2014
Шум толпы всё ещё гудит в ушах. Ваня до сих пор отчетливо слышит крики фанатов, то как синхронно они скандируют их имена, как подпевают, качая руками под бит. Он был на нескольких концертах в своей жизни, но никогда не думал, что окажется на сцене, а не в зале. По ту сторону оказывается все по-другому. Там тебя сносит не музыкой, а реакцией публики.
А ещё сносит энергией Мирона.
Как он умудрялся скакать по сцене и читать, парень до сих пор не понимал. Всё что выдавал его мозг смотря на Окси – ахуеннен. Простое, краткое и ёмкое. Да и под такое словечко вписывалось всё, что происходило уже почти полмесяца. Евстигнеев удивлялся всему, как ребёнок. Конечно, ведь до селе в туры не ездил, со сцены не читал. Все его познания в хип-хопе на тот момент ограничивались съемкой клипов и фотосетов для рэперов.
А теперь он был поглощен им полностью, из-за Мирона.
Вообще, именно из-за Фёдорова его жизнь в последний год слишком сильно поменялась. Образ Охры внезапно создался, трек записался, клип снялся, тур начался. Мог бы дальше сидеть спокойно в Питере, девочек фотографировать и ни о чем таком не думать. Но как оказалось, у судьбы на него другие планы, совсем другие.
И имя этим планам – Мирон.
Они стоят у автобуса Руслана, говорят друг с другом, что-то обсуждают. А Ваня же стоит чуть поодаль, пытаясь унять дрожь в руках и докурить сигарету. Откуда дрожь? Адреналин, эмоции и чертова болезнь, мучающая его уже полгода. Эта хитрая сука душила его каждый день, больно колола в сердце, ломала по полам и заставляла сгорать до тла.
Его болезнь – любовь. Любовь к Мирону.
Будь она проклята трижды. Трижды перечеркнута крестом, иксом, что сверкал на лого рэпера. Была бы возможность, то он давно бы избавился от этой болезни, которая не давала ему спокойно жить. Он пытался разорвать эти чувства к мужчине, пытался забыться в девушках, алкоголе, играх, но ничего не выходило. Он даже пытался, как дурак, разбить собственное сердце, зная, что будет больно. Больно до смерти.
Но так даже лучше. Лучше ничего не чувствовать к
нему.
Жить теперь приходилось надеясь, что в один прекрасный день, Фёдоров поступит как полный мудак, и всё внутри Евстигнеева просто разочаруется в нём. Чувства сами ослабнуть и исчезнут, боль наконец пройдет, и вся нервотрепка скроется, помахав ручкой, из его жизни. Однако рэпер совсем не хотел оступаться и не давал даже повода для разочарования. Блядский идеал.
– Это был просто ахуительный концерт, – Ваня давится дымом от неожиданного появления Мирона рядом. Тот стоит с довольным и, сука, красивым лицом, смотрит на него, ждет чего-то. Рудбой, как можно быстрее, натягивает на себя дружелюбную маску, слабо улыбаясь, будто сейчас не свербит ничего под ребрами и не горит изнутри голова.
– Да, неплохой, – он старается отвечать нейтрально, без излишних чувств или полного их отсутствия. Выходит - ебано, но прокатывает. Будь они сейчас все менее усталыми, он бы спалился.
Всё его существование рядом с Мироном в туре, сводится к тому, чтобы страдать и думать проебался ли он уже или ещё нет. Удача его не особо любит, поэтому Ваня прям уверен, что где-то успел косякнуть за полмесяца.
Ну не мог же он иначе.
Со страданиями проще. Вот тебе объект твоей странной, нездоровой любви и сорванных нервов. Смотри, но ручками особо не трогай, не раскрывайся и сиди спокойно. Пиздатый подгон, нечего и возразить. Руками, конечно, Ваня Мирона трогал, когда по-дружески обнимал, хлопал по плечу, что-то передавал из рук в руки или просто засыпал в машине рядом. И каждый раз он получал за такое разряд тока во все 220 вольт, после которого всё его существо захлебывалось в чувствах. Над ним ставила эксперименты, как над маленькой мышкой, сама любовь.
Он признался бы давно в том, что чувствует, но было попросту страшно это сделать. Если его отвергнут, он может стать тем, кого даже видеть рядом не заходят, или тем, кого оставят со всеми его чувствами во
фрэндзоне. Ладно, в голове иногда мелькали мысли о том, что возможно ответят взаимностью, но они были настолько наивными, что Ваня со скоростью света выкидывал их нахуй.
Не строй иллюзий – главное правило будучи влюбленным.
Все эти ночные переезды, остановки в отелях, походы в кафе, проверки клубов и концерты сплетаются в один тугой комок. Они не дают ни вдохнуть, ни даже попросту выдохнуть. Рудбой уверял себя, что это с непривычки. Просто он не был готов даже примерно к такому.
А потом случаются снова проблемы с
ним.
Сорвать голос посреди тура, поставив под угрозу выступления в нескольких городах. Молодец, Мирон, молодец. Ваня готов дать ему по голове, но легонько, желательно подушкой. Просто потому, что на фоне такого пиздеца в нем просыпается забота, конечно она и раньше не особо спала, но сейчас она смогла заглушить боль, и это было прекрасно.
Так было
лучше.
Позже вообще выяснилось, что только Ваня один способен делать нормально уколы, пока все остальные ребята криворуки или притворяются таковыми. Теперь его пару раз в день ждало рандеву с мироновской жопой. Конечно, лучше бы это были совсем другие встречи, без игл и лекарств. В первый раз он даже то ли от волнения, то ли от ещё чего-то, немного
промахивается, попадая куда-то в сосуды. Рэпер тогда зашипел от неприятной боли и ударил его футболкой. После там вообще синяк образовался, из-за которого Окси его подкалывал, мол, он такой же грубый с ним, как и все.
Ну не виноват же Ваня, что задумался тогда о
нем таком красивом.
Ему нравятся эти пару дней восстановления. Они дают ему отдохнуть хотя бы душевно, не чувствуя каждый день себя раздавленным, забитым и израненным сукой любовью. Идиллия. С Мироном они даже чаще находятся рядом, ведь Ваня должен следить, чтоб этот почти тридцатилетний ребенок не похерил весь прогресс лечения.
Стоит голосу Мирона вернуться, как с Вани спадает его волшебная броня, не дающая огромной злобной боли нанести ему удар. И он получает этих ударов сотни.
Его словно пронзает копьем, стрелой или осколком стекла за каждую секунду, что они по инерции проводят рядом. Он давно бы истек кровью благодаря ранам, будь они в его теле, а не душе и сердце. Но они внутри, и он не знает, как их залечить.
Он так больше не может. Ваня
хочет, чтобы всё прекратилось.
До конца тура остается буквально несколько дней. Ему кажется, что сказать всё сейчас – лучшая идея. Ведь потом, в случае отказа, он сможет пропасть спокойно с радаров Мирона, и не появляться больше никогда. Но разве Ваня позволит себе так поступить? Став частью небольшой семьи, он привязался. После тура будет проще, они не будут видеть друг друга каждый день.
Возможно вообще не будут видеться неделями, а то и месяцами.
Станет
легче.
Ваня вылавливает Мирона в отеле, ссылаясь на то, что им срочно надо поговорить. Тот соглашается, ведь всегда готов поболтать и обсудить все проблемы. До сих пор блядский идеал.
– Если ты позвал меня молчать, то зря, – Фёдоров смотрит ему в глаза, а Евстигнеев так не может. Мужчина убивает любую его уверенность. Они сидят в комнате отдыха, на одном диване, так близко. Ваня постоянно трет руки, заламывает пальцы и прикусывает губы. Волнуется и нервничает, словно ему шестнадцать.
– Ты весь тур сам не свой, что с тобой? – От всевидящего Мирона ничего не скрыть, так, по крайней мере, кажется сейчас. В голову закрадывается мерзкая мыслишка на тему того, что он давно всё знает, просто играется с Ваниными чувствами, будто с игрушкой. Сломает ненароком и выбросит. У него таких игрушек сполна имеется, каждая вторая фанатка.
– У меня есть, – каждое слово застревает в горле, царапает его изнутри острыми краями и дается с огромным трудом. Он хочет забить на это, сказать, что пошутил, но даже это сделать невероятно тяжело, – чувства к тебе.
Выплюнув последние слова, Ваня, как подросток, закрывает лицо руками, чтобы спрятать краснеющие щеки. Его трясет от мысли даже взглянуть сейчас на Мирона, что там уж говорить об его ответе. Какие именно чувства фотограф даже уточнять не будет, итак все понятно. Со стороны Фёдорова слышится озадаченный вздох.
– Вань, – собственное имя звучит оглушающе громко, хоть рэпер и говорит немного тише, чем обычно. За полсекунды Рудбой успевает перебрать вариантов двадцать окончания предложения. Он даже ладони убирает, поняв, что терять больше нечего, и робко смотрит на Окси.
А у того лицо заклинило между удивлением и непониманием. Ваня ошарашил, вылив своё признание на него так внезапно. Кажется, его собственный язык закостенел, а мозг в спешке пытался анализировать тонны информации, которая почему-то просто потоком хлынула на него.
Мирон чувствует себя полным козлом.
– Ты меня конечно прости, но я не из вашей компании, – голос Фёдорова кажется спокойным, абсолютно беззлобным, но всё же немного дрожит, - это нездоровая гейская хуйня, надеюсь, я такого от тебя больше не услышу.
Вынесен приговор, Ваня натянуто пытается улыбнуться, но получается совсем слабо и вообще не то. Он чувствует, как в области сердца образовалась дыра. Не огромная, но очень глубокая, с рваными краями. В него выстрелили словом и словом убили.
Убил
он сам.
– Это никак не изменит мое отношение к тебе, – видимо Окси заметил, как в рудбоевских глазах что-то погасло, резко, оставляя пугающую
пустоту, – всё хорошо.
Тишина душит и без того поникшего парня. На что он мог надеяться? Знал же, что так все и произойдет, что это его и ждет. Зато теперь, точно ложными надеждами питать себя не будет. В голове пусто, словно его отключили от целого мира.
– Вань, ты в порядке?
Звучало обеспокоенно. Парень всё же кивает неуверенно. Ничего уже не будет в порядке, оба вроде это понимают. Рука Мирона касается его плеча, очень по-дружески, но делает только больнее. Он кидает напоследок «надеюсь» и уходит, оставляя Ваню совсем одного в этом болоте. Он захлебнется в нём.
Как и в Мироне.
2016
02:36
Илья звонит несколько раз, пока Ваня наконец не берет трубку. Хочет крикнуть ему «иди нахуй, я сплю вообще-то», но сил нет, поэтому он выдает лишь тихое «да».
– Мирон у тебя? – Мамай то ли в бешенстве, то ли в страхе, а может и всё вместе.
– Что? Почему он должен быть у меня, я сплю… – Евстигнеев старается говорить не слишком заебанно, но его перебивают.
Прекрасно, блять.
– А где он тогда?! Трубку не берёт, дома его нет, ещё и эти новости!
– Стоп, какие новости?
Сонный мозг не сразу понимает сути, но сердце замирает в миг. А вдруг с ним что случилось? Парень даже садиться на кровати, что бы хоть немного откинуть сон.
– Ты ещё не в курсе? Блять. Заходи в сеть. Живо!
Разговор заканчивается моментально после этих слов. Разве это не может подождать до утра? Почему его должны ебать проблемы другого человека. Мирон взрослый мужчина, сам разберётся! С этой мыслью, Ваня ложиться обратно, сверля взглядом потолок.
Внутри разрастается буря.
Он не может так поступить. Дыра в его сердце зудела до сих пор. Прошло два года, а он так и не смог избавиться от этих чувств. Да, они стали спокойнее, незаметнее, но всё ещё заставляли его ненавидеть самого себя. Его отвергли.
Почему он все ещё зависим от
него?
Евстигнеев поднимается с кровати. Мирон конечно мудак, но Ване на него не похуй. А ещё что-то оплело его тугим комком внутри, заставляя волноваться. Не успел он зайти в телегу, как посыпались сотни уведомлений отовсюду. Да что случилось?!
Он случился.
Ссылки казались бесконечными. Их было так много, что и пары часов бы не хватило все просмотреть. Их присылали знакомые и друзья, кто-то не ленился даже что-то комментировать. «Это правда?», «Вот это жесть», «Ты видел? У меня просто слов нет», «Не ожидал я такого от него…».
С каждой такой припиской, Ване становилось всё сложнее понимать происходящее. Он дрожащими пальцами нажимал на ссылки, которые моментом переносили его на разные новостные сайты и форумы, с которых лилась грязь. Сплошная клевета и ложь.
Вчитываясь в каждую такую статью, Евстигнееву хотелось кинуть телефон в стену, закричать или разъебать лицо тем, кто разносит эту заразу. Он не мог поверить ни одному слову, ни одной такой «громкой новости». Он знал Мирона, тот никогда бы не сотворил такое, не потупил бы так.
Ведь так?
Казалось, что весь мир вокруг замедлился, потемнел, и потеряли любую ценность обычные мелочи. Мирону выкопали яму, отлили могильную плиту и закопали за несколько часов. Хейт, оскорбления, гонения из каждого уголка интернета сыпались на рэпера. Почему? Этот простой вопрос не покидал головы, становясь ключевым. Как так быстро люди могли уничтожить того, кого восхваляли и превозносили годами? Как сотни и тысячи фанатов могли так просто перечеркнуть всё, поддавшись мерзким, непроверенным доказательствам.
Телефон из Ваниных дрожащих рук выскальзывает, ударяется об пол с глухим звуком, светит тусклым экраном с очередной статьей. Руками Рудбой устало проводит по лицу. Бред. Полный бред! Его израненное сердце хотело верить, что все это фейк, глупая утка в желтой прессе, не более. Любые пруфы казались подделкой и не более того.
До самого утра он не успокаивался, звонил и писал Мирону, молился, чтобы тот наконец взял трубку и сказал, что это всё дерьмовая фальсификация. На худой конец сказал бы, что с ним всё в порядке. Но в ответ
тишина, сообщения висят непрочитанными, и безэмоциональным голосом оператор говорит, что абонент не в сети. Он не отзывается вообще нигде. Ни один его аккаунт не светится онлайном, любая попытка связаться с ним провальной становитсья по дефолту. А вдруг случилось что-то страшное? Вдруг он попал в руки не лучших людей, самых отбитых и конченых?
Страх сковал его.
С невероятной скоростью Ваня оделся, выскочил из квартиры, чуть не забыв закрыть её, и понесся к машине. Воображение рисовало страшные картины в голове, самые ужасные и болезненные. А что если это всё? Что если он не смог выстоять? Евстигнеев пытается не давить слишком на газ, ехать аккуратнее, но он теряет самообладание. До дома Мирона минут двадцать пешком, на машине всего семь, но он проезжает за четыре. Наспех паркуется, чувствуя, что внутри всё крепче что-то сжимается. Он забывает, как дышать, пока бежит до квартиры.
Стучит и звонит, умоляет в голове, и готов уже кричать лишь бы его услышал
он. Темная дверь вряд ли откроется, спустя полчаса Ваня это окончательно понимает. Ему же сказал Илья, что дома его нет, зачем вообще приперся? Дурак.
Со злости на себя, рэпера и весь мир вокруг он ударяет по двери особенно сильно. Руку шипя отдёргивает в тот же момент, болит собака. Готовый выть волком, Ваня прислоняется к металлу спиной. Холод и пустота. Сигареты таят в его руках слишком быстро, за час он выкуривает уже больше четырех, понимая, что это нихуя не круто. Он не может успокоиться. Окси просто друг, не больше. Так почему он так волнуется? Почему так терзает себя, думая, что сейчас необходим ему?
Они встречаются в офисе, где тоже ни следа Фёдорова. Все друзья ищут его. Кто-то отшучивается, что мол, в запое и скоро вернется. А кому-то совсем не до смеха и глупых шуток. Лёгкие уже болят от дыма сигарет, но Рудбой не может остановиться.
– Он уехал, – говорит кто-то и Ваня замирает, прислушиваясь к тому, как останавливается внутри. – Взял билеты вчера и улетел в Лондон.
В прошлый раз Мирон оставил дыру в сердце, в этот раз разбил его полностью. Отчетливо Ваня слышит, как осколки падают на дно его души. Что-то со звоном оборвалось, и в одну секунду стало так пусто и одиноко.
Мудак.
Оставил его одного, даже не попрощался, не сказал ни слова, словно они никто. Он никому ни сказал ни черта. Они все на нервах почти сутки, а этот жид просто уехал. Злость заполнила голову, заглушила любые
остатки чувств. Будь у Вани возможность, он бы врезал Мирону. Может даже свалить за ним, чтоб сделать это? Неплохая идея. Вся комната наполнилась разборками по поводу того, какого вообще хуя происходит. Кто-то защищал рэпера, кто-то начал сомневаться во лживости новостей.
«Раз сбежал, значит есть от чего», - вбросил кто-то.
Рудбой задумался.
Евстигнеев ушел из офиса быстро, когда срач между всеми разросся чуть ли не до настоящей войны. Он клялся тогда, два года назад, что не будет бегать за мужчиной собачкой, что засунет всю свою любовь подальше, запрятав в самом темном уголке своей души. Он проживет и без него, как и жил до этого. Что изменится после его отъезда, жалкого отступления, побега от проблем? Ничего. Ваня ладонями сжимает свою голову, сидя в машине. Его воротит, разрывает на куски, невыносимо душит всем навалившимся пиздецом. Возможно они никогда не увидятся больше, никогда не заговорят.
Не будет
его голоса,
его взгляда, всего
его.
Останутся лишь воспоминания, облепившие Рудбоя тонкой пленкой. Разве не этого он хотел всё это время? Разве не к этому стремился, стараясь унять боль в груди? Может так будет лучше? Ваня клянётся себе, больше не думать о Мироне, не пытаться его искать, не мониторить каждый аккаунт, не говорить о нем. Надо ли освещать то, что он нарушает эту клятву в тот же вечер, снова идя к знакомой квартире, зная, что его там нет.
Ваня ищет его в каждой детали вокруг. Пытается уловить его тень, и винит себя за это. Мирона нет в этой стране, но он пытается его найти, думая, что это глупые прятки. Кажется, что он здесь, все ещё в городе,
ходит где-то, выпивает, читает строки у кого-то в квартире, смеётся. Совсем
рядом.
Ошибся. С треском проиграл самому себе. Ваня знает, что его нет здесь, но почему-то продолжает на что-то надеется. Продолжает ждать сообщений, хотя бы простого прочтения. Продолжает звонить и сбрасывать слыша голос оператора. Продолжает искать. Идиот.
Безнадежно влюбленный идиот.
2017
Август
Удается ли Ване забыться снова в алкоголе, девушках и странных тусовках. Да. Первый месяц всё так и происходило, сейчас ему надоело это. Он совсем погряз в своей обычной жизни. Фотосессии, игры, общение с друзьями. Ни слова о
нём, почти ни одной мысли.
Такой и была жизнь до Мирона.
Рудбой полностью отдался съемкам, почти сросся со своей камерой. Ему это нравилось, тихо, спокойно, эстетично прекрасно. С друзьями в тату салонах, барах и квартирах весело, забавно, душевно. Но внутри
всё скучает по тому драйву на концертах, по тому адреналину, энергии. Он соскучился по редким встречам с
ним.
Впервые за полгода он запускает стрим. И все идет как-то не так с самого начала. То микрофон отвалится, то камера, то в чате снова срач начнется. Ваня всё ещё банит за любые упоминания Охры, ведь разделяет ту жизнь и эту. Теперь приходиться ещё и банить за упоминания о Мироне.
– Ребят, блять, сколько раз повторять ещё нужно? – Евстигнеев начинает раздражаться, до нельзябыстро. Закуривает. Запускает игру, просит людей в чате перестать спрашивать об Окси и все немного успокаиваются. Ненадолго, как можно было догадаться. Составленный как-то ебано плейлист, скачет с песни на песню, а Ваня решает поговорить со своими подписчиками. Зря. Как-то получается так, что начинает играть песня Оксимирона.
«Не от мира сего»
Чат взорвался. Моментально. Вроде всё должно было немного утихнуть, но народ все ещё бурно реагировал даже на старые проявления. Банить такое количество людей Ваня бы не смог, даже чисто физически. Пришлось прощаться спешно, извиняться перед теми, кто в этом коллективном безумии не учувствовал, и вырубать трансляцию. Настроение было испорчено полностью. Почему люди такие тупые бывают? Горячий непонятно какой чай стыл в кружке, печенье и сушки, точнее их остатки, Ваня высыпал в тарелку. Лучше бы он выпил чего покрепче, честное слово, но дома было ровно нихуя, а выходит было лень.
Вскрылся старый нарыв.
Было некомфортно. Прошлое тянуло цепкие и когтистые лапы к Рудбою, и что-то скреблось под ребрами. Он не смог ни забыть, ни добиться, ни помочь. Так жалок. Телефон тихо пиликнул в кармане.
«
Дома?»
Ваня остолбенел в ту же секунду, как прочел сообщение. Почему ему пишет Мирон сейчас? Залег на дно, обрубил все связи, а теперь вот так вернулся? Послать или нет. Вообще, он не хочет отвечать, вот прям совсем. Хочет проигнорить или сморозить кукую-то полную чушь, тупо пошутить. Парень убивает свое желание спросить «как ты?», «где был?», «почему уехал не сказав?». Пальцы сами набирают «допустим». Он
отправляет, думая о том, что возможно Окси ошибся номером или ещё что-то. Было много причин, по которым, как думал Ваня, ему написали случайно или в попытке просто начать бессмысленный диалог. Сообщение прочитано. Ответа нет.
Ну и пошёл нахуй, Мирон.
Звонок в дверь. Фотограф теряет любую возможность нормально думать и двигаться. Замер не только он, но и всё вокруг. Страшно, но он кое-как, осторожно совсем, подходит к двери. Вдох. Выдох. Открыть замок,
повернуть ручку. Встретиться взглядом. На его пороге стоит Мирон, совсем потасканный, немного осунувшийся и невероятно уставший. От его взгляда болит и сжимается всё внутри. Ване не нужно объяснений, он видит, что мужчина разбит и подавлен, находясь всего в одном шаге от самого неправильного решения в его жизни. Парень видел таких людей в своей жизни раньше, и они надолго в ней не задерживались.
– Вань, – голос у Мирона хриплый, неуверенный и хрупкий. Фёдоров не смотрит в глаза, опускает взгляд куда-то в пыльный пол подъезда, – я хочу извиниться, за всё, за любые мои косяки, за ссоры и обиды,
за каждый проёб.
Молчание снова оглушает, как и тогда. Ваня всё помнит и не знает, что делать. Ответить нечего, ведь язык не поворачивается даже слово сказать. В голе ком, в руках дрожь.
– Спасибо, что выслушал, – совсем сорванным голосом тихо говорит мужчина, громко сглатывая. Он боялся всё ещё взгляд на своего друга, но до сих пор ли, поднять. Стыдно, наверное. Его это грызет изнутри, Ваня точно знает. Мирон неуверенно разворачивается и делает шаг к лестнице.
Ваню накрывает.
Его
нельзя отпускать.
Ломано вдохнув он хватает за рукав ветровки Окси, выдавливая из себя, – подожди. Не уходи.
Мужчина не сопротивляется, когда его заводят в квартиру, запирают дверь и не позволяют сбежать. Он, наверное, не знает, сколько людей, называющих его другом, отвернулось от него. А Ваня знает. Знает,
что верящих в его невиновность и чистоту осталось совсем мало, да и у тех уже сомнений вдоволь.
Глупый Мирон, сильно проебавшийся, но всё ещё такой нужный ему. Душа болит из-за того, что он видит, как сильно плохо человеку, который так дорог ему, по которому он страдает не первый год. Не позволит уйти навсегда. Никогда не позволит.
Куртка отправляется на вешалку в шкаф, кроссовки остаются на ковре у двери. Фёдоров как-то жмется, чувствует себя здесь лишним, реагирует невероятно пассивно. Разъедает изнутри его умную головушку чувство вины и ворох самых ужасных мыслей.
– Я там чай заварил, пойдем, – собственный голос дрожит, постоянно пытается съебаться в хрипы или вообще бесследно пропасть. Он не знает, о чем говорить, ведь боится задеть что-то не то. Да, он хотел его
прогнать, грубо и с вселенской обидой, но сделай он это сейчас, то больше не увидит его.
Ваня никогда не просил помощи будучи разбитым и знает, что Мирон тоже не попросит. Даже в таком состоянии его быстрее гордость собственная задушит, чем он скажет «помоги». Упрямец. А что нужно такому
человеку больше всего сейчас? Понимание, думает парень, и забота.
Он поможет. Будет больно, но поможет.
Их молчание, длящееся так долго, не нарушается даже сейчас. Будто совсем ничего не произошло за этот год, что можно было бы обсудить. Ни один не решается заговорить. Даже в глаза друг другу не смотрят.
Ване попросту тяжело смотреть на него, а Мирон не может позволить себе такую роскошь. За окном небо резко освещается яркой вспышкой, а после разрывается от грохота. Капли дождя начинают барабанить по окну и карнизу, наполняя квартиру хоть какими-то звуками кроме тихого шага часов.
От такой погоды прошивает холодом тело, словно Рудбой оказался на улице под ливнем. Руки рэпера не отпускают кружку даже на миг, но он даже не отпивает чая. Кажется, тот уже давно остыл, превратившись в мерзкую сладкую воду.
– Мне надо идти, – едва слышно выдает Мирон, отпуская кружку и поднимаясь. Ванино сердце глухо бьется о ребра, будто в попытке броситься к мужчине, чтобы остановить.
– Там ливень, – очевидная вещь, зачем ты вообще её произнёс, придумай что-то получше Вань, срочно, – хочешь простыть?
Парню хочется ударить себя. Он не знает какие ещё аргументы, весьма весомые для Фёдорова в таком состоянии, сейчас можно обозначить. Да никакие, его вряд ли волнует собственное состояние в данный
момент. Непонятно как, но Ване удается уложить мужчину в спальне, дав немного какого-то успокоительного. Он вообще не уверен, что это может хоть как-то помочь, но это единственное что пришло в его голову. Парень не выходит из комнаты, пока точно не убеждается, что Мирон заснул.
В груди щемит до боли этот чертов гоняющий кровь по венам орган, когда он смотрит на беспокойное лицо спящего рэпера. Пальцы покалывает от навязчивого желание коснуться чужого лба и висков, в глупой
попытки забрать все дурные мысли и переживания. Это не поможет, лишь глубже позволит убедиться, что он нихрена не расправился со своими чувствами к нему. В голове почему-то мелькают обрывками воспоминания, где Мирон улыбается так искренне и светло, в ушах звучит его смех, заразительный до нельзя. От контраста тех давних образов и того, что он видит сейчас, хочется кричать. Ваня прикусывает язык, пятиться от кровати и тихо прикрывает дверь, выходя из спальни.
Выкуривает дохуя, сидя на кухне. Он думает, зацикливаясь на проблеме, что способна привести к тотальному пиздецу. Телефон в руках быстро отправляет смс человеку, который точно должен знать о том, что
он вернулся.
***
Ближе к десяти часам утра, на пороге Вани появляется Илья. Фотограф специально ему вчера написал, чтоб тот пришел. Во-первых, парень не решился выходить из квартиры за сигаретами и оставлять Мирона одного с его демонами. Во-вторых, Мамай мог помочь чем-то, вдвоем проводить мозговой штурм легче.
– Где он? – Мужчина передает пачку сигарет и пакет со всякой ерундой в Ванины руки.
– Спит, – Рудбой кивает в сторону спальни. Он не решился будить мужчину, пусть лучше выспится, а то совсем похож на мертвеца. Илья кивает смотрит на закрытую дверь, словно пытаясь открыть её одни лишь взглядом, а после тяжело вздыхает. Они проходят на кухню, где едва сев на стул, Мамай закидывает Евстигнеева кучей вопросов. Его голос взволнован, но отдает немного тоской и агрессией. Они все были злы на Мирона, но, блядь, ему сейчас было намного хуже. Ваня разбирает пакет и отвечает, как может. К несчастью большинство его ответов сходятся в сотню вариаций фразы «мне то откуда знать».
Разговор сводится к перебору вариантов помощи, но вот беда, все они тотальная хуйня. Оба это понимают.
– Ему совсем хуево, прям вот, – Ваня тушит сигарету в пепельнице, странно жестикулируя руками, – край. Ты бы видел его вчера, – фотограф прикрывает рот рукой, чтобы не спиздануть лишнего о своих догадках.
– Кто ещё знает?
– Пока что только ты. Я хотел сегодня Жене и Дарио сообщить.
– Я сам им скажу, – Илья ворошит рукой собственные волосы, словно это поможет найти решение, – а ты останься главное с ним, не отходи вообще, мало ли что.
Евстигнеев кивает. Он уже поклялся себе, что не покинет Мирона, пока ему не станет лучше.
Они уходят с кухни. Мамай осторожно приоткрывает дверь в спальню заглядывая, смотрит пару секунд, а Рудбой видит, как у него взгляд меняется, становиться совсем сочувствующим и болезненным. Уже через пару минут они стоят у входной двери, молчаливо прощаясь.
– Будь на связи, я заеду ещё, – мужчина кивает и скрывается за дверью.
Спиной парень впечатывает себя в стену, задирая голову к потолку. Его душит слезами, непонятно по какой причине. У него есть надежда и поддержка, так почему же сейчас глаза становятся такими мокрыми, а шею сводит в беззвучном крике.
Они не нашли решения, универсального плана действия, да хоть какой-то внятной последовательности этих действий. Ничего. Только размытая цель была поставлена. Вытащить Мирона из ямы в которую его скинули или скинулся он сам. Не чувствуя усталости, Ваня отлип от стены уходя в гостиную. Он не спал нормально, ведь вместо этого прислушивался к звукам в спальне и у него совсем никак не получалось расслабиться. Сейчас он тоже не чувствовал спокойствия, но надо было хоть немного отвлечься. Занять себя делом.
Потеряться на пару часов в работе удается, но тошнить от обработки фотографий начинает уже после первого. Рудбой отрывается от ноутбука, видя краем глаза движение в коридоре. Откладывает быстро девайс и
смотрит на Мирона, потирающего сонно глаза. Он выглядит таким необъяснимо нелепым в хорошем смысле. Как ребенок.
Ваня позволяет себе улыбнуться. Парень чувствует себя мамочкой, когда кормит мужчину, наливает ему чай и хмуриться, когда тот к еде почти не прикасается. Просто для Окси еда давно потеряла вкус, запах и любую привлекательность. Вся его натура реагировала на заботу и ласку болезненными уколами совести.
Ты отверг его! Почему он так заботиться?
Ты оставил его одного! Почему он так добор?
В какой-то момент Мирон приходит в себя, точнее в осознанное восприятия происходящего, в ванне, где Ваня оставил на стиральной машинке чистую одежду пару минут назад. Он должен уйти, но ничего внутри не хочет этого. Мужчина стягивает с себя толстовку. Может вода поможет смыть липкое чувство вины? Приглушенный шум душа и Рудбой вздыхает с облегчением. Уже лучше. Нет такой жесткой неловкости, она словно отступила на пару шагов назад, уступая совсем немного, но ощутимо. Парень успевает немного прибраться в квартире. Если конечно раскидывание вещей по углам и шкафам можно назвать уборкой. Мирон предстает перед ним все такой же потерянный и Ваня с ужасом подмечает, что тот сильно исхудал. Потому что серые спортивные штаны почти с него сползали, а из-под горла футболки ещё сильнее выпирали его
худые, цыплячьи ключицы.
Вчера парень совсем не разглядывал мужчину, не пытался уловить какие-то изменения во внешности, кроме тех, что бросались сразу. А сейчас он взгляда оторвать не мог. Не только уставшие глаза и похудевшее лицо он теперь видел, но и множество синяков на руках, отросшие достаточно приличноволосы, нездоровый цвет бледной кожи.
– Останься на пару дней, – вкидывает Ваня, видя, что Мирон приоткрывает рот, видимо, чтобы сообщить о скором уходе, – пожалуйста.
Рудбой даже дышать забывает, кажется, в ожидании ответа. Не в словах, а в действиях он получает его, когда Окси делает шаг в комнату, прямиком к нему. В этот момент парень ощущает необъяснимую слабую
радость и ликует.
У него получится.
Разговорить Мирона сложно, но Ваня не оставляет попыток. Трудно выбирать темы, чтобы они не касались работы, которой стало творчество мужчины, или всего произошедшего ранее. Общение клеится слабо,
рассыпаясь как карточный домик в дрожащих руках новичка. Становится легче, когда уголки мироновских губдёргаются и расплываются в тени улыбки из-за нелепо брошенной Ваней фразы,когда пустой и отреченный от реальности взгляд наполняется хоть чем-то. Совсем немного что-то меняется, но так до боли под ребрами хорошо от этого. Всё же они больше молчат, сидя в тишине, но это кажется нормальным, нежели нелепым и напрягающим. Обоим нужно время
снова привыкнуть.
Мужчина уже сидел на краю дивана, поджав под себя ноги и откинувшись на спинку. Казалось, что он замерз, ведь весь сжался как напуганный котенок. Смотрел из-за острых коленок на комнату и Ваню, безразлично местами, но скорее задумчиво.
Евстигнеев прекрасно знал, как глубоко Мирон может закопаться в себе посреди разговора. Ничего не заметит, пока не глянет за край ямы, в которой оказался собственноручно. А ещё парень знал, как важно быть
рядом, когда он будет выбираться, и протянуть руку.
– Хочешь ещё чаю? – Ваня обеспокоенно смотрит на подрагивающие руки, так словно действительно Фёдоров мерз. Получает невнятный отказ и смотрит, как слишком плавно тот мотает головой. Губа поджимается сама собой, и хочется обнять мужчину, прижать к себе и погладить по голове.
Успокоить.
Всё что делает Ваня, накидывает на худые плечи плед, пусть в комнате достаточно тепло, и приносит несколько книг, которые чудом нашлись в шкафу. Книги отвлекали Мирона всегда. Причем любые.
– Я поработаю немного на кухне, если что-то будет надо, просто скажи, – чуть нагибается заглядывая в глаза Фёдорова, но тот лишь кивает тихонько, продолжая смотреть в полное никуда. Парень уходит, забрав ноутбук. Он не сможет спокойно заниматься делами видя
такого мужчину. Не сможет удержатся от жалости и сочувствия. От вспышки зарытых, но живых чувств.
Не включает музыку как обычно, слушает себя и квартиру. Слушает Мирона, пытаясь через стены понять, чем он занят сейчас. Тишина – это всё, что есть вокруг. Крики и вой – единственное внутри. Им надо поговорить нормально. Обо всём. Но ещё рано. Слишком рано. Ваню кидает из крайности в крайность, как и Мирона во время его стадий. Вот только мужчина привык, а Евстигнеев еле-еле научился понимать
это спустя почти, блять, три года. Никто не знал, что творилось в голове Евстигнеева, какой кипящий, ядовитый, черный кисель сделала ему его жизнь и любовь.
Он пил эту жижу раньше каждый день, сблёвывая воспоминаниями на пол и растирая сопли со слезами по лицу. Только потом начал залпом стаканы в себя опрокидывать, гордо смотря на свое отражение, причитая
что переживет и справится. А сейчас приходилось понемногу пробовать снова, чувствуя, как вновь разъедает глотку и становится невероятно больно в груди. Вот Ваня уже в дверях, с саднящим от слов горлом. На
диване кокон из одеяла, под которым прячется самый разбитый сейчас человек в этой комнате. Евстигнеев не поймет, какого это, когда тебя уничтожают сотни человек, когда каждый против тебя, когда недавно восхваляющая тебя фанбаза, просто скидывает твой израненный труп в бездну. Это намного хуже.
А что у парня? Просто отказ в любви и не изменившееся к нему отношение любящего человека. Вроде ничего особого, но резало сильно, глубоко и долго. Он мог быть рядом, мог звать его и тот бы приехал, но он
предпочел тогда избегать, думая, что не нужен. Блядь, Ваня сам себя резал своими глупыми поступками.
Раскрытая книга остается на диване. Руки жжет неприятно сильно, кажется, что вот-вот кожа запузырится и начнет слезать мясо с костей, но он всё равно покрепче прижимает Мирона к себе, боясь уронить. Тащит
спящего рэпера в этом коконе в спальню, сдерживая себя от того чтобы всё же коснутся губами лица. Хотя бы виска или лба, чтобы выжгло ещё и их. Опускает осторожно и морщится от легкой боли в пояснице. Всё же утыкается носом в отросший ёжик волос и закрывает с силой глаза. Теплые одинокие слезы скатываются по щекам, когда Ваня вдыхает осторожно запах Мирона. Родной. По которому он скучал очень долго. Который давным-давно выветрился со всех вещей, которые мужчина брал у него, и с покрытых рисунками рук.
Гладит плечи, надеясь успокоить бурю внутри, а не спящего Фёдорова. Отдергивает себя и смотрит в слегка нахмуренные брови. Уже хочет отойти, но рука Мирона в бессознательном сне хватается за его футболку и выражение его лица меняется на страдальческое и напуганное. Ваня пугается этого, сразу. Беспокойство заполняет все мысли, когда он слышит что-то неразборчивое и краткое. От этого брошенного в никуда становится больно и тоскливо. Парень вытирает мокрые щеки и накрывает руку мужчины своей ладонью.
– Всё хорошо, – шепчет тихо и едва поглаживает пальцами кожу, – всё будет хорошо, ты справишься, а я помогу. Всё будет как раньше.
Как раньше. А как именно? Когда они были незнакомы? Когда было хорошо? Или когда Ваня страдал от сомнений? Раньше слишком аморфное понятие, но этот сладкий бред произносится сам собой. Пальцы осторожно расслабляются и отпускают ткань.
Ваня не отходит ещё пару минут то ли стараясь максимально убедится, что всё спокойно, то ли собрать все мысли в кучу. Мирон нуждался в нём сильнее чем в кислороде, чем во всём мире вокруг, просто боялся
сказать об этом.
***
– Он сегодня ел? – Илья напоминает маму, которая оставила своих сыновей дома одних и придя с работы расспрашивает старшего.
Ваня кивает и врет, а потом тихо буркает, – немного.
Мамай приехал, как только освободился. Евстигнеев написал ему целый список того, что надо купить, желания покидать квартиру не было совсем. На стол мужчина опустил небольшой пузырек и в нем тихо брякнули таблетки. Никаких опознавательных знаков на препарате не было. Ни этикетки, ни гравировки, ничего. Просто белый твердый пластик. Даже в руках ощущался слишком противным, и Ваня поставил его на место.
– Что это?
– Они ему помогут.
– Он не пьет их, сам же знаешь, – Ваня нахмурился, он совсем перестал понимать, что происходит. Илья начал говорить тише и подвинулся корпусом поближе, опираясь на руки.
– Помнишь, в туре, два года назад, всё чуть не ебнулось, – парень кивнул, – это не площадка была виновата. Мирона накрыло. Он дико не хотел вас подводить и глотал эту дрянь. На ноги быстро встал.
– И ты думаешь сейчас проблема та же? Илюх, у него взгляд был такой, что он под поезд вот-вот бросится или с крыши сиганет. Думаешь ему нужно это?
Мужчина тяжело вздыхает и трет затылок. Они все устали, за этот год без Мирона и за эти два дня с ним. Молчание тянулось, опутывало и начинало тихо стягиваться вокруг горла тонкой леской. Они оба
думали, но каждый о своих методах.
– Я не знаю, что ему нужно. Просто, это может помочь.
Диалог прекращается, и они просто смотрят в полное никуда. В конце концов Ваня поднимается с места и убирает таблетки. Может действительно поможет, а может нет. Любые варианты выглядели паршиво и глупо, но они были единственными.
Сидят ещё немного, обсуждая происходящее. В голосе Ильи четко слышится жалость и сочувствие. Ваня кисло ухмыляется на это. Мирон ненавидел, когда его считали жалким и жалели. Личность сильная, с характером и непробиваемой гордостью. Он обоим дал бы по ебалу за такое, если бы мог. Но любую личность можно сломать.
Сигарета тает в руках, пока дым заполняет легкие, въедаясь в ткани и травя изнутри. Снова один, дверь закрыл пару минут назад. Смотрит в серый и грязный пейзаж за окном. Подумать только, он почти год искал
Фёдорова в этом городском лабиринте из многоэтажек, а от сам его нашел. Хотя Ваня никуда не прятался и не бежал. Всегда был тут.
Ждал.
Глупо это, наверное, было всё и со стороны точно выглядело нелепо. Привязаться так сильно к человеку и просто боятся потом за него. Каждый чертов день Ваня видел самые страшные картины и мысли в голове, а ещё больше было воспоминаний. Таких мерзких, которые вспоминаешь, когда человека уже нет.
Вспоминаешь как отказал ему в чем-то, как нагрубил, как не извинился за что-то. А то и ещё хуже, в голове всплывают моменты искренней радости и счастья, когда глаза горят, улыбка до ушей и задорный смех. Видишь всё это в своей голове, а после понимаешь, что человека уже нет. Попросту нет. Да, Ваня действительно думал, что Мирона не стало. Спасибо, что все обошлось.
