Теория большой любви

Кухня горит отчаянием. Разумовский безуспешно пытается потушить вспыхнувшую кастрюлю с гречкой, не понимая, как крупа, замоченная в молоке как полуфабрикат будущей каши, вообще могла загореться. Рука, уже выключившая газовую плиту, пытается разогнать дым и сдуть языки пламени, весело пляшущие на остатках самооценки Сережи, которая, вместе с надеждой научиться готовить, сейчас просто угасает, сожженная заживо. Когда становится понятно, что крупу не спасти, Разумовский, чертыхнувшись про себя, смахивает кастрюлю с плиты и выкидывает ее в окно — тоже делая это мысленно. От реализации такого прекрасного плана его спасает только еле теплящаяся в голове мысль, что он все еще не должен разбудить Олега. Честное слово, приготовить сюрприз для Волкова труднее, чем он мог предположить, а Сережа и так постоянно себя недооценивает. Подававшая надежды на становление кашей гречневая крупа шипит, когда Разумовский тихо-тихо кладет кастрюлю в раковину и заливает водой. Привкус гари на языке и раздражение слизистой носа не заставляют себя долго ждать — Сережа зажимает ноздри двумя пальцами, то ли требуя от себя, то ли умоляя, чтобы ему сейчас не вздумалось оглушительно чихнуть. Стены в небольшой квартирке, которую они с Олегом снимают на двоих, очень тонкие, и малейший чих может разбудить чутко спящего Волкова. «Еще есть надежда на омлет», подбадривает себя Разумовский, приоткрыв окно, чтобы проветрить тесную кухню. Он вспоминает, как Олег учил его готовить это весьма съедобное нечто, поэтому он может постараться воспроизвести блюдо по рецепту. Разумеется, состряпать омлет, хоть немного близкий к шедеврам кулинарии Волкова, у него не получится, но Сережа обязан выжать себя по максимуму. Не вечно же одному Олегу вставать рано по утрам, чтобы готовить завтраки для них двоих, верно? Разумовский хочет хотя бы раз отблагодарить Волкова и отплатить той же монетой. Завтрак в постель. Что может быть романтичнее? Раннее солнце светит в спину, отбрасывая на плиту тень растрепанной головы и помятого халата, когда Сережа разбивает яйца и пытается отковырять частички скорлупок от сковородки, противно шкрябая вилкой по шершавой поверхности. Трясущиеся руки едва ли не проливают молоко мимо, но в конце концов у Разумовского получается закрыть сковородку крышкой, оставив омлет тушиться под ней, чтобы приступить к нарезке сыра и колбасы — он хорошо помнит, что добавки делают еду вкуснее, особенно если они порезаны идеальными кубиками заботливой рукой Олега. Появившаяся самоуверенность играет над Сережей злую шутку, потому что потертый сыр он высыпает прямо в горячую сковородку и вновь накрывает ее крышкой, размышляя, как непременно обрадуется Волков такому сюрпризу. Конечно, Олег никогда не требует, чтобы Разумовский отдавал что-то взамен, ему просто доставляет удовольствие делать своего парня счастливым посредством готовки, однако Сережа просто устает чувствовать себя обязанным за такую бесконечную заботу. Когда в голове мелькает мысль, что он просто вновь думает, что не заслуживает быть любимым просто так, ни за что, Разумовский начинает сердиться и сосредотачивает внимание на омлете. Очень-очень вовремя. Кухня снова горит, только теперь стыдом, потому что расплавившийся сыр прилипает к донышку сковороды и начинает неумолимо покрываться коричневой коркой. Паника, нахлынувшая вслед за осознанием своей никчемности и ущербности, накрывает с головой и подталкивает к плите — теперь уже и сковородка скорее летит в раковину, однако перед этим Сережа все-таки счищает подгоревшее нечто в тарелку и с отчаянием пытается понять, исходит ли от омлета пар или дым. С огнем у него явно какие-то проблемы. Интенсивный процесс окисления, выраженный светящимися в потоке горячего воздуха раскаленными микроскопическими частицами гари и пепла, просто ему не дается. Материться слишком громко все еще нельзя, поэтому Разумовский старается успокоиться и убедить себя в том, что все не так уж и плохо. «Если расположить омлет красивее, то даже не будет видно, что он подгорел… ну и что, что половину сыра придется выбросить» проговаривает он шепотом, чуть не обжегшись, когда в спешке проделывает это руками — вот-вот настанет время будить Олега на учебу. Мысль дорезать остатки колбасы и покрошить их в это желтоватое месиво, а потом заварить кофе, кажется отличной, поэтому дрожащие руки хватают нож. — Пахнет так, будто ты хочешь спалить весь Питер, — вдруг доносится хрипловатый низкий голос сзади, а большие ладони накрывают талию Разумовского еще более неожиданно, так что он подпрыгивает на месте и впервые за все время пребывания на кухне громко ойкает. Нож проходится по большому пальцу, поэтому Сережа ойкает еще раз, тут же прислонив подушечку к губам. Соленый привкус крови мешается с горечью на языке и кружит голову, и терпение лопается: теперь Разумовский гневно и очень грязно матерится, сжав свободную ладонь в кулак, ибо желание что-то разбить переходит все границы. Крепкие руки разворачивают его на сто восемьдесят градусов и заставляют виновато посмотреть в лицо Волкова. Олег только-только проснулся, он выглядит невероятно сонным, заспанным, и это помятое состояние придает его слипающимся добрым глазам особенное очарование, когда он протирает их с зевком и вновь вопросительно поднимает брови. — Так что? Какую заразу ты тут пытаешься выжечь? — вновь уточняет он. Раздосадованный Разумовский, тем не менее, не сопротивляется, когда Волков притягивает его к себе поближе, чтобы уткнуться носом в шею и поползти им чуть выше, зарываясь кончиком в рыжие пряди. В объятьях Олега комфортно, уютно, тепло, даже сейчас Сереже удается расслабиться в кольце сильных рук, хотя внутри все клокочет от обиды и раздражения — ну неужели у него не получилось устроить такой простой сюрприз? — Сереж, чего молчишь-то? — продолжает интересоваться Волков, пробубнив это все в косточку рядом с левым ухом, на которой запечатлевает почти невесомый поцелуй. Колючая щетина мажет по шее, заставляя нервно хихикнуть и попытаться отстраниться. — Ты надумал стать пожарным? — Я надумал приготовить тебе завтрак, — все-таки капитулирует Разумовский, качнув головой и поджимая губы. — Как видишь, повар из меня такой же, как и пожарный. Олег отстраняется на пару мгновений, чтобы задумчиво оглядеть раковину, газовую плиту и остановиться взглядом на тарелке с жалким зрелищем не дожаренного омлета. — Это должно было быть сюрпризом, — совсем убито сипит Сережа, потупив взгляд. — Хотел сделать тебе приятно… — Тебе не нужно пытаться отблагодарить меня, — проницательно напоминает Олег. Одна его рука все еще обнимает раскрасневшегося Разумовского, а вторая хватает ту самую тарелку с омлетом, чтобы поднести ее к лицу и втянуть через нос аромат подгоревших яиц. — Ох, все ты понимаешь, прям видишь меня насквозь, — бурчит окончательно раздосадованный Сережа. Утро уже кажется серым, пасмурным и тяжелым, несмотря на яркое-яркое солнце, которое находится в кухне прямо перед ним и улыбается, явно почувствовав эту перемену настроения. — Не мог поспать на пять минут подольше, а? Раз ты в курсе, что я намеревался делать? — Я почувствовал запах гари и решил, что не могу дать тебе спалить нашу квартиру. — Олег делает это постоянно. Вот так вообще не реагирует на пассивную агрессию и бубнеж и отвечает такой мягкой нежностью, что желание злиться у Разумовского тут же заканчивается. — На самом деле я очень ценю твои усилия и благодарен за то, что ты не сжег кухню и не испортил все оставшиеся продукты, когда до стипендии нам обоим нужно подождать неделю. — Когда Сережа все-таки хочет огрызнуться, теплая ладонь просто накрывает его губы и тем самым пресекает попытки вставить какую-то злобную фразу. — Я обязательно попробую твой омлет, Серый. Уверен, он очень вкусный. Волков произносит это уже совсем без какой-либо иронии и сарказма — он действительно горд за Разумовского и действительно считает, что его стряпня удалась на славу. Застенчивый Сережа глядит на улыбающегося Олега и в который раз понимает, что просто не заслуживает этого прекрасного человека. В глазах чуть щиплет — но уже не из-за разъедающего белки дыма, а от влаги счастья. Может, сюрприз и не удался, но теперь Разумовский просто обязан попробовать снова. Приготовить ужин для Волкова. Приготовить его любимую пасту. Сделать для него хоть что-то. — Ты правда думаешь, что он… — Вышел потрясающим, — заканчивает за него Олег, кивнув. — Да, Серый, твой омлет обязательно будет великолепным. И я попробую его, но для начала… — Примешь душ, — кивает Сережа, несмело обняв его в ответ. Отпускать это солнце совсем не хочется. — Ух ты, — небритое заспанное лицо Волкова совсем близко к лицу Разумовского, а в голубых глазах плещутся смешинки, — мы понимаем друг друга с по… — …целуй меня? — совсем тихо требует Сережа, скользя ладонями по щетине на подбородке Олега. Тот сначала смеется, но потом кивает. — Ладно. Кухня горит любовью. Интенсивный процесс окисления происходит уже метафорически где-то в грудной клетке.