15 апреля, среда
12:33
Стук в дверь. — Войдите. Сонхва сидит за своим столом, вокруг него разложены несколько раскрытых папок с бумагами, поодаль на полу стоит коробка из-под них же, за ухо заложен карандаш, а за монитором компьютера стоит давно уже початая кружка с кофе. — Твой трудоголизм когда-нибудь выключается? — Минги закрывает дверь и небрежно роняет свою кожанку на диван, стоящий напротив стола. — От такого же трудоголика слышу, — Сонхва не отрывается от своих дел, только складывает какие-то бумаги в стопку и выравнивает её постукиваниями об стол и по краям. Он не говорит Минги присаживаться, потому что у Минги есть полное право хоть на голове стоять в его кабинете — их долгое общение, переросшее в странную дружбу по обязательству, позволяет. — И я брал отгул на свой день рождения, мне хватит и этого. — Могу я узнать, где ты был? Просто… Интересно, что такого ты придумал в обход Хонджуна. — Ничего особенного или реально интересного. Я уезжал к побережью, провёл почти весь день на берегу моря и много думал о прошлом, настоящем и будущем, — Сонхва закрывает одну из папок и откладывает её на край стола, наконец поднимая на Минги тяжёлый, но полный ничем не удержимой решительности взгляд. — Тебе не понравится то, что я придумал. — Ты знаешь, что я уже поддерживаю тебя в решении разорвать контракт с Хонджуном и убрать его со сцены. И я поддерживаю тебя в решении расстаться с ним и начать заново. Что такого может мне в этом не понравиться? Сонхва не отвечает, только укапывается в ящик стола и ищеи там что-то. Минги садится прямо на стол и подгибает одну ногу, его тень падает на Сонхва и полностью накрывает его. Сонхва же, вынув из ящика стола ещё одну — более тонкую и потрёпанную — стопку бумаг, протягивает её ему. Минги в отличие от него терпеть не мог бумажной волокиты, хотя и понимал, что иногда без неё невозможно, а потому ко всем документам относился скептически. Ему требуется достаточно времени, чтобы разобраться. Он не сразу вникает в суть титульного листа и не сразу соображает, что от него этими бумажками хотят — понимает лишь тогда, когда замечает внесённые в шапку документа правки красной ручкой. Одна из них меняла имя Хонджуна на имя самого Минги, другая — срок заключения с пяти лет на три года. Третья объединяла подзаголовок «условия заключения» и гласила: «переписать с нуля, дополнить и подогнать». Сами условия же касались графика выступлений ещё пока Хонджуна, процента его прибыли и процента, который получали Сонхва и клуб, и того, какие привилегии получал Хонджун в клубе — половина из них всё той же красной ручкой были перчёркнуты. — То, что я хочу Хонджуну отомстить, — Сонхва откидывается назад в своём кресле и выжидающе смотрит на Минги, который мрачнеет с каждой прочитанной и понятой строчкой. — Он зарубил твою карьеру, потому что знал — ты будешь намного лучше него и добьёшься гораздо большего. У Хонджуна были только голос и необычная манера подачи, но он не в состоянии писать интересные и глубокие тексты и подбирать к ним музыку — это всё делал за него ты, и ты внёс половину вклада в его успех. — А вторая половина была за тобой… Минги откладывает бумаги — копию того самого контракта между Сонхва и Хонджуном, который истекает в декабре, — и понимает до конца, чего именно Сонхва хочет от него и что предлагает ему вместе с пропечатанными листами. Им не обязательно говорить об этом, смысл понятен и так — они оба слишком хорошо знают Хонджуна и знают то, что на самом деле стояло за ним всё это время. Минги давал ему то, что надо исполнить, а Сонхва давал место, в котором Хонджун это сделает, — самому Хонджуну оставалось лишь выйти на сцену и передать то, что он получил из чужих рук. Для Хонджуна восхождение на его сцену всё это время было даже слишком простым. Хонджун не терпит конкуренции, и потому он вынудил Сонхва создать место, в котором главной звездой будет только он сам. А ещё он не терпит, когда кто-то из его окружения добивается большего, чем он, — он должен быть единственным, кто способен сиять ослепительно ярко и на чей свет, как заплуталые ночные насекомые, слетаются люди, и потому он постарался закопать Минги настолько глубоко, чтобы его сияние уже никогда не смогло перебить его собственное. Хонджун взял от этой жизни всё, чего он хотел, но не учёл того, что жизнь может забрать это назад — руками тех, кто всё это время держал его над головами. Сонхва хочет ударить по Хонджуну сразу с двух сторон — изгнать его из собственного же храма и вместо него найти другого идола, к ногам которого лягут покорнее и в чью честь жарче разведут костры. Сонхва, пожалуй, научился у него тому, что никакие чувства и связи не должны стоять на пути к цели, и теперь он не видит причин беречь свою связь с Хонджуном и его самого. Он слишком долго любил его, а теперь слишком сильно его ненавидит, и он хочет мести, на которую имеет полное право. Минги не знает, чего он хочет. Ему предлагают исполнить его старую мечту, ему предлагают руку помощи, которой так не хватало несколько лет назад, но он уже не хочет цепляться за неё — он не знает, нужно ли ему это, и не знает, будет ли счастлив, снова ступив на сцену. Слишком много времени прошло и слишком уж отболело у него внутри то, что когда-то стонало и плакало от отчаяния и обиды; он смирился, а теперь не знает, есть ли смысл прыгать в бездну, даже если есть почти полная гарантия того, что он взмоет в небеса. — Ты не единственный, кто говорит мне об этом, — Минги слезает со стола и складывает руки над головой, потягиваясь. — Что мне стоит вернуться на сцену, что мне стоит начать делать что-то для себя. Но я сколько думаю над этим, никак не могу понять — а сейчас-то мне оно зачем? Моя жизнь сложилась без сцены, я остался за кулисами, и сейчас уже нет смысла лезть в первый состав. Насолить этим Хонджуну? Да знаешь… Нет нужды. Его и без меня накажет. — Я не заставляю тебя, — Сонхва говорит очень мягко — так, как обычно разговаривал с Хонджуном, — но очень хочу, чтобы ты хотя бы попробовал. Тем более, если есть кто-то, кроме меня, кто готов тебя поддержать и быть с тобой рядом. Ты не будешь единственным, кто останется на сцене клуба вместо Хонджуна — я найду кого-то ещё, чтобы была альтернатива и замена друг другу, и если ты не захочешь выступать сам, сможешь заниматься ими и сможешь остаться здесь кем-то по типу менеджера или арт-директора… — Погоди, Хва, — у Минги, кажется, теперь сложились два и два. Он останавливает Сонхва жестом рук и задумывается ненадолго. «Остаться здесь»? «Сможешь заниматься»? Всё это звучит не как простое предложение о сотрудничестве и уж точно не как предложение о контракте исполнителя. — Ты хочешь предложить мне работать в клубе? — Да. Вместо нынешней твоей работы — я знаю, что она хоть и достаточно прибыльная, но тяжёлая. Ты знаешь, как работают законы сцены, с изнанки и в мельчайших деталях, и я считаю, что никто другой не справится с организацией, планированием и проведением всего так, как справишься ты. Об оплате договоримся, для тебя мне не жаль будет. Я хочу, чтобы ты остался здесь, при мне и со мной рядом. Мне… — он тяжело и шумно выдыхает, собираясь с силами. — Мне будет лучше, если ты останешься на моей стороне и если ты сможешь помочь мне с тем, что я хочу сделать. Минги садится обратно на стол и смотрит на Сонхва, который для него на какой-то момент стал раскрытой так же широко, как и папки на столе, книгой. Они ведь всегда были одинаковыми — запирали собственные чувства на замок, лишь бы кому-то другому сделать лучше, и не были способны потом попросить о помощи и признать свою слабость тогда, когда сами действительно не могли. Сонхва тупит взгляд в стол, ожидая насмешки над тем, что он просит помочь ему, что он снова готов хоть звезду с неба достать, чтобы с ним остались, но этой насмешки он так и не слышит — Минги вместо этого лишь протягивает ему раскрытую ладонь. — Я останусь с тобой и просто так. Я не Хонджун, меня не нужно покупать, я не ищу выгоды. Если я нужен тебе, я останусь, и не потому, что мне за это что-то причитается, а потому что, чёрт возьми, я могу тебе помочь и я могу сделать так, чтобы мы оба остались в плюсе. Ты можешь рассчитывать на меня и без всяких там контрактов, потому что я не просто чужой человек с улицы — я твой друг и твой собрат по несчастью. Он хотел сказать о том, что тоже порядочно на Хонджуна злится, но его прерывает мелкий стук в дверь, сразу после которого та распахивается, и в кабинет без спроса вскальзывает Ёсан — с фотоаппаратом на шее и с кучкой распечатанных листов. — Я сильно помешал? — Скажи, Ёсан, — Сонхва вдруг переводит тему, чуть выезжая из-за стола на своём кресле, — ты бы хотел увидеть Минги выступающим на сцене? Сонхва по-хитрому улыбается, а Минги раскрывает рот от удивления, но оказывается не в силах возразить. — Смеётесь? Да я согласен целую катушку с плёнкой сожрать, лишь бы это увидеть! — Ёсан оставляет листы со снимками за спиной у Минги, туда же снимает с себя фотоаппарат и легко приобнимает Минги за плечи. — Директор Пак, Вы хотите, чтобы следующим хэдлайнером был Минги? — Одним из, — Сонхва продолжает непривычно для него улыбаться, и они с Ёсаном за считанные мгновения на каком-то астрально-подсознательном уровне замышляют гадкий план о том, как Минги на сцену выпихнуть. Самого Минги при этом они не спрашивают даже тогда, когда он скидывает с себя руки Ёсана и смотрит на них обоих одновременно со злобой и с немой просьбой остановиться на том месте, на котором они стоят сейчас. Впрочем, когда это в последний раз действовало? Кажется, кое-кому всё-таки придётся капитулировать.***
17 апреля, пятница
19:43
Минги нажимает на кнопку вызова и прикладывает телефон к уху, хотя и не надеется услышать с той стороны трубки так необходимый сейчас голос. Юнхо на работе почти всё своё время, и выловить его дома крайне сложно, но надежда умирает последней. Впрочем, сегодня её судьба — пожить. — Я скучал. Привет. — Я тоже скучаю. Ты занят? Есть разговор. — Я свободен на сегодня, и я весь твой. Только давай без предысторий, сразу к делу. — Мне предлагают вернуться на сцену. Предлагает Сонхва — у него есть все возможности, чтобы раскрутить меня так же, как и Хонджуна, и он предлагал мне заключить похожий контракт. Плюс… Есть несколько человек, которые очень хотят видеть меня на сцене, которые хотят, чтобы я писал для себя и выступал сам от своего лица. — И что мешает тебе согласиться на это? — Я не знаю, Хо, хочу я этого или нет. Когда-то я мечтал об этом, а сейчас уже как-то и не надо оно, сейчас я уже другой человек с другими приоритетами, с другими целями и другой судьбой. Да, я связан с музыкой, но для этого мне не обязательно выступать самому, я отлично чувствую себя и за сценой, за кулисами и… И я не знаю, буду ли я счастлив, если попробую, или это просто обернётся для меня очередной рутиной, от которой рано или поздно начнёт тошнить. По ту сторону провода воцаряется тишина, и Минги кажется, что связь оборвалась, и он рассказывал в пустоту, но Юнхо оставался на линии. — Ты ведь так и не переработал текст той песни под Хонджуна. — Какой песни? — Той самой, которую ты написал вместо признания. Я знаю, она лежит у тебя в старых рукописях, которые ты никак не можешь выкинуть. Это единственная песня, которую я слышал в твоём исполнении а капелла, и знаешь, я до сих пор мечтаю услышать её ещё раз. В своё время эти строки принесли тебе много боли, но они звучали наиболее живыми из всего того, что ты писал. — Я не собирался и не собираюсь выпускать её. Это был текст в стол, и я удивляюсь, что ты вообще его помнишь. — Я помню потому, что для прошлого тебя эта песня многое значила. Вернись на несколько лет назад, рухни в воспоминания и попробуй понять, что прошлая версия тебя оставила тебе нынешнему, что ты заложил в самом себе такого, что нужно будет вскрыть, как капсулу времени, спустя годы. Мне кажется, ты найдёшь все ответы там — в самом себе на глубине тех лет и тех чувств, которые ты предпочёл закопать. Спроси у прошлого себя, о чём он мечтает, и если тебе нужна цель — сделай эту мечту своей целью. — Ты думаешь… У меня будет шанс? — Всегда был. И я буду одним из тех нескольких, кто считает, что ты должен попробовать. Я помню, каким пылким ты был раньше, когда дело касалось сцены и выступлений, и я не верю в две вещи — в то, что после этого пламени ты можешь так сильно остыть, и в то, что ты сам не хочешь гореть снова. Не ври себе и будь счастлив, Ги, это всё, чего я для тебя хочу. И если есть люди, которые хотят тебе в этом помочь, то с чего тебе отказываться? — Сонхва ищет повода оставить меня рядом. Долгая история, но… Я нужен ему как человек сведущий, и он предлагает мне работу у него в клубе. Если не на самой сцене, то кем-то из тех, кто организует и занимается выступлениями. И он то ли так сильно хочет меня привязать к этому месту, то ли пытается просто купить, как покупался когда-то Хонджун. Он не понимает, что мне всё это не нужно, и я останусь с ним рядом, потому что он мой друг и потому что я сам хочу помочь ему. — Ты не хочешь показаться меркантильной тварью, потому продолжаешь зарывать себя в землю и дальше? Только поэтому? Когда ты уже научишься иметь с людей в ответ за то, что они имеют с тебя? — Видимо, никогда. — А зря. В общем… Тебя что-то ещё беспокоит? Кроме того, что ты никак не можешь решиться наконец пожить свою жизнь для себя самого, а не ради мамы, любимого, друзей и всех прочих в твоей жизни. — В общем… Нет? Не знаю, Хо, пока что не знаю. В голове всё путается, потому что, с одной стороны, не хочу предавать Хонджуна, с другой стороны, понимаю, что и ты, и Сонхва, и остальные правы, с третьей стороны, не вижу смысла пытаться прыгнуть выше головы, когда всю жизнь ползал где-то на уровне колена. Я не знаю, хочу ли я рисковать, и этот выбор должен сделать не мой разум, а моё сердце. А я разучился слышать и слушать своё сердце уже очень давно. — Тогда единственный, кто может тебе помочь… — Это только я сам. — Мой совет таков, и он останется неизменным: вернись к тексту той песни, покопайся в своих прошлых чувствах и воспоминаниях и пойми, что ты чувствуешь сейчас, в сравнении. И пойми наконец, что ты тоже можешь брать от этой жизни то, чего ты хочешь, но тебе не обязательно быть кем-то настолько мелким и мелочным, как Хонджун. Он никогда мне не нравился, и ты это знаешь, потому лично я не вижу ничего страшного в том, что ты его подсидишь или обгонишь — он этого заслужил. — Спасибо, Хо. За всё спасибо. Я попробую сделать так, как ты сказал, и попробую разобраться со всем не мозгами, а сердцем. И есть основание полагать, что у меня получится. — Вот и всё! Выше нос, Ги, всё будет в порядке. И я верю, что твоя жизнь ещё может измениться к гораздо лучшему. Помни: я с тобой вне зависимости от того, что ты выберешь, и я всегда на твоей стороне. И, думаю, я в этом не один.