Birds' week

Ее будит еле слышный скрип кровати — стиснув зубы и задыхаясь, она, наконец, вырывается из дурного сна как из глубокого, черного омута. Рывком садится, прижимая к груди сползшее куда-то к ногам теплое одеяло. Стены ее комнаты в Башне Титанов проступают перед глазами. Темный силуэт на краю постели наклоняется над ней. Грубая, мозолистая ладонь вдруг касается ее влажного, липкого от пота лба, и сандалово-теплый запах его туалетной воды с добавлением оружейной смазки, она узнала бы даже не открывая глаз. — Дэмиан? С трудом Рэйвен переводит дух.  — Ты что, в моей комнате камеру установил?! — Жучок, — без смущения или раскаяния он пожимает плечами. — И минуту назад твои жизненные показатели запустили программу экстренного оповещения. Наверное, стоило бы как следует разозлиться за непрошенное самоуправство и вмешательство в ее личное пространство, но сейчас ей все еще слишком плохо и страшно, и одновременно холодно, но пижама промокла от пота. — Как хорошо, что ты здесь. Обеими руками она вцепляется в его ночную футболку и лицом утыкается в широкую грудь. Дэмиан живой, горячий, осязаемый… В отличие от ее злых, уродливых снов о других мирах, о прошлом или, может, о будущем. Как капли ледяной и грязной воды они точат, и точат, и точат… Это все Тригон, ее демонический папаша, это он щедро одаряет ее кошмарами, и от них утром на груди остается невыносимая тяжесть, и так трудно дышать. В одном из миров Лига разорвана в клочья вместе с самой Землей заодно. Лица и тела дорогих ей людей изувечены в жуткую смесь с неживым металлов, и столько страшных смертей, столько мертвых тел вокруг, что как будто никого уже не осталось. В том мире они с Дэмианом были почти детьми, беспомощными соломинками, разбросанными горем и болью по разным его краям. Но все равно однажды снова нашли друг друга — пусть и под самый конец всего. Она знает и другой мир, где погиб чудесный, добрый Альфред, а Бэтмен своим детям так и не смог, не сумел его заменить. И там друг друга они никогда не нашли, не увидели толком, и от этого ее сердце противно и больно колет. Был и мир, где Бэтмен и Супермен стали врагами однажды, и подняли друг против друга тех, кто еще недавно были на одной стороне. Страшный, отравленный мир, мир в огне и в крови. Разрываются связи, клятвы и обещания больше ничего не стоят. Только ненависть и гнев становятся крепче с каждой смертью. Да желание мести. Словно ощутив, Дэмиан прижимает ее крепче. Сердце все еще молотом колотится о ребра, но запах его кожи, тепло его ладоней на ее спине понемногу возвращают Рэйвен в реальность. Успокаивают. — Что с тобой? — Сон, — мотает Рэйвен головой, убирая прилипшие к щеками и ко лбу прядки. — Просто дурной сон, вот и все. В свете ночника она видит как Дэмиан недоверчиво и обиженно хмурится. Очерк губ становится резче. Какое-то время он молчит. — Может, расскажешь? — наконец, требовательно ловит он ее за подбородок, вынуждая поднять глаза. — В конце концов, я твой… — «парень», наверное? Он не договаривает, словно запутавшись в своих же словах, но так Рэйвен даже еще больше нравится. «Я твой». А она — его. Через силу Рэйвен превращает все свои кошмары в слова. — Не знаю: может это будущее, может другие миры… — торопливо смахивает она пальцами соленые капли с мокрых щек, — Или просто фальшивые мороки. Тригон обещает, что если я освобожу его, этого никогда не случится, но я знаю, что тогда случится что-то другое, не лучше. Еще один тиран — последнее, что нужно этому миру. — Не дай ему себя одурачить, Ворона. Это просто дурацкие сны. Успокаивая, Дэмиан привлекает ее к себе ближе, теснее, и к своим шестнадцати он уже ничуть не похож на того мелкого, ядовитого мальчишку, каким пришел сюда, в Башню. Они уже давно не те больные, одинокие дети. Научились любить друг друга — и, Азарат, это было непросто. Они все еще учатся иногда. — А…— его мышцы напрягаются, а среди самых разных эмоций расплывается тревога, как ядовитое пятно бензина на воде. — В этих твоих дурацких снах — кем я стал? На мгновение Рэйвен застывает: как сказать, что в одной из вселенных он, хоть и не желая того убил Дика Грейсона, а в другой без сожаления сменил костюм Робина на цвета Лиги Убийц — зеленый и золотой? Так много миров, о которых ей не хочется говорить, не хочется даже помнить о них. В конце концов, может это и правда лишь насланный на нее Тригоном морок. Язык становится каменным — ненадолго. — В моих снах ты всегда оставался хорошим человеком, Дэмиан Уэйн, — говорит она спокойно и веско, вспоминая множество не самых лучших версий себя самой и то, что хотела бы слышать об этом. — В каждом из них. Едва заметно Дэмиан переводит дух, его широкие плечи слегка расслабляются как будто с них сняли изрядный груз. Губ касается намек на улыбку. — Да, — с облегчением кивает он, укладывая ее обратно в постель. — Я так и знал. А теперь давай спать, Ворона. Почти светает. Под одним одеялом Дэмиан вытягивается рядом с ней, и устроившись в кольце его рук, Рэйвен, наконец, возвращает себе покой. Это непривычно и странно — вот так делить с ним одну постель, засыпая, но и хорошо тоже. Совсем не то что подолгу обниматься на диване или дремать вместе под какой-нибудь скучный фильм. Может, стоит делать так чаще? Всегда, например? Впервые эта мысль не кажется пугающей и тревожной. Веки наливаются тяжестью, и Рэйвен поглощает темнота, уютная, теплая. В его любви она снова чувствует себя сильной и храброй. Голос Тригона и его угрозы теперь не громче писка раздражающего комара. И может в мире, где они с Дэмианом, наконец, сумели найти друг друга, ничего из того что ей виделось в страшных снах, не произойдет? В мире, где он вот так обнимает ее по ночам, пока еще есть надежда.