***
В носу застревает резкий запах гари и жженой плоти. Тошнотворный, приторный, от него хотелось лишь сблевать. Ветер быстро разносил пепел и прах по округе, вместе с запахом, а в небе еще стояли столпы серого дыма. Толпа зевак на площади закрывали рты рубахами и руками, кто-то до сих пор кричал ликуя, некоторые просто не могли поверить в случившиеся. Посреди площади большой догорающий костер, с двумя обугленными телами, черными, тощими. Сестры, Биатрис и Изабель, были провозглашены ведьмами и преданы благодатному огню. — Твои люди насиловали их, — Иоан говорит без эмоций, но во взгляде полно презрения. Мужчина рядом ухмыляется. — Они просто исполнили их последнюю просьбу, — Мирон щурит глаза, смотря на ядовитый взгляд пастора, на то как его губы чуть искривляются в оскале, — переживаешь за темных, за нечисть и грязь под ногами? Каждый иной будет сожжен и изничтожен, и твоя религия сама похвалит сие. Козырять дырами в Божьем законе, пастор внезапно чуть улыбается, и поворачивает голову полностью к рыцарю. Снова они сцепляются взглядами, пытаясь задавить друг друга, прижать и одержать наконец вверх. Ни один не уступает. Кажется борьба будет бесконечной. — Смотрите, чтобы ваши войны не оказались на этой площади, когда люди разочаруются в ваших словах. Мирон хищнически улыбается, распрямляя плечи и чуть ближе подходит. — Осторожнее со словами, ведь будет так обидно увидеть ваше тело на залитой кровью паперти. Руд удивляется как вежливо они перекинулись угрозами, — надеюсь ночь будет к вам благосклонна. Наслаждайтесь своими танцами на костях. Разворачивается слабо кивнув и уходит по пыльным улицам, пытаясь унять рвущегося к крови монстра внутри. Охра ненавидел, когда ему язвили и уж тем более угрожали. Что ж. Стоит преподать урок иноверцам. В голове эхом проносится рык перетекающий в зловещий хохот и мужчина расслабляется, довольно тянет губы в ухмылке и натягивает сползший капюшон. На утро, разносится пронзительный женский крик и снова толпы горожан на площади. Глазеют удивленно и шепчутся. Пока их не разгонит чуть дальше от лежавших трех тел. Разодранные доспехи, оторванные головы и разбросанные внутренности, что лишь с высоты птичьего полета напоминают злобный оскал. На руках пастора не остается даже и капли чужой крови, все в алтарной чаще растворилось еще в темноте ночи. Монстр внутри упивается зрелищем, как и чрезмерной жестокостью вчера.***
— Мои люди достойны погребения, то что вы делаете богохульство, — Мирон скалится, хмурит брови и сжимает кулаки. Опирается на крепкий дубовый стол обеими руками. Видно, как напряжена спина и как камены его плечи. Голубые глаза смотрят хлестко и будь на месте Руда кто-нибудь другой, это бы даже напугало и прогнуло под себя. Вот только Иоан лишь улыбается блекло и кротко. — Твои люди другой веры, они не достойны даже находится здесь сейчас, — пастор отрывает глаза от большой книги на алтаре. Охра внутри ликует, наблюдает за тем как воин скалится только больше. Эмоции. Их много. Невероятно много. Упивается ими демон сполна, попутно замечая каждое чужое движение и эмоцию. Всё съедобно, всё удовлетворяет. — Время твоего бога подошло к концу, пора принять новых покровителей, — Мирон меняется в лице, злость куда-то прячется, заползая поглубже. Он расслабляется кажется за секунду, усмехаясь неожиданно, — настало новое время, и лишь истинная вера озарит наш в ней путь. Так прими же её и воздастся тебе. Голос мужчины клокочет издевкой колючей, он его гнет и меняет, выбирая интонацию, которую обычно слышал в церквях, что после него горели до тла. Медленные шаги ближе к пастору, все с тем же беспристрастным лицом, — сейчас так много лжецов и инакомыслящих, но знаете кого больше? Прячущихся гнид, — глаза щурятся и Иоан готов признаться, что его пробрало по позвоночнику от такого, а Охра недовольно клацнул пастью, словно к нему протянули руку. В зале будто стало холоднее от пронзительного взгляда голубых глаз. Пастор пытается распрямить плечи, чуть вздергивает подбородок и пытается держать лицо, пока рыцарь не пойдет совсем близко. Демоническая сущность просит накинуться, убить, порвать на куски, вот нельзя. — То существо, что сотворило это на площади, — Мирон уже говорит вкрадчиво, тише и кажется, что это шипит змея, — точно не человек. Я знаю сколько нужно силы, чтобы оторвать голову, да ещё вместе с хребтом. Это ни крестьяне, ни ваши последователи, — мужчина смотрит сверху вниз на Руда, игнорируя их разницу в росте полностью, — нечисть выползает по ночам. Так что спите крепко, пастор, надеюсь эта тварь до вас не доберется. Губы тянутся в ухмылке и развернувшись на пятках рыцарь покидает зал храма, пока в ушах набатом шумит кровь и эхо собственных шагов. Иоан едва заметно поджимает губу. Отпускает алтарь, в который оказывается вцепился с невероятной силой и замечает, как руки мелко трясутся. Нет, так не пойдет. Охра внутри ревет и рычит. Демон прав. Пора отряду ордена лишиться своего предводителя.***
Небо над головой темное, глубокое и мрачное. И даже лик полной луны прячется за тяжелыми тучами. Мирону это не нравится, совсем. Он волновался за своих самых преданных людей, приказал не выходить ночью из занятых ими домов и выставить пару человек посменно следить за обстановкой. — Мы проверили все по периметру города, ничего странно не нашли, — рыцарь докладывает четко, а за его спиной стоят ещё двое. Они были отправлены в дозор ещё с вечера, проверив абсолютно всё на окраинах, — вы уверены, что эта тварь вернется? Мирон хмыкает и улыбается уголками губ. Конечно вернется, по-другому не сможет просто. Перебьет всех захватчиков, весь "лжеорден". Люди в городе начинали шептаться, говорить, что такое случилось лишь с приходом ордена, что эти убийства божья кара настоящего бога. Таких шепчущих надо было запугать, чтобы не ползли слухи дальше. Им нужна пока поддержка народа. До прихода гвардии они должны держать город. — Будьте начеку, мы не должны потерять кого-то ещё, — Мирон кивает едва заметно и отправляет своих людей на заслуженный отдых. Наблюдает за уходящими войнами, положив руку на рукоять меча. Загривок что-то щекочет, что-то неприятное, холодное, склизкое. Страх. Небольшой совсем, но противный до жути. Мужчина оборачивается, главная улица совсем пуста и площадь темная тоже. Всматривается в черноту расползающихся дальше улиц и тупиковых улочек, пытаясь хоть кого-то заметить. Он чувствует, что за ним наблюдают, но совсем не может понять откуда. Между ребер тоже просачивается этот склизкий холод, и он же отдается в кончиках пальцев. Мирон часто был на грани смерти и намного чаще видел чужую, но прощаться с жизнью пока не хотел. Ноги несут его к конюшне сами, по пустым безлюдным улицам и темным дорогам. Глаза еле-еле привыкают к этой мгле, пока луна редко показывается свой бледный яркий диск. Животные спят, но настороженно дергают ушами, чувствуя какое-то напряжение. Даже псы, спящие в углу напряженно стучат хвостами по земле. Мужчина проводит там пару минут всего, проверяя. Хотя сам знает, что все тут в порядке и на месте. Снова толкает тяжелые двери и ставни неприятно скрипят. Стоит сделать ещё пару шагов от конюшни, как из темноты что-то шипит и клокочет. Рыцарь замирает на месте, чуть пригибается и всматривается в темноту сильнее. Он не знает, что Охра сливается с чернотой, что его тело так же густо наполнено тьмой, что даже в самый яркий день поглощает весь свет рядом с собой. Демон наблюдает, прислушивается и принюхивается. Пахло страхом, металлом, силой и даже опасностью. О его присутствии сейчас хотя бы четко знали. Меч демону не страшен, только его человеческой оболочке, которую терять не хотелось, а значит придется быть осторожнее. Человек не глуп и опытен. Слышится как скользит меч из ножен и видно, что его сталь отражается тусклый свет вышедшей луны. Улыбку Охры тоже теперь видно, каждый клык в широкой пасти, что складывался в смертельную для врагов оскал. Насторожиться полностью, чтобы услышать дыхание человека и его сердцебиение. Приготовиться и наконец сделать стремительный рывок, клокоча громче от предвкушения крови.***
Резкая боль пронзает спину, расползается под кожей, ломает кажется каждую кость и завязывает каждый нерв. Тепло становится. Кровь хлещет из раны, пропитывает ткань и облизывает доспехи изнутри. Струится вниз, по боку, пояснице и кажется, что оплетает позвоночник. Зубы плотно сжаты, но даже так слышно было болезненный рык и вскрик. Мирон заваливается вперед, успевая воткнуть меч в землю и опереться на него. Дыхание сбилось уже как несколько минут назад. Даже нет. В тот момент, когда на него из темноты прыгнула неведомая тварь. Он чудом сумел увернуться от длинных кривых когтей. Рыцарь помнит, как поднял меч и как нанес первый удар, как смольное существо изогнулось нечеловечески, ускользая от лезвия. После ещё удар и ещё. Уворот. Клокотание и насмешливое рычание над ухом. Тварь была сильна, быстра и страшна. Демон, от которого несет серой и смертью. Меч коснутся его всё же смог, прошел почти по касательной, но впился в крепкий бок. Неглубоко, не сильно, но на клинке остался черная липкая жидкость и было слышно истошное шипение из зубастой пасти. Страх пронзил плоть и казалось, что стало холоднее. Тогда то демон разошелся, измотав до ноющих мышц и усталости. Появлялся тут и там, атаковал словно со всех сторон, а после пронзил со спины. Мирон успел лишь услышать скрежет доспеха, прежде чем выгнутся от боли. А теперь? Что теперь, когда он вымотан, ранен и ищет силы, чтобы хотя бы подняться с колена. А существо перед ним, насмехается, урчит и тешится. Тянет руки когтистые к лицу. Кожу мажет что-то маслянистое, скользкое и мерзкое. Мужчина скалится не хуже противника, в глазах презрение и желание прикончить тварь. А после внезапно ухмылка, кажется, победоносная в какой-то степени. Небольшой клинок быстро оказывается в руке. Удар и уже истошный крик слышен от существа. Его черная плоть плавится, капает на землю. Рана на предплечье горит. По-настоящему горит и светится изнутри, расходясь трещинами. Демон отпрыгивает, кричит устрашающе и оглушает этим. Пятится назад и выплевывает что-то на латыни. Это звучит опасно, устрашающе. Битва проиграна ими двумя, а война ещё не успела начаться.***
Мужчина шипит, пытаясь не дергать плечом особо. Рана на лопатке большая и кривая. На ней засохшая толстая корка крови и черные гнилые края. Не смотря на сильную боль, Мирон всё равно тянется рукой назад, снимая кровавые, прилипшие тряпки. Неудобно. Ему надо обработать её, промыть, но в одиночку тут не выйдет. О ране знал всего один солдат, что пришел на помощь. Тот помог остановить кровь, помог подняться и пообещал молчать. Паника в отряде, из-за раненого лидера не должна начаться, но о нападении узнали все. В дверь стучат. Три раза. Мужчина отрывается от зализывания раны, немного недоверчиво смотря на темное дерево. Он бы послал куда подальше, но вместо этого выдыхает раздраженно и бросает нелепое "входите". Опускает взгляд снова на свои руки, вымазанные в крови и воде. Ожидал он увидеть кого угодно, но не пастора. В помещение он проникает словно тень, и с его головы скинут капюшон, а руки исчезают в бездонных рукавах. — Кого только черти не приносят, — Мирон усмехается криво, тихо шипит себе под нос, когда неосторожно прикасается к ране. — Я слышал, на вас напали ночью, решил проведать, узнать, как вы, — голос Иоана отстранённый, тихий и вкрадчивый. В нём нет презрения, что было обычно, нет яда или желания задеть, — позволите посмотреть? — Зайти за спину своему врагу, по его же разрешению, умно пастор, — рыцарь кивает, разворачивается удобнее и слышит тихие совсем шаги. Мышцы напрягаются, как и он сам. Взгляд пастора скользит по спине, по окаменевшим под кожей мышцам. Охра внутри беснуется, шипит, рычит и говорить убить, разорвать, просится наружу и иногда скулит. Скулит из-за раны, а кожу у Иона жжет словно по-настоящему прямо сейчас, пока он смотрит на чужую кровь. Не задел он ничего важного, совсем, но и царапиной это не назвать. А кожа у мужчины бледная, из-за чего на ней только ярче выглядит корка и другие старые шрамы кажутся ещё бледнее, заметнее. Мужчине удается сдержаться от того, чтобы коснуться их, обвести подушечками, узнав откуда каждый и как давно украшает чужое тело. Но только сейчас. Демоны не любят отказывать себе в чем-то, а поэтому тихий шепот на ухо становится только более сладостным. — Я могу помочь. — Вставишь нож в спину? Не самая благородная смерть, — горбится Мирон, из-за чего только хуже делает, а после плюет на всё. Пастор как бы не спрашивал, а утверждал, — помогайте, Иоан, раз на это воля вашего Бога. Воин не видит, но мужчина за ним в момент меняет выражение лица. Скалится, щурит глаза и чуть наклоняет голову. Берет из чужих рук мокрую тряпку и касается пальцами кожи. Горячей, упругой, неровной из-за шрама. А перед глазами картинка чужой жизни и входящая в спину стрела. Только задела, не вошла даже глубоко. Ткань касается раны, запекшейся крови и рыцарь еле заметно дергает плечом. Охра рычит на ухо все сильнее, просит придушить. Пастор же чуть тряхнув головой, скользит пальцами незаметно ниже, читая новый шрам. — Что на вас напало? — Вопрос он задает специально, желая отвлечь голодного демона, падкого на лесть и рассказы о себе. — О, сам дьявол во плоти, святой отец, — тянет мужчина, улыбаясь чему-то своему в голове, прислушиваясь к чужому дыханию и пытаясь прочитать лишь чувствами, что происходит позади него. Смотрит в окно, за которым ещё немного и будет рассвет. Пастор не показывает этого, но от дьявола его тихонько прошибают мурашки. Они льются от загривка по позвоночнику, растворяясь внизу. Он слушает чужой рассказ, удивляясь как по-разному выглядит всё со стороны мужчины. А руки тянутся к свежей ране, к неровным краям. Одно прикосновение, но сносит сильно. Свежее потому что, в ней ещё боль, эмоции, смерть. Иоан отдергивает руку, словно от пламени. Демон внутри извивается истошно, его будто лихорадит. Откинув мысли и ворох навязчивых желаний, мужчина дальше продолжает помогать рыцарю, изучая незаметно остальные его шрамы на коже. Мирон чувствует, что что-то не так. Ощущает странное тепло под плотью, на месте раны, когда к нему прикасается пастор. Это странно, ведь не похоже на прикосновение бога. В ране помимо тепла и знакомое жжение и тонкая ноющая боль. Мужчина тянется к кубку на столе, морщится и скалится периодически от боли. Иоан помогал хорошо, знающе работал, не как другие. О чем-то мужчина задумывается, совсем ненадолго, но взгляд успевает кинуться ещё несколько раз в окно, а после замереть на отражения на мутной стенки кубка. По коже холод и рыцарь замирает каждой своей клеточкой тела. За ним стоял не человек, а что-то темное, смольное и клыкастое. Сначала Мирону кажется, что он бредит, но руки его касаются настоящие, человеческие. Большой палец трет старое серебро, снимая хоть какой-то слой грязи и теперь отражение четче. Нет, ему не показалось. Руки пастора ложатся аккуратно на плечи, но в отражении кубка это длинные когтистые и кривые пальцы, с которых капает смоль. Воин ставит его обратно на стол, и распрямляет плечи. — Ночь была долгой, я буду молится за ваше скорейшее выздоровление — Иоан говорит учтиво, улыбаясь одними уголками губ, но мужчина это не увидит затылком. — Молитесь лучше о городе, пастор, чтобы не пал в огне. Мирон серьезен. Его тон непоколебим и серьезен. Правда в ответ он слышит, как Руд хмыкает и отходит. Руки его снова спрятаны большими рукавами накидки, а шаги еле слышны. Дверь тихо скрипит и закрывается с легким ударом. За окном светает.