4 апреля, воскресенье
16:08
[ @jjjae // @always_win ]
jjjae: Минутка откровений от Ёсана (Я думаю, если ты этого не знаешь, то ты должен это знать) Вчера ближе к утру он рассказал нам, что за ним бегает Хонджун В плане, он несколько раз якобы признавался ему в любви, искал встречи, вешался на шею и даже под дверью карулил А на твой день рождения Ёсан неплохо так ему врезал, но это помогло ровно на месяц И Хонджун пытается связываться с ним до сих пор И, мне кажется, я пару раз видел его около клуба по ночам always_win: Хён, зачем ты рассказываешь это мне? Чтобы я начал подозревать Ёсана в чём-то? jjjae: Или чтобы вы вместе подумали, что с этим делать Подавать заявление о преследовании рано — нет состава преступления, да и действует Хонджун пока что законно Вопрос в том, насколько это «пока что» Он привык добиваться своего, и если он хочет Ёсана — он будет биться за него Я могу помочь всем, что от меня потребуется, но всё равно хочу знать, что ты тоже в курсе Они с Минги одинаковые в этом — оставляют все проблемы на себя, чтобы мы за них не парились Из минусов встречаться с парнем, который старше тебя — он считает тебя беспомощным ребёнком always_win: Я поговорю с Ёсаном Но если окажется, что ты зря пошатываешь моё к нему доверие, я тебя очень больно стукну jjjae: Возьмёшь у Джуна обувную ложку Договорились***
16:34
[ @sunny // @always_win ]
sunny: Я не рассказывал тебе о Хонджуне потому, что мне удаётся держать его на расстоянии Я слежу за ситуацией И хэй, помнишь, я говорил про свою идею? Думаю, она должна ему намекнуть, что здесь ему ловить нечего always_win: На что ты хочешь меня подписать? sunny: Никакого криминала, как я и обещал Всё будет в порядке, правда Или не веришь мне? always_win: Джэ выбил меня из колеи Я доверяю тебе, но уже заранее накрутился и ждал плохих новостей Я понимаю, что он заботился обо мне, и с его стороны это было даже правильно, но мне было бы проще такие новости узнавать от тебя sunny: Хорошо, я буду держать тебя в курсе Не накручивайся раньше времени и помни — у Хонджуна нет здесь власти Надо мной уж точно always_win: Спасибо И прости, что так выходит sunny: Ты защищаешься, и это нормально Моя вина тоже есть Когда встретимся, расскажу подробнее, чтобы не было тайн и секретов На самом деле, там скрывать-то и нечего, правда always_win: Надеюсь***
16 апреля, пятница
19:43
[ @lil_devil // @sunny ]
lil_devil: Хэй) sunny: Тебе мало было сломанного носа и трещины в ребре? Слушай, ты уже все рамки переходишь Попробуешь ещё раз со мной связаться, и я иду на крайние меры lil_devil: Не думаю, что полиция будет рада узнать, что ты меня несколько раз весьма серьёзно побил sunny: С чего ты взял, что я о полиции? У меня есть другие способы с тобой разобраться И тебе лучше отъебаться от меня по-хорошему lil_devil: Я ведь держу своё обещание, хэй! Я не подхожу к тебе и пишу не так уж и часто sunny: Каждую неделю? lil_devil: Это редко sunny: Для человека, который вообще тебя видеть не хочет, нет Сколько раз мне ещё повторить, что я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни ко всем херам? lil_devil: Можешь говорить это каждую секунду Я не хочу это слышать, потому что я всё ещё тебя люблю Но я буду слышать хоть что-то, и этого хватит sunny: Фу Аж блевать потянуло Ким Хонджун, в кого ты превращаешься? Раньше я даже немного уважал тебя за то, что ты не боялся быть конченной сукой А теперь чуть ли не на коленках передо мной ползаешь, лишь бы я на тебя внимание обратил Ты настолько мазохист? lil_devil: Если хочешь видеть меня таким, то стану им Но я на это не подписывался, чтобы ты знал Я предпочёл бы вообще никогда в жизни этого не чувствовать, но Я не могу без тебя, правда Я почти постоянно вспоминаю тебя и думаю о тебе, хотя и занят чем-то совершенно отвлечённым Мне иногда мерещится твой голос, твои руки, я чувствую твой взгляд на себе, даже когда мы в разных концах города Или я просто очень хочу его чувствовать Я приезжаю или караулю тебя только в те моменты, когда мне совсем херово становится, когда меня душит от разлуки и когда я ничего другого с собой поделать не могу sunny: Ещё скажи, что на чужом хуе сидишь с мыслями обо мне Проверь кукушку Это похоже на больную обсессию Но меня это касаться всё ещё не должно lil_devil: Я проверю Но я сильно сомневаюсь, что ты прав Если ты об этом, то я всё ещё веду себя, как мразь, со всеми остальными И нет, на чужих хуях не сижу, потому что они все — не ты И всё, что не ты, мне осточертеть и настопиздеть успело Я и сам не знал, что могу так сильно любить кого-то, я этого и не хотел никогда, но оно само получилось, и я не могу с этим совладать Санни, прошу тебя, дай мне этот шанс Я сделаю всё, что ты захочешь от меня, чтобы быть если не вместе с тобой, то хотя бы рядом, чтобы знать, что у тебя всё хорошо Я никогда и никого не любил так, как тебя, и вряд ли смогу полюбить кого-то другого — мне уже очень долго от этой жизни нужен только ты И я знаю, что выгляжу жалко и убого в твоих глазах, но я обещаю и клянусь всем, чем только можно поклясться, что изменюсь ради тебя, и стану таким, каким ты меня хочешь видеть sunny: Пиздишь, как дышишь И пиздел всё остальное время Я уже заебался тебе объяснять, что видеть тебя вовсе хочу, а ты продолжаешь липнуть со своей «любовью» Не поверю ни единому слову от такой эгоистичной и наглой мрази, как ты Сгинь с глаз моих долой, чтобы я тебя больше не знал Мне всё равно, до чего там твоя ебанутая кукуха докатится, но если попробуешь тронуть меня — тебе пиздец А жить, я знаю, ты хочешь, потому что такие мелочные твари, как ты, всегда за свою жопу трясутся со страшной силой Когда любили тебя, ты хер клал на человека, мотал ему нервы и пользовался, как хотел Так с хуя ли мне с тобой иначе обращаться, если такое — для тебя норма? lil_devil: Ты всё ещё злишься на меня из-за Сонхва? Я ни дня в своей жизни не любил его так, как люблю тебя Да, я пользовался им и считал его расходным материалом, потому что он был для меня никем Но ты для меня значишь намного больше Ты, блять, для меня что-то значишь в отличие от остальных Я никого не считал настолько важным и ни в ком так сильно не нуждался Ты — первый в моей жизни и единственный Если ты думаешь, что я с тобой поступлю так же, как поступал с Сонхва, то ты ошибаешься Сонхва я не ставил ни во что и это нисколько не скрывал А ты — совсем другой для меня человек, и с тобой я просто не позволю никому, даже самому себе, так обращаться Ёсана порядком заебало биться об одно и то же. Хонджун любит, и больше его ничего не волновало. Он оставался самим собой — требовательным, наглым и приставучим, капающим на мозги и добивающимся своего любой ценой. Хонджуну казалось, что он изменился, полюбив, но его гнилое нутро и блядский характер не поменялись ни грамма, и своим любимым человеком он манипулировал так же, как и некогда любившим его. Он говорил, что станет любым, каким Ёсан захочет, но при этом не менялся совершенно. И Ёсану было правда тошно всё это понимать и видеть. Он сглатывает приступ рвоты, жмурится и откладывает телефон с открытым диалогом в сторону. Выпитый мелкими глотками стакан воды помогает, становится легче, и он находит в себе силы перескриншотить переписку на всякий случай, занести Хонджуна в чёрный список и удалить входящие от него сообщения. Голова гудела, а кулаки чесались снова ему врезать, на этот раз сильнее и больнее, чтобы если не морально, так физически отбить у него желание лезть. Но с другой стороны, Ёсан уже придумал, как можно сделать Хонджуну больно, и этот сегодняший разговор только сильнее убедил его в том, что так поступить будет правильно и справедливо. Он прокручивает возможный сценарий в голове ещё раз, пока мягко переступает по кухне и смотрит в узкое окно. Джунхёк пообещал поддержать его, и хотя Ёсан не хотел впутывать его во всё это, расчёт на него он делал. Всё должно было выгореть и получиться именно так, как задумывалось, а если и пойдёт не так — Ёсан на месте придумает, как ему выкрутиться.***
30 апреля, пятница
23:01
Всё вернулось на круги своя, колесо сансары дало оборот, бесконечный цикл начался заново — Хонджун думал об этом, пока нарезал круги возле клуба, пока ждал перерыва на антракт и пока его руки тряслись от взволнованного напряжения. Он чувствовал себя безликой тенью, ненамеренно старался слиться с местностью и потеряться где-то между перескоками сигнала светофора. Он стоял на другой стороне улицы и сверлил взглядом окна, ведущие в холл клуба, — надеялся, что хоть краем глаза зацепит настолько нужный сейчас силуэт. Ему хотелось одновременно плакать и смеяться, потому что смешно было бегать, как цепная собачка, за своим хозяином, плясать перед ним на задних лапках и покорно бежать к дверям на каждый звонок, а больно было понимать, что эта собачка — ты сам. Хонджун ещё никогда в жизни не чувствовал себя настолько униженным и жалким, но иначе он не мог — ему становилось невыносимо жить и дышать, ему необходимо было хотя бы как-то, хотя бы кусочком и частью быть связанным с Ёсаном. Не будет этой связи — не будет и самого Хонджуна, потому что он в этой связи весь и без остатка. Он мог бы закурить, достав из кармана привычную пачку, но он стоит, как прилежный школьник, сложив руки на уличное ограждение, и смотрит вперёд чуть над оправой своих любимых солнцезащитных очков — по правой линзе идёт глубокая наискосок трещина, и это тоже рук Ёсана дело. Когда дверь открывается, и на перекур начинает валить народ, Хонджун вытягивается, вглядывается внимательно в каждое лицо и в каждый контур, ищет Ёсана хоть мельком, хоть издали, хоть немного, краюшек самый. Он поднимается на носках и прижимает одну ладонь к груди, вертит головой по сторонам и мягко опускается, чуть не оседая на колени, когда Ёсан наконец из-за чьей-то широкой спины выходит. Такой же, каким был, и всё настолько же необходимый, чтобы выкрученные до нуля настройки снова заиграли яркими красками. Ёсан его ждал. Ёсан, чёрт возьми, знал, что он придёт, и ждал его именно сегодня и именно сейчас. У него странно бурлит вскипевшая кровь, он улыбается широко и ясно, когда занимает пустой просвет, из которого Хонджун будет очень хорошо его видеть, а ещё он смотрит пугающе голодно, пока подзывает Джунхёка к себе. В его раскрытые руки идут, как идёт зачарованный удавом кролик в самые лапы своей смерти, и дают обнять. — Закрой глаза, — и Джунхёк послушно закрывает их, пока Ёсан держит его за руку. На неё же, вынув из кармана, Ёсан надевает тонкое колечко, на которое Джунхёк тут же, не удержавшись, смотрит, широко распахнув глаза. Ему нравится, и Ёсан, подхватывая его лицо, не может не улыбнуться, пока касается кончиками пальцев уголков чужой улыбки. — Я люблю тебя, мелкий. — И я те… — договорить Джунхёк не успевает, потому что его крепко и долго целуют. Ёсан знает, что Хонджун сейчас смотрит на них, и потому откидывает напрочь всё, что могло бы его остановить — он крепко Джунхёка обнимает, перехватывает по-другому, нажимает на подбородок, открывая его рот, и целует глубже, жадно и собственнически, как будто вокруг нет никого и одновременно находится весь мир. Отвечать Джунхёк не успевает, он только обнимает Ёсана в ответ и доверяется в его руки, не зная и не даже малейшего представления не имея об этом спектакле. Ёсану это только на руку, и он кусаться слегка начинает, пока даёт мелкому хоть немного отдышаться, пока наклоняет голову в сторону и на миг открывает глаза, чётко и с первой попытки взглядом попадая в цель — в раскрытые и разом застекленевшие глаза Хонджуна. «Ты никто, и тебе нечего здесь делать», — пронеслось по радужке его глаз и всполохами колючих холодных мурашек отдало в позвоночник. Он чётко и ясно дал понять, что над Хонджуном издевается, что ловит дикий кайф, причиняя ему боль, и не важно, какую, он раз за разом доводит его до края, до истощения и срыва, даёт наконец глотнуть воздуха и в этот же момент сбрасывает с небес на землю. Ему приятно быть кукловодом и играть со своей игрушкой так, как он пожелает, — так, как сама игрушка когда-то играла с другими людьми. У Хонджуна и правда подкашиваются ноги, он присаживается на корточки, но свои чувства понять и различить не может нисколько. Он одновременно скалится и морщится, хочет зажмуриться, но в то же время знает, что если закроет глаза… Он чувствует звеняще пустое ничего, потому что все чувства отнялись и онемели, разбившись пенистыми волнами о хищные скалы. Он оглушён, подавлен и сломан, крепко вцепляется в ограждение и балансирует, сидя на корточках и опираясь на самые носки, где-то между надрывным плачем и яростным криком. Горло сводит тупой судорогой, и он даже дышать не может какое-то время. Ёсан наконец отпускает Джунхёка и напоследок мягко чмокает его в щёку. Тот краснеет до самых ушей, не может разжать руки, которыми крепко обнимал его всё это время, и еле-еле не начинает пищать. Он ещё не привык к тому, что Ёсана иногда сносит, и ещё не привык к тому, что его самого начинает сносить совершенно так же следом. — Спасибо, что хоть лапать меня не начал, — на одном выдохе тараторит Ёсану в ухо, прижавшись в поисках сил, чтобы с собой справиться. И тут же чувствует, как чужие ладони крепко сжимаются на бёдрах, за что больно кусает за ухо. — Ау! — Ёсан убирает руки и трёт ухо, но чувствует себя до охуения счастливым. Не только потому, что зацеловал и засмущал Джунхёка, но и потому, что где-то далеко, на той стороне улицы, он знает, сломанный, униженный и разбитый Хонджун из горсти стеклянной пыли и пепла собирает по крупицам развеянного и уничтоженного себя. Остальное Ёсана уже не волнует — он поворачивается к дороге спиной и закуривает наконец, обнимая Джунхёка, пока вместе с кровью по его телу расходится приятное и тёплое ощущение сытости и довольства.***
6 мая, четверг
4:27
Тёмную тишину прорезает сдавленный, хрипящий вой. Хонджун поджимает коленки, закрывает ладонями слезящиеся глаза и воет всё громче и громче, надрывая голос и переходя в крик. Он ёрзает на постели, бьёт ногами и локтями по матрасу, зарывается в волосы дрожащими пальцами, размазывая слёзы по лицу, и крепко впивается в кожу головы, но выть не перестаёт даже тогда, когда давится всхлипом. Он кашляет, раздирая и без того саднящее горло, перекатывается на бок и снова заходится воем, пока на дрожащих локтях держится над подушкой. Ему всё равно, что через стенку соседи, что они могут вызвать полицию или просто начать стучать по батареям или в двери. Ему давно уже наплевать на весь этот ёбаный мир, потому что его мир даёт катастрофические трещины и разъезжается по наспех сшитым швам. Ему уже неделю снится Ёсан. Он ведь тогда так и не смог перебороть себя и отвести взгляд, ловил и впитывал каждое движение чужих губ, и теперь эти воспоминания поступали ровно так же, как поступал и сам Ёсан. Пока Хонджун спал, они доводили его до сладкого исступления, проецировались на него самого тёплыми касаниями губ и влажным языком, скользящим во рту несдержанной лаской. Но стоило всему этому дойти до какой-то особенной раскалённой точки, Хонджуна выкидывало из миражного забытья, он просыпался в пустой тёмной комнате и снова, как заведённый и запущенный в замкнутый круг, чувствовал ту же оглушающую и раздирающую всё живое боль. Он просыпался один и пытался, правда пытался себе доказать, что ничего страшного не происходило, но с каждым разом это выходило всё хуже, он сам себя давно уже не слушался и себе же не мог подчиниться. Он остался один на один с тем жестоким возмездием, которое, будто впрыснутое в кровь вместе с этим сладостным ядом, на него обрушил мощной и беспощадной волной Ёсан. Душить стало чаще, почти постоянно, но это было вовсе уже и не от любви, не от того колыхающегося в груди чувства, которое било по нервам волнительными мурашками и обостряло все ощущения. Хрипящее после нескольких ночей горло не хотело дышать, и каждая попытка глотнуть воздуха оборачивалась болью, скребущей от кончика языка до самых лёгких. И вроде бы, физическая боль помогала пережить моральную, но разум работал втрое активнее, раз за разом подкидывая на повестку дня все те факты, которые Хонджуну швырнули в лицо и которые по нему же стекали смрадной грязью, оставляя въедающиеся намертво разводы. Им поиграли точно так же, как играл и он сам. Его использовали, повертели в руках, потаскали за руки и ноги, подёргали за живое и в это же живое покололи иголками. И выкинули, вывернув наизнанку, как выкидывают содранную с рыбы чешую. И всё то живое, которое у Хонджуна было, саднило и рвалось так же, как рвётся и саднит соскабливаемая лезвием ножа кожа. С ним обошлись точно так же, как обходился с людьми он. Как бы банально ни звучало, отплатили ему той же монетой и отнеслись к нему так, как он относился. Ему дали на собственной шкуре во всех красках почувствовать то, что с людьми делал он, и дали ему понять, сколько горькой боли он причинил. Он считал всех своих игрушек жалкими, противными и слабыми, он презирал их и не хотел дважды об один и тот же ширпотреб марать руки. Теперь таким ширпотребом был и он сам. Теперь и он, выброшенный на гниющую свалку, был жалок, противен и слаб — в первую очередь, перед самим собой. Он ползал где-то по земле и пресмыкался точно так же, как пресмыкались перед ним те, кого он изводил и над кем издевался. И точно так же, как и они, пытался поднять взгляд к вершине, с которой его низвергли, пытался разглядеть на ней своего единственно любимого и обожаемого мучителя, только вот сил обожать уже не было. Хонджун ненавидел Ёсана. За то, что тот ему снился, и за то, что тот его наконец наказал. Ещё никому, сколь бы сильным и влиятельным ни был человек, не удавалось Хонджуна приструнить и хоть сколько-то поставить на место. Ёсан не сделал ничего сверхъестественного, но Хонджун лежал под его ногами, дыша рваными хрипами, и заходился в болезненной агонии, вывернутый наружу и разорванный в клочья. У него уже не было сил доказывать свою любовь и о любви в ответ просить, и всё, чего ему хотелось — чтобы этот кошмар и правда закончился, чтобы сладостные грёзы покинули его навсегда, и после них никогда не приходила та боль, от которой немеет нутро и которая выкручивает кости. Он окончательно срывает голос и больше не может ни кричать, ни выть, ни даже хрипеть, но внутри него всё ещё бурлит и кипит. Уже не любовь, уже далеко не любовь, а жгучее сотнями видов перца желание за себя отомстить, желание показать, что он не сломлен, что он ещё способен стоять против всего мира и весь мир себе подчинять. И это желание, не имея возможности вылиться в крик и вой, выливается в бросок к телефону и удар всем разом ослабевшим телом об пол. Хонджуну всё равно, что коленки и локти саднят, он дрожащими жутким тремором руками снимает блокировку и открывает один-единственный диалог — тот самый, на который уже не может смотреть и от которого не дождётся ответа. Его захлёстывает второй волной, но теперь он не кричит, напрягая сорванное горло, а тихо плачет, давясь всхлипами и крупно дрожа, пока задубевшие от резко охватившего холода пальцы остервенело вбивает в экран.[ @lil_devil // @sunny ]
lil_devil: [ ! ] Открой диалог, мерзкая ты сука [ ! ] Открой и, блять, посмотри, до чего ты доигрался, мразь [ ! ] Тебе было мало того, что я таскался за тобой, как избитая псина [ ! ] Тебе было мало того, что я ползал у тебя в ногах, признаваясь в любви [ ! ] Тебе даже моей любви было мало, хотя я и говорил тебе, что никого другого так не любил и уже не полюблю [ ! ] Понравилось? Изводить меня, издеваться, давить на больное и унижать? [ ! ] Нравилось смотреть, как я валяюсь перед тобой на земле и сморкаюсь кровью, когда ты разбивал мне нос? [ ! ] Нравилось знать, что я дышу через раз, когда ты избил меня до трещины в ребре? [ ! ] А сейчас? Нравится чувствовать, что снишься мне каждую ночь? Нравится приходить ко мне во снах и изматывать меня даже оттуда? [ ! ] А ты ведь мне снишься, паскуда, снишься в самых приятных и самых ярких снах [ ! ] У тебя такие тёплые губы, хотя и изгрызанные, с сухой кожей на них, и клянусь, я за все эти ночи успел каждую трещинку на них запомнить [ ! ] А когда ты пропадаешь, и я просыпаюсь, я страдаю, как не страдал не из-за чего другого в этой жизни [ ! ] Ты, чёрт возьми, простой смертный человек, такая же грязь под ногами, как и все остальные, но я из-за тебя каждую ночь умираю, каждую ночь срываю голос от боли и отчаяния и каждую ночь думаю, что наутро не проснусь [ ! ] Так приди, блять, и добей меня уже! Я больше не могу, Санни, я больше этого не вынесу [ ! ] Мне больно быть с тобой рядом и думать о тебе, но без тебя — ещё хуже [ ! ] Я всем сердцем и всеми фибрами души тебя ненавижу за то, какая ты конченная мразь, какой ты пизданутый ублюдок и больной садист [ ! ] Но люблю я тебя, такого ебанутого уёбка, ещё сильнее [ ! ] Санни, Кан Ёсан, единственная моя слабость и самый тяжёлый мой грех Телефон выпадает из руки на грудь, потому что у Хонджуна больше нет сил держать его. Он сворачивается, поджимает руки к груди и, собрав остатки себя, провожает последний всхлип долгим и протяжным воем. Он, обессиленный очередной истерикой, остаётся лежать на холодном полу, выпутавшись из одеяла и поджав трясущиеся руки к груди. Эта ночь — не его последняя. Эта истерика — лишь одна из многих, сводящих его с ума и не дающих жить дальше. А Ёсан — действительно самый тяжёлый его грех и его единственная, но стоившая всех сил слабость.