24 ноября, четверг
18:46
— Не беси меня. — Чем я тебя бешу? — Тем, что ты думаешь, как я медленно еду. Ёсан был бы и рад закатить глаза, но у него огромное медицинское противопоказание на это. — Я просто вспоминал, как Минги сворачивал дворами. — Я не Минги, и я дворами ездить пока не умею, — Джунхёк переключает режим работы дворников, ибо лёгкий снежок начинал превращаться в настоящий снегопад. — Я меньше полугода за рулём, не требуй от меня невозможного. — Я и не требую, — Ёсан выдыхает и тянет ему руку. Джунхёк игнорирует его, оставляя руки на руле. Ёсан до сих пор не понимает, почему Минги доверил машину мелкому, но не доверил ему. Сегодня, слава Богу, он спросит это лично, хотя его, в принципе, и устраивает, как водит Джунхёк. Медленно, но очень безопасно, и такое вождение даже начинает нравиться. Налихачиться они успеют летом на мотоцикле, а зимой тихой сапой на машине даже романтично. В клубе не меняется практически ничего, разве только по четвергам, когда никто не выступает вживую, народу чуть поменьше. Хвиджун потягивает, кажется, белое игристое вино, но больше болтает его в пузатом бокале и смотрит, как медленно поднимаются пузырьки. Джунхёка он всё так же обнимает, а с Ёсаном стукается кулаками. — Никто больше не приезжал? — Юнхо-хён носится по залу, — Хвиджун неопределённо машет ладонью, — Сонхва-хён у себя, больше никого не было. — Сиджей опоздает, к гадалке не ходи, — Джунхёк зачёсывает назад падающую на глаза чёлку и думает, что зря они приехали пораньше. Ему бы тоже сейчас сидеть и болтать вино в бокале, но он за рулём, и это «увлекательнейшее» развлечение остаётся Ёсану. Хвиджун поднимает с ним по бокалу, хотя раньше вряд ли бы вообще на него отреагировал. Они с Джунхёком вместе достаточно давно, чтобы принять его на полставки частью семьи, но Хвиджун этого всё ещё не делает, хотя и меняет своё мнение о нём в лучшую сторону. Он не идеален, но он пытается быть хотя бы нормальным, если не считать периодических побоев, содранных костяшек и того, что ему недавно чуть не выбили глаз, о чём напоминает розоватый шрам наискосок правой щеки. Но Джунхёк ведь за что-то любит это белобрысое недоразумение, правильно? — Звонил Минги, — Юнхо появляется почти неуловимо и ставит на стол миску с зелёным виноградом и ещё три бокала. — Они едут, в течение получаса или сорока минут будут. — Ты передал им, что мы ждём? — Естественно, мой хороший, — Юнхо шлёт Хвиджуну воздушный поцелуй и убегает дальше, пока Ёсан провожает его бёдра внимательным взглядом, за что получает в бок от Джунхёка. Хвиджуну становится смешно, и он вкидывает в себя ещё один бокал без очереди. Чем ближе к вечеру, тем больше набивается народа. Юнхо успевает подвинуть к их столику свободные стулья, ставит на стол тарелку с апельсинами, которую Джунхёк тут же забирает себе, и снова убегает, теперь прихватив куртку и пачку сигарет. Возвращаются они втроём — Юнхо, Минги и Минджэ, — с красными от мороза щеками и тающими в волосах хлопьями снега. Ёсан срывается с места и, разбежавшись, буквально запрыгивает к Минги на руки, чуть не снеся Минджэ. — И я рад тебя видеть, сволота ты крашеная, — только сейчас, когда в стекле отблёскивает прожектор, получается заметить, что Минги в тонких круглых очках. — Санни, — Хвиджун недобро улыбается, говоря так, чтобы Минги было слышно, — а расскажи ещё раз, как тебе чуть не выбили глаз. Под взглядом, который Ёсан бросает через плечо, от Хвиджуна должна была остаться горстка пепла, но у него какой-то катастрофически непробиваемый иммунитет. — Оставил тебя на пару месяцев! — Минги больно щипает Ёсана за заднюю сторону бедра и опускает на пол, после ловя его лицо и всматриваясь в шрам на щеке. — Не было бы жалко, убил бы. Но лёгкий подзатыльник он всё же отвешивает, пока Юнхо и Минджэ пересмеиваются. Юнхо убегает куда-то снова, обещаясь позвать Сонхва, а остальные налетают с вопросами о том, как дела в Осаке, какие планы на жизнь дальше, как вообще за эти месяцы сложилась судьба и к чему всё идёт. — Ты в порядке? — Хвиджун просит руки Минджэ в свои, пока Джунхёк обнимает его, прислонившись к плечу. — На удивление, я спокойно, — уголки его глаз ещё немного красные, но сам Минджэ и правда спокоен. — Мне казалось, я сильнее буду поражён и расстроен, но я как будто чужого человека похоронил. — В свете всей прошедшей хуйни удивительно, что ты вообще что-то почувствовал. — Санни, заткнись, — Минги перебивает его и крепче обнимает Минджэ, стараясь не попасть ладонью по мелкому. — Джэ не такой камень, как я, да и быть им не обязан. — Ты? Камень? Сказал мне человек, который пустил слезу напротив памятника псу Хатико! — Да над Хатико все плакали. — Я не плакал. Все оборачиваются на Ёсана, а ему самому становится смешно, и он решает заткнуть рот виноградом, пока Минги не выписал ему ещё один подзатыльник. — Что вы решили по поводу… — Хвиджун ищет слова помягче, но Минджэ понимает его и на половине фразы. — Отец ведь хотел, чтобы его сын подписал отказ от доли наследства. А кто я такой, чтобы противиться его последней воле? Те документы, которые он подготовил для Минги, переписали под моё имя - это было несложно, - и я подписал их. Таким образом, Минги — единственный наследник отца, и фирма, которой владел отец, теперь его. — Но ты ведь был против, — Хвиджун теперь на Минги смотрит, пока тот разводит руками. Это было не его решение, а решение Минджэ, и он не смог бы пойти против него. Именно это условие Минджэ поставил в обмен на согласие переехать в Осаку — чтобы между ними было поровну если не родительской любви, то хотя бы возможности за родительский счёт подняться и встать на ноги. Этого отец хотел для Минджэ и пожалел для Минги, и потому после его скоропостижной кончины они поделили это право между собой сами. — И что будет делать с фирмой? Перевозить в Японию? — Зачем? — Минги подливает им с Минджэ в бокалы. — Оставим кого-то из старших сотрудников за главного, а сами будем жить на процент с прибыли. Я бы Юнхо на эту должность переманил, потому что он набрался опыта, и я ему доверяю, но они с Сонхва слишком крепко спелись, и вряд ли кто-то из них будет согласен на такую рокировку. — Мне интересно, почему они до сих пор не сошлись, — Минджэ удобнее кладёт голову на его плече. — В плане? — Как пара. Мне кажется, у них бы получилось… Минги только усмехнулся по-доброму. — Им это не нужно. Юнхо в принципе нелюдимый, ему и кошки отлично хватает, а Сонхва слишком многого натерпелся, пока был в отношениях, дай ему вздохнуть спокойно. Они сами с этим разберутся. Минджэ кивает, признавая, что в этом Минги прав, и расспрашивает Джунхёка о его учёбе, пока Ёсан подворовывает с тарелки под его носом апельсины. Их прерывают появившиеся сбоку Юнхо и Сонхва. — Нашего директора хрен вытащишь из кабинета! — Юнхо нажимает на плечи Сонхва и усаживает его за стол ко всем, пока тот смущённо улыбается и пытается спрятаться за сильно отросшими волосами. — А я постою, всё равно всем постоянно нужен. — Хён, тебе Сиджей не отбивал, где они с Сынмином? — Минджэ косится в сторону входа, но их обоих там всё ещё нет. — Они порядочно уже опаздывают. — Понятия не имею, прелесть моя, — Юнхо снимает с рукава своей рубашки тонкий кошачий волос и бережно отпускает его на пол. — Обещали быть, больше ничего не знаю. Юнхо убегает снова, когда его зовёт кто-то из персонала, а Минги, поймав Сонхва за запястье, начинает спрашивать его о том, как правильнее поступить с фирмой отца. Минги не смыслит ничего в том, что и как должно быть, он далёк от этой сферы деятельности, но Сонхва всё равно умудряется понять и рассказать то, что знает, а ещё обещает помочь, чем сможет, даже если его помощь ограничится лишь знакомством со сведущими людьми. Минги хочет спросить его дальше, о большем и о личном — о том, переболел ли Сонхва Хонджуном, с кем-то он сейчас или один и собирается ли подпускать к себе ещё кого-то. У Сонхва слишком большое сердце для него одного, и Минги очень хочется, чтобы он тоже был счастлив, но при всех, когда здесь слишком много народа, он не спросит об этом. Быть может, зайдёт перед уходом в его кабинет, в котором Сонхва прячется от всех, или напишет почти последний раз в их жизни, поблагодарив в конце за всё то, что Сонхва для него сделал. Но все мысли, светлые и грустные, перебивает то, как дёргается Минджэ. — Сиджей! Сонджун оборачивается на его голос и машет рукой, но ближе пока не подходит — копошится у входа и стряхивает с выкрашенных в ярко-рыжий волос снег. Сынмин плетётся следом и, судя по мимике и жестам, нещадно Сонджуна материт. У столика они появляются одновременно, с широкими и радостными улыбками, но первым делом Минджэ всё равно замечает одинаковые татуировки у них на предплечьях — у Сонджуна на правом, а у Сынмина на левом. Парные, ко всё той же гадалке не ходи, потому что татуировки — два крыла, сложенные половинами от сердца, и когда Сонджун берёт Сынмина за руку, рисунок складывается воедино. И именно держась за руки они стоят напротив, пока Минджэ их обоих осматривает так, словно видит впервые в жизни. — И давно вы?.. — Да вот, только зажили, — Сонджун косит под дурака и говорит про татуировки, пока Сынмин, поняв Минджэ, смущённо кусает губы. — С весны ещё, — говорит, крепче вцепляясь в руку Сонджуна. — Какого хрена я узнаю о том, что вы встречаетесь, последним? — А ну не пиз..! — Джунхёк брызгает в Минджэ соком от апельсинов, оставшимся на руках. — Я тоже не в курсе был. — А никто в курсе не был, — Сынмин льнёт к руке Сонджуна. — Мы только сейчас рассказать решили. — А почему молчали? — Хвиджун немного сдвигается, чтобы они влезли к нему на диванчик. — Да повода не было, — Сонджун усаживает Сынмина к себе на коленки и впервые при всех целует, хотя и в щёку — губами к нему сейчас просто не хотят поворачиваться. — Я рад за вас, — Минджэ тянется к ним и спустя долгое время держится за руки. — А я сразу знал, что вы сойдётесь, — Минги тянется тоже, но чтобы стукнуться кулаками. — Ещё когда мы вместе репетировали, было видно, что вы друг друга по-особенному понимаете и чувствуете. Сонджун мелко кивает ему и лезет целовать Сынмина в сгиб шеи, но его не пускают, поджимая плечи. Сынмину всё ещё кажется преступлением, что они вот так вот на людях, что не где-то в уголке, спрятавшись за колонку или занавеску, но он привыкнет постепенно — теперь Сонджун просто не даст ему прятаться. Минджэ, на них глядя, вспоминает, что они с Минги когда-то такими же были, тоже удержаться друг от друга не могли и тоже не расцепляли рук, смотря друг на друга преданно и влюблённо. Хотя почему «когда-то»? Всё то время, которое они вместе провели в Осаке, было этому отдано, всё это время они заново друг в друга влюблялись, учились заново друг друга любить и привыкали к скребущему в груди ощущению того, что делают что-то неправильно. И делали ведь, но пытались сами себя убедить в том, что их это не волнует нисколько. У Минги получалось лучше - Минджэ чувствовал это в каждом жесте, в каждом прикосновении и в каждом слове, но старался тоже не отставать, на себя забирая роль того, кто сделает первый шаг. Кто первый поцелует на улице, кто первый за руку возьмёт, кто первый руки распустит и потащит в постель, кто первый нашепчет в голосовые свои желания и кто первый голос сорвёт. Он начинал, а Минги подхватывал, и пути назад не оставалось, как не оставалось и поводов возвращаться в старые рамки. Минджэ и правда привык постепенно, и только сейчас стало вновь до мурашек неправильно жаться к Минги и сидеть в его объятиях — когда им напомнили о том, кто они друг другу, и когда снова на старую болячку нажали. Но больше не нажмут. Отца больше нет, и это одновременно тоскливо и окрыляюще, и Минджэ не жалеет совершенно о том, как он поступает, не жалеет, что отказную пишет сам, вверяя в руки Минги всё то, что не ему, но им от отца осталось. Так, ему кажется, будет правильнее. И, наверное, было бы правильно остаться ненадолго здесь, дома, решить все вопросы с фирмой, переоформить собственность, разобраться со всеми остальными делами и побыть немного с теми, кто всегда был рядом и о ком воспоминания самые тёплые. Но о делах есть, кому побеспокоиться, пока они далеко отсюда. Билеты на обратный рейс сегодняшним вечером уже взяты, лежат в кармане у Минджэ и самую малость, но греют душу. Минджэ знает, что его семья, его остальные из пяти звёзд простят его за этот побег, и Минги уверен в том же самом от своих близких и ценных. Это место было ими любимо и было их домом, но сейчас дом ждёт их в Осаке, в перекупленной у Сонхва квартирке, где никто их не знает и где дышится почему-то свободнее. — Обещайте звонить! — Хвиджун кричит с крыльца, прыгая от холода в расстёгнутой куртке. — И пишите! — Джунхёка слышно лучше. — Хоть каждый день! — Обещаю! — Минджэ кричит в ответ, машет руками на прощание, но садится всё же в такси до аэропорта и даёт Минги согреть свои руки.***
— Всё никак не могу поверить в то, что всё это закончилось. Их вылет объявят только через двадцать минут, и есть ещё время, стоя не на проходе, обняться и ткнуться носом в щёку. Минги обнимает Минджэ за плечи и мелко расцеловывает, пока Минджэ думает о том, что он только что сказал. — Нихрена, Ги, не закончилось, — теперь его очередь невесомо целовать, и выбирает он для этого всё ещё холодный кончик носа. — У нас с тобой всё только начинается. Минджэ улыбается широко и ярко, и Минги не может не улыбнуться ему в ответ. И не сцеловать эту улыбку, не превратить её в нежный и чувственный поцелуй не может тоже, и потому ловит губами губы, пока под его руки довольно льнут и пока таким же поцелуем отвечают. — Ты прав, Джэ, — у нас с тобой всё только начинается.