23 марта, среда
01:00
— Я, конечно, мечтал когда-то о полных залах и куче народа, но не знал, что это будет настолько выматывать. Сынмин утирает мокрый лоб ладонью и зачёсывает назад взмокшие волосы. Его всего сейчас выжимать можно, потому что в этот раз выступление прошло особенно на ура, и их очень долго не отпускали со сцены. Сонджун тоже был уставшим, еле поднимал руки и еле волочил ноги, но нужно было собраться и уйти, потому что в два часа ночи клуб закрывался. На улице, где по ночам всё ещё было прохладно, но очень свежо, стало легче дышать. Кажется, пока они отдувались на сцене, тут успел проморосить мелкий дождь, и потому было ещё приятнее вдыхать сырой холодный воздух горячими лёгкими. Наверное, именно это Сонджуну в голову стрельнуло — его повело слегка, как ведёт при головокружении, у него отрубило все адекватные и даже нет мысли, как после нескольких бокалов крепкого спиртного. И, кажется, ко всему этому ещё приложилось весеннее обострение. Ему сейчас и дышалось легче, и жилось спокойнее, а ещё дошли до предела и абсолюта все его чувства тонкие и душевные — когда Сынмин, забавно морща нос, тоже принюхивался к запаху улицы и мокрого асфальта и улыбался. Сонджун протягивает ему руку, и по старой-старой привычке Сынмин свою руку ему даёт, потому что у них так принято уже очень давно, и было бы странно, если бы Сонджун этого не сделал. Для Сынмина это оставалось лишь привычным пустяком, но Сонджун, крепко держа его за руку, чуть ли не исходился мурашками, зная и понимая, что Сынмин сейчас рядом, буквально в его руках и на расстоянии полшага. Ему необходимее воздуха было знать, что Сынмин в его жизни есть и что Сынмин тоже к нему хоть сколько-то тянется. — Постой немного, — он говорит, и его голос почти что дрожит под конец. Потому что он хочет сказать невероятное количество всего, он хочет свои чувства обличить в слова, ему необходимо выразить и выплеснуть это так, чтобы Сынмин обо всём знал. Он хочет вывернуть самое сокровенное наизнанку, показать ему и его туда пустить, чтобы въесться друг в друга ещё сильнее, чтобы ни одна мысль даже не пыталась быть его личной, а сразу была их общей. Сонджун слишком сильно любит Сынмина, чтобы об этом молчать. Он слишком сильно ценит его и ставит его на самое важное место в своей жизни, и ему кажется, что Сынмин прямо сейчас должен обо всём этом узнать. Он встаёт напротив, прижимает его ладонь к своей груди и долго очень нежно её гладит, смотря на уставшее, но родное лицо. Сынмин не знает всей той бури чувств, которая сейчас захлёстывает Сонджуна, и просто стоит с ним рядом, просто касается его и чувствует через одежду, как быстро-быстро бьётся его сердце. Тёплое, пламенно горящее всеми своими замыслами и искренне любящее сердце. Сынмину начинает казаться, что даже оно у Сонджуна бьётся по-особенному, не так, как у всех остальных людей, и уж тем более не так, как у него самого. И это тоже хочется сказать, но… — Я люблю тебя, — Сонджун срывается первым. — И я тебя. — Я о другой любви, Мин, — он тихо усмехается, но в этой усмешке столько горечи, что становится на миг больно дышать. — Я о той любви, в которой ты — мой свет и моё яркое солнце, в которой ты — моё самое драгоценное и важное, в которой мне без тебя не живётся и не дышится, в которой ты — моё всё. Сонджун мягко, еле касаясь гладит его по щеке внешней стороной пальцев, заправляет за ухо тонкую, мило закудрявившуюся прядку, но крепко держать за руку не перестаёт. Ему важно сейчас знать, что Сынмин не сорвётся с места и не исчезнет из его жизни так же быстро и невероятно, как в ней появился. И только зная то, что он успеет Сынмина поймать, он говорит дальше: — Я знал и чувствовал, что ты не просто встречный мне человек, ещё с первых минут, как тебя увидел. Я просто почувствовал тогда, что мне нужно вцепиться в тебя и ни за что не отпускать. Ты спасал меня в самые тяжёлые моменты, когда на меня вот-вот должны были рухнуть небеса. — Чем? — Сынмин вспоминает первый год их знакомства и дружбы, но в своих действиях не видит ничего сверхъестественного или жертвенного. — Это ведь ты всё время тащил меня, старался мне помочь… — Мне хотелось это делать. Мне хотелось делать тебя счастливым и хотелось знать, что ты в порядке. Ты знаешь ведь, что меня тогда ничего особенно не держало. А ты держал. И ради тебя я что тогда, что сейчас готов на любую вещь и любой поступок. Я хочу подарить тебе всю свою жизнь, и если не твой, то хотя бы свой мир целиком и полностью посвятить тебе. Сынмин тихонько вздрагивает. Он помнит то одновременно тёплое и душащее чувство, когда Сонджун, только-только запомнив гитарные аккорды к очередной разобранной песне, чаще всего романтичной и нежной, наигрывает её, неуверенно пропевая строчки, и смотрит в глаза, а как будто в самую душу. Это чувство, когда каждая строчка из его уст будто про самого Сынмина, о нём и в его адрес, когда каждое «люблю» идёт из самых искренних глубин души. У друзей так не бывает хотя бы потому, что у друзей кроме друг друга есть кто-то ещё. Ни у Сонджуна, ни у Сынмина никого ближе и роднее нет, и они друг с другом в неразделимой сцепке уже очень долго. Это давно уже не просто дружба, но катастрофически сильное единство, катастрофически сильная связь не только обстоятельствами, но и духом. — Всё это время, — Сонджун кладёт ладонь на плечо Сынмина, — я был невероятно благодарен судьбе за то, что мы тогда встретились, за то, что я тогда тебя увидел, и за то, что ты в моей жизни есть. Когда мы жили отдельно, у меня толком не было времени всё это осознать, но когда мы съехались и когда я оказался к тебе намного ближе, чем мог вообще представить, я много думал о том, сколько ты для меня значишь и что со мной вообще происходило бы, если бы не ты. — Говорит мне человек, который практически с нуля строил мою жизнь и помогал мне вставать на ноги. — Потому что мне хотелось сделать это для тебя. А ещё мне хочется делать для тебя все остальные мелочи, которые я делаю и сейчас — укрывать тебя по ночам, мягко расчёсывать твои волосы, когда они завиваются, доставать с верхних полок то, до чего ты не дотягиваешься. И когда я ночью могу обнять тебя и уткнуться в твою шею, я чувствую себя, наверное, самым счастливым человеком на свете. Потому что ты со мной рядом, я могу коснуться тебя, могу тебя увидеть и могу верить в то, что тебе со мной хотя бы на треть или хоть на четверть так же хорошо, как и мне с тобой. На улице поднимается прохладный ветер, но дрожит Сынмин не из-за этого. Сонджун не из тех людей, которые вот так просто будут говорить о своей нежности и своей привязанности, особенно о такой сильной. И он понимает, что у Сонджуна сейчас очень сильный всплеск всего того, что он рассказывает, когда смотрит в его глаза — одновременно отчаянные и счастливые до одури. В его словах наверняка не умещается и половина того, что он хочет сказать и показать, и Сынмина снова душит смущением — он ведь не делает ничего такого, чтобы Сонджун его так сильно любил, и это ему нужно рассыпаться в глубоких и чувственных фразах, чтобы отблагодарить его за всё то, что Сонджун в его жизни сделал. И особенно сильно душить начинает тогда, когда Сонджун его крепко обнимает и целует в щёку. Обветренную кожу словно прожигает и плавит, а от касания его губ насквозь пронизывает мурашками. Касания настолько нежного и трепетного, как прикосновение к хрупкому крылу бабочки, настолько искреннего и действительно любовного, что все чувства и мысли Сонджуна, крутящиеся вокруг Сынмина, самому Сынмину становятся понятны и без слов. Его обнимают крепко, но бережно, как фарфоровую куклу, и он вспоминает вдруг, что от рук Сонджуна ему никогда не было больно. Зато больно сейчас где-то в груди, когда Сынмин до конца понимает, о какой любви Сонджун говорит и какой любви наверняка хотел бы от него в ответ. Сынмин не чувствует, что любит его точно так же, он вообще впервые в жизни задумывается о том, что ему нужно кого-то любить так, тем более Сонджуна, который в его представлении чуть ли не святой, которого он касаться-то лишний раз боится, чтобы не спугнуть и не развеять миражом. Когда Сонджун отстраняется и подхватывает под локти, становится очень холодно. — Прости, я… не сдержался. Я не знаю, как мне мою к тебе любовь выражать, оно рвётся наружу именно так — касаниями, объятиями и поцелуями. Почти всегда, когда я рядом, я хочу или держать тебя за руку, или обнимать, а когда на тебя смотрю, то мне тебя расцеловать хочется — в щёки, в скулы, в кончик носа… Сонджун мягко касается его подбородка, а кончиком большого пальца проводит по искусанной нижней губе от середины к уголку. И остаётся несказанным то, что в губы он бы Сынмина тоже целовал. Такой же поцелуй, какой Сонджун оставлял на его щеке, Сынмин представляет на своих губах — тёплый, как июльский зной, исполненный искренних нежности и ласковости и пропитанный трепетной дрожью его обожания, граничащего с зависимостью. Сынмину вдруг хочется это почувствовать на самом деле, но тут же ему кажется, что лучше бы он этого никогда не знал — не было бы так мучительно смотреть Сонджуну в глаза и видеть, как он сгорает не просто от любви, но от любви к нему, пока у него самого единственный отклик — вопрос «за что же ты меня так любишь?» Он отводит взгляд, потому что чувствует себя этой любви недостойным, но Сонджуну это кажется нежеланием его самого и его любовь принимать. Руку он почти что отдёргивает. — Прости, я не должен был на тебя всё это вываливать. Мне надо было оставить это при себе и не мучать тебя подробностями, — у него глохнет голос и слетает интонация под конец. — Ты скажи сразу, чего мне не делать и как далеко держаться, я пойму и приму. Огонь по ту сторону его глаз медленно гаснет, и теперь уже Сынмин с собой справиться не может — бросается к нему на шею, вставая на носки, и обнимает так крепко, как только может, лишь бы это пламя защитить от холодного ветра и не дать ему угаснуть. Ему больно за Сонджуна едва ли не больше, чем больно самому Сонджуну, и он ещё меньше теперь верит в то, что этой любви и правда заслуживает.«Если можно, пожалуйста, не люби меня так, я такой твоей любви не стою, и я не знаю, смогу ли сам полюбить тебя так в ответ. Ты — самый лучший и самый невероятный человек в моей жизни, так почему же ты сейчас выбираешь остаться со мной, а не найти того, кто будет и правда тебя заслуживать?»
У Сынмина пропадает голос, и он не может сказать ни слова, пока крепко-крепко Сонджуна обнимает. Сонджун его держит в своих руках, жмётся сам и трётся виском об шею и затылок, как трутся кошки об своих хозяев. И правда — он давно уже сам себе не хозяин и давно уже всего себя отдал Сынмину, которому, быть может, и не нужен нисколько, но сам себе он тогда не нужен тоже. Пусть всё остаётся так, как оно есть сейчас. — Не говори ничего. Я сильный человек, и я со многим в своей жизни справляюсь и справился, но перед тобой… перед тобой я совершенно слаб, — Сонджун ловит Сынмина за руки, тепло дышит на успевшие озябнуть пальцы, и в этом нежности едва ли не больше, чем в том поцелуе в щёку. — Я сделаю так, как ты скажешь и как ты решишь, я ни на чём не настаиваю, и если ты со мной рядом быть не захочешь… — Я тебя не отпущу никуда, — Сынмин говорит еле слышно и ловит лицо Сонджуна холодными ладонями. — Я тоже тебе весь мир подарить хочу, потому что нет в моей жизни человека, который бы значил для меня столько и который бы столько для меня сделал. Я бы хотел тебе обещать, что я тебя тоже полюблю…… потому что сейчас я тебя ещё не люблю…
—… но я не могу. Не потому, что я тебя вообще не люблю, а потому что… Сынмин запинается, но Сонджун только крепче прижимает его ладони к своим щекам и кивает. Он всё понимает, и хотя ему горько сейчас, он старается думать о том, что его не выгнали, что ему разрешили остаться и свою любовь всё так же показывать. Ему всё ещё страшно хочется Сынмина поцеловать и поцелуем успокоить, но он понимает, что Сынмину может легче и не стать. И если Сынмину его поцелуев хотеться не будет, то он перетерпит это желание и этот приступ, потому что Сынмин для него важнее даже самого себя. А Сынмину, быть может, и хотелось бы, но он никого не любил никогда и, как думает, любить не умеет, особенно так. Он умеет заботиться, умеет жертвовать и поддерживать, отдавать всего себя дорогому человеку, а любить… Сонджун кажется самым подходящим человеком, которого можно было бы попробовать полюбить, но слишком ценно всё то, что уже между ними есть. Сынмин боится своих ошибок и боится, что Сонджуна из-за этого потеряет; он нисколько не хочет его отталкивать, но принять — просто не может себе позволить. Сынмин обнимает его снова, прижавшись щекой к щеке, и чувствует, как в его груди бьётся сердце — хрупкое, на самом деле, уязвимое и ранимое, и ему вдруг завыть в голос хочется от того, насколько драгоценную вещь вверили в его кривые руки, но он только крепче к Сонджуну жмётся. Он не может ответить ему на его чувства пока что никак и не знает, сможет ли ответить дальше, и мучать Сонджуна не хочет, но и любит его тоже — по-своему, как ему надо, но так, что отпустить и переболеть невозможно. Он тянет Сонджуну руку и просит его ладонь в свою. — Пойдём домой? Сонджун ведь сказал, что поступит так, как Сынмин решит, и Сынмин решает так. Он знает, что очень больно — не получать в ответ ничего конкретного, но иначе он пока что не может. Ему нужно время, чтобы попробовать Сонджуна в ответ полюбить, и ему нужно время, чтобы к этой любви в свою сторону привыкнуть. Сейчас у него этого времени нет, но дома, когда они лягут спать, и перед тем, как заснуть, будут заветные несколько минут на рассуждения о смысле жизни… Сынмин давно уже не представляет это время без Сонджуна, без его объятий и сопения на ухо, без его тепла под боком и без него самого. Сынмину вдруг хочется спрятать его от всего мира и тоже расцеловать, но грош цена тем поцелуям, в которых любовь пресная и обыденная. Сонджун берёт его за руку, растирает подушечкой пальца замёрзшие костяшки и кивает. — Пойдём. До дома они едут молча, каждый в своих мыслях, но рук не расцепляют. Сонджун потому, что не хочет, а Сынмин потому, что не может. Этой ночью впервые за всё время Сынмин засыпает на Сонджуне сверху, сложив руки на его плечи и уткнувшись носом в его ключицы, потому что боится, что утром его уже не будет рядом.***
25 марта, пятница
18:39
[ @SMg // @jjjae ]
jjjae: Прости меня Правда Я не знал Я честно ничего этого не знал, и если бы я только знал, я бы правда этого не допустил И я не знал, что я так отреагирую Мне перед тобой так стыдно за всё то, что произошло Прости за то, что сбегаю, но я пока что ничего не знаю и ничего не понимаю Я до сих пор не верю в это и ни единому слову отца не верю Всё в тумане, как будто через пелену на всё это смотрел и всё это было не со мной Мне нужно со всем этим смириться как-то, как-то самого себя уговорить понять и принять Я пока не знаю, как мне себя с тобой вести и что делать, что и как будет дальше Господи, прости меня за это всё, но я правда пока что ничего не могу SMg: Хэй, всё в порядке Я понимаю тебя, и я сам тоже далеко не в норме Ты и не обязан что-то делать сейчас Да и что мы с этим сделаем? Если тебе нужно время, я дам его тебе Столько, сколько захочешь, и расстояние дам тоже Не хочу на тебя давить, да и мне самому есть, о чём подумать и что решить Но я не хочу, чтобы мы с тобой становились врагами Я тебя всё ещё люблю, и это единственное, за что я сейчас могу зацепиться Я на твоей стороне, что бы ты ни решил и ни надумал, и я тебя поддержу во всём Главное, успокойся и приди в норму Я переживаю за тебя и волнуюсь jjjae: А я переживаю за тебя Правда переживаю, и я не пытался сбежать побыстрее от тебя Ну, вдруг ты бы так подумал Я хотел сбежать от того смятения, которое меня захлестнуло Я не нашёл, как мне с этими чувствами справиться, и налажал SMg: Ты и не обязан был справляться Не в этом состоянии jjjae: Тебе как будто легче SMg: Нисколько Но это не твои, это мои заботы и проблемы И со своим я справлюсь сам А ты следи за собой и за своими проблемами jjjae: Ги, я не хочу совсем расходиться, и не надо так думать SMg: Я и не думаю jjjae: Да ладно? А я думал, скунс! Я сам жалею о том, что так получилось И если я смогу исправиться, обещаю, я исправлюсь Но, пожалуйста, дай мне понять, как именно И как мне вообще дальше в этой жизни жить со всей этой хуйнёй SMg: Я уже сказал тебе Я дам тебе столько, сколько нужно Я тебя понимаю И я тебя всё ещё люблю, даже несмотря на то, что произошло Но решать тебе, потому что для меня разница есть, хотя даже если я упрусь в своё, это ничего не изменит Самый простой вариант — разойтись насовсем, но он далеко не единственный Смотри сам и решай сам, я подстроюсь jjjae: Спасибо За всё спасибо, Ги Я не хочу прощаться, но Береги себя в это время SMg: И ты тоже