Следственный эксперимент

Утро оказалось ещё хуже, чем она себе представляла. Выспаться-то она выспалась, после пережитого стресса отключилась удивительно быстро, спала, не просыпаясь, без сновидений и в целом ощущения реальности. Зато своё будто избитое тело ощущала, как никогда раньше. Каждую косточку, в особенности в потянутой накануне руке. Страшно было представить, что творится с её лицом, если от одного вида синяков на плече бросало в холодный пот. Красотка, ничего не скажешь. На часах было практически шесть, вылезать из постели не хотелось, но и позу, чтобы не чувствовать боли хоть где-то, она подобрать не могла. К тому же к спине отвратительно липли простыни, стоило померить температуру, та от стресса подскочила вчера вечером, а она даже и не заметила, просто легла спать. Ненавидела вот такое состояние, когда вроде и не болен, но чувствуешь себя хуже некуда, да ещё и в голове полная каша. Юра был в сети двадцать минут назад, значит совсем скоро зайдёт снова и тогда позвонит. Будет спрашивать, как она себя чувствует, предложит заехать за ней, а она откажется, лишь бы слишком долго с ним наедине не оставаться. Казалось бы, так долго настраивала себя на отношения, а обстоятельства лишь помахали ручками её мечтам. Что ей делать она не знала. Молчать значило убивать себя изнутри и бояться сделать лишний шаг, рассказать обо всём Юре — подвергнуть себя опасности, а следом и череду близких ей людей. Скрывать синяки долго она не сможет, те сходят с неё целую вечность, какими бы методами она не пользовалась, чтобы ускорить процесс. Раздеваться перед зеркалом было неприятно, оттягивала процесс, как могла, долго умывалась, долго чистила зубы, то и дело меняя руку, чтобы повреждённая правая не напрягалась слишком сильно, а причесать её роскошную копну одной левой оказалось настоящей пыткой, на укладку точно сил не хватило бы. Наспех, сцепив зубы, скрутила волосы на затылке, сунула пару шпилек и невидимок и решила, что проблема с парой десятков навевающих неприятные воспоминания отметин на её теле никуда не денется и бежать от неё значило бежать в первую очередь от самой себя. Губы её, к счастью, оказались целы, только на внутренней стороне верхней была пара следов от собственных зубов, да и сама губа незначительно припухла. Опасная синева была только около уха на скуле, на шее и у уголка челюсти, легко сможет скрыть это волосами либо замазать тональником, как когда-то в глубокой юности справлялась с засосами, чтобы мама не отругала. Грудь была в буквальном смысле фиолетовая, у неё даже мурашки пошли по коже, едва она сняла футболку, в которой спала, и взгляд скользнул ниже ключиц. Не удивительно, что было так больно, когда он её лапал, видимо специально хотел наследить, чтобы она ещё долго не забывала о необходимости молчать. В интернете советовали прикладывать капустные листы, чтобы синяки скорее рассосались. Верилось в эффективность данного метода слабо, конечно, да и ходить с частью овоща в бюстгальтере такое себе удовольствие, если только на ночь. Так долго прятаться от Юры она явно не сможет, они-то собирались решить вопрос с переходом к более близким отношениям уже вчера, а тут Аня со своими выдуманными женскими днями. Делать нечего, купит вечером капусту и будет лечиться, главное рот на замке держать и не подавать виду, что её что-то тревожит. Выходить в тёмный подъезд одной и рано утром было немного боязно, но Аня собралась духом и быстренько спустилась, отвлекшись на спускающуюся с мелким пушистым псом соседку по этажу. Всё же спускаться, когда рядом есть кто-то, было гораздо безопаснее, нежели одной. А смена жилья как можно скорее спасёт ещё пару сотен тысяч её нервных клеток. Подумает об этом вечером, если всё будет хорошо, отложенные на запланированный и сорванный отпуск средства, к счастью, позволяют ей переехать прямо сейчас и без раздумий. Нужно было только сделать всё тихо,.и квартирку найти в консьержкой в парадной, да повреднее, ради своей же безопасности. На улице была удивительно хорошая погода, морозно и сухо, днём наверняка пригреет солнышко и растопит большую часть того снега, что намело за ночь. Погода крайне романтичная была ночью, снег сыпал огромными пушистыми хлопьями медленно и безмятежно, ни ветра, тишина и покой, только и лежать в постели, прижавшись к любимому человеку, и радоваться, что всё так сложилось. И сложилось бы, не стукни ей в голову заехать домой перед поездкой к Юре. — Привет, — Аня входит в кабинет с улыбкой, разматывает шарфик и вешает в угол пальто. Аккуратно, чтобы не провоцировать лишнего шума, прикрывает за собой дверь и уверенно направляется к Юре. Привычная картина: сидит на подоконнике с сигаретой в зубам, отвлечённо копается пластиковой вилкой в вазоне. Обернулся на неё, и сразу глаза загорелись, лицо светлее стало. — Привет, — будто предугадав, за чем именно она идёт с таким предвкушением в глазах и довольной улыбочкой, вытаскивает сигарету изо рта и выдыхает дым вверх в открытую форточку. Аня ждать не хочет, ей тоже перекурить не мешало бы, с утра совсем не до этого было с ей лично проделанной судмедэкспертизой, а увидев Юру прям захотелось выкурить хотя бы пол сигаретки, медленно и ни о чём не думая. Быстро чмокает в губы, получается слишком шумно и отчего-то липко, она было отстраняется, но он обвивает талию и не даёт ей даже пол шага ступить от него. Хоть что-то хотел получить в качестве компенсации за их вчерашний сорванный вечер, а она, вроде как, и не против была, охотно поддавалась умелым ласкам и даже не кривила носа от запаха сигарет. Пахла собой, хотелось распустить ей волосы и заглушить разящий от него запах сигарет ароматом её волос и кожи. Заводился от неё с полуоборота, стоило ей только прижаться и загадочно взмахнуть ресницами. Рядом с кабинетом кто-то проходит, громко возмущаясь, и заставляя их в целях сохранения тайны вокруг их романа прекратить лобызания. Аня вытирает губы, отмечая удивительное спокойствие, которого ей так не хватало со вчерашнего вечера. А может и нужно было всё ему рассказать? Взять слово, что он будет молчать и не полезет мстить, и рассказать, лишь бы груз этот с души снять. Юра берёт её за руку, по иронии судьбы именно за ту, что требовала как можно больше покоя, и подносит к губам. Она уже успела оценить его любовь к этому джентельменскому жесту, но сейчас испугалась. Она морщит губы, потому что запястье будто резануло, и тянет обратно под его недоверчивым взглядом. Ну вот и как тут объяснить, не списав всё на её неуклюжесть? — Вчера в ванной поскользнулась, — специально потирает запястье, дабы создать видимость обеспокоенности. Пальцы будто подрагивали, а в горле пересохло. Не думала, что врать так трудно будет. — Мазью хоть намазала какой? — встаёт и закатывает ей рукав, лицезрея довольно обширный синяк на запястье. Удивлённое «ого» не заставляет себя ждать. Конечно «ого», Аня и сама удивилась бы, увидь такой синячище у ещё вчера целёхонькой девушки. Как бы Юра ничего не заподозрил, оглядывает руку так обеспокоенно, как будто у него за плечами помимо следовательского ещё и медицинское образование. — Как ты упала так? — Говорю же, поскользнулась, — смеясь над своей неуклюжестью, надеясь хоть так развеять его подозрения в её неискренности. — Приземлилась на задницу и рукой о бортик неудачно схватилась. Хорошо, что голова целая. — Эх ты, — возвращает рукав на место и аккуратно прижимает за плечи. Какая-то чересчур даже для неё самой она сегодня нежная и податливая, ластится к нему, жмётся, пока не получает свой поцелуй в лоб и затем в кончик носа. У неё будто гора с плеч упала. Выдержит, проглотит свой страх, придумает что-нибудь касательно дела, будет действовать исподтишка, передаст дело Юре, Паше, или уйдёт из отдела в конце-то концов, если совсем уж совесть замучает. Главной целью оставалось уберечь маму и их с Юрой отношения, кто грозились рассыпаться, едва начавшись. Люди годами лгут и ничего, живут себе счастливо, периодически подвергаясь угрызениям совести, а её ложь исключительно во благо. Ближе к полудню к ним забегает Саша. Так беспардонно, что Аня даже чаем подавилась и чуть-чуть расплескала на юбку, скорее убежала застирывать, лучше просидит часик в мокрой юбке, чем вечером потратит как минимум столько же, чтобы свести пятно, а потом ещё и будет волноваться, высохнет та к утру или нет. По сути, к Ане-то Анисимов он и пришёл, хотел помощи попросить, никак не мог разобраться с поручением, что Паша на него спихнул с утра пораньше, решил обратиться к более опытному сотруднику и обойти любившего покидать кони и показать другую сторону своего на первый взгляд спокойного характера Пашу. — Аня всё ещё холодна и неприступна? — оглядывается на товарища, тот хочет возразить что-то, но телефонный звонок не даёт ему этого сделать, он берёт трубку, показывая ему, мол, я быстро переговорю и разъясню. Объяснится с Сашей было не так трудно, как с Пашей, да и язык тот умел за зубами держать. Им бы выбраться выпить вместе, гляди и скорешились бы получше, чем после пары совместных перекуров и пары тостов на новогоднем корпоративе. Внушала его кудрявая голова доверие. — Занят вечером? — Хочешь выбраться выпить? — понял его с полуслова, ну золото, а не коллега. Юра кивает, переводит взгляд на вошедшую Аню, затем снова на воссиявшего Анисимова. — Давай тогда спишемся вечером, я не против. Аня глядит непонимающе, пятно на юбке ничуть её не смущало, как будто так и должно было быть. — Анька, я к тебе, — меняет свою жертву, начиная надоедать уже напрягшейся Никитиной. Та ищет поддержки взглядом у Юры, тот пожимает плечами. Вероятнее всего в прошлой жизни Аня была педагогом, иначе как объяснить её умение разложить всё по полочкам так, что даже неопытный Саша всё поймёт и с энтузиазмом пойдёт делать задание, Юра не знал. — Выгони его в следующий раз, задурил мне голову, — смеётся, откидываясь на спинку и закрывая лицо руками. Завыть хотелось, столько всего свалилось в одночасье, даже вздохнуть спокойно не дадут, тут же утащат по очередному поручению. Она не успела выйти в коридор, чтобы застирать юбку, как за правое плечо ухватилась Смирнова, шёпотом передавая ей просьбу начальника зайти к нему через полчасика. И ведь отказать нельзя, получит потом за то, что ослушалась. Чувствовала, что разговор в ненавистном ей кабинете пойдёт о затянувшемся расследовании и будет сопровождаться убедительными и настойчивыми просьбами сделать уже хоть что-нибудь толковое для его развития. Высказать бы возомнившему чёрти знает что шефу всё, что о нём думает, рассказать бы, как ей вчера досталось и что на душе после этого творится, да всё равно мимо ушей пропустит. Только и умеет уговаривать так, что Аня отказать не может, а потом прикрываться достижениями своих молодых сотрудников. Разговор и правда вышел не из приятных, такого давления она даже представить не могла. Он не кричал, но говорил низко и тихо, слишком медленно жестикулировал и не отрываясь смотрел в глаза. Красочно расписал, что ей светит, если в течение двух месяцев они хотя бы подозреваемого не приведут, напоминал, что в первую очередь она ответственная, а потом уже Музыченко и Личадеев, и не стоит спихивать всю работу на них, а самой лишь изредка интересоваться. Наговорил ей кучу гадостей, а в конце мило улыбнулся и пожелал большой удачи. Аня, наигранно натянув губы, поблагодарила его за испорченное настроение и, не оглядываясь, вышла, даже дверью, как в кино, хлопнула. Внутри снова застучала тревога, мысль закрыться в туалете и поплакать в своё удовольствие, чтобы хоть немножко полегче стало, всё навязчивее звучала в ушах. Можно было, конечно, объяснить Юре свои слёзы выговором от начальника, но он явно захотел бы восстановить справедливость и пошёл бы разбираться, что, как, а главное, кто донёс до него неправдивую информацию. Поэтому лучшим вариантом было потерпеть до дома, а там уже она приложит к избитой груди капустный лист, накапает себе капелек и проплачется так, что в носу свербить начнёт. — Ребята из экспертизы звонили, они в пепле вроде как нашли человеческое ДНК, — новая порция новостей, похлеще предыдущей, обрушилась, не успела она даже в кабинет зайти. Она говорил громко и чётко, уже собрал нужные вещи в сумку и, видимо, только её и ждал. Эта новость его явно ободрила, снова появилась надежда, очень горько было бы его обламывать на таком кураже, поэтому молчала и ни слова не говорила о разговоре с начальников. — Съездишь со мной забрать результаты? — Нет, Юр, — выдыхает, не успев собраться духом для ответа, поэтому получается рвано и с дрожью. Садится на стол, кладёт перед собой злополучную папку, ставшую ощутимо толще с момента возвращения в Анины руки, и начинает уныло листать. Пальцы снова подрагивают, какой-то хронический тремор, жуть. — Я никуда не поеду. — Так, что-то здесь не чисто, — произносит, помедлив, а потом резко встаёт, подходит к двери и дважды прокручивает ключ в замке. Дальше, как в раскадровке: без спроса разворачивает ее стул, берет за руку, слава богу левую, та была ближе, тянет, заставляя подняться, и Аня слушается. — Идём сюда, — ведёт к дивану, садится сам и намекает присесть Ане. Она поправляет волосы и складывает руки на груди. Недовольная, только ещё одного серьёзного разговора ей не хватало, чтобы расплакаться. — Я просто не хочу ехать, что не так? — безразлично и с тонкой ноткой раздражённости. — То, что ты мне врешь, — смотрит прямо в глаза, подмечая, что и сама Аня не отводит взгляда. Сердце у неё в тот момент остановилось и, видимо, идти заново не собиралось, решило, что хватит с хозяйки, пожила и достаточно. Юра продолжает сверлить взглядом, в самую душу глядит, а Аня сейчас будто задыхаться начнёт. Со всех сил держалась, невольно сжала ладони в кулаки и так замерла. — И смотришь, не отрываясь, тоже поэтому. Вдох. Выдох. Вдох. Вдох. Вдох. Медленный и свистящий выдох. Доигралась. Забыла, как он людей читает. — Нет у тебя сейчас никаких месячных, ты же всегда на обезболах в первый день и бледная, как смерть, а здесь ни таблетки за все время не выпила, — наклоняет слегка голову, поджимает губы, словно уговаривает ее сдаться и сказать ему всю правду. — Ань, что с тобой? Ты сама не своя, у тебя руки дрожат, я же вижу. — Я очень устала, правда, ещё и спала плохо сегодня из-за руки, — резко на выдохе опускает плечи и поднимает на него глаза. Что, Анна Сергеевна, ложь во благо, дубль второй? — Прости, я очень вымоталась вчера, ничего умнее не придумала. — И все? — щурит глаза, зрачки бегают туда-сюда. Поверить не мог, что все вот так. Не понимал, зачем она это делает. — И все, — кивает, сглатывая свой страх быть раскрытой. Последний шанс рассказать ему всю правду и сгладить заострившиеся углы потерян. Дальше только хуже. Его грузный вздох будто разрезал воздух и пространство между ними. Стена появилась, тоненькая, пока можно было ее одним неуклюжим движением разбить, но это только пока. — Врешь и не краснеешь, — хмыкает, разочарованно поднимаясь с дивана и возвращаясь за стол. Разговор можно было считать оконченным, а их первую серьёзную ссору официально открытой. Обошлось без ругани и взаимных оскорблений, просто Аня промолчала, когда не нужно было, а теперь боялась исправлять свою ошибку. Он забирает дело с ее стола и кладёт в карман ключи, что означало только то, что в кабинет он не вернётся, сразу домой поедет. Не смотрел даже в ее сторону, Аня в паре метров от него медленно сгорала от стыда и не знала, что делать, чтобы он остался. Боялась возвращаться домой одна. Боялась, что ее снова будут ждать, и сегодня количество одежды на ней не будет препятствием. — Юр, — не выдержав такого долгого молчания и безразличия, зовёт сама. Он услышал, но не отозвался., продолжил застегивать пуговицы в дубленке. — Я люблю тебя. Вздох. — И я тебя, но это не повод вешать мне лапшу на уши, — хлопает дверью.