***
Долгий час вторника Гермиона объясняла Драко, что ей надо сегодня остаться у Джинни. Ссылалась на то, что у ее лучшей подруги непростой период в жизни, что ей нужна помощь. Малфой отпускает пару шуточек о «проблемах в раю», но все же соглашается переночевать сегодня в подземельях и оставить возлюбленную в одиночестве. Блондин еще какое-то время сидит с ней, рассказывая историю, как чуть было не раскрыл их отношения Тео, когда тот отпускал грязные шутки про саму Гермиону и Блейза. Шатенка лишь хихикала и успокаивала своего молодого человека. Молодого человека. Эти два слова все еще не укладывались в голове. В памяти еще были свежи воспоминания с начала учебного года, когда она на дух не переносила смазливого слизеринца. Как она хотела испробовать на нем парочку изученных заклинаний. Как он сжимал ее горло, оскорблял и выводил на эмоции. В этом была изюминка их отношений. Несочетаемая сочетаемость, эмоции через страсть. Драко не готов был говорить громких слов, но его крохотное сердечко увеличивалось в размерах каждый раз, когда рядом оказывалась гриффиндорка. Гермионе не готова была говорить громких слов, но начинала задыхаться от ревности, когда замечала Пэнси Паркинсон где-то неподалеку от блондинистой макушки. Гермиона Грейнджер не ревнует, но Драко Малфой играл с ней в страшную и непонятную игру. Тридцать первого января они проговорили пару часов, обсуждая, как лучше рассказать обо всем ребятам. Шатенка голосовала за тихое признание, сначала друзьям, а потом и весь Хогвартс. Блондин преследовал лишь одну мысль — сделать это громко и с размахом. Он грезил увидеть лицо Поттера и Уизли, в тот момент, когда их любимая золотая подружка будет в тисках злого змея искусителя. Гермиона отнекивалась, но сама параллельно представляла гримасу Пэнси Паркинсон, когда ее любимый слизеринский принц будет в объятиях грязи из-под ногтей. — Драко, ты уверен, что хочешь этого? — неуверенно спрашивала шатенка, ерзая в его руках, укатываясь глубже в одеяло. Рядом с ним холод стен Хогвартса не казался таким ужасающим. Их сердца топили любые морозы, они горели ярким пламенем. — Уверен, Гермиона. Мы сделаем как запланировали. Это будет феерично! — Я не думала, что ты любишь такое излишнее внимание, — шутит девушка и прикрывает глаза, желая утонуть в запахе хвои, и уснуть сладким сном на веки вечные. Сном без кошмаров и страхов. На веки вечные с ним. — Я не люблю назойливость, но ради такого события готов сделать исключение, — теплые губы легко касаются макушки возлюбленной, и весь мир наполняется сладостной тишиной. Есть только они и их счастье. Стены ее комнаты превращаются во вселенную. Их маленький мир скоро станет известным всем. Но на календаре девятое февраля, до дня Х есть еще несколько дней. Гермиона готова к исполнению своего личного плана. Джинни спит в своей комнате и даже не подозревает о вранье лучшей подруги. Драко наверняка проводит время с Ноттом и Забини, совершенно не зная, что девушка обманула его. Весь Хогвартс молчит, хранит тайну гриффиндорки, которая тихонько крадется в Большой зал. Шатенка была на грани того, чтобы не попросить у Гарри Поттера его мантию-невидимку. Это облегчило бы ей жизнь в несколько раз. На выходе из башни Ариана не предпринимает попыток остановить хозяйку башни старост. Гермиона смотрит на портрет всего несколько секунд, ловит кивок нарисованной девочки и оборачивается прочь. Дамблдор провождает ее взглядом, и когда шатенка скрывается за поворотом, лишь губами желает удачи. Драко всегда злится на то, что Гермиона шаркает ногами по полу. Частенько ругается на нее, ядовито указывая на то, что она либо не умеет ходить, либо ленится. Потом он каждый раз извиняется за свою грубость, а она его прощает, потому что сама не любит эту особенность. Она начала волочить ногами по полу только после войны. Создает шум, к которому уже успела привыкнуть. Тишина означала затишье, а затишье всегда перед бурей. Гермиона не любила бури. Шаркала, создавая посторонние звуки, чтобы оглушительное молчание не давило на ушные перепонки, словно кто-то наложил некое проклятье. В первые минуты после круциатуса Беллатрисы Лестрейндж, гриффиндорка ничего не слышала — была тишина. Молчание всего вокруг убивало, разрушало все органы. А потом Гермиона закрыла рот и осознала, что все это время продолжала кричать. Тишина ей напоминала о том дне. Поэтому она ее и не любила. Но сейчас вспоминала свои приобретенные навыки во время войны, когда надо было передвигаться тихо и незаметно. Она шла от колонны к колонне, скрывалась в заброшенных коридорах, когда казалось, что слышит голос дежурных. Сегодня были гриффиндорцы, и это играло ей на руку, если вдруг ее поймают. Шатенка старалась не смотреть по сторонам, не хотела сталкиваться глазами с кем-то из неспящих портретов. Гермиона знала, что хоть большую часть времени они молчат, но стоит им узнать свежую сплетню — разносят ее по всем уголкам замка. Оказавшись возле громоздких дверей зала, Грейнджер шмыгнула в небольшое отверстие, которое смогла бесшумно отворить. Было непривычно оказаться в Большом зале в одиночку в такое время. Картинки прошлого, словно ледяная вода из ведра на голову без предупреждения. Повсюду лужи крови, кажется, что, если собрать всю потерянную жидкость в одном месте, можно набрать пару-тройку ванн. Кое-где Гермиона видит оторванные конечности. Слезы льются из каждой пары глаз. Все вокруг катится к черту. Кажется, о такой форме ада не знал даже сам Данте. Перед глазами блеснули очки Гарри Поттера, и только это вернуло Грейнджер в современность. Зал чист, никаких кровавых озер, никаких бездыханных тел. И никаких глаз избранного мальчика, из которых так и сочилась уверенность в своем смертоносном решении. Шатенка отшатнулась назад и тяжело задышала. По ушам ударил чей-то смех. Это не было похоже на привычный хохот сумасшедшей Беллатрисы Лестрейндж. Ледяная усмешка за спиной привлекает к себе внимание, и Гермиона оборачивается, вскидывая палочку вверх. Она моргает и видит его. Оливковая кожа, желтые зубы, все тело покрыто синими венами. Все его худощавое длинное тело сотрясается от сладостного смеха. Его веселит ее надежда. Повеяло холодом; все пространство вокруг наполнилось неприятным зловонием. Серые глаза Волан-де-Морта смотрели на нее свысока. Он знал, что он выше не только в плане роста, но и положения. Гермиона Грейнджер — грязь, несущественный элемент жизни. Ее следует убить, чтобы она не тратила необходимые ресурсы. Темный Лорд даже ничего не говорит, он продолжает смотреть на нее своими змеиными глазами, делает всего один шаг вперед. Ей хочется вопить во все горло, хочется предупредить всех вокруг, что чертов злодей века не мертв. Гарри Поттер не убил Тома Реддла. Вот же он, смеется и наступает. Пожиратели наверняка уже в здании, расползаются, как тараканы по всем уголкам, ждут подходящего времени для нападения. — Ты мертв, — шипит девушка, но палочку не отпускает. Вокруг гробовая тишина, мертвенное спокойствие. Гермиона Грейнджер не любит тишину. Он склоняет голову набок и медленно моргает. — Но я жив. Здесь, перед тобой грязнокровка. Я убью тебя, а потом пойду за всеми остальными, — его голос не разрывает тишину, он словно становится ее продолжением. — Я убью хваленного Гарри Поттера, вырву сердце мерзавцу Долгопупсу, разрежу на маленькие кусочки предателя крови Драко Малфоя. Гермиона замирает и врастает в землю. Она должна бежать, должна сражаться, но сбывается ее главный страх — бездействие. Она не может пошевелиться; палочка медленно выскальзывает из рук и звонко падает на пол, создавая хоть какое-то подобие шума. — Нет, — шепчет она. Внутри все клокочет от желания закричать, но она принимает правила. Тишина. — Ты не тронешь их, — с каждой буквой начинает говорить все тише, смотрит прямиком в глаза мерзкого предводителя пожирателей. — Ты мертв, — повторяет скорее, чтобы убедить себя. Перед глазами день Победы светлой стороны. Вспышки убегающих пожирателей и великий Волан-де-Морт, становящийся прахом, стертый в труху каким-то школьником. — Мертв, — ухмыляется и закрывает глаза. В воздухе медленно проявляются посторонние шумы. Гермионе даже кажется, что где-то вдалеке слышны голоса Рона и Ромильды. Она цепляется за эту мысль и вздыхает. Кажется, впервые с момента, когда Темный Лорд явился ей в видение. Резко раскрывает глаза. Никого перед ней нет — только она и валяющаяся на полу палочка. — Ты справилась, Гермиона, справилась, — говорит сама себе и силится, чтобы не погладить по голове. Наклоняется за палочкой и долго приводит дыхание в норму. Хочет вывернуться наизнанку, потому что только недавно радовалась, что приступы перестали ее мучать. Шрам ноет, напоминая о себе. Неприятное ощущение в руке медленно нарастает, превращаясь в глухую боль. Грейнджер должна действовать скорее. Она перебирает ногами, чуть было не срывается на бег. Добирается до кафедры Альбуса Дамблдора и замирает. Потрепанная временем сова сложила свои крылышки, ожидая, когда ее снова начнут использовать. Гриффиндорка с грустью смотрит на стойку, вспоминая первые годы обучения, когда все казалось сказочным, а главный страх был завалить СОВ и Ж.А.Б.А. Тонкие пальчики аккуратно касаются позолоченного покрытия и фигурка птицы, словно по велению хозяина, расправляет свои гигантские крылья. Гермиона отшатывается назад, размышляя, дошел ли до Минервы МакГонагалл сигнал, что кто-то трогает школьное имущество. Но Сова больше не шевелится. Грейнджер снова приближается к ней и кладет руку на голову птице. «Что мне надо сделать? Погладить? Потянуть? Повернуть?». «Все поочередно». Она неловко гладит железные перышки и жмурится, боясь, что сейчас что-то произойдет. Затем прибавляет сил рукам и тянет сову вниз, затем толкает наверх, внутрь, на себя. Мертвенно приваренная птица остается на своем месте. Шатенка отходит на пару шагов назад и разглядывает птицу; думает, что так придет действительно работающий план. Она уже тянется к палочке, но не может вспомнить подходящего заклинания. Судорожные шаги вперед, к своему шансу на жизнь, очередные попытки добиться хоть малейшего сдвига. Гермиона обхватывает голову совы двумя ручками и давит в правую сторону, слегка прокручивая. Удивляется, когда чувствует, что фигурка поддается ее хватке. Грейнджер упирается всем телом, и голова птицы прокручивается на все триста шестьдесят градусов. — Гений, он гений, — шепчет себе под нос и быстро моргает, когда видит, что совиная макушка отделяется от тела. Дрожащие руки хватаются за нее, как за последний шанс и с протяжным скрежетом отнимает голову птицы от стойки. — Мерлин, Мерлин, Мерлин, — повторяет несколько раз и не верит в происходящее. Сова внутри полая и легкая, хотя на первый взгляд кажется непосильно тяжелой. Гермиона заглядывает внутрь головы птицы и замечает нечто похожее на шар и записку. Пожелтевший пергамент вылетает из своего надежного укрытия и замирает перед Грейнджер. Карие глаза удивленно смотрят на ровный каллиграфический почерк и кажется, что раньше она уже видела такие закорючки вместо буквы «е». Щурится и вчитывается в слова. «Только светлый сердцем сможет очистить тело от тьмы». Маленькая ручка Гермионы достает из совиной головы сферу и сжимает в объятьях. До сего момента она не могла представить, как выглядит артефакт, что способен спасти ей жизнь. Девушка наспех прикручивает голову обратно, старается вернуть ее в точную позицию, как до вмешательства. Мельком осматривает зал снова и срывается на бег. Мчится от Тома Реддла, который может снова появиться в углу. Летит в свою комнату чтобы до мельчайших подробностей изучить полученный артефакт; понять, как он работает и что из себя представляет. Спешит, чтобы наконец-то вздохнуть, потому что кажется, что все это время, до того, как сфера попала к ней в руки, она задыхалась. Гермиона быстро перебирает ногами, понимает, что создает больше шума, чем может себе позволить, но просто не в силах сдерживаться. Молится Мерлину и Моргане, лишь бы не наткнуться на Рона и Ромильду, потому что оправдание в стиле «ночная пробежка» точно не подойдут, лишь вызовут больше вопросов. А Вейн еще и слухи распустит — в ее стиле. Грейнджер оказывается в своей комнате за считанные минуты, тяжело дышит и благодарит Годрика или, скорее, Салазара, что Блейз не выскочил на грохот, что она создала. Падая на кровать, она ругает себя, что не сказала ничего Ариане, которая смотрела на нее, с удивлением открывая вход в башню. Гермиона обещает, что завтра обязательно извинится перед ней и скажет, что нашла искомое, но сейчас жизненно необходимо осмотреть каждый миллиметр зачарованной вещицы. Шатенка аккуратно опускает сферу на кровать и замирает. Не верит собственной удаче. Наконец-то, впервые за столько месяцев она точно чувствует себя прежней Гермионой Грейнджер. Той самой гриффиндоркой, которая добивается желаемого, несмотря на любые трудности, которая разрушает стены без бомбардо, которая не сдается, а продолжает искать. Слезинка нехотя скатывается по щеке, и девушка быстро ее стирает, не желая омрачать ситуацию солью из глаз. Она проводит рукой по сфере и ждет, что что-то произойдет, но все остается на своих местах. Грейнджер быстро достает дневник Фламеля из-под подушки и читает некоторые строки, где хоть как-то упоминались внешние характеристики артефакта. Единственное, что она понимает, так это то, что он не должен быть круглым — он должен открыться. Гермиона медленно крутит его в руках, стараясь найти хоть какую-то прорезь. Давит на него, пытаясь прокрутить и открыть, но он словно сварен намертво. Надежда медленно ускользает сквозь пальцы, соскальзывая по стальным стенкам чертового артефакта. «Завтра тоже день, новый день. Попробую завтра. Завтра получится». «Так и появляется одержимость завтрашним днем, Гермиона».***
Она не заметила, как наступил тот самый день. Она точно помнила, как «завтра» провела все утро над артефактом, прокручивая его в руках тысячи раз, пару раз кидала его на кровать в порыве злости и снова возвращалась к прежней тактике. Она отчетливо знала, что в среду, четверг и пятницу не могла с ним ничего делать, потому что приходил Драко. Он жаждал всего внимания без остатка, даже больше. Малфой тянул Гермиону в гостиную, потому что хотел поговорить с Блейзом, но просто не мог оставаться без нее. Он скучал каждую секунду, каждую минуту, каждый час. Эти чувства были сокрыты где-то очень глубоко внутри; и вот, когда выбрались наружу, приумножились во сто крат. Драко хотелось чувствовать ее рядом всегда. Гермиона тоже этого желала, так что не отнекивалась. У нее еще было время. В субботу она точно помнила, что завтра случится это, но, когда утром воскресенья Драко настойчиво стучал в ее дверь и что-то требовал, она поняла, что забыла. Очередное завтра, которое превратилось в сегодня. Гермиона с опаской взглянула на календарь и поняла, что не подготовила себя к этому. — Грейнджер, не смей говорить, что ты передумала, я даже встал засветло, чтобы прийти к тебе! Драко все же дождался пока девушка сняла запирающее и влетел в комнату, как ураган. Он был слегка взвинчен от нетерпения, что было до удивления на него непохоже. Его опаловые глаза светились всеми цветами мира, излучая какое-то детское озорство. Словно кто-то его подменил, и теперь вместо Драко Малфоя, того самого Драко Малфоя, который предпочитал скрывать все чувства за семью замками, был кто-то третий, десятый, сотый — не он. Гермионе нравилось смотреть на него такого, ведь он был счастлив. Наконец-то он показывает то, что чувствует на самом деле, без утайки и стеснения — настоящий ОН. — Тебя тоже с днем всех влюбленных, Драко. Гермиона сладко улыбнулась и взглянула на наручные часики, которые никогда не снимала. Семь утра. Она удивленно покачала головой, словно гордясь собой за то, что поспала лишний часик. Блондин сделал пару больших шагов в сторону кровати и склонился над девушкой, сжимая ее запястья и впечатывая хрустальное тельце в матрас. — С днем влюбленных и потерянных в чувствах, Гермиона Джин Грейнджер. Малфой медлительно опустился к ее губам, растягивая момент сближения насколько мог. Оставил томный поцелуй на нижней губе, затем на верхней, а потом игриво облизнул обе. От всего этого гриффиндорке хотелось смеяться, но не потому, что он казался ей глупым, а потому, что вдохновлял на счастье. Драко Малфой был ее вдохновением и желанием. — Мы правда сделаем это сегодня? — неуверенно спросила она еще сонным голосом. — Мы правда сделаем это сейчас, — поправил ее и резво отпрянул. — Я хочу, чтобы мы пришли на завтрак часам к девяти, чтобы твои дружки уже наверняка там были. Уизел не упустит возможность наесться праздничным печеньем в форме сердечек, — слизеринец игриво хлопнул в ладоши и потер их, как самый знатный плут. Гермиона хотела было его одернуть и отчитать за такое отношение к ее другу, но в голове нарисовался вид того самого печенья и счастливое лицо Рона. Да, рыжий точно не упустит такой возможности. — Еще кое-что, — Драко быстро похлопал себя по карманам брюк и выудил оттуда нечто маленькое и блестящее. — Драко? — Гермиона, я знаю, что ты не считаешь этот день великим праздником, но я увидел это и подумал о тебе. Малфой расправил пальцы и вниз свисла подвеска. Кулон был небольшим, но переливался в свете солнечных лучей, приковывая взгляд. Грейнджер неловко заерзала, волнуясь от такой драгоценности. Подвеска была в форме растущей луны — серебряная, с тонкой изумрудной гравировкой. Шатенка не могла разобрать, что там написано, после сна глаза еще не фокусировались на нужных ей вещах. Слизеринец тихо усмехнулся. — Там написано «светись». Ты мой свет, не прекращай светиться. Слова застряли в легких и не могли вырваться наружу, как и новые вдохи. Теперь Гермиона дышала лишь этими словами. Они значили для нее весь мир. Она удивлялась, как умело Драко Малфой показывает свои чувства, но боится одного важного и заветного. Так было правильно — еще рано. — Спасибо, — прошептала шатенка; карие глаза наполнились солнечным теплом. Она быстро собрала волосы и перекинула их набок, поворачиваясь, давая парню возможность застегнуть цепочку на ее шее. Драко пробежался кончиками пальцев по плечу шатенки, оставляя за собой дорожку мурашек. Каждое соприкосновение с ее кожей делало с ним непонятные вещи, словно Грейнджер была волшебным энергетическим зарядом. Она его очаровывала. — Драко, я ничего для тебя не подготовила. Годрик, прости меня, — гриффиндорка уже хотела было осыпать его извинениями, словно они были ему вообще нужны. Малфой смотрел на нее и понимал, что это и есть его главный подарок. — Перестань, мне ничего и не нужно. Тем более мы не договаривались что-то дарить. Это не в честь дня, это просто так, чтобы ты улыбнулась. Череда поцелуев и ленивых движений. Драко не заметил, как оказался рядом с ней, под покрывалом, исследуя руками, уже наизусть заученные изгибы. Он любил ее касаться. Через полтора часа они все же собрались и вышли из башни старост. Блейза уже не было, чему Малфой несказанно радовался. Пройдя пару метров от портрета Арианы, пара остановилась. Выйдя за поворот, они сообщат миру, что встречаются, что они на самом деле половинки одного целого. Драко Малфой и Гермиона Грейнджер вместе. Шатенка неловко посмотрела по сторонам, протирая ладошки о юбку. Слизеринец упросил ее надеть эту вещицу, заприметил ее еще в поместье у Забини, когда прибыл с Нарциссой к ним в гости. Так они простояли пару минут. Неловкость. Страх. Принятие. Гермиона не столько боялась порицания, а сколько того факта, что их мирок может рухнуть. Они были счастливы в тишине и за закрытыми стенами замка их собственных чувств — так было комфортно. А теперь они стоят у открытых ворот, и Гермиона волнуется, что за пределами их мира, все будет иначе. Драко отвлекает ее от мыслей легким прикосновением. Он берет ее за руку и аккуратно переплетает их пальцы. Они словно два цветка, растущие в одном горшке. Вместе. Первые шаги даются сложно, словно голыми ступнями по раскаленному железу. Первые минуты их никто не замечает. Все заняты своими чувствами и делами сердца. Но когда кто-то озирается на проходящих рядом слизеринца и гриффиндорку, замечает их руки и охает, кто-то пинает кого-то; теперь запущенная цепочка двигается за ними до самых дверей большого зала. Они не останавливаются у входа, чтобы не растерять уверенный темп. Идут с одной ноги и Гермиона волей-неволей вспоминает, как еще в начале года злилась, что Драко Малфой идет также, как и она. Сейчас она может на это лишь улыбаться. Они проходят внутрь и останавливаются на месте, где их пути должны разойтись. Грейнджер старается не смотреть на друзей. Уже чувствует, как становится жарко от пылающих щек Рональда Уизли. — Драко, я пойду, — улыбается, хотя внутри чувствует стеснение и хочет просто закрыться обратно в своем замке. Малфой обрамляет ее талию своими руками и улыбается в ответ. — Даже не думай, — секунду думает, что хочет оттолкнуть его, но в другую, уже чувствует на своих губах его и не может сопротивляться. Она любит, когда он ее так целует. Кажется, весь зал начинает шептаться о том, что происходит у них на глазах. Гермиона Грейнджер и Драко Малфой пришли на завтрак за ручку и теперь целуются — это не сон и не послевоенные видение. Это реальность сей минуты. — Сегодня в подземельях будет вечеринка в честь праздника, можешь пригласить своих подружек. Я зайду за тобой вечером. — Хорошо, — алые щеки уже ноют от улыбки, но она не может перестать, не в силах стереть эту гримасу со своего лица. Это выше всех сил. Драко оставляет еще один кроткий поцелуй на ее лбу и выпускает из своих силков. Оба медленно разворачиваются, идут в стороны своих столов — вражеских факультетов. Хотя война уже давно прошла. Драко победно ухмыляется, ощущая, как в затылке появляется дырка от убийственно взгляда какого-то рыжего парня. Он слышит все переговоры, но ему плевать. Сейчас он счастлив, как никогда. — Дафна, срочно ущипни меня, — пищит Тео, когда Малфой усаживается на свое привычное место. Блондинка Гринграсс повинуется, отчего Нотт звонко вскрикивает. Он с усердием потирает поврежденное место, но улыбка все еще светится на его лице. После точки, которую поставил шатен в зависимости от Пэнси Паркинсон, он стал возвращаться в мир. Стал чаще общаться с парнями, подтрунивать над ними, выражать весь спектр эмоций. Раньше все силы уходили на удовлетворение желаний ее высочества. — Мне не привиделось. Наш любимый друг только что целовал гр… Блейз вступается за честь Гермионы, как верный рыцарь. Всегда готов, всегда рядом. — Еще хоть буква, Нотт. Драко быстро прячет улыбку за тостом. Грейнджер делает это со всеми, до кого имеет возможность добраться. Открывает лучшие стороны, показывает им какими они могут быть. После Гермионы Грейнджер невозможно быть прежним. Малфой отводит взгляд в сторону, задумываясь, что гриффиндорка могла бы сделать с Ноттом, как бы она повлияла на него. — Ты не удивлен, — щурится Дафна на мулата, а тот скрывает улыбку за кубком. Забини уже успел привыкнуть к этим отношениям. Грейнджер была счастлива, Малфой тоже, а все остальное совершенно неважно. Гринграсс продолжает буравить друга взглядом. — Да, мы с Грейнджер встречаемся. Теодор протяжно завыл, стуча по столу ладошкой. Это словно в миг стало нормальным — чистокровный слизеринец с маглорожденной гриффиндоркой. Будь тело Темного Лорда осязаемо, а не развеяно по ветру, он бы точно перевернулся в гробу или в овраге. В зависимости от того, куда бы скинул его Орден Феникса гнить и разлагаться. Никто из ребят не начинает плеваться ядом и насмехаться — все принимают новые правила игры. — Я знала! — восклицает Дафна и быстро поворачивается к гриффиндорскому столу. — Тогда у библиотеки вы вели себя странно! Гермиона на следующий день оправдывала все это тем, что вы просто повздорили, что ничего особенного нет. Салазар, я знала! — Дафна излучает больше энергии, чем обычно; кажется, это заставляет ее светиться. Гермиона Грейнджер делает это со всеми. Драко победно улыбается и берет себе парочку сердечных печенек, косится в сторону золотой троицы. Ждёт, когда Рон начнёт задыхаться от злости и плеваться крошками вкусной праздничной выпечки. Так практически и происходит. Обычно бледные щеки краснеют и становятся ярче огненных волос — зрелище на все галлеоны мира, на это блондин готов смотреть днями напролет. — Вот почему ты расторгнул помолвку? — спрашивает Дафна. Малфой тотчас находит взглядом Асторию. Ее плечи опущены вниз, она смотрит исключительно в свою пустую тарелку. Кажется, что все вокруг перестало существовать и осталась лишь она. А на деле было наоборот. Все продолжает функционировать, а Стори просто никнет. Она исчезает на глазах, становясь прозрачной, незаметной. — Возможно, — коварная улыбка и огонек в глазах. Малфой не может сдерживать рвущийся азарт, он просто дает этому выйти из себя, всем на обозрение. — Все нашли свои вторые половинки… — печально подмечает Нотт, набивая рот яичницей. — Не правда, вон сколько дам жаждут твоего внимания. — Я говорю про нас четверых — Ну, и, это что-то меняет? Тео тяжело выдыхает и быстро старается соединить слова, чтобы вышел аргументированный ответ. — Ты с Грейнджер. — Блейз вздыхает по некой загадочной леди, — Дафна быстро подхватывает мысль Нотта и переходит на сторону горюющих одиночек, но на самом деле Дафна Гринграсс никогда не мечтала реализовать себя, как чью-то пару. Она одна и в этом уникальна. Блондинка уверила себя, что в паре с кем-то она потеряется, так что не мечтала о пылкой любви. Ей хватало того, что она уже имела. — Значит, не только я это заметил! — воскликнул шатен, невольно роняя вилку на пол. Он на эмоциях склонился, поднял ее, протер о свою салфетку и продолжил поедать завтрак. Никто не обратил внимание на него, Нотт иногда делает странные вещи. Это уже обыденность. Повседневность. — Просто отвалите, — прыснул Забини, прячась за своими ладошками, как за каменной стеной. Лишь бы это закончилось. В щелку между пальцами украдкой поглядывает на Джинни Уизли и ее раскрасневшееся от эмоций личико. Она зло смотрит на брата и что-то быстро тараторит в сторону Поттера. — Да, одни мы одни… — Ладно, мы только школу заканчиваем, столько еще всего впереди, — Дафна хочет подтолкнуть Тео в плечо, но он перехватывает ее руку и прижимаем к бьющемуся сердцу. Оно трепещет, желает любви, но та, о ком все его думы, мрачно сидит поодаль от всех. — Я просто подумал. — Нет, отъебись, Тео, — выдергивает руку и вызывает у всех поток заливистого смеха. Вокруг все нормально. Кто-то кому-то ярко признается в вечной любви. Другие тихо сидят и за всем этим наблюдают. Каждый момент пропитан жизнью. И если взглянуть на студентов, сложно сказать, что еще год назад они склоняли головы перед своим предводителем и принимали чертов рисунок на левом предплечье. — Попытаться стоило, — Нотт пожимает плечами и устало складывает руки на стол. — Сегодня собираемся? — подает голос Блейз, напоминая о празднике. — Естественно! Драко, можешь позвать свою… — Свою девушку? Да, Тео, я ее уже позвал, — Малфой перебивает его и победно ухмыляется. Внутри что-то по-старинному клокочет. Словно называть ее «своей девушкой» вслух — нечто волшебное и душещипательное. Блондину странно это признавать, но у него нет других вариантов. Переводит взгляд серых глаз за львиный стол, и весь мир меркнет. Только она одна окрашена цветом. И это самая любимая его картина. — Пусть своих дружков захватит, — как ни в чем не бывало добавляет Блейз, непринужденно ломает тост на много маленьких кусочков. Дафна снова подмечает факты, наматывает на пленку воспоминаний, чтобы потом воспользоваться в самый подходящий момент. — Так вот на кого ты пускаешь слюни? На Уизела? Белое личико искривляется в омерзении, и Дафна готова ложкой выдавить свои глаза, лишь бы даже в перспективе не представлять этого. Тео тоже передергивает, и он показательно вздрагивает от самой мысли. — Да, это был наш с Драко план, — мулат треплет друга по плечу. — Разлучить лучшую пару магической Британии. Ему Грейнджер, а мне — Рони… — Блейз складывает руки в замок и мечтательно утыкается щекой в костяшки пальцев. Будто бы представляет свое счастье с рыжим гриффиндорцем. Не с его полюбившейся принцессой, а с ее придурковатым братом. Судьба остра на долги и явно выплачивает Забини по заслугам. — Не обольщайся, милый, но лучшая пара Англии все еще вместе. Малыш Потти и красотка мисс «капитан-женской-команды-по-квиддичу». В самое яблочко, Нотт. Тео не целится, но стреляет в сердцевину. Трещина идет по всему тело, раскалывая череп Забини на две части. Они вместе. Вместе. Влюблены. Гарри закинул руку на плечо Джинни и что-то шепчет в ее волосы. Успокаивает взрывную гриффиндорку, ЕГО гриффиндорку. — Думаю, Грейнджер захочет позвать Уизлетту с собой. Тем более Поттер и Уизли уже были в подземельях после бала. Думаю, для них это не будет в диковинку. Тео и Дафна вмиг прячут лица в руки, будто кто-то начал снимать их на скрытую колдокамеру. Они никогда не обсуждали бал. Ни то, что было в Большом зале, ни продолжение в подземельях. Драко даже удивился, когда не получил от Дафны выговор, что ее «партнер» по балу не провел ее до гостиной. Гринграсс вообще ничего не говорила. После того дня она молча собрала свои вещи и уехала на каникулы домой. Тео тоже был тих. — Заткнись, Драко! То, что было после бала, останется в том дне! — Нотт протер лоб от выступивших капель пота и неловко повернулся на Дафну. — Да, мы решили не вспоминать больше тот день, — Гринграсс быстро жевала печенье, занимая себя хоть чем-то вместо мыслей. — Да? А Блейз мне рассказывал, как видел, что вы с Тео… — Еще слово, и ужинать мы будем твоим языком, — Дафна вскинула нож и указала его кончиком на лицо Малфоя. Казалось, что еще мгновение и она кинет его, разрезая череп, как свежий хлеб, но она быстро опустила руку, а вместе с ней и взгляд. На этом их шутки и обоюдные хохмы окончились. Каждый провалился в свои мысли. Драко уже представлял, как Гермиона в красках ему расскажет реакцию Уизела с Поттером. День влюбленных только начался, а уже стал любимым в этом году. Большой зал гудел от обсуждений. Массовая галлюцинация поцелуя Грейнджер и Малфоя не давала никому покоя. Каждый считал своим долгом искоса взглянуть сначала на гриффиндорку, а потом на слизеринца или в другом порядке. Так или иначе, Гермионе хотелось провалиться под землю. Просто исчезнуть с лица земли и больше никогда не попадаться кому-либо на глаза. Ночь в объятиях Драко, долгие разговоры обо всем на свете и ни о чем конкретном, совместный душ, чтение, смех — все это казалось правильным и нужным в пределах ее комнаты или башни старост. Теперь же Гермиона ощущала адскую потребность смыть с себя тысячи взглядов и оглохнуть. Да, лишиться любой возможности слышать шушуканье с соседних столов, ведь все говорили об одном. Гриффиндорка слышала обрывки фраз, пока нарочито громко откусывала прожаренный ломтик хлеба, заглушая голоса. — Она, что, под империусом? — Может, это какая-то шутка? Может, она проиграла ему в споре? — А я замечала, как они смотрят друг на друга! Мерлин, уму непостижимо… Джинни сжимает ее коленку под столом и передает все крупицы уверенности, что остаются в ней. Гермиона мельком качает головой, понимая, что не может молчать вечность, ведь они тоже это видели. Ее мальчики наверняка не могли не заметить целующуюся лучшую подругу и бывшего пожирателя смерти. Грейнджер кажется, что Рон вот-вот сотрет зубы в труху, так сильно откусывает сэндвич, грозно пережевывая. Мысленно считает до пяти и понимает, что пора. — Давайте поговорим после завтрака? — голос прорезает какофонию сплетен и посторонних бесед. Кажется, что Гермиона уже кончиками пальцев ощущает надвигающуюся паническую атаку. Из-за угла выскочит призрак прошлого и прошибет ее насквозь ментальным убивающим заклятьем. И после взгляда Рональда, она уже хочет на это согласиться. — О, так ты думаешь, что нам стоит поговорить?! — выплескивает эмоции и в секунду покрывается красными пятнами. От злости Уизли всегда наливается краской, щеки становятся алые, а в глазах лопаются капилляры, заливаясь кровью. После увиденного, Рон готов был рвать и метать. — Рон, прошу, не надо! — голос шатенки кажется вот-вот сорвется на рыдание и мольбу о пощаде. Она не готова терять его, не хочет выслушивать речи о предательстве и горьких слезах, которые обязательно прольются, ведь в глазах друзей змееныш Драко черт в человеческом обличье. — Гермиона, на самом деле мы все немного не понимаем, — начинает Гарри и смолкает. Он держится за последнюю нервную клетку, которая разрушается буквально на глазах — Немного, Гарри?! Немного?! Я пиздецки ничего не понимаю. Какого черты ты целовалась с этим гнильем? Зачем пришла с ним под ручку? Что это все значит? Зал наполняется негативом в три раза быстрее, когда рот открывает Уизли. Кажется, что он готов проклясть Малфоя прямо в эту секунду, хочет видеть, как тот будет страдать под указкой палочки. — Мы с Драко встречаемся уже некоторое время… Эти слова ударяют по солнечному сплетению, и Рональд в прямом смысле начинает задыхаться от крошек праздничного печенья. — Я все расскажу. Давайте встретимся во внутреннем дворике. — Годрик, святой Годрик Гриффиндор! Тебя наградили великим умом, чтобы к совершеннолетию ты сошла с ума? Это такой бред, Гермиона. Ты забыла, кто он? Я напомню! — Напомни нам всем, кто же такой Драко Люциус Малфой, Рональд. Но только вот это не изменит того факта, что Гермиона теперь с ним, — в разговор врывается Джинни, Грейнджер выдыхает. Легче всего в этой ситуации скинуть все на плечи подруги. Она проворнее на язык, когда дело касается Рона. Гермиона частенько мямлит, потому что не хочет лишний раз его обижать, но иногда Уизли становится невыносимым придурком, как, например, сейчас, когда кричит во всеуслышание, что Драко Малфой — пожиратель смерти. — Ты не кажешься удивленной, Джин. Ты все знала? — рычит Рон, скалясь на родную сестру. Кажется, шатенка давно не видела его таким. Уизли чувствует угрозу. Он, как верный пес, охраняет свою любимую хозяйку, лает на врагов и вгрызается в конечности, прокусывая их до костей. Враг номер один — Малфой. Враг номер два — Драко. И так по нарастающей. — Джинни, ты все знала? — Поттер неловко повторяет умозаключение друга и ежится. День всех влюбленных катится хорьку под хвост. Гермиона невольно хватается за подвеску, которую подарил Драко и крепко сжимает ее пальцами, словно изумрудные буквы приносят ей всю уверенность мира. — Я все знала, Гарри. Гермиона со мной поделилась, потому что знала вашу реакцию. Рон, если ты сейчас же не расслабишь лицо, я напишу маме самое сокрушительное письмо в твоей жизни! — Это просто немыслимо. Они встречаются, Гарри! — Рон запускает пальцы в волосы, забывая, что до этого вымазал их в джеме. Если бы обстановка не была такой накаленной, то Гермиона обязательно его бы отчитала или подшутила, но сейчас она быстро вскидывает палочку и наводит ее на измазанные в сладости пряди рыжих волос. Одним взмахом она все очищает. Лучшая подруга, вечная спасительница, светило их дружбы и жизни. — Рон, Гарри, простите, что не рассказала раньше. Мы обусловили наши отношения совершенно недавно и Драко хотел рассказать всем именно сегодня. — Годрик, Драко, — воет Уизли не поднимая глаз на подругу. Слишком сложно это принимать. Образ вытекающей жизни из умирающего тела Гермионы Грейнджер на полу поместья Малфоев все еще мелькает в его голове. Он не может поверить, что она все это забыла — такое не забывается. После того дня именно Рон делал ей перевязки каждые три часа. Именно он смотрел на первые ее приступы и агонии. Именно он, а не чертов слизеринец. Не этот пожиратель всего светлого. — Я лишь прошу выслушать меня. Вы его не знаете, я все расскажу, но придите во внутренний дворик, — Гермиона на грани истерики, в горло кусок не лезет, она хочет упиться собственными слезами. Соль глушит боль. — Мы придем, Гермиона, — говорит Гарри и сжимает плечо своей девушки. Они придут.