд в сторону входа и ахают. Каждый по собственной причине и с иным посылом. Рональд, потому что не был готов погружать Гермиону в эту картину, не готов был показывать степень отношений, в которых сейчас находится. А Вейн, потому что наконец-то окончательно отбила Уизли от юбки Грейнджер. В ее голове это является конечной точкой в истории любви Рони и Мионы. — Гермиона! — Джинни оказывается рядом с подругой за секунду и крепко прижимает к себе. — Нас ждет длинный разговор касательно твоих писем, а точнее их отсутствия, — шипит ей на ухо и на миг в ее глазах разгорается огонь. Всеобъемлющий и убийственный. Грейнджер остается только качнуть головой и погладить спину подруги в ответ. — Ладно, Рони, я пойду к Парвати и Падме, увидимся за ужином, — оставив смазанный поцелуй на губах рыжего, брюнетка практически вприпрыжку направилась к выходу, кидая небрежное приветствие Гермионе и скрываясь с глаз ребят. Наверное, все присутствующие думали, что Грейнджер испытывает какую-то боль или хотя бы толику неприятных эмоций, но кроме отвращения к самой Ромильде ничего не было. И это было далеко не из ревности, просто Вейн никогда не нравилась шатенке. — Ребята, я так рада вас видеть, — она решила прервать неловкие секунды молчания и быстро направилась к друзьям, чтобы обнять, почувствовать их тепло. Гарри и Рон тоже по ней скучали. Хоть Поттер испытывал некоторую обиду, что она предпочла Блейза им. Джинни приняла решение рассказать правду своему молодому человеку и скрыть все это от Рональда, точнее просто умолчать. Гарри понимал, откуда росли ноги у этого решения и на протяжении всех каникул помогал рыжей девушке скрывать правду от всех Уизли. — Мы тоже, Гермиона, — своим привычным, теплым тоном проговорил Гарри и подарил подруге улыбку. Вот почему она точно скучала. Компания друзей уместилась на диване и некоторое время Рон посвятил рассказу о том, как ужасно они пытались играть в квиддич на заднем дворе. И хоть никто не говорил этого вслух, все понимали, что всему виной смерть Фреда… Это был первый Новый год без него. Первый год, когда игра на заднем дворе не вырисовывалась. Потом подключилась Джинни и поведала интересную историю, как Рональд и Гарри напились вусмерть и решили покататься на метлах. Миссис Уизли бегала за ними по всей территории, а на утро говорила специально очень громко и попрятала все запасы антипохмельного. Они с Джорджем долго хохотали с этого. Поттеру было так неловко, что он решил не продолжать цепочку ярких воспоминаний и лишь взглянул на Грейнджер в ожидании ее рассказа. Будто бы чувствуя, что что-то случилось, готовый слушать все тонкости проведенных каникул. — Как у тебя прошли каникулы? — подал голос Рон, с интересом рассматривая улыбающуюся Гермиону. Все заметили, что она выглядит как-то иначе и терялись в догадках с чем может быть связаны эти перемены в состоянии. Ее лицо заметно оживилось и больше не отдавало серостью. — На самом деле это были прекрасные каникулы. Миссис Забини, Корделия, просто замечательная женщина и… — Гермиона откашлялась и словила на себе удивленный взгляд Рона, будто бы он не понимал причем здесь мама слизеринца. Девушка серьезно взглянула на друзей. Сейчас она не хотела вдаваться в подробности о своей новой подруге или самом Блейзе. Она протерла ладошки о джинсы и улыбнулась. — У меня есть важные новости. — Что могло случиться за две недели? Ты же была в Хогвартсе, — смеясь спросил Рон. — Мы все это время играли в настольные игры и ели… — Она жила у Забини, Рон, — быстро проговорила Джинни, чтобы этого не сделала Гермиона. Грейнджер с удивлением уставилась на подругу, так и задаваясь вопросом, почему Рональд ничего не знает? — Я ему не сказала, — шепнула Уизли и приготовилась к атаке со всех сторон, ненароком прижимаясь к боку Гарри, выискивая там помощи и поддержки, но Поттер сам испытывал некоторый страх от гнева Гермионы или Рона, так что тоже прильнул к своей девушке. — Ты была у Забини все каникулы?! Не поехали в Нору, потому что решила поехать к Забини?! — голос рыжего перешел на писк и требовалось приложить все усилия мира, чтобы не засмеяться от такой театральной реакции. Гермиона нахмурилась. — Да Рон, но я не об этом хотела рассказать… — Почему удивлен только я?! Вы знали! Вы все знали и не сказали мне? Гарри?! — Уизли всколыхнулся в своем кресле и чуть было не закатился назад. Поттер повернул голову в сторону подруги и предпочел делать вид, что Рон не его проблема. — Рональд, мы решили тебе не говорить как раз из-за этой реакции, ты не понимаешь и не можешь адекватно реагировать… — Мои родители дома, — проговорила Гермиона, перебивая нравоучительную речь Джинни. Повисло молчание. Все медленно повернулись к Грейнджер и несколько раз удивленно моргнули, пытаясь понять, правда это или нет, разглядеть шутку на лице подруги. Хотя все прекрасно знали, что она таким не стала бы шутить. — Да, они нашлись и сейчас уже дома. Я не писала последние дни, потому что мы убирались и расставляли мебель. Мои родители вернулись, — неловко хихикнула девушка и слезинка счастья скатилась по ее налитой румянцем щечке. — Мерлин, Гермиона, поздравляю, — Джинни быстро отпрянула от Поттера и упала на плечи подруги, жадно прижимая ее к себе, показывая всем своим видом, как она счастлива. Гарри включился следующим и тоже примкнул к объятиям. Рон ожил самым последним, быстро подскочил с кресла и налетел на подругу с радостным визгом — в этом был весь Рональд Уизли. Чрезмерно эмоциональный, рубит с плеча, но также быстро отходит, одаривая всех своей искренностью. Вся компания ощутила, как добрая доля проблем отошла, растворилась. Ребята наконец-то позволили себе мысль, что старая добрая Гермиона Грейнджер наконец-то к ним вернется, ведь родители нашлись. Только вот они упустили тот факт, что она никуда не девалась, просто деформировалась. Так или иначе, она решила умолчать о Драко и его роли во всем этом. Когда-нибудь потом она точно вернется к этому и поведает все в мельчайших подробностях, но сейчас не самое подходящее время. Точно не для Рона и не для ее ментального здоровья. — Как?! Откуда? — подал голос Гарри, отстраняясь от друзей, давая Гермионе возможность дышать. — Эм… Министерство, — быстро ответила она, задвигая последние сомнения рассказывать о Малфое или нет в дальний ящик. Джинни странно на нее зыркнула, но быстро стерла эту гримасу. Гарри и Рон еще какое-то время расспрашивали подругу о возвращении родителей, о семье Забини и всем на свете, до того момента, пока в животе не завыли банши. — Мальчики, ну вы идите в Большой зал, скоро ужин. Мне надо показать Гермионе подарок мамы, — парни пожали плечами и быстро ретировались, оставляя девушек одних. Джинни впилась в руку подруги и принудительно потащила ее за собой в сторону спальни. В комнате было пусто. Грейнджер прошла к кровати подруги и с интересом взглянула на нее, ожидая пока она достанет подарок миссис Уизли и отпустит пару шуточек про очередной новый свитерок или шапочку. Но вместо этого Джинни встала перед ней, уперла руки в боки. — Джинни? — неловко спросила шатенка. — Что случилось на самом деле? — резко протараторила рыжая. Она, конечно, не умнейшая ведьма своего поколения, которая щелкает загадки, как орешки, но все еще оставалась девушкой, которая может читать между строк. Неубедительные слова Гермионы о министерстве поселили в Джиневре зерно сомнения. Грейнджер бы не стала заикаться о подобном. Она вообще никогда не заикается — говорит так, будто всегда права, а когда не права, все равно делает вид, что все знает. — В каком смысле? — неловко хихикает шатенка, поджимая руки, скрючивая ровную спину, словно вес лжи падает на ее плечи, напоминая о себе. Как же Гермиона ненавидела эту сторону медали. — Как нашлись твои родители? Я не верю в россказни о министерстве, — Уизли подходит к девушке и садится рядом. Не перестает быть серьезной, но своим видом показывает, что примет любую правду, даже если она ужасна или не клеится с ее мировосприятием. И Гермиона даже может в это поверить, но боится. Боится потерять подругу, словно такое вообще возможно. — Это Забини сделал? Вы… — неловко продолжает Джинни, опуская взгляд в пол. Шатенка запоминает, ставит звездочку над темой «Блейз Забини» и обещает себе, что вспомнит об этом позже и обязательно призовет подругу к ответу. — Что?! Мерлин, нет, конечно! Глупости какие, — хихикает девушка, надеясь, что смех хоть как-то спасет в этой ситуации. Джинни, кажется, едва заметно выдыхает. Сладостное облегчение катится по горлу и падает к самому сердцу. Уизли еще ничего не признала, но мысль о возможных отношениях Блейза и Гермионы отравляла ее душу. Все каникулы она провела в этих думах. Гарри все время ее успокаивал, но даже не догадывался о настоящей причине. Думал, что она просто волнуется за подругу, что Забини может ей навредить. Бедный, глупый Поттер. — Тогда как? — Если я скажу, ты не поверишь, — Гермиона хочет выпалить правду в эту самую секунду, потому что уже не может терпеть, ей срочно надо с кем-то это обсудить, срочно излить душу и желательно чтобы тот, кто будет ее слушать, не плевался осуждениями. Грейнджер не была уверена сможет ли Джинни без этого, но готова была рискнуть. Она взглянула в голубые очи девушки и увидела там решимость, принятие ситуации. Назад пути нет. — Попытайся, — Джиневра говорит с улыбкой, совершенно не догадывается о том, что сейчас услышит. Она даже готова поверить, что родители нашлись сами, но не в истинную правду. — Малфой, — коротко обрывает Гермиона и умолкает, будто сейчас сказала самую большую глупость на свете. Для Джинни это и звучит, как большой бред и она уже ждет, когда подруга рассмеется и скажет, что это шутка, что чертово министерство нашло ее родителей. Скажет, что Уизли ищет смысл там, где его нет и никогда не было. Но смысл есть. Смысла так много, что он льется через край сознания и заполняет все свободное пространство. — Что «Малфой»? — продолжает как-то с издевкой смотреть на подругу. Ухмылка медленно сползает с лица, когда молчание затягивается, а Гермиона остается все такой же серьезной и строгой. Ни единая морщинка не дрогнула на молодом лице, никакой нерв не подал сигнала, что это глупая хохма. Ни-че-го. — Драко Малфой нашел моих родителей за два дня и привез их в Англию, — монотонно проговорила Грейнджер, спокойно глядя в глаза рыжей Уизли. Она старалась выглядеть как можно убедительнее и непринужденнее, чтобы Джинни поверила, чтобы Джинни взяла и без вопросов поверила. Но она громко усмехается, встает с кровати, на которую только успела присесть и идет к дверям. — Ясно. Гермиона, если ты не хочешь говорить правду, то так бы и сказала. Если это Блейз, то… Я просто хотела знать, если это Забини, но пошли уже на ужин. Сейчас это выглядит, как лучший выход из ситуации — просто замять, просто встать и выйти, хихикнув напоследок. Но гриффиндорка уже слишком давно тонет в своей лжи. Она слишком долго задыхается от подступающего ядовитого лукавства. Шатенка врастает в пол и строго смотрит на девушку. — Гермиона? Ты чего? — Я не шучу, Джин, — шепчет она, едва открывая рот. На секунду Грейнджер даже не верит, смогла произнести это вслух, но слетевшая с лица Джинни веселость доказывает, что это все же произошло. — Драко правда сделал это… для меня. — Гермиона, — неуверенный смешок, и Уизли сильнее закрывает дверь, чуть громче, чем планировала. Так внезапно, что сама вздрагивает от этого. Рыжая медленно перебирает ногами в сторону лучшей подруги. Приближается к старосте девочек, чтобы уличить ее во лжи, но Гермиона словно напилась сыворотки правды и теперь не может остановиться говорить правду. Даже ее глаза слезятся от честности, все это вызывает у нее фантомную физическую боль. Ручка Джинни мягко ложится на плечо Грейнджер и сжимает его, проверяя на достоверность, настоящая она или нет. — Драко Люциус Малфой. Тот парень, что со второго курса звал тебя грязнокровкой. Который никогда не пытался облегчить тебе или кому-либо из нас жизнь. Который смотрел, как его сумасшедшая тетка пытала тебя. Который мог убить, даже глазом не моргнув? — Не надо, Джинни! — выходит чуть громче, чем планировалось, и непрошеная слезинка сама собой скатывается по щеке. Гермиона быстро стирает ее с лица, словно ничего этого и в помине не было. Она смотрит в глубины морских глаз подруги и читает там непонимание. Как такое вообще может быть? — Что не надо, Гермиона? Это шутка такая? Шатенка практически борется с собой, чтобы не сказать Джиневре какую-либо грубость, она тяжело выдыхает и берет руку подруги в свои. Она сжимает ее пальчики и поджимает губы. Голова неуверенно покачивается словно маятник, в отрицательном жесте. Шутка. Шутка. ЧЕРТОВА ШУТКА. — Это не шутка, Джин, это правда… — Да что с тобой? Как? Он что? Да нет… Зачем? Зачем ему искать твоих родителей? Если ты скажешь, что это какая-то терапия по искуплению грехов, в жизни не поверю, — Уизли медленно закипает, но не выдергивает свои пальцы из рук Гермионы. Девушка все сильнее сжимала ее ладошку, желая чувствовать прикосновения подруги, каждую секунду удостоверяться, что это не сон и не кошмар, это правда и она наконец-то решилась. Сказать правду, изливая душу, показывая, что Уизли значит для нее так много, что готова доверить даже такое. — Мы… — Вы? — Мы с ним… — Вы с ним? — Я не знаю, что, между нами, но мы целовались, — мысленно Грейнджер уже считает до трех, ожидая следующего взрыва лучшей подруги. Взрыва эмоций и чувств. — Так, Гермиона Джин Грейнджер, сейчас же поцелуй меня! — шатенка, оторопев взглянула на нее и чуть было не отшатнулась на пару шагов назад. — Мне нужно знать, так ли шикарно ты целуешься, что после этого хочется совершать рыцарские поступки, — эта реплика Джинни в миг делает обстановку менее напряженной. Становится проще дышать, и веревка их неловкости вперемешку со страхом становится не такой тугой и ослабляется вокруг горла. Уизли улыбается, и это есть добрый знак. — Нет. — Что нет? — Я не верю, что вы просто целовались, — уверенно отвечает рыжая и перекрещивает руки на груди. Вот оно, влияние Гермионы Грейнджер — все ее повадки впитываются в кровь, залазят под кожу, остаются там навсегда. Драко это испытал на собственной шкуре, а Джиневра уже даже не замечает таких пустяков. — То есть для тебя не странно вообще, что мы можем целоваться? — вскидывая бровь вверх, проговорила шатенка. Удивление. Джинни всегда была самой понимающей из всех друзей Грейнджер. В этом она опережала даже самого Гарри Поттера. — Нет. Для меня странно, что он нашел твоих родителей за два дня, хотя ты их искала больше полугода. — Мы… Возможно… Мы не обговаривали статус, в котором мы находимся. Это длится уже не первый месяц, Джин. Шатенку переполняют эмоции, она готова хоть сейчас вылить на голову подруги всю правду, все эти месяцы страданий и счастья. Поведать все те моменты, когда Гермиона чувствовала себя счастливой и спокойной рядом с ним. Только рядом с ним. Потому что благодаря демонам Драко, она чувствует себя нормальной, ей не надо притворяться счастливой, как иногда рядом с друзьями. Она может быть неидеальной девушкой со своими дефектами и в этой своей не идеальности быть самой потрясающей. — Ты его… — Кажется, я влюблена… Все барьеры и страхи катятся к чертям. Рыжая смотрит на Гермиону с непониманием и ждет. Дает ей последний шанс, чтобы признаться в глупой и неправдоподобной шутке, но Грейнджер по прежнему серьезнее некуда. На удивление маглорожденной волшебницы, правда ощущается не как горькая отвратительная жидкость — это как глоток свежего воздуха. И только сейчас она осознает, что сказала это вслух впервые в жизни. Она даже себе не признавалась в этом, считала чем-то постыдным, чем-то неправильным, но продолжала возвращаться мыслями к заносчивому слизеринцу. Влюбленность, симпатия, чистые чувства… Да шатенка даже представить не могла, что когда-нибудь будет испытывать хоть что-то кроме ненависти, антипатии, безразличия. Но все меняется. Глумливая ухмылка слетает с лица Джиневры и она срывается с места. Идет к подруге и крепко прижимает ее к своей груди. Это именно то, что сейчас нужно — безмолвная поддержка, принятие ситуации без яда и грязи. Уизли незаметно для самой себя качает головой, словно привыкает к этой мысли. — Хорошо, хорошо. Спасибо, что сказала. Хорошо.