До спальни молодых супругов провожали ни много ни мало всем королевским двором. Ну, почти всем — кто-то давно лежал лицом в тарелку, кто-то увязался за слугами, кто-то убежал в уборную и так и не осилил дорогу обратно. Люди хихикали, аплодировали, подначивали, советовали, улюлюкали и свистели. Шум оглушал. Свет ослеплял. Дилюк чувствовал себя порядком захмелевшим, хотя не выпил ни капли. Чего не скажешь о Кэйе. Тот путался в собственных ногах, выкрикивал непристойности на радость поддатой толпе и смеялся. О, он только и делал, что смеялся! Много и громко, будто раз за разом вспоминал какую-то шутку, смысл которой понимал только он сам.
У широких дубовых дверей он опасно качнулся — и Дилюк, повинуясь глубинному инстинкту, подхватил его на руки, но тут же оттолкнул, пропихнув пьяное тело в проем и нырнув следом. Двери с грохотом захлопнулись. Стало тихо. Всего на мгновение, пока Кэйа не сполз по стене вниз и пьяно не гоготнул:
— Ты никогда —
ик! — никогда не дашь мне упасть. Ты мне обещал когда-то. Мой правильный, разумный муж, ха-ха… — он замолк и спрятал голову между коленей, будто хотел исчезнуть. Вдруг Кэйа встрепенулся и низким, хриплым голосом сказал, — Раздевайся. Тебе надо меня трахнуть, пока у меня ещё может стоять.
— Прямо сейчас? — глаза Дилюка предательски забегали.
— Ну, ты можешь подождать, —
ик! — пока я отрублюсь. Если тебе так будет легче. Я не против. Я же — ха-ха! — все равно не запомню… — Кэйа смеялся так много и так задорно, что сомнений не оставалось: он был в таком же первобытном ужасе, как и сам Дилюк.
— Хватит! Замолчи.
Он не имел права быть таким равнодушным и человечным одновременно. Дилюку захотелось взять его за грудки, встряхнуть хорошенько и закричать: «Для тебя это ничего не значит! Прекрати мне лгать! Прекрати смотреть на меня
так! Просто раздвинь ноги — и мы с этим покончим». Быть такого не могло, чтобы Кэйа нервничал и переживал: ведь для него это не в первый, не в десятый и даже не в сотый раз, не так ли?
Это Дилюку в пору было прятать лицо и истерически смеяться.
Но он был почти спокоен. Настолько, что самому становилось страшно. Ещё на пиру Дилюк был готов выть, как пёс разрыва, а теперь его как по щелчку пальцев окатило ледяной волной безразличия. Подумаешь, всунул и высунул. Вряд ли это сильно отличается от мастурбации. Ладно, может и отличается, но только если это особенный человек.
Кэйа что, особенный? Конечно, нет. Был им когда-то, да, глупо отрицать. Но сейчас? Всего лишь некто из прошлого. Это будет несложно.
«Это будет несложно», — как молитву повторил про себя Дилюк.
— Знаешь, нам ведь необязательно это делать, — дёрнул плечом Кэйа, встал с пола и прошёл мимо Дилюка, обдав его незабываемым букетом перегара и того, что осталось от аромата его парфюма — едва уловимые ноты мяты и сандала. Что значит — необязательно? На утро простынь понесут на проверку Совету, чтобы там смогли задокументировать доказательства консумации. Они должны быть достаточно весомыми и, главное, свидетельствовать о том, что пролилось семя обоих мужей. Без этого их брак будет считаться фиктивным. Им никак не избежать совместной ночи. Или все же есть способ?..
Глупая мысль.
Кэйа по-хозяйски плюхнулся на тахту, подперев голову одной рукой, и закинул — не с первой попытки — ногу на ногу, вальяжно развалившись среди цветастых подушек. Весь его вид кричал — давай, попробуй меня взять, не тяни, чего ж ты жмёшься? В сдержанном интерьере покоев он выглядел аки блудница на вечерней литургии. Какая пошлость. Неужели Дилюк когда-то купился на это?
Нет, не на это. Он купился на взгляд, брошенный из-под длинных, пушистых ресниц, на заразительный смех подобный первой весенней капели, на прикосновения лёгкие, как пух одуванчика, и неуловимые, как ветер. Вот, на что он купился. На ту часть Кэйи, которую, казалось Дилюку, никто другой не знал. Как выяснилось, Кэйа просто показывал то, что ему хотелось в нём видеть.
— И что ты предлагаешь? — фыркнул Дилюк, постаравшись убавить градус любопытства и надежды в голосе.
— Фальсифицировать доказательства.
— Каким образом? — Он непонимающе моргнул.
— Люк… — Кэйа изогнул бровь и качнул головой, мол, хватит строить из себя дурачка.
Он вспыхнул, запоздало осознав, о чем идёт речь. Может, трахнуть его было бы проще. То, чем Дилюк занимался наедине с собой принадлежало только ему одному. Кэйа не мог забрать у него ещё и это.
Дилюк ощетинился:
— Я не буду делать это в твоём присутствии.
— Не проблема. Подрочим на простынку по очереди — и дело с концом.
Его слова заставили Дилюка мысленно выдохнуть.
— Тут есть ванная комната, — задумчиво кивнул Дилюк после короткой паузы. — Правда, там нет дверей, только ширма.
— Мне без разницы. Кто первый?
К лицу вновь прилил жар, Дилюк кашлянул.
— Я понял, — усмехнулся Кэйа. — Ну, чего застыл? Кыш-кыш.
Всё это было похоже на какой-то бредовый сон, от которого наутро хочется рассмеяться и подивиться, какую ерунду только способно выдумать измождённое сознание. Дилюк украдкой щипнул себя за руку с затаённой детской надеждой, что не почувствует боли, но увы. С непроницаемым лицом он развернулся на каблуках, вышел за ширму и прислонился к стене, вцепившись себе в волосы.
Вот, как теперь будет выглядеть его жизнь. Он бежал от лжи, а она догнала его и вцепилась в горло ровно настолько, чтобы задавить отчаянный крик, но оставить в живых. Днем они с Кэйей будут улыбаться и строить из себя счастливых молодожёнов. Ночью Кэйа будет потрахивать придворных, слуг или Барбатос знает кого ещё. Их брак всегда будет подёрнут пеленой слухов и домыслов. «И как только наследный принц выносит, что в его муже не побывал только импотент?.. Может, наследный принц и сам немощен, раз принц Кэйа бегает от него к другим мужчинам?.. А что, если вкусы принца Кэйи настолько специфичны, что будущий король не может их удовлетворить?..»
Его размышления прервали шумные вдохи и тихие, но отчётливые влажные звуки. В голове стало оглушающе пусто. Однажды на тренировке его ударили эфесом меча по голове — ощущения были примерно те же. Дилюк слышал только удары собственного сердца и выдохи Кэйи. Ту-дум — фух — ту-дум — фух — и больше ничего.
Видят Архонты, он этого не хотел. Не хотел высовывать носа из-за ширмы, не хотел скользить горящим взглядом по широкой спине и покатым плечам, не хотел облизывать губы и сжимать себя пониже живота. Дилюк смотрел — и не мог насмотреться.
Взгляд будто приклеился к его фигуре рядом с кроватью. Это было мучительно и сладко — подглядывать вот так, издалека, иметь возможность повалить его на постель, но не пользоваться ею.
Кэйа запрокинул голову, жмуря глаза как на солнце, вздрогнул, затих на мгновение — и излился на простынь. Только тогда Дилюк смог заставить себя отвернуться. Звякнула пряжка брюк, зашуршала ткань. Дилюк выпрямился, поправил штаны в том месте, где они могли подозрительно топорщиться, зачем-то затянул потуже хвост и тут же одёрнул себя, поморщившись.
— Ты не уснул? Твоя очередь. — Дилюк вздрогнул, не услышав шагов Кэйи. Конечно, он умел быть тихим — он был шпионом. Дилюк прошёл мимо, избегая его взгляда, прожигающего спину, и направился к злосчастной кровати. Интересно, так себя чувствуют висельники с петлей на шее?..
— Кстати, Люк. Лови! — повинуясь рефлексам, корпус Дилюка сам развернулся на сто восемьдесят, а рука схватила какой-то маленький гладкий предмет. Пузырёк с маслом. Дилюк поднял глаза на Кэйю.
Лучше бы он этого не делал. Кэйа подмигнул ему и тогда Дилюк понял: он всё знал. Увидел или почувствовал, что за ним наблюдали. Знал и смеялся над ним, лицемерным образчиком целомудрия.
«Я всего лишь смертный, Кэйа! Ты привлекателен, ты ужасно, безбожно красив, и ты это знаешь. Разве мне нельзя хотеть тебя? Да кто вообще тебя не хочет? Не смей меня осуждать!» — хотел он оправдаться, но вовремя себя одёрнул. Перед кем оправдываться-то? Перед человеком, который раз за разом доказывает, как неправ был Дилюк, когда решил не сдавать его? Да пусть подавится своей желчью, ублюдок.
Они пялились друг на друга несколько секунд, пока Кэйа первым не прервал зрительный контакт. Скрылся за ширмой и оставил Дилюка в мнимом одиночестве, не сказав больше ни слова.
Покои молодым супругами выделили по меньшей мере роскошные. Раньше Дилюк обитал в северном крыле, где были комнаты поменьше и поскромнее, зато вдали от ненавистной дворцовой суеты. Новый статус обязывал жить в центральной части, откуда открывался великолепный вид на залив и Побережье Сокола. В этих покоях всё говорило о том, что здесь живёт будущий король. На отполированном до блеска паркете отражалась потолочная фреска, с которой взирал Барбатос, перебирающий струны Небесной Лиры над окутанным ветрами Мондштадтом. Резное зеркало с позолотой ещё не успели освободить от отреза ткани — и Дилюк надеялся, что всё так и останется. Не хватало только сейчас видеть своё лицо. Пузатые прикроватные тумбочки смиренно ждали, когда их наполнят нужными и не очень мелочами. Больше всего внимания приковывала огромная палисандровая кровать под балдахином цвета переспелого граната. Рядом с такой кроватью Дилюк чувствовал себя ребёнком, забравшимся в покои родителей без их ведома. Комната казалась чужой, будто замерла в предвкушении, когда новые хозяева её обживут.
Он выдохнул и опасливо приблизился к постели, словно ожидая, что та внезапно оживёт и нападёт на него. Стараясь не смотреть на шёлковую простынь, — очевидно, преподнесённую послом Ли Юэ в качестве подарка, — Дилюк дрожащими руками схватился за пуговицы брюк. Раздеваться полностью он был не готов. Не сейчас.
Член в руке был совсем мягким. Дилюк закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, но и это не помогло. В груди поднялась волна паники. У Кэйи это заняло минут десять от силы, а то и меньше! Дилюк не мог позволить себе перед ним опозориться. А что, если он тоже сейчас смотрит?.. Нет, Дилюк не хотел об этом знать. Мыслей было слишком много, они жужжали над ухом, как рой надоедливых пчёл, и больно жалили каждый раз, когда член становился чуть твёрже.
Дилюк в ужасе распахнул глаза и взглядом зацепился за белёсые разводы спермы на простыне. Он смотрел на семя Кэйи, как заворожённый, безуспешно пытаясь понять: что на него нашло? Почему не может отвести взгляд?
Что удивительно — понял.
Разум услужливо подкинул свежие воспоминания о капле пота на своей щеке, о мутном, угрожающе-весёлом взгляде, о сильной руке у него на талии, о частых, рваных вдохах, о запрокинутой голове и тихом, сдавленном стоне. Дилюк обхватил затвердевший член покрепче и закусил губу. И решил позволить себе маленькую слабость. О ней никто не узнает, а наутро Дилюк и сам о ней позабудет. Худо не будет, если он представит, как тёплая, вязкая сперма Кэйи заливает ему живот, а несколько расплескавшихся капель падают на член. Или нет, не так. Лучше на поясницу, куда-нибудь на крестец, а оттуда плавно скатывается вниз, прямо между… между…
Он не понял, как кончил. Тягучее удовольствие наполнило его до краёв — и просто исчезло. Оргазм принёс не разрядку, а опустошение. Неприятное и колючее.
Дилюк натянул приспущенное бельё, застегнул брюки, пригладил волосы. Задумчиво уставился на простынь, прикидывая, насколько правдоподобно это выглядит. Впрочем, уже плевать — всё было кончено. Во всех смыслах.
— Я всё, — сказал он, но ответа не получил.
Кэйа нашёлся там, где ему и положено было быть — за ширмой. Он скрючился на полу, привалившись к стенке, и, кажется, дремал. Дилюк позволил себе ещё одну слабость, невольно задержав пытливый взгляд на Кэйе. Мирно спящим он казался немного моложе, как будто маска, за которой он постоянно скрывался, накидывала ему пару лет. В груди знакомо закололо. На короткий, безумный миг Дилюк подумал: а может, в Бездну?.. Может, есть ещё шанс если не на счастливую, то хотя бы на сносную жизнь бок о бок? Кэйа не любил его, но это не означало, что они не могут снова стать друзьями, правда? Они могли бы стать партнёрами, которые уважают и заботятся друг о друге.
Дилюк горько усмехнулся. Никак ты не научишься. Нельзя быть друзьями с тем, кому не доверяешь. Нельзя полагаться на лжеца. Нельзя повернуть время вспять. Не будет больше побегов с тренировок и тренировок никаких — тоже. Они не заберутся на крышу, хохоча и хватаясь друг за дружку, пока Аделинда безуспешно сыпет несерьёзными угрозами вслед; они не пойдут обворовывать дворцовый виноградник, а потом давиться кислыми, неспелыми плодами. Дурак ты, Дилюк, раз допустил мысль об этом. Наивный идиот. Повзрослей уже, в конце концов.
— Чего разлёгся? — Дилюк ткнул Кэйю в бок мыском сапога. Тот только поморщился, но глаз не разлепил. — Вставай, говорю! Яйца себе все отморозишь.
— А тебе какое дело до моих яиц? — сонно прохрипел Кэйа и потёр переносицу. — «Все яйца». У меня их много? Было только два, когда последний раз проверял.
— Ляг спать как человек, а не как дворовая собака. Никому из нас не нужно, чтобы слуги нашли тебя здесь наутро.
— Печёшься за свою... — Зевок. — Репутацию?
— Тебе бы тоже не помешало.
— Боги, да встаю я, встаю! Ты даже мёртвого из могилы поднимешь. — Кэйа неуклюже встал, поправил повязку на глазу и взмахнул хвостом, пригладив его на плече. Покачиваясь, он побрёл к широкой кровати, очевидно намереваясь на неё плюхнуться.
— Даже не думай, — отрезал Дилюк.
— Ты сам сказал, что я должен лечь спать как человек.
— Я не буду спать с тобой в одной постели.
— А мне показалось, мы только начали ладить, — театрально вздохнул Кэйа. — Я слишком пьян, чтобы спорить. Кровать твоя. Лягу на тахту. Только… хм. Нашему постельному натюрморту кое-чего не хватает.
Кэйа деловито оглянулся и с негромким «А!» подошёл к напольному канделябру. Затушил пламя, снял свечу с острия, удерживающего её в лунке, и, не меняясь в лице, проткнул себе указательный палец. Дилюк молча смотрел, не понимая ровным счётом ничего.
— Зачем?
— Это,
муж мой, — Кэйа мазнул окровавленным пальцем по простыне. — Завершающий штрих.
Дилюк густо покраснел и отвернулся.
Вещи Дилюка были заботливо перенесены из старой комнаты и сложены в гардероб — рядом с одеждой новоявленного мужа. Странно было наблюдать чужое нижнее бельё по соседству со своим, но, кажется, к этому придётся привыкнуть. Дилюк выудил с полки ночную сорочку, хрустящую от чистоты, и ушёл за ширму, чтобы переодеться.
К моменту как он вернулся, Кэйа уже дрых без задних ног, демонстративно в хаотичном порядке раскидав по полу вещи, по которым можно было дофантазировать примерный путь до кровати: словно всецело поглощённые друг другом, они не глядя впопыхах скидывали их с себя. Или как там это обычно происходит. «Видимо, тоже для правдоподобности», — хмыкнул про себя Дилюк, но всё же последовал его примеру и швырнул красно-белые одежды чуть поодаль в том же направлении.
Под тонким покрывалом, снятом с кровати, Кэйа мелко дрожал.
Пф.
Затушив остальные свечи, Дилюк устроился на краю постели, подальше от их обмана, и натянул одеяло до самого носа. Ветер заунывно просился внутрь и отчаянно бился в окна. Раскаты грома давно утихли, дождь двинулся дальше — нерадивый скиталец, прячущийся под сизым плащом туч. Непогода покидала их края, но в комнате всё ещё было прохладно. Сон не шёл.
Дилюк вздохнул, встал с постели и, проклиная себе под нос всех Архонтов, стащил второе одеяло с постели. Тихо подкравшись к Кэйе на расстояние вытянутой руки, Дилюк швырнул в него одеялом и отбежал, будто боясь ошпариться.
Он вернулся к себе, свернулся калачиком и наконец смог позволить себе разрыдаться.
***
— …они поженились и жили долго и счастливо. Конец. — Отец захлопнул книгу и потрепал Дилюка по волосам. Кажется, он надеялся, что сын успокоится под монотонный голос, но куда там.
— Пап! — Мальчик закопошился, вылез из-под одеяла и забрался к Крепусу на колени. Он с неожиданной для ребёнка серьёзностью посмотрел ему в глаза и произнес: — Я решил, что выйду замуж за Кэйю, когда вырасту, чтобы он больше никогда-никогда не уезжал и жил с нами. Он очень хороший, правда?
Отец жалобно свёл брови и поджал губы. Он всегда так делал, когда собирался сообщить что-то очень неприятное, чего ему говорить не хотелось бы. Дилюк не отрывал от него глаз, ярче свечи горящих воодушевлением и решимостью, какая свойственна лишь детям, ещё не постигшим горечи разочарований. Он напоминал взъерошенного непоседливого совёнка.
— Нет, малыш, ты не сможешь выйти замуж за Кэйю.
— Никогда-никогда? — оторопело и медленно, точно боясь повторить слова отца, прошептал Дилюк, и часто-часто заморгал. Плакать было нельзя, он уже большой мальчик — целых десять лет! Отец в ответ только кивнул. Крепус вдруг понял, что не знает, куда деть взгляд, не знает, куда запропастилось мужество, чтобы, глядя сыну в глаза, как на духу объяснить, что такое судьба, почему порой она предопределена, а несправедливость качает мир у себя в ладонях. — Но почему? Он мне нравится! Когда люди нравятся друг другу, они ведь женятся, да?
Еще немного поколебавшись, Крепус счел немногословность лучшей стратегией:
— Кэйа обещан другому человеку.
— И я? Я тоже кому-то обещан?
— Тебе пора спать, малыш. Спокойной ночи. — Отец прижался губами к его лбу на несколько мгновений дольше, чем обычно, как будто молча извинялся. Перед тем, как накрыть Дилюка одеялом, Крепус взбил подушку, поправил простынь и затушил свечи. Задержавшись в дверях, он сделал небольшой шаг обратно в его сторону, потом коротко качнул головой и вышел.
Дилюк уснул, когда сил плакать больше не осталось. Больше он никогда не говорил, что хотел бы провести с Кэйей всю жизнь.
***
Ему снился голос, зовущий его по имени, и печальный звон поминального колокола. В темноте он видел мальчика с завязанными глазами, идущего по канату высоко-высоко над землей. Сложив руки рупором, Дилюк кричал, что поймает его, но тот упрямо продолжал идти вперёд. Крики сменились уговорами, уговоры — мольбой, а мольбы — плачем. Тогда мальчик покачнулся и тряпичной куклой полетел вниз. Слёзы застилали глаза, всё вокруг двоилось и расплывалось. Дилюк стоял с распростёртыми объятиями, точно зная, что поймает, как вдруг совсем рядом раздался хруст, похожий на звук гравия под колёсами затормозившего дилижанса. С таким звуком сломался позвоночник упавшего мальчика. Дилюк зажал обеими руками рот, чтобы не закричать, когда лента на глазах ребёнка нелепо покосилась, обнажив один-единственный глаз со зрачком в виде звезды. Кэйа прошептал: «А обещал, что поймаешь».
Дилюк вздрогнул и проснулся. Перед ним был льдистый лазурит знакомых глаз. Кэйа лежал на боку, подперев рукой лицо, как будто так и надо. Не до конца проснувшись, Дилюк несколько долгих мгновений ошалело таращился на незваного гостя. Озорной солнечный луч, пробившийся сквозь щель между шторами, облюбовал бронзовый бок Кэйи, который выглядывал из-под задравшейся ночной сорочки. Дилюк прижал одеяло к груди, хотя высокий ворот кружевной рубашки не позволил бы Кэйе увидеть нечто стратегически важное.
— Ты что здесь забыл? — сурово буркнул Дилюк охрипшим после сна голосом.
— О каком конкретном месте мы говорим? Эта комната? Дворец? Мондштадт? — Кэйа звучал на удивление бодро для человека, выхлебавшего годовой запас вина за день.
— О моей постели!
— Для всех остальных это
наша постель, — поправил его Кэйа, наконец перестав пялиться на Дилюка в одной ночной сорочке, и перевернулся на спину, раскинувшись на кровати, как морская звезда. — Ты сам сказал, что мне нужно позаботиться о нашей репутации. Пока ты спал, приходили слуги. Я вовремя перебрался к тебе. Если бы они увидели, что молодые супруги спят по разным кроватям, уже к завтраку мы бы стали главным объектом сплетен.
— Если они
уже приходили, то почему ты всё ещё здесь?
— Хотел подольше полюбоваться своим красавцем-мужем, конечно же, — лукаво улыбнулся Кэйа. Дилюк мысленно застонал. Точно. Они же теперь мужья. Осознание этого факта ударило в голову хуже любого похмелья.
— Убирайся!
— Люблю, когда ты груб со мной.
Дилюк молча пихнул его ногой в бок и Кэйа с грохотом свалился на пол. Вместо ожидаемых ругательств и подколов он так и остался сидеть на полу в гнезде из одеяла и смеялся, смеялся. Смеялся до хрипа. Он подставлял наглому солнечному лучу щёки и нос для горячих поцелуев, тёр ушибленную коленку и, кажется, был только рад своему поражению. Дилюку оставалось смотреть на него широко распахнутыми глазами и непонимающе моргать. Сердце глухо бухало под рёбрами в тщетной попытке заглушить заливистый смех Кэйи.
— Что смешного?
Кэйа захохотал ещё громче.
***
Джинн и Дилюк с лязгом скрестили мечи. Солнце стояло в зените, заливая жаром тренировочную площадку. О вчерашнем дожде напоминала только местами скользкая, чавкающая под ногами земля. От сильной влажности волосы у Дилюка курчавились ещё больше, чем обычно, и настырно лезли в глаза. Он сдул непослушную прядь, но порыв ветра вновь насмешливо бросил её в лицо. Еле успев заблокировать точный выверенный удар Джинн, Дилюк с холодной яростью контратаковал. Он бился почти бездумно, думая только над следующей атакой, а потому на каждый удачный выпад приходилось три неудачных. Пот заливал глаза. Лёгкие горели. Кровь кипела. В какой-то момент он сдался, воткнул меч в землю и сердито пнул камень, но тот, по закону подлости, не пролетел даже нескольких метров.
— Давай закончим на сегодня. — Джинн сочувственно погладила его по плечу. Дилюк еле удержался, чтобы не скинуть её руку. Глубоко вздохнул, потёр переносицу. Джинн всего лишь пыталась помочь. У неё сегодня выходной, вообще-то, а вместо отдыха она с самого утра возилась с ним, как с беспомощным котёнком.
— Мне просто надо отдышаться.
— Это не тренировка, Люк. Ты только загонишь себя до полусмерти.
— Может, этого я и добиваюсь? — с мрачной иронией улыбнулся он.
Джинн неопределённо покачала головой.
— Хочешь вечером пойти вместе с нами на праздник? Кли уж точно тебя загоняет.
— На праздник?..
— Ты что, забыл о недельном гулянии в городе в честь вашей свадьбы?
— Не до этого было, знаешь, — огрызнулся Дилюк.
— Пойдём. Будет весело. Люди будут рады разделить твоё… — она осеклась. — В общем, они просто будут рады, если принц почтит их своим присутствием. Будет весело.
Представив, как придётся таскаться за тошнотворно счастливыми, отвратительно женатыми друзьями, Дилюк мысленно скривился. Не то чтобы он их не любил — просто сейчас ему было слишком больно смотреть на счастливых людей. Дилюк вымученно улыбнулся, постаравшись выглядеть виноватым:
— Извини, много работы. Надо ответить на поздравления, забот по горло.
— Лжец из тебя хуже некуда, аж глаза, вон, окосели от натуги, — Джинн невесело рассмеялась. — Пообещай хотя бы подумать, ладно?
— Ладно, — на этот раз он звучал почти искренне. Судя по скептическому взгляду, Джинн снова не поверила, но промолчала. Дилюку не хотелось, чтобы его кто-то жалел. Хотелось, чтобы просто был кто-то, кто молча бы сидел и понимал. Не кидал бы сочувственных взглядов, а без слов говорил: «Я знаю, друг, я знаю».
Джинн чуть ли не пинками выгнала его с тренировочной площадки, чтобы тот ненароком не покалечился. После изнуряющего спарринга, который был больше похож на избиение шамачурла его же палкой, все мысли Дилюка были только о ванне. Главное было случайно — или намеренно — в ней не утопиться. Как назло, по пути в комнату ему не попалось ни одного слуги, которого можно было бы попросить принести горячей воды в покои. Видимо, после вчерашнего пира дел у прислуги было совсем невпроворот. Пришлось самому прогуляться до людской в надежде выцепить того, кто посвободнее.
Дилюк собирался было постучать в приоткрытую дверь, как вдруг услышал имя Кэйи. Он не любил слухи, обычно предпочитая оставаться в блаженном неведении. Просто
так вышло, рука сама застыла в нескольких сантиметрах от двери. Дилюк тут был совершенно ни при чём. Да и какой вред, если разок подслушать? Ему и так доводилось слышать о Кэйе такие сплетни, от которых уши в трубочку заворачивались. Слухом больше, слухом меньше.
— Сегодня утром была моя смена в комнате принцев, — доверительно сообщил звонкий девичий голос.
— И что они? Ну же, Моко, не тяни, я сейчас просто умру от любопытства!
— Я сразу заприметила, — Моко сделала драматичную паузу. — Что-то не так. Отворяю двери, тихонечко вхожу, ну, чтоб не разбудить. И тут слышу тоненький всхлип. Сначала даже подумала, что это дитё. Аж споткнулась от неожиданности, каблучком по полу хрясь — и всё тут же затихло. Подхожу, значит, поближе к постели. Там канделябр неподалёку, я просто огарки хотела собрать. Заглядываю под полог — ну, не удержалась, кто из нас так не делал! — и вижу, как у Его Высочества слеза по щеке катится.
Уши у Дилюка загорелись. Неужто он плакал во сне? И Кэйа это слышал? Позорище.
— У какого из Их Высочеств? — переспросил мальчишка с ещё ломающимся голосом.
— У принца Кэйи, конечно. Говорят, он и в детстве был плаксой. А вот Его Высочество Дилюк даже ребёнком не позволял себе слёз.
Кэйа плакал? Бред какой-то. Прислуга — что с неё взять; навыдумывают вечно себе что-то, чтобы жилось веселее. Мало ли, что этой Моко могло привидеться.
— Ах! Бедный принц Кэйа.
— Хочешь его утешить? — спросила девушка с приятным, низким голосом.
— А кто не хочет!
— Вот бесстыдницы!
Моко продолжила:
— Он тут же спрятал лицо в подушку. Я ещё походила, делая вид, будто чем-то занимаюсь, но больше ничего не видела. Не понимаю, почему он плакал? Он выглядел очень счастливым на пиру.
— А чего тут гадать? Все ясно, как день, — со знанием дела заявил уже знакомый низкий девичий голос.
— И чего же тебе ясно, Хилли? — ядовито спросила Моко.
— Кронпринц над ним насильничал, — безапелляционно заявила Хилли и захрустела чем-то, похожим на яблоко. Все в людской затихли, ожидая продолжения или новой сплетни, но Хилли явно не собиралась сообщать сочных подробностей, пока её не спросят.
— С чего вы взяли? — спросил какой-то мальчишка.
— Бет выносила их простынь, — продолжила интриговать Хилли.
— И что же там?.. — с придыханием спросила Моко.
— Говорит, крови немерено. Порвал муженька.
Все затихли в попытке прожевать и проглотить эту сплетню. Они собрались, чтобы покопаться в грязном белье: кто, кого и в каких позах, но услышанное превзошло все ожидания — и, к тому же, бросало тень на поныне безупречного принца. По крайней мере, безупречного в глазах народа. Дилюк еле заставил себя стоять на месте. Хотелось ворваться и прикрикнуть на них: «Да что вы понимаете? Что за чушь вы вообще мелете? Да я бы!.. Я бы никогда!..»
Но какой в этом толк? Всё равно что метать перед свиньями бисер. После такого они бы точно закрепили за ним репутацию деспота и истерика.
— Кронпринц не такой, — негромко возразил мальчишка. — Он замечательный, и у него доброе сердце. Не мог он так поступить!
— Знаешь, птенчик, даже замечательные люди способны на ужасные вещи, стоит их хорошенько вывести из себя.
— И то правда, — согласилась с Хилли Моко. — Они же в ссоре. Давно уже. Дам руку на отсечение, что никто из них не хотел этой свадьбы, да только против папенек не попрешь. Вот кронпринц и сорвался небось. Отыгрался на муже. Он ведь чужеземец, заступиться некому. Даже жалко его.
— Принц Кэйа, знаешь ли, тоже не образец благочестия, — вклинился ещё один голос. — О его похождениях уже похабные песенки складывают!
— А я думала, они помирились… С детства же вместе были, как приклеенные. Куда один, туда и другой. Что же такого могло…
Не выдержав этого пустого трёпа, бередящего старые раны, Дилюк постучал в людскую. Конечно, для него были открыты практически все двери, но сердца людей были устроены несколько сложнее, чем механизм из двух петель и замка. Выждав пару секунд, Дилюк просунул голову в дверной проём. Глаза слуг, обращённые на него, наполнил плохо скрываемый ужас. У всех как один читался вопрос: «Слышал ли он, о чём мы говорили?».
Дилюк прочистил горло.
— Мне нужна ванна. Сейчас.
— К-конечно, Ваше Высочество! — пискнула Моко. — Сию минуту!
— Спасибо, — он выдавил из себя дежурную улыбку. — Ах да! Ещё кое-что. Захватите масла для утех. И не скупитесь на объём, как вчера. Буду благодарен.
Дилюк был не так искусен во лжи как Кэйа, потому тешил себя надеждой, что если он и покраснел, то с перепугу этого никто не заметил. Исполнять супружеский долг он по-прежнему не горел желанием, но по необъяснимой причине его возмущало, что кто-то посмел решить на потеху себе и кому угодно, будто его полномочия позволяли ему брать силой там, где чужое согласие неприкосновенно.
Оставалось надеяться, что слуги клюнут на эту уловку и новая сплетня покажется им более лакомой, чем предыдущая. В голове голосом Моко зазвучало: «Ах, даже нехватка масла не помешала их страсти! Только подумайте! Бросились друг на друга как голодные звери, даже не доходя до постели! Одежду кинули прямо на пол, точно вам говорю!».
Дилюк одобрительно хмыкнул воображаемой Моко.
