***
Пальцы дрожат и с этим справится ему никак. Парень трет шею уже раз десятый за последние пару минут. Кожа на ней уже покраснела и горела, а он все никак не мог себя пересилить. Вторя рука держала колбу с кровью. У него их немного. Всего три и три он оставил на квартире. Подумал, что поступил честно, а теперь жалел. Он должен оставить все три, чтобы хоть немного легче пережить зов. Тот дикий и страшный голод что скоро придет. Простая физиология, как потрахаться у собак, только тут набить свой живот кровью и мясом. Мирон не может сказать себе нет. Не привык. Может он сможет найти еще? Может успеет? А если переждет где-нибудь, закроется, попытается не сдохнуть и не сожрать самого себя? У него же есть шансы да? Сейчас просто ну очень надо, жажда душит… Он срывается. Откупоривает пробирку и вливает в себя жадно кровь, чудом не давится и не проливает мимо. Вдыхает так же остервенело воздух, когда кровь остается лишь на стекле внутри. Язык скользит по нёбу, зубам и губам, собирая всё до последней капли. Федоров пальцами лезет в пробирку, снимая со стенок те немногие крупицы оставшейся жидкости. Облизывает свою кожу и кусает сам себя. Не сильно, но достаточно больно. Дергается весь, сразу руку отставляя. Он на наркомана похож. Сидит весь, трясется, под глазами болезненное краснеет кожа и губы все больше похожи на трупные. А по сути он и есть труп, самый настоящий. Еще немного и всё, его поймают. Он ходил оборачиваясь постоянно, по сторонам смотрел и выслеживал кого-нибудь кто мог бы быть гончей. Нюха на них у Мирона не было, не тренированный, поэтому всё становилось в разы труднее. Его даже тормознули разок менты, проверили документы, позадавали вопросы. Он еле от них отвязался, а за теми, кто на его пятки наступать скоро начнет, он не отмажится. Позади какой-то шум и грохот. Федоров с места подрывается, хватает рюкзак и сразу за стену дома прячется. Выглядывает осторожно и боязливо, но переулок пуст и лишь какой-то бомж роется в мусоре. Парень тихо выдыхает, но после нервно смеется. Так до паранойи не далеко. Сумку на плечо, капюшон на голову и вон из подворотни к людям. Пахнущим так сладко и манящие людям. Он чувствует, как его ломает, но Мирон обязан добраться до вокзала. Денег нихуя не осталось почти, после покупки билета, поэтому он не может себе позволить проебать поезд. Возможно только он увезет его подальше от смерти.***
— Паспорт пожалуйста, — девушка улыбается механически и светит фонариком в протянутые документы. Сверяет быстро с билетом и своими списками, кивает о чем-то себе и рассматривает лицо парня пристально. Федоров старался не показывать свои быстро скатывающиеся нервы, дрожь в теле и навязчивый зуд под кожей. На загривке прямо он ощущал чужой взгляд. И нет, это не прочие пассажиры, он начал его чувствовать ещё, когда на окраины вышел. Холод под кожей расползался от мысли что это за ним, а это ведь точно за ним. Он был уверен, что вот-вот чья-то рука схватит за шиворот и всё закончится. Просто оборвется в момент и мир потухнет. Натянуто улыбается проводнице заходя в вагон. Он трет загривок, царапает его ногтями короткими, в жалкой попытке содрать тот взгляд с кожи. Внутри чуть спокойнее, дышится легче, ведь тревога на пару секунд буквально затихает. Нужное купе и он садится почти вплотную к окну. Закрывает быстро темные шторки и обнимает собственный портфель. Надеется, что соседей не будет, что никому нахрен не нужен ночной переезд в самую жопу страны. Понимает конечно частью своего здравого смысла что ему все равно кто-нибудь попадется, поэтому начинает надеется о том, чтобы соседи были хотя бы адекватные. Сутулит плечи, прижимает вещи свои ближе к груди и чувствует леденящую безнадежность всем телом. Его жизнь кончена, а он пытается цепляться за призрачные возможности её спасения. Рано или поздно его найдут и скорее всего это случится скоро. Пальцы нервно постукивают по язычку собачки, и тот тихо поскрипывает и цокает. Звук словно в транс вводит и всё внутри упыря само замирает. Не расслабляет даже осознание что здесь он не ощущает пробирающего до костей взгляда. Мирон дергается от звука открывающейся двери и первая его мысль совсем не радужная. Нашли. Паника, вцепившаяся в горло отступает за секунду, когда взгляд упирается в улыбающуюся девушку и мужчину, что обнимал ее за плечи. Просто соседи. Ничего страшного. Фёдоров аккуратно выдыхает, словно любое его резкое действие разобьет эту секундное чувство облегчения. Запинается, когда здоровается в ответ людям и все равно забивается в угол поглубже, вжимаясь в холодную стенку сильнее. Ему надо поспать, отдохнуть, перестать каждого шороха боятся, но он просто не может себя пересилить. Так думает по крайней мере сам Мирон, но уже через полчаса пути и монотонного стука колес он тихо засыпает прямо так, позабыв о соседях что шепотом разговаривали и нежились и о взглядах ищеек, что не упирались в его тело хотя бы сейчас. Всегда читая книги Мирон фыркал от вычурных описаний и глупых метафор что использовали недалекие авторы. Особенно когда те описывали страх. Их слова слишком красивые, сложные и хитровыебанные для человека в страхе. Они не цепляли и не пугали. Страх — язык первобытный, простой совсем. А Мирон боялся, сильно боялся сейчас. Бежал по зову, по команде, по крику в голове. Почти как при голоде, только тут своя шкура на кону. Но убегая он цеплял все корни, торчащие из-под земли, все ветки острые ловил лицом и руками, падал в пожухлые листья и липкую грязь, пока сердце оглушало. Бежал так, что в горле першило, а перед глазами уже все темнело от потерянных сил. Кровь на исцарапанном лице теплая, на руках она мешалась с землей и влагой пахнувшей лесом, а на коленках и голени впитывалась в тяжелеющую джинсу. Паника начинала душить, а неотвратимая смерть кусала за пятки, щекоча клыками своими плоть. Крик не мог вырваться из глотки, застывая слабым отголоском и спазмом внутри. Бежать. Просто бежать. Всего то, но даже упыриных сил и выносливости не хватало. Мирон чувствует руку на своем плече, сжимающую с силой адской и понимает, что всё. Конец всему. Сердце просто разрывается от переполняющего его страха. — Молодой человек, — настойчивый голос раздается сверху, и парень дергается как от огня. Разлепляет резко глаза, морщится от света лампочек. Коленка больно ударяется о столик, а пятка о сиденье снизу. Локоть упирается в холодное окно, ударившись нервом о его прорезиненный край. Федоров шипит, трет ушибленную руку, сгибается. Портфель с грохотом падает на пол и кажется он слышит как стукнулись в его глубине последние две пробирки. — Молодой человек, билет покажите, — женщина улыбается натянуто и уставше. Эта не та проводница что была на входе. Более полная и лицом похожа на типичную продавщицу тетю Галю из ларька. — Да… Да, сейчас, — голос свой парень не узнает. Ослабевший, осипший и проваливающийся. Прокашливается, тянется за портфелем к полу и понимает, что сил сон не принёс. Вряд ли он вообще умудрился заснуть надолго. Дрожащие руки расстёгивают молнию и достают оттуда паспорт с помятым немного билетом. Он выпрямляет его пальцами, сглатывая и промаргиваясь. Не до конца вообще понимает, что происходит, кошмар еще тонкой пленкой стягивал кожу. — В-вот, извините, — Фёдоров немного ёжится, под взглядом женщины и упирает свой в столик. На нем пусто с его стороны, а со стороны парочки лежит небольшая книжка, автор которой ему не знаком, свернуты неровным клубком зарядник с наушниками и стоит бутылка неоткрытого ещё чая. Мужчина сидит так же у окна, листая что-то в телефоне, а его возлюбленная роется в сумке. Даже так чувствовалась какая-то идиллия в их отношениях, ведь он отрывался от экрана, смотрел на неё и улыбался. Она же щурила глазки, тихо хихикала и улыбалась солнечно, снова продолжая поиски чего-то особо важного сейчас. — Всё в норме. Приятной поездки. Спасибо, что выбрали РЖД, — говорит проводница без особой радости, чисто механически и её можно понять. Она устала. От поездов, людей, одинаковых фраз. Мирон забирает из её рук свой паспорт с билетом и кивает. Она уже разворачивается в небольшом проходе, заставляя только одним своим действием девушку подогнуть ноги. — Простите, а где покурить можно? — Вдруг встрепенувшись спрашивает Мирон, останавливая проводницу своим вопросом. Та оборачивается и подсказывает о конце вагона и специальном месте для этого. Просит не курить в туалетах и в купе. А ещё добавляет, что лучше дождаться остановки поезда и выйти из вагона. Федоров кивает и смотрит за закрывшейся дверь купе. Сползает на сиденье, трет лицо и тихо про себя матерится. Такой обреченности он давно не испытывал. Потерял друзей, кров, безопасность. Спокойную жизнь просрал из-за своей импульсивности и жадности. Из-за своей тяги к шоу и неумению себя контролировать. Дима всегда говорил, что он просто эгоистичный ребенок. Не повзрослел нихуя к своим 23, да даже к 40 не повзрослеет, ибо просто не доживет. Стягивает с себя толстовку, придерживая край задравшейся футболки и вытаскивает из рюкзака бутылку с водой и пачку сигарет. Не боится оставить вещи и поэтому всё-таки выходит из купе на ватных ногах. Поезд покачивается, постукивает колесами и усыпляет тусклым мягким светом в коридоре. За окном темнота густая и всё. Лишь собственное отражение нечетко виднеется на дрожащем стекле. Парень шмыгает носом, осматриваемся и медленно бредет по вагону, ежась от легкой ночной прохлады***
В зубах сигарета, а вокруг кажется ни души, только те немногие не спящие пассажиры, вывалившиеся на перрон. Хотя это перроном было сложно назвать. Глушь полная. Вокруг лес, поля и устремляющиеся в даль рельсы. Мирон хмурится и закашливается. Холодно. Сейчас было самое тяжелое время — предрассветное. Оно угнетало только своим наступлением. Сдавливало грудную клетку и замыливала глаза полностью. Не полная темнота, но и не достаточный свет для четкой картинки. Что-то промежуточное и мерзкое. Взгляд парня тычется в железное брюхо вагона, в большие темные колеса и грязный старый совсем бетон. Даже не асфальт. Просто несколько больших бетонных плит, что служили платформой. Он медленно разворачивается, смотря в свою призрачную неизвестность. Разворачивается ещё и видит размытый пейзаж. Деревья, трава и небо. Они все сливались по цвету и формам, превращаясь просто в месиво от которого снова стало плохо и захотелось блевать. Мирон медленно подходит к краю платформы. Тут метра три, наверное, до земли и где-то два до заросли травы. Снова трет глаза заболевшие и стряхивает пепел на бетон. Колени тихо ноют, когда он присаживается на корточки, вглядываясь в десятки тонких стеблей что словно двигались и извивались как змеи из-за сраного света. Хуета. Заключает тихо упырь и едва не роняет сигарету. Его словно насквозь прошивает игла, прямо во всем нервным узлам и больным точкам. Он не чувствовал такого с тех пор как сел в поезд. За ним наблюдали. Четко и пристально вгрызались в его кожу. Пальцы задрожали сразу, ломая белое тело сигареты, и Мирон застыл. Как напуганный олененок у реки застыл. Разогнуться и встать не выходит, получается только взглядом скользнуть по окошкам вагона, пройдённым уже железным путям и слипшемуся пейзажу. Ничего не находит и пересилив страх неуверенно встает. Почти падает с края платформы, ведь голова закружилась, а на ухо словно кто-то задышал. Медленно и пугающе. Парень резко разворачивается на месте, тут де жалея об этом. Трогает стрельнувший висок и впивается взглядам в пару фигур на перроне. Такие же одинокие и простые пассажиры, ничего особенного. Он с парой даже пересекался и не чувствовал такой тревоги. Мирон втягивает прохладный и влажный воздух полной грудью надувая ноздри, но вампирская чуйка вряд ли даже укажет направление. Становится только хуже ведь рецепторы мигом улавливают все что не надо. Метал покрывавшийся медленно ржавчиной, ядреное топливо и мерзкое масло не дающее механизмам заглохнуть. Жженые доски где-то вдалеке, все запахи деревни оттуда же и миллион запахов природы вокруг. Но это цветочки, с ними просто, подождал пару минут, и они выветрятся, а вот ягодки нихуя так не сделают. Ягодками были людские запахи. Пот, слюни, другие выделения, кровь. Сейчас вся эта смесь сбивала просто моментально и давала по мозгам. Соседний вагон, 3 день месячных у девушки лет 23. Его вагон купе, наверное, 4, там парочка юная явно трахалась недавно, несло сильно. Кто-то болен обычной простудой, а кто-то разваливается по частям кашляя кровью в тряпочку. Мирон был готов закричать от информации, что надавила на мозг с невероятной силой. Обычно вампиры учатся контролю, учатся отсекать ненужное, фильтровать поток. Они умеют ориентироваться в эфире, но парень сейчас просто в нем тонул захлебываясь. Голова заболела ещё больше, а из носа медленно потекла капля крови, а за ней и вторая, пока не начало капать. Упырь шипит, зажимает нос и наклоняется вперед, чтобы кровь не попала на одежду и кроссы. Язык кончиком собирает собственную кровь, размазывает её по зубам, а после, перемешав со слюной, парень сплевывает на землю. Часто моргает, пытается дышать ртом и удержать равновесие. Температура тела явно изменилась, ведь стало куда холоднее. Со всеми силами что были, Федоров старается сделать пару шагов к вагону. Выходит, неуверенно и дрожаще, зато становится чуть легче. Удается даже разогнуться и просто ловить уже редкие капли в ладонь. Шаркает по бетону, плетется к вхожу и замирает. Его будто коснулись, надавили кончиками пальцем на плечи, чтобы согнулся весь и спрятался. Парень оборачивается назад, смотрит в темноту. Ни черта не видит. Лишь на секунду вдалеке на путях загораются два маленьких синих огонька, что в момент вспыхивают желтым. Федоров залетает в вагон пулей с быстро бьющимся сердцем и забегает в туалет. Мажет ручку и немного кровью. Он и так вымазал ей холодный металл стенки. А сейчас просто упирался лбом в дверь, надеясь, что ему показалось. Боязливо всхлипывает, взгляд на его шкуре пока что пропал, но непонятно радоваться этому или плакать***
Взгляд бьется о светлую стенку не первый час уже. Парень прекрасно уже кажется знал каждую царапинку и пятно на ней. Засыпать удавалось с трудом, но сон всё равно оставался недолгим, рваным и полным кошмаров. Его в них снова разрывали, преследовали и заставляли чувствовать себя никчемным. Будто Мирону этого не хватает в обычной жизни. Словно ему мало даже своего существования. Проводница проходит по коридору стучится в двери, предупреждает о скором прибытии. Это не радует. В дороге парень чувствовал себя в безопасности, ему казалось, что он опережает саму судьбу, гордо показывая фак самой смерти. На деле же он просто бежал как трус, боясь даже умереть достойно. Под толстовку забирается холодок, и он ёжится наконец садясь на постели. Его трясти начало ещё пару часов назад, и кожа побледнела. Голод грыз горло из-за его глупости. Кое-как он пихает вещи в рюкзак, смотрит с легкой завистью на парочку рядом. Они ворковали, и девушка тянула парню бутерброд с колбаской копчёной. Мирон фыркает тихо и отворачивается к окну. Он пару раз думал написать Диме. Ну просто сказать, что уже уехал за пределы Москвы, что направляется куда глаза глядят. Может быть даже извиниться в той же смс, чтобы не считали мудаком. А потом передумал. Не он же виноват, что такой, что не обученный, импульсивный и подверженидиотским поступкам. Что не умеет играть по новым правилам. Пейзажи за стеклом всё такие же мерзкие, как и на том перроне. Вот только тут зелень уже различается, а маленьких домиков всё больше, и они всё ближе к дороге. Кучкуется пригород, жмется хоть к какому-то движению и жизни. Последние минут пятнадцать Мирон упорно старается игнорировать то, что его рассматривают. Повернувшись он видит лишь изучающий и пронзительный взгляд девушки. Быть дружелюбным он даже не пытается, хмурится и снова отворачивается. Они должны вот-вот приехать, минуть десять ещё, может побольше. — Миииш, возьми мне шоколадку, а? Там вроде были с орешками, — девушка настойчиво тыкает в бок парня, который залип в телефон. — Лиз, ты потерпеть совсем не можешь? Мы сейчас приедем, выйдем куплю. — Я хочу сейчас, пожа-а-алуйста. Непонятно как, но девушке удается убедить любимого, но как только дверь купе закрывается, а она снова забирается взглядом под кожу Мирону. — Давно? — М? — Фёдоров удивленно вскидывает бровь и поворачивается. Его настораживает то, что обращаются к нему. Зачем? Что давно то? Давно ли так выглядит хуево или не спит? Вообще, о чем она спрашивает? — Ломка давно началась? Это настораживает ещё больше, и парень разворачивается к девушке полностью, неосознанно готовясь защищаться. Это же не может быть ищейка, правда? Он с ней едет уже давно. Взгляд Лизы отдает каким-то беспокойством, и внезапно до Фёдорова всё доходит. Она своя. — Пару дней. — Новообращенный? Мирон морщится от этого слова, оно ему никогда не нравилось. Мерзкое какое-то. От этого и скалится едва заметно. — Нет. Третий год. Теперь уже удивляется девушка, чуть поджимая губу. Она словно прислушивается к всему поезду и наклоняется чуть ближе к парню. Глаза её сверкают алым на секунду, и Мирон понимает, что его читают. На столике оказывается маленькая записка и тонкие женские пальчики двигают её к Мирону. — Позвони ей, она поможет. И советую сменить бинт, пока заражение не началось, — говорит тихо и спокойно, осторожно кивает и кажется даже сожалеет. Неужели она догадалась о чем-то? Парень забирает бумажку и чувствует легкую боль в раненой руке. Он о ней позабыл совсем на фоне всего страха и паники. Ладонь аккуратно накрывает предплечье, где под рукавом находились чернеющие уже бинты. — Спасибо, — хрипло выдыхает Мирон, откидываясь немного назад, чтобы лопатками опереться о стенку. На бумажке под пальцами видны цифры и аккуратное «Женя». Видимо имя помощи. От этого колит где-то под темечком. Вампиры обычно редко помогали друг другу просто так. Легче сбиться в пары или небольшую кучку. Одиночки не доживали даже до второго года своей иной жизни. Легче выжить, когда вас хотя бы двое. Интерес у Мирона внезапно забурлил, и он тихонько кивает на дверь купе. — А он? — Человек. Девушка произносит это кажется даже гордо, улыбается уголками губ и спокойно возвращается в исходное положение. Необычный союз. Человек и упырь. Не редкость, конечно, но в диковинку всегда. Спрашивать что-то ещё уже как-то не охота. Да и через пару секунд их становится снова трое, а в женских руках оказывается плитка шоколада. Мирон оставшиеся десять минут прибывает в какой-то прострации, смотря перед собой куда-то и осторожно поглаживая пальцем бумажку. У него теперь есть шанс?***
Смять как следует, завернуть в газету и выкину в огромную кучу воняющего на весь двор мусора. Одной проблемой меньше. По крайней мере Мирон на это надеется. Возможно, он снова оставил след для идущих по его душу, возможно ему стоило этот чертов бинт сжечь, а возможно уже ничего не имеет смысла. Парень отдергивает рукав толстовки, пряча перевязанную наспех свежим бинтом руку. Рана не затягивалась. Ей не хватало чего-то, хотя парень прекрасно понимал, чего. Он голоден, а сил на регенерацию у него нет попросту. Сил сдерживать себя тоже все меньше. От бессилия хотелось кричать, но уж это точно привлечет к нему внимание. Упырь харкает себе под ноги, выходя из этого богом забытого двора. Он ошивался по окраинам какого-то города, даже название не запомнил. Пытался найти хоть что-то. Денег у него почти не осталось. Вот так и подохнет хрен знает где, когда его всё же найдут. В поездеу Мирона была хоть надежда, а сейчас? Кто он и где? Пальцы нащупывают в кармане бумажку, и Мирон лишь морщится. Он звонил по этому номеру, три раза звонил, и никто не взял. Женя, не важно он или она, явно не его спасение или дорога к жизни. Фёдоров даже чувствовал себя обманутым. Ему же сказали, что это счастливый билет, а в итоге. — Эй, парень, покурить не найдется? — Голос достаточно взрослый раздается позади и это сравнимо с выстрелом. Парень еле удерживает себя от того, чтобы рвануть с места в эту же секунду. Телефон в кармане тихо пищит. — Извините, но нет, — немного резко отвечает Мирон обернувшись через плечо. К нему видимо обращался тот бандитской внешности мужчина, единственный во всем чахлом дворе. Хотя хули, контингент тут именно такой. Одно новое сообщение светится на потертом экране и с этого незнакомого номера, что ему дали. — А может посмотришь ещё? Вдруг есть? — Незнакомец не унимается и судя по всему подходит ближе неторопливо, но настойчиво. Фёдорову хочется рявкнуть уже пока он пытается сосредоточится на буквах на экране, но он попросту проглатывает язык. — Прости, но нет совсем, Женя купит, — произносит немного неуверенно, поворачиваясь одновременно на месте к незнакомцу. Лицо у того меняете на более дружелюбное, но Мирон всё равно напрягается. Ведь к нему тянут руку. Глаза мужчины сверкают красным и Фёдорова притягивают к себе за плечо будто он давний друг. — Пошли хоть дойдем до Жени раз купит, — улыбка больше похожая на оскал, но парень уже не так боится. Мужчина же свой и это уже не отпугивает как раньше, хотя всё еще настораживает. Он просто прочел смс незнакомцу, а его уже куда-то ведут, рассказывают про то что происходило в этом богом забытом месте, пытаются вывести на диалог. Возможно стоило вырваться, отстранится или съебаться, ведь не бывает всё как в фильмах, это же бред. А вот закрывающаяся за ними дверь в какой-то подъезд совсем не бред. — Люди тут хорошие, ну знаешь, не во всех городах такие, — мужчина пропускает Мирона вперед в квартиру, что заставляла чувствовать диссонанс. Всё ощущалось как что-то странное, чему доверять сложно, а выглядело словно глупый театр, но в родных декорациях таких. Мирон будто оказывается в своем прошлом. В доме родителей с бледными обоями песочного цвета, мебелью темной и старой, коврами вязаными в прихожей и с громадной люстрой в зале, что была видна даже отсюда. Позади дверь закрывается и щелкает три раза замок. Квартира озаряется светом, а на плечо немного тяжело опускается рука. — За тобой не было хвоста? — Звучит над самым ухом и это заставляет Фйдорова сжаться. Хвост… Он качает медленно головой, буркает нет. Врет конечно, но вряд ли кого-то обрадует информация об ищейках. А если он скажет ему точно не будут помогать. Эгоистично, но, блядь, другого выхода у него нет. — Кто дал тебе номер Женьки? — Какая-то девушка в поезде. Не помню имя, — тут тоже врет, ведь боится что Лиза может попасть под удар, просто вопрос мужчины звучал немного жестко и грубо, — почему Женя не отвечал? Они проходят дальше в квартиру, не разуваясь. Мирон сам с этого охренел, но видимо тут был такой порядок. Парень рассматривает стены с картинами природы и чуть не ударяется о сервант. Хмурится не понимая как его мог не заметить и юркает за незнакомцем на кухню. — Она не отвечает, если не давала номер лично. Безопасность, сам понимаешь. С одной стороны клан жмет, с другой пидорасы шерстяные. Мирон понятливо кивает и ему становится не по себе. В какую запрещенную хуйню его втянули, если здесь клан мелькнул. Сказали же ему что просто помогут, но не сказали, что придется перейти дорогу вообще всем. Хотя, вряд ли это сделает его положение ещё более плачевным. — А ты не разговорчивый, да? — Мужчина хмыкает, кивает на стул, а сам ставит чайник, — ладно, мое дело помочь, а не доебываться. Жилье, еда, мед.помощь? — Еда, наверное, — тихо говорит Мирон, садясь медленно и всё ещё настороженно. Потирает зудящую рану на руке, возможно стоило и про помощь заикнуться. Хотя рука это наименьшая его проблема, — мне кровь нужна. — Кровь? — Дверь холодильника закрывают быстро, и незнакомец хмурится постукивая по столу, — она сейчас всем нужна, смогу дать только пару пакетов. У нас есть мясо если нужно. — Нет, только кровь, — портфель Федоров ставит у ножки стола и следит за тем как мужчина ищет по верхним шкафчикам что-то. Там куча банок без рисунков и надписей, коробок из-под чая, сахара и хлопьев, но в одном из таких Мирон замечает пистолет, что неаккуратно торчит из-за коробки соли. Это настораживает тол ко больше, и он не знает что сильнее желание выжить во время голода или не словить пулю. А была ли вообще такая возможность. — Ксю, — кричит незнакомец и захлопывает дверцу шкафчика, он повторяет снова, но уже громче. А Мирон чувствует снова тепло на своем плече. — Кого ты привел? — Женский более тонкий голос и Мирон шарахается, качнувшись на стуле. Поворачивает голову, видит бритые виски и заделанный высоко хвост. А ещё видит как радужка глаза наполняется алым и сверкнув растворяется. На губах у девушки улыбка, даже насмешливая какая-то, — тебя что вчера укусили? Инстинктов никаких совсем? — Это не наше дело… — Он не контролирует даже зрачок, Женя решила всем убогим помогать? У нас полный зал доходяг. — Ксю, — строго произносит мужчина и девушка фыркнув и поубавив пыл отходит от Мирона. А у того челюсть сводит от злости. Да он такой же доходяга, но он виноват, что ли в этом? И нихрена он не вчера обратился, он куда старше, и опытнее. Приходится прикусить себе язык до боли, чтобы это не сказать. Да он… много не умел, но ведь прожил больше года. И ещё больше проживет, на зло всем! Вот только это все мысли дешевые, оптимистичные и слишком радостные, для грубой реальности. — Два пакета ему дай и наводку на Мамая. Он лучше поможет, — мужчина снова смотрит на Федорова и поджимает губы, — если успеешь к нему до голода, то он поможет пережить. Если нет, то хоть работу даст и крышей над головой обеспечит. — Спасибо, — Мирон правда благодарен, хоть и не думает, что ему помогут лучше в другом месте. За ним же по пятам сама смерть крадется. Загадочная и такая же незнакомая ему Ксю, закатывает глаза едва заметно и всё же кивает в сторону арки с кухни. Парень поднимается, дергает свой портфель и выходит следом. Улыбка на лицо не лезла, даже когда он понимал, что возможно проживёт ещё немного, сможет наконец не трястись как торчок и рана затянется. Дверь в зал тихо скрипит, и упырь пытается скрыть свое уж слишком явное удивление. Диван был занят людьми, некоторые сидели на полу в пледах. Это не люди. Такие же как он по сути, вот только совсем молодняк. Бледные, худые, дерганные. Прям как он. Некоторые спали свернувшись совсем, прижимая колени к груди. Некоторые тихо разговаривали или просто пытались отвлечься на книгу или телефон. Комната походила и на притон, и на очень тухлую вписку. Девушка легко доходит до шкафа в углу комнаты, а вот Мирон пытается не пялиться так сильно на лица вампиров, ведь он не помнит, чтобы видел так много в одном месте. Вообще за последние дни он увидел их больше чем за всю жизнь. Наверное, это хорошо, если никто из них тебя не захотел убить. Ксю уже присев вытаскивает большую коробку из шкафа. Открывает её, но замирает вдруг, — ты серьезно не новичок? Хочется на это рявкнуть, но Мирон лишь может признать свое поражение и присесть рядом на корточки. — Серьезно. Три года, если доживу до зимы будет четыре, — выдыхает немного устало, но больше никак. Ему, наверное, стоило злится на себя, а не на людей, что хотели ему помочь. — Как ты дожил до второго года вообще? — Кажется Ксю реально это удивило, она рассматривала лицо парня, бегая зрачками так быстро что это стало даже забавным. — Вы вроде не доебываетесь, разве нет? — Федоров поднимет бровь, немного не понимая нахуя ему отвечать на вопросы или что-то рассказывать. Он ведь не обязан, вот только не может, — я не один был. Внимательный взгляд исчезает и руки девушка опускает на самое дно. Шарит не долго, доставая два донорских пакета с кровью, — был? Стаю уничтожили? — Неа, я сам от него ушел. Наломал дров и ушел. Теперь даже не знаю куда идти и что вообще делать, — откровения горькие, что Мирон прислоняется к стене и попросту уже садится на пол прохладный. Не знает почему его тянет на пиздешь. В руки ему вкладывают пакеты, и он снова благодарит. — И он тебя ничему не научил? — Разве это важно? — Снова какая-то злость зубы сводит, но очень быстро отпускает, когда доходит что одиночество его точно ничему не научит. Двери шкафчика закрываются, и девушка садится рядом. — Важно. Большинство из них первогодки, не обученные, умрут еще до холодов если мы не поможем, — Ксю кивает в сторону доходяг совсем, что больше были похожи на трупы, — некоторые брошены стаями. Что-то умеют, но одни не выживут всё равно. Одиночки к нам не ходят, клановые и из коалиции тоже. Они считают мы портим естественный процесс. Девушка усмехается, но совсем грустно как-то и до Федорова будто доходит вся плачевность их ситуации. Они зажаты между всеми сторонами и ни одна их не принимает. Но возникает в голове только глупый и детский вопрос. — Зачем вы тогда помогаете? — Женя вдохновила и сумела создать целую сеть. Нас по сути итак очень мало осталось. Скоро переловят всех, а мы хоть кому-то надеемся помочь. Такой себе благотворительный фонд на кладбище. Мирон улыбается так же горько как и Ксю. Убирает пакеты в рюкзак и кажется что его дела не такие уж и хуевые, в масштабе общества. Кто заметит его пропажу? Уличный кот которого он подкармливал да и только. А если пропадет целая невидимая сеть помощи? Наверное сразу станет ощутимо больше трупов. Поднявшись с пола девушка выходит из комнаты, но парень остается на месте. Что-то уверенно свербило под коркой головного мозга, пытаясь доползти до сути. Его немного клонит в сон от усталости, но паранойя тихо шепчет на ухо, что ему это аукнется чем-нибудь нехорошим. Что его схватят прям тут или сдадут, но в этих упырях он совсем не видел угрозы. — Вот, по этому адресу его найдешь, — Девушка снова возникает из ниоткуда, будто материализовавшись из пыли. Но правдивее будет то, что Фёдоров опять задумался и все проебланил. Когда-нибудь к нему так близко подберется ищейка, а он и не заметит. Забирает бумажку из рук девушки, но расстраивается только завидев название города. Это в обратную сторону. Обратно в Москву. Вряд ли он туда вернется, уж тем более за еще одним призрачным шансом на помощь. Если в этот раз повезло, не значит что в другой повезет. Мирон слышит отголоски дверного звонка и судя по быстро скривившимуся лицу Ксю, это не хорошо. Девушка хмурится, выглядывает осторожно в окно, отодвинув немного пластинки закрытых жалюзи. Он начинает боятся, ведь видит страх в глазах девушки. Она скалится, матерится сквозь зубы и быстро поворачивается на дверь в комнату. Она приоткрыта и в небольшой щелке видно как к входной медленно подходит мужчина, что привел его сюда. Он оглядывается назад, на них, прижимает палец к губам и смотрит в глазок. Щелчек пальцами и Ксю в панике и уже не злобной. — Как только погаснет свет, выбирайся на балкон, — она говорит быстро и тихо, пригнувшись и не смотря в его сторону, — с нашего балкона прыгнешь на соседский. У тебя будет шанс спастись. — Подожди, чего, — Мирон смотрит за на Ксю, но та лишь снова указывает на дверь балкона. Спастись? От кого? А как же другие? Взгляд тычется в слабых вампиров, в одного крепкого парнишку, что тоже немного пригнулся, и кивнул девушке. Вряд ли другие в состоянии будут свалить из квартиры. Он слышит как открывается дверь, как звучит голос его спасителя и два других чужих. И от этих голосов отдает металлом и холодом. Парень тянет к себе рюкзак, мечется взглядом по комнате, сглатывает и замирает. Ему сказано уходить по сигналу, а он даже шага сделать не может из-за сковавшего страха и напряжения. Ему бы прислушаться к разговору, но он видит как гаснет во всей квартире свет с громким щелчком выключателя. А дальше в ушах лишь оглушительный писк, словно она полная летучих мышей. Заставляет жмурится и прижать ладони к голове. Глаза округляются и Федоров просто даже поверить не может. Лицо девушки вытянулось, глаза почернели оставиви лишь алую радужку. Она стала вся угловатая, сгорбившаяся, с острыми когтями и бледной кожей, под которой лишь черные жилы видны и темнеющие разрывы. Оскал её с острыми зубами и большими клыками вверг бы любого человека в ужас. Темные вампиры казались Мирону сказкой, а сейчас один из них совсем рядом, глушит волной всех вокруг, готовясь к обороне. Дернуть ручку двери на балкон, всё ещё жмурясь от раздирающего голову изнутри писка. Парень буквально вываливается на его грязный пол с мелкими сгнившими листьями. Не застеклен, с проржавевшими прутьями бортов и лырявыми и мятыми листами металла между ними. В одну из таких дыр Мирон видит двух людей в форме рядом с автозаком, что стоял у подъезда. Вряд ли это были настоящие полицейские, не начался бы такой кипиш. Выглядывыет осторожно с балкона на соседний, такой же на вид шаткий и грязный. И как прыгать? Его же заметят в два счета. Да и сможет ли он прыгнуть? Боится, что живот скручиват, но вместе с закончившимся пискос он начинает слышать свое бешено бьющееся сердце. Два громких выстрела в квартире. Они тоже оглушают, заставляют дернуться и пригнуться. Смотрит вниз, вглядываясь уже в отогнутый криво край. Двое у подъезда замерли, но тут же забегают под козырек. Помогать своим, конечно. А вот Мирон ничем не поможет ребятам, да и ему вроде как четко было сказано бежать. Хватается руками за прутья, но только чтобы покачать их, проверить устойчивость. Хуево. Спокойнее это явно не сделалось. Выдыхает и поднимаетя. Неуверенно ставит ногу, залазиет. Было бы удобнее с какой-нибудь табуреткой, но сейчас он хвтается на кирпичи на стене в попытке удержать убегающее равновесие. Под ним этажей пять и подогретый адреналином мозг почему-то не видит в этом угрозы. Ещё выстрел, крик приглушенный и это как команда. Он прыгает на соседний балкон, не ожидая вообще что долетит, но приземляется на заваленный горшками и цветами пол. Треск и шум. Он что-то разбивает, распластавшись и сжав зубы. Ударился сильно коленкой, но на это нет времени. Разве он будет в безопасности тут? В соседней квартире блядь стреляют, его будто тут совсем не найдут. Поднимается, поправляя рюкзак, что скатыыался несчастныйс плеча, держась лишь на одной лямке. Снова забирает на край балкона, ноги дрожат уже меньше, но качает куда больше. Кажется что земля под ним раскачивается как маятник. Зажмурится и снова прыгнуть. Слишком мало. Он чудом только допрыгивает. Задевает рюкзаком что-то и почти падает. Нужно дальше. Кажется что нужно ещё дальше. Встает уже увереннее, облизывая губы и пытаясь не смотреть назад, не слышать всего что там происходит. Еще прыжок, наверное самый успешный, ведь он устоял даже на ногах, но руками больно проехался по стене, ободрав о какую-то хуйню олну ладонь. Похуй, последний балкон и можно будет отдохнуть, подышать. Залазиет снова, но понимает что нога тут скользит, словно что-то не то. Скалится, матюкается но всё же готовится. Поправляет портфель и прыгает. Хуево. Ударяется грудью о прутья последнего балкона. Цепляется руками, пытается подтянуться и игнорировать боль. Цепляется пальцами до содранной кожи. Молится кажется всем богам которых знал. Даже Диму просит помочь в последний раз. Срывается. Силы просто не хватает и лишь глубоко вдохнув Мирон падает вниз. Пара секунд, таких долгих и в то же время дегких. Шорох кустов. Земля. Резкая боль в спине. И резко потемневший мир.***
Кашель болезненым комком уплотняется в груди, давит на легкие и ребра, быстро и агрессивно поднимается наверх чтобы разорвать горло в спазме. Резкий, глубокий и грубый. Мокрый. Он заставляет схватится рукой за траву невысокую, сжать её с силой и надеятся что та не выскользнет из ладони. Морщась от боли, что наполнила всю спину, перетекая и дальше по грудной клетке, сворачивая каждый орган внутри, парень прикладывает все силы, чтобы потянуться. Просто дернуть себя, перевернуться, пока тонкие стебли травы в руке уже рвуться или вместе с корнями покидают почву. Кажется что так и дыша сейчас покинет тело. Мирон продолжает задыхаться и кажется даже захлебываться чем-то склизким и густым. Помогает себе перевернуться на живот, кое-как толкнувшись скользящей по газону ногой. Новый позыв, еще более сильный, дробящий изнутри, но всё что он несет с собой оказывается на траве. Кровь, слизь, какие-то сгустки и слюни. Парень дышит тяжело, сплевывает и едва не клюет носом во все что из него вышло. Дрожащей рукой упирается в землю, приподнимается немного, чувствуя как слаб сейчас. А ему словно дают снова поддых. Очередная боль и задыхающийся кашель. В какой-то момент кажется, что его стошнит всем что внутри было. Всеми этими бесполезным органами и костями, он просто кончится здесь, в незнакомом дворе под балконами чужого дома. Толстая нить слюны тянется с мертвенно-бледных стянутых и потрескавшихся губ к красно-зеленому холсту на газоне. К этой картине всей его ебучей новой жизни, где кроме боли и крови нихуя не было. Смеется на выдохе тихо, срывая эту нить одним дыханием и старается отстраниться от мерзотной лужи. А всё горло и легкие будто иголками колит, одновременно всё раны раздражая то ли солью, то ли ядом с кислотой. Залезть бы туда рукой и вырвать, чтобы не болело или расчесать в ещё большее месиво. Он скулит как сука, когда старается выпрямится, сесть хотябы, поэтому лишь падает на бок, съеживаясь весь. Каждая кость в теле словно ломается раз за разом, а затылок просто облизывает горячая боль. Глаза слезятся и наверное зарыдать от безысходности было бы неплохо, даже очень. Но его хватает на тихий хрип смешанный со свист, что просачивается из самых глубин покалеченых легких. Зрение удается сфокусировать, ведь до этого оно лишь как художник неумелый крупными пятнами рисовало картинки нечеткие. Ствол небольшого дерева, размашистый, но низенький куст рядом с забором со стороны подъезда. Клумбы у самого края с выложенным плиткой тротуаром. Он даже видит ебучего лебедя из старой потрескавшейся шины, что был покрашен коряво и нелепо. Его не нашли тут, ведь он упал в ссаные кусты, сломав наверное много веток. Упал бы чуть ближе к дому и валялся бы на асфальте, возможно даже присмерти. Хотя разве не в таком он состоянии сейчас вообще? Глаз цепляется за ручку портфеля, видимо тот слетел, когда парень падал, ебнулся рядом просто. Мирон дергается, пытаясь сразу схватить свой рюкзак, но взвывает от боли, что большой волной резко поглотила его. Тело не было готово к движениям, но парню было слишком необходимо это. Прикусывает язык и всё равно тянется, даже медленно подползая поближе. Ему уже всё равно на одежду, но то что она вся грязная и рваная, на то что он прямо рукой вляпался вязкую и липкую лужу своего же производства. Ему похуй даже на то, что рюкзак порвался, главное притянуть его к себе, прижаться как к спасительной вещи и трясущимися пальцами дернуть за собачку молнии. Руку в самую глубь, где все мокро, по странному отвратно, так что комок к горлу поступает и его приходится сглотнуть вместе с ненавистью на жизнь и себя самого. Донорский пакет в ладони. Даже на ощупь приятный и пальцы сжимают его слабо с каким-то предвкушением. Через боль приходится сесть, сразу сгибаясь чуть ли не полностью. Парень облизывается быстро, шмыгая носом и тянет кровь к лицу. Замирает всего лишь на пару секунд, будто спрашивая себя а надо ли? Пока внутри голод не начнет голодным псом лаять на ухо, дополняя боль. Будет сложнее дальше, но у него нет выход а именно сейчас. Он же не просто срывается а помогает себе. Острые зубы вприваются в пакет, протыкая с легкостью плотный материал и Мирон захлебывается уже не своей кровью. Глотает жадно, словно это вода, а он скитался по пустыне не один день. Он умудряется не проливать почти что, кроме пры капель, что скатывались по подбородку. Пальцы сжимают, выдавливают больше, впиваются до боли уже в друг друга, в губы и худые щеки. Вдох. Глубокий и желанный. Он нихрена не облегченный, но явно тормозящий самого Мирона. Тот смотрит распахнув глаза, на руки и пустой пакет, на то как дрожит мелко. Разжимает пальцы, и те перестают бледнеть от напряжения. Голова начинает идти кругом, но это хорошо. Такой вот странный показатель, что скоро станет ещё легче и начнется процесс регенерации. Сейчас парень наконец нормально осматривается вокруг, двор вот-вот начнет темнеть, ведь солнце уже догорает где-то за многоэтажками панельными. Сколько он тут провалялся до этого? Да, мозг подкрепленный кровью наконец начинает работать нормально, замечая кучу вещей сразу, а не откидывая их из-за истощения. У самого упыря даже уже появляются силы, и он отползает дальше, ближе к дому. Шипит, стиснув зубы, скалится, но медленно доламывает куст и наваливается на холодную и грязную стену дома. Выдыхает шумно носом, усмехается и улыбается так по глупому, будто он уже совсем с катушек съехал. А потом его начинает дышить с силой, поперек горла застревает простое чувство вины. Мирон губы поджимает, голову запракидывает, смотря на серую стену и темное пятно балкона там наверху. Их нашли. Просто пришли и вряд ли там сейчас остались живые. В грязном окне не горел свет, и внутри всё стягивалось с новой силой. Это он их привел. Просто сам убил тем, что появился. Это же были ищейки, наверно. Дыхание дрожать начинает, словно слезы подступают, но это страх. Возможно они еще там, или где-то рядом ходят, или уже видят его и просто ждут. Но чего? Выстроенная хрупкая теория в голове всё быстрее разрушалась, превращаясь в то, чем была изначально. Бессвязные факты. Если это и были ищейки, им бы ничего не мешало взять его. Они бы почуяли сразу, тем более Мирон же лежал на блядском газоне на другом конце дома. Они бы не стали ждать пока он проснется. Но кто тогда был в квартире. Мог ли он принести хвост и виноваи ли был вообще? Федоров слишком сильно ебал себе мозги сейчас. Кидая в эту печь вопрос за вопросом. Он то хотел найти причину своей вины, то убеждал себя что невиновен. Сам не мог определиться убийца он или такая же жертва. С каждым доводом он лишь больше сгибался, поджимая к себе колени, вжимаясь в них лбом и кажется даже синяки оставляет пальцами. А внутри тепло, даже жар разливается, впервые за несколько недель. Он неп редставлял насколько замерз и устал. Может остаться здесь? Просто заснуть пока внутри всё мягко движется, убивая боль неспеша, давая всем ранам и повреждениям сойти на нет. Да, они зудят изнутри, полыхают немного неприятно, их хочется расчесать с той стороны, но это лучше чем корчится от боли. Мирон прикрывает глаза на пару секунд, ощущая как затягивается медленно и постепенно рана на руке. Ещё пара минут и он перестанет дрожать. Ещё пол часа и его кожа перестанет быть бледной. Ещё часа три и он будет снова целым. Это не продлится долго, от силы пару дней, но это лучшее что у него есть. Ведь точно никакая кровь не заставит склеиться его разбитую жизнь.