Следственный эксперимент

— О, ты уже на месте, — отвлекая Юру от утреннего ничегонеделания в ожидании опаздывающей Ани, в кабинет, не постучав, просто заглядывает Паша. Выстиранный, отглаженный, сразу видно, человек рационально использовал бесконечно длинную череду выходных и спал как минимум половину праздников. Чем он занимался вторую половину выходных Юра знать не хотел, но судя по его полному решительности и энтузиазма взгляду, он именно за этим и пришёл, и ничто, даже Юрино крепкое словцо, не в силах его остановить. Не сказать, что Юра был не рад его видеть, даже соскучиться успел немного за прошедшую неделю без его глупых вопросов и доставучести, но заявился Личадеев крайне невовремя. Что-что, а потрепаться тот любил, только настроения поболтать ни о чем у Юры совсем не было. В любой другой день — пожалуйста, но не с самого утра после долгой недели без единой мысли в голове о работе. Да ещё и без Анькиной милости: к той приехала мама и накрылись их планы на совместное времяпрепровождение медным тазом ещё на стадии планирования досуга. Аня сильно извинялась, обещала, что они увидятся при первой же возможности, в итоге их общение ограничилось переписками и парой звонков, когда уж совсем невмоготу было и для поддержания хоть какого-то настроения нужно было услышать голос. Им с утра пораньше в первый рабочий после новогодних праздников день нужно было ехать и опрашивать свидетелей по новому случаю, поэтому приехал пораньше и ждал Аню, надеясь, что та придёт пораньше. Но не повезло, на его пожелание доброго утра она записала голосовое, в котором благодарила, что разбудил, и взбудоражено просила дождаться её и не ехать никуда одному. Сказала, что опоздает минут на двадцать, тем временем прошло уже сорок, и мысль бросить всё и уехать одному без этой копуши становилась всё настойчивее. Но по Ане он соскучился, поэтому слал черта на левом плече восвояси и ждал. Новая страничка в деле была как минимум странной. Как гром среди ясного неба громыхнула эта подсунутая Юре под дворник в машине, пока он заезжал в отдел за документами, записка, на следующее утро после получения которой ему же на стол прилетело заявление о пропаже от безутешной матери и просьба от начальника взяться за работу, несмотря на выходные. Думал сперва посмотреть по камерам, кто подложил записку, оказалось, что как назло в тот день припарковался не там, где обычно, вне зоны видимости камер наблюдения. Снова профукал возможность поймать преступника. Делать было нечего, пришлось по чуть-чуть начинать копать уже по этому случаю, правда без Аньки и её свежей головы делать это было крайне трудно. Судя по написанному в заявлении и показания матери, девчонка пропала в Новый год, ушла из дома и не вернулась, на звонки не отвечала, а друзья, кто бы сомневался, ничего не знают и ничего не видели. Соцсети почищены, как будто специально, ни одного диалога. Пока дождутся распечатку звонков и доступа к удалённым сообщениям, пройдёт ещё неделя, они к тому времени, дай бог, найдут тело. Лучше бы не тело, а живую девчонку, но Юра за несколько лет работы научился трезво и без розовых очков оценивать ситуацию и смотреть правде в глаза. Процент вероятности найти девочку живой меньшился с каждым днём. Сомнительную записку, содержания которой Юра без заявления и не понял бы, он обнаружил утром третьего января, а разбор полётов начался уже пятого. На дворе было десятое. Девчонку до сих пор не нашли, ребята-участковые вместе с поисковиками оглядели практически каждый, даже самый укромный, уголок Питера, но даже следов не обнаружили. Совсем ничего, как сквозь землю. — Жду Аню, поедем разговаривать с родителями и друзьями девочки. У неё это лучше получится, я, считай, сегодня за водителя, — откидывается на спинку кресла, оставляя наконец телефон на столе. От того, что он будет сверлить взглядом их диалог, Аня не ускорится. Судя по скрипу снега, что слышался из открытой форточки, к отделу кто-то очень спешно подходил, и по темпу ходьбы была это скорее всего Никитина. Замолк слишком надолго, чтобы отвести от себя подозрения нужно было сменить тему. Что-то нейтральное, вроде из корпоратива, с середины которого они с Аней благополучно свинтили, было как раз кстати. — Как вы погуляли? — Хорошо, — сразу оживился, — правда вас потеряли и найти не смогли. Куда вы смотались? На очередной труп? — Боже упаси, — морщит нос и отмахивается. После их нежностей в кабинете ещё трупа им для полного счастья не хватало. — Аня не очень себя чувствовала, я проводил ее домой и уехал сам, пока транспорт ходил. Ты же знаешь, где я живу, на такси разориться можно. — Просто проводил? — хитро улыбается, желая вывести его на чистую воду. Но Юра непреклонен. Они договорились, что чем дольше о них в отделе никто не будет знать, тем лучше, и даже Личадеев со своими подозревающими всех и каждого в наличии секретиков глазёнками не сможет сделать так, чтобы он раскололся. — Ничего у нас не было, не допытывайся, — отвлекается на скрипнувшую дверь и запыхавшуюся, раскрасневшуюся и припорошенную снегом Аню, влетевшую в кабинет, как будто за ней был хвост. Тряхнула волосами, с плеч и макушки на пол осыпалось немного снега, тот мгновенно превратился в лужицу. — Всем привет, — оглядывает присутствующих, цепляясь взглядом за Пашу, которого явно не ожидала увидеть. Его присутствие было даже к лучшему, помогло избежать неловкой приветственной паузы между ей и Юрой. Прямо в пальто падает на жалобно скрипнувший диван. От неё веет морозом и жаром одновременно, аккуратно уложенные волосы теперь напоминали мокрую от растаявших на них снежинок мочалку. Глубоко вздохнула, смахнула пот со лба. — Не опаздываем ещё? — пытаясь отдышаться, переводит взгляд на Юру, что едва улыбку сдерживает. — Подождут, отдохни пару минут и поедем, — Личадеев в этот момент напоминал бедного родственника, оказавшегося в ненужное время в ненужном месте. В кабинете он явно был третьим лишним, хоть и сам до конца этого не понимал. Поэтому, засмущавшись увеличившейся компании, а после откланявшись и пожелав удачи, уходит восвояси и оставляет сладкую парочку наконец наедине. Юра перемещается из-за стола и садится рядом с ней на освободившееся место. — Бежала? — Аня, улыбаясь, кивает, дыхание никак выравниваться не хотело, и теперь, когда к ней подсел Юра, она и вовсе потеряла надежду вернуть свой организм в состояние покоя. Вот же чертяка, и как он это делает. — Не знаю, как я так умудрилась проспать, — разводит руками. Она и правда не могла вспомнить, что такого делала вчера вечером, что напрочь забыла завести будильник. Видимо ранний подъём, долгая дорога в аэропорт и проводы мамочки домой вымотали её на триста процентов. — Нужно возвращать в норму режим. — Выспаться нужно было. — Ну кто ж знал, что мама решит приехать, — легонько улыбается, цепляя его пальцы и сжимая руку. — Все твои планы коту под хвост, прости, пожалуйста, что подвела. — Мама — это святое, — гладит ее холодные пальцы. — Давай сходим куда-нибудь, как управимся? — Аня слегка наклоняет голову и, улыбаясь, кивает. Целует в щеку, Юра недовольно наигранно хмурится и бубнит «Мало». — Потом, — ещё раз прижимается к небритой щеке губами и встаёт, задерживаясь на секунду, потому что от резкого движения в глазах потемнело. Пора бы к врачу наведаться, слишком часто это с ней происходит в последнее время. — Поехали. — Поехали, — забрал папку со стола, нащупал в кармане ключи и вышел на мороз вслед за Аней с таким довольным лицом, как будто не в следственном комитете работает, а менеджером по набору персонала в модельном агентстве.

***

— А лисички взяли спички, к морю синему пошли, море синее зажгли. Их работа в последнее время стало слишком затягиваться, вот и сегодня, вместо предполагаемой пары часов общаться с близкими пропавшей им пришлось практически до самого вечера. Когда все присутствовавшие вспомнили всё, что могли, а блокноты обоих следователей уже шли по швам от количества накопленных в них записей, за окном стемнело и снова крупными хлопьями пошёл снег. Хотелось есть и обниматься, а ещё дышать. Просто идти и дышать свежим, не испорченным чьими-то слезами и душными предположениями, воздухом. Друг с другом даже разговаривать не хотелось, нужно было чуть-чуть восстановить свою батарейку. Место, где можно было бы поесть в тишине и без намёков на работу, искали долго, пока Аня, запсиховав, не попросила его остановиться хоть где-нибудь. Только после чашки кофе она более или менее пришла в себя и изъявила желание прогуляться. Шли они по набережной, отбивая о замёрзшую плитку сбивчивый ритм, как вдруг Юра вспомнил детский стишок. Пришёл в голову, будто в ухо что-то влетело. — Сжёг! — восклицает Аня, аж подскакивая на месте и закрывая рот руками, заставляя обернуться на себя не только Юру, вообще не сообразившего, с чего это она так встрепенулась, но и ещё парочку прохожих в радиусе нескольких метров. — Он ее сжёг, поэтому и написал, что мы не найдём ее! — шёпотом добавляет, хватая его за рукав и заставляя остановиться, чтобы выслушал. — В Неве сжёг? — хмыкает Музыченко, желая хоть немного ее пыл осадить. — Мы весь берег обошли, максимум, что нашли, так это шарф, и то, не факт, что её, в таких пол Питера ходит, его могло запросто сдуть и ветром принести туда. — Ты прекрасно знаешь, как патрулируют берег, мне ли тебе рассказывать. А там как раз место укромное, ему ничего не стоило костёр разжечь и потихоньку ее… того, — заканчивает, пряча руки в карманы. Версия была довольно бредовой, но, зная их маньяка, избегать её не стоило. — Блять, он просто ебанутый, я впервые с таким уровнем психоза сталкиваюсь, — замолкает, вглядываясь в лицо Юры, разящее недоверием, кривит губы. — Предлагаешь спуститься и поискать кострище? — А пойдём. Я все равно домой пока не хочу. — На твоих каблучищах только и лазить по гальке, Ань, — бубнит недовольно, но следует за ней, а у самого выхода к воде даже руку подаёт, чтобы кубарём не скатилась. Она могла, лучше перестраховаться. Мысли самые дурацкие в голову лезли: они в гражданском, вылезают прямо к выходу к воде в начале января в восьмом часу вечера. Картина как минимум странная, если не знать, кто они по профессии и чем занимались ещё два часа назад. Музыченко хмыкает. — Сейчас нас повяжут, подумают, что закладки ищем. — Не смеши, только не в этом районе. Они нас в лицо уже знают, скоро будут наливать при встрече. — Но это не мешает нам искать закладки, — настаивает на своём, желая разбавить разговор хоть какой-то позитивной нотой. — Ещё одно слово про закладки и я тебя сама сдам, — оглядывается на него, блеснув глазками. Юра включил фонарик на телефоне и светил им впереди себя, часть света попадала и Ане под ноги, возможно только поэтому она ещё и была цела. — Молчу-молчу, Анечка Сергеевна, не упадите только. — Ты же поймаешь, если упаду? — снова оглядывается, щурясь от того, что он специально посветил ей фонариком в глаза. — Ну естественно. И видимо зайчики от фонарика в глазах сыграли с ней и подколом Юры злую шутку, потому что споткнулась Аня ровно через метр, чересчур романтично повиснув у Юры на шее. Он только рад был, хоть раз за день она у него в руках оказалась. — Поцелуемся? — горячо выдыхает ей прямо в губы, заключив её в кольцо рук и не имея ни малейшего намерения отпускать ближайшие несколько минут, по крайней мере до получения награды в виде поцелуя за её спасение. — Мы шли на место преступления, если ты забыл, — ловко выкручивается, при этом не отпуская его руки. — Вдруг нас увидит кто-нибудь? Тут до отдела рукой подать. — И что, мне теперь тебя целовать, когда никто не видит? — тянет за руку к себе и практически нос в нос с ней сталкивается. Аня закатывает глаза и, обхватив его щеки, громко чмокает несколько раз, лишь бы отцепился. Лишь после этого задабривающего ритуала он позволяет ей идти, куда вздумается. И не зря. Интуиция не подвела, в закутке недалеко от моста на самом деле оказалось кострище с кучей пепла, будто специально собранной в кучку. Что делать с этой находкой не знали, Юра, вопреки уговорам Ани не спешить, вызвонил-таки Пашу, который, предварительно послав его трёхэтажным русским народным словцом, сказал, чтобы не уезжали, пока он не приедет. Ждать его, к счастью, пришлось совсем недолго, времени хватило как раз на перекур и пару поцелуев, чтобы немножко отвлечься перед взбучкой от оторванного от отдыха Личадеева.

***

— Поехали ко мне? — спрашивает, уже сев в машину и пристегнувшись. Аня сперва, будто не расслышав, хлопает глазами, потом, помолчав пару секунд и пожевав собственную губу в раздумьях, соглашается. Только домой хочет заехать на пару минут, чтобы хоть что-то по мелочи с собой захватить и не страдать от отсутствия чего-либо, к чему она привыкла, как это было в их прошлую совместную спонтанную ночёвку. Юра со скрипом согласился подождать ее внизу у подъезда в машине и не подниматься зря, Аня, благодарно мягко коснувшись его губами, выпорхнула из машины и быстренько забежала в подъезд. Сегодня там, на удивление, даже пахло как-то приятно, как будто на первом этаже кто-то решил состряпать пирог с чем-то приторно сладким. Было темно, вечер уже как никак, и никто из соседей к её великому удивлению не удосужился включить свет. Ее не смутило ни отсутствие вышеупомянутого, ни прикрытая дверь в тамбуре, что всё время, пока она здесь живёт, была открытой круглосуточно, ни осколки лампочки на полу у лестницы, о которые она едва было не споткнулась, испугавшись резкого хруста под ногами. Зацепилась каблуком за отбитый край ступеньки, успела схватиться за перила, как вдруг ее резко дёрнули за руку и заплющили рот рукой так крепко, что стало больно зубам, а на дёснах чувствовался солёный привкус чьих-то потных ладоней. Как будто вспышка, так резко, что даже боли из-за потянутой в рывке руки не почувствовала, лишь спустя пару секунд. Даже пикнуть не успела. Ноги онемели и стали будто невесомыми, внутри все сковало стальным страхом, ни пошевелиться, ни вдохнуть из-за перемещённой на горло второй ладони. Ее с хриплым смехом сжали крепче, лопатками чувствовала чью-то шуршащую куртку, в нос ударил стойкий тошнотворный запах духов. Она попыталась вырваться, зная, что стоит ей освободить свой рот и дать волю движениям, она стремглав понесётся во двор. А там Юра. Явно вышел из машины покурить и услышит ее. Пусть они снова упустят маньяка, но она хотя бы цела останется. — Слыш, козочка, ещё одно движение и твой Юрочка будет собирать твои лапки по всему Петербургу, поняла меня? — шипит в ухо, продолжая давить на губы, сильнее, едва не до хруста сдавливая рёбра. Она мычит что-то неразборчивое, скорее от боли, чем в знак согласия. Следователь в ней пыталась вспомнить хоть какие-то приемы самообороны, хоть что-то, чтобы вырваться, но рука только сильнее сжимала поперёк груди. Обездвижил ее мастерски, любое ее движение пресекалось на корню, ноги уже мелко дрожали, а в груди сводило от недостатка кислорода. Никогда в жизни не испытывала такого страха за свою жизнь. Рука нахально легла на грудь и слишком крепко сжала, Аня взвыла от боли, за что была заткнута ещё более грубым способом, резким неизмеримо грубым нажатием на скулы пальцами, те, подобно рёбрам, едва не хрустнули. В ухо тяжко и липко дышали и сбивчиво шептали мерзости. Аня со всей силы заплющила глаза, стараясь не слушать и пропускать подробности того, как он бы ее взял прямо здесь, будь на ней меньше одежды и будь она чуть более пугливой. — Верещать, пигалица, будешь сильно, а жаль. Хорошенькая, сука, так и просишься, чтобы тебя наказали за то, что суёшь свой нос во взрослые дела. А ведь я могу, хочешь? — язвит, снова лапая ее за грудь и сжимая, будто она резиновая. Зажмурилась в надежде, что это просто кошмар и она ещё сможет проснуться. А если не проснуться, то не видеть и чувствовать как можно слабее то, что с ней произойдёт. Его не останавливало ровным счетом ничего, раз так самоуверенно лапал её посреди лестничной клетки, когда в любой момент могли выйти соседи. Она без преувеличения сотню раз допрашивала жертв домогательств и изнасилований, искренне ужасалась и сочувствовала, но чтобы самой оказаться на их месте, при этом пару минут назад ощущая себя в полной безопасности — никогда. — Слушай внимательно и запоминай, рыбка, — почувствовала, как что-то тонкое холодное приложилось к поверхности кожи и резко запекло, будто бумагой порезалась. Шевельнись она, вдохни глубже положенного — артерия насквозь, и глазом моргнуть на прощание не успеет. — Прекращай этот цирк и убавь самоуверенности себе и своему дружку. Скорее коленки сотрёшь у шефа в кабинете ради очередного повышения, чем меня найдёшь. Даже не надейся, кукла, — вновь зажимает все, что можно, проходится по щеке коротко стриженными ногтями, оставляя полосы. В висках стучала кровь, сердце билось медленно и очень-очень громко, причиняя ей ещё больше боли из-за сдавленных рёбер. — Пазлы я люблю. Дружок твой резвый, думаю, тоже оценит мой щедрый подарок, если хоть слово ему про меня скажешь. А мамочке-то как понравится, — слышит в голосе самодовольную улыбку и смех сквозь зубы, позвоночник немеет, в голове только мысль о маме и том, что будет с ней, — ей даже побольше деталек сделаем, она у нас пенсионерка, делать ей нечего, как раз получит почтой посылку от любимой единственной доченьки, — прижимается губами к уху, оглушая ее своим шепотом, — обрадуется до смерти. Аня рвано дышит, чувствуя, как его хватка ослабела. Сбежать было сейчас проще простого, но чего ей мог стоить этот побег и малейший призыв о помощи. Одно движение — и она труп. Один писк — и пострадает не только она, но и мама, а этого она себе и на том свете не простит. Сил не было, она едва держалась на ногах и сдерживала рвущуюся наружу от испуга истерику. — Уяснила, мразь? — снова давит на губы и нос, будто хочет сломать или вырвать. Единственная возможность согласиться — кивнуть, что Аня и делает. От движения потемнело в глазах, в кармане завибрировал телефон от сообщения. Секунды стали вечностью, молилась на то, чтобы Юра просто пошёл за ней и оказался быстрее того, кого они вот уже полгода безуспешно ищут. Ей было страшно, что на прощание он, ни о чем не жалея, пырнёт ее ножом, а она так и останется истекать кровью и метре от собственного жилья, но он исчезает, будто растворившись в воздухе, вверх по ступеням и через крышу. Сил пошевелиться и даже сделать шаг. Ноги не двигаются, речь словно отняли и изнутри все, что можно было, вытащили. Пусто и ничего, кроме зудящей в животе, в груди, в глотке тревоги. В мозгах билось одно только «Мама, мама, мама, мама, мама…». Она все, что угодно сделает, лишь бы маму не тронули. Этих чертей на пути к мести ничего не остановит. До квартиры оставалось без преувеличения три шага, с ключами она возилась, будто весили те не меньше тонны. Пальцы просто отказывались шевелиться согласованно, оттого роняла связку несколько раз, каждый из которых вздрагивала от звона упавшего на плитку металла. Дома светло, тепло и тихо, только от этого тишины до мурашек жутко. Хрипящий мужской голос, казалось, выползет сейчас из кухни, из гостиной, и все начнётся заново. И тогда она точно не выдержит. Болела каждая клеточка тела, каждый сантиметр кожи, каждый волос. Било дрожью как током, будто ее подключили к розетке и поливали при этом водой. Она осела в коридоре на пол, идти дальше просто не было сил. Она впервые лицом к лицу столкнулась с теми «прелестями» ее работы, о которых когда-то предупреждали все знакомые, а она лишь смеялась и отмахивалась, мол, я и сама кого хочешь припугнуть могу. Вышло совсем не так, как она когда-то представляла. Казалось, что она безумно крепкая и самоуверенная, что голова ее может оставаться холодной и соображать даже в самых критических ситуациях, когда панике и места нет, а вышло в точности до наоборот. В кармане оживает телефон, она берет трубку не глядя, потому что кроме ждущего внизу и ни о чем не подозревающего Юры звонить ей никто и не может. — Ну где ты застряла? — от его жизнерадостности буквально тошнит. Аня мечется. Хотелось к Юре, но не сейчас. Она не в состоянии вести себя, как ни в чем не бывало. Она проколется сразу же и потом очень об этом пожалеет. Юра слишком хороший физиогномист, ему достаточно в глаза ей посмотреть, чтобы понять, что что-то произошло. А пока не доведёт ее своими вопросами до признания, не успокоится. А ей нельзя было что-либо ему рассказывать! Просто нельзя! — Едь без меня, — голос на удивление спокойный, выработанная годами фишка следователя — не показывать своё волнение в телефонных разговорах. Юра и по этому может уже начать подозревать. Слишком быстро сменилось настроение, убегала из машины романтично настроенная на приятный вечер, а сейчас будто безразличная какая-то. — Чего? — то от возмущённо, то ли офигев от услышанного, как-то даже грубовато по сравнению с его предыдущим вопросом. Аня судорожно прокручивала в голове варианты оправданий своим действиям, но все было крайне глупым, учитывая, что десять минут назад она согласилась поехать к нему на ночь и заехала домой взять вещи. Уткнулась носом в колени, крепко вцепилась в рукава свитера, чувствуя, как вязнет. — Ань, все нормально? Я под подъездом, какое «едь сам». — У меня начались месячные, я не смогу к тебе поехать, — закрывает глаза ладонью, мотает головой, не в силах поверить в то, что она говорит и что в целом происходит. Несёт сущий бред, лишь бы он поверил и не беспокоился. — Прости, я хочу побыть дома, — выдерживает секундную паузу, пользуясь его замешательством и оценившая правдоподобность, что стремилась к нулю и нуждалась хоть в чем-то, что могло ее реабилитировать. — Я, — выдыхает, сглатывая от того, как сильно дало по вискам, едва она собралась договорить. — Я люблю тебя, не обижайся, пожалуйста. Кладёт трубку, не дождавшись ответа. Ее тут же бросило в жар, спина после едва сошедшего холодного покрылась липким горячим потом. Так мерзко от самой себя и одновременно с этим страшно ложиться спать и просыпаться. Потому что завтра он, без сомнения, потребует объяснений, а она и не сможет ничего вразумительного придумать. За ней следили, подслушивали все, о чем она говорит, о чем они говорят, казалось, даже за мыслями следили. Как будто по всем углам напихали прослушек и одну из них благополучно внедрили Ане в голову. — Ох, Юра-Юра, знал бы ты, как от самой себя и оттого, что вру тебе с самого начала, тошно, — шепотом, надавливая на свинцовые веки, чтобы не расплакаться от собственной слабости. Дверь закрыта на щеколду, но ощущение собственной безопасности — минус двести семьдесят три, абсолютный нуль. Тошнило. От застрявшего в носу запаха, от дрожи, от тревоги, оттого, что врет единственному человеку, который может ей помочь. В душе насчитала несколько синяков на плечах, груди без боли не могла коснуться, справа алел свежий кровоподтёк, что у утру грозился разрастись в два раза, судя по розовой границе вокруг него. Тело ломило, крутило, как клещами, жар не спадал. Лицо умывала из последних сил, стараясь смыть отпечатки грязных пальцев и след горячего дыхания на щеке. При виде красных следов у скул, один из который медленно становился бледно-бордовым, руки совсем опустились. Осматривать себя дальше значило загонять себя в яму ещё глубже. Не представляла, что будет говорить завтра Юре. Заврётся ещё сильнее. Пока она, держась за стенку, чтобы не рухнуть, дошла до постели и взяла телефон, чтобы поставить будильник, ни о чем не подозревающий Музыченко уже успел наслать в мессенджере с десяток сообщений с сердечками. Улыбнулась, а в следующую секунду наконец расплакалась. Как же она влипла. Как же она влипла.