Следственный эксперимент

В подъезде у Юры даже в темноте она чувствовала себя гораздо спокойнее, чем в своём, даже когда там горел свет. Добиралась по памяти, долго-долго думала, правильно ли помнит подъезд, этаж и квартиру, и только когда поднялась, непосредственно перед дверью понимает, что пришла правильно. Собравшись духом, она давит на звонок, про себя отмечая, что звонит тот слишком громко и резко, она даже кривится оттого, что дало по ушам. Страшно было представить, какой отвратительный звук раздавался в это время в квартире. Ждёт секунду, две, три, затем повторяет действие, сдерживаясь, чтобы не начать стучать. В окне горел свет, он определённо был дома и явно держал её за дверью специально. Аня пришла все рассказать, надеялась, что обида Юры ещё не достигла своего максимума, а все ещё тлеет на уровне того «и я тебя», что он ответил ей в кабинете перед тем, как уйти, и им удастся нормально и без психов поговорить. Было страшно за его реакцию, в случае совсем уж неадекватной планировала пустить в ход слёзы, благо, довести её в тот день до них было проще простого. Да и про нападки со стороны начальства рассказать нужно было, просто, чтобы дышать полегче стало. От бледных стен подъезда отскакивает звук дважды повернувшегося в замке ключа, и Аня напрягается. Из двери в темный подъезд полился тёплый свет и упала тень взлохмаченного Юры. Стоял невозмутимой скалой, потом сделал шаг назад, пропуская ее в квартиру. Юра в растянутых штанах и кофте с капюшоном, дома прохладно, сильно пахнет сигаретами и чем-то ещё, чего она раньше не чувствовала. — Я поговорить пришла, — мнётся на одном месте, боясь подступить ближе. Оглядывается по сторонам, как будто здесь впервые, замечает всякие мелочи, вроде сигарет на тумбочке и лужицы растаявшего снега около его ботинок. — Я выпивший, — выдыхает, и только тогда Аня обращает внимание на его совсем немного стеклянные глаза и тонкий запах спирта, что усилился, едва она унюхала. Он напряг скулы, а после усмехнулся, заметив, как она изменилась в лице. Пьяным-то она его ни разу не видела, с похмелья — да, и не раз, в лёгком подпитие тоже, но не после как минимум пяти рюмок. Не испуг, а что-то другое, тоньше. — Если все ещё хочешь говорить, то проходи и я закрою дверь. Дует. Аня задумалась. Рассказывать ему все, когда он под мухой, было опасно, можно было запросто нарваться на грубость, которой он завтра даже не вспомнит. Обвинит ее ещё сильнее и никакие доказательства не подействуют. Либо же другой вариант, он отреагирует слишком эмоционально и натворит глупостей. Этого, опять же, допустить нельзя было. Как только до угрожавшего ей дойдёт, что Юра обо всём знает, а она и не сомневалась, что узнать об этом ему проще простого, запустится безвозвратный механизм для того, чтобы убрать её. Сделать всё нужно было аккуратно, уговорив его не делать ничего, просто выслушать и не вмешиваться, пока они вместе не придумают, как провернуть задержание тихо и с наименьшими рисками. Она осталась. Если разговор и не состоится, то переночевать он ей точно позволит. Спасёт его от очередного выговора от шефа и похмелья, если будет хорошо себя вести. Входит в кухню. На столе слегка отпитая бутылка коньяка, стопка, его телефон и нарезанный лимон, служивший закуской. И как он ещё не спился? О его пристрастии к алкоголю складали легенды, Анисимов с Личадеевым периодически подбрасывали шуточки, но самой Ане как-то не доводилось общаться с ним непосредственно под алкоголем. Говорили, мол, не злой и буйный, просто язвительный, что врезать хочется. А врезать за грубое словцо она сможет и в своём расшатанном эмоциональном состоянии, в купе со слезами ещё эффектнее получится. — Думаю с тебя достаточно, — с таким видом, будто это ее дом и ее кухня, убирает выпивку со стола в первый попавшийся шкаф. Он молча за ней наблюдает, криво усмехнувшись. Меньше всего он ожидал сегодня увидеть её у себя, думал, что обидится как минимум на несколько дней, поэтому после встречи с Анисимовым, решив, что одного бокала виски ему мало для того, чтобы затянуть душевные раны, засел на кухне и, слушая тихий бубнёшь телика в соседней комнате, накатывал одну за другой. Пытался найти ей оправдание, но так и не смог. Она ему не доверяла, а какой смысл от отношений, если вечно скрывать что-то друг от друга? — Ты поговорить хотела. Аня оборачивается и опирается о столешницу бедрами. Глаза туманные, губы облизывает, волосы назад зачесал и не решался подойти к ней поближе. По глазам видел, что злилась. — Передумала, ты слишком пьяный, — складывает руки на груди. Взгляд как-то мягче становится, словно чтобы дать ему понять, что первый шаг она не сделает и ему стоит что-то предпринять, если он хочет, чтобы она осталась. Понял без слов, по одному только взмаху ресниц. В пару шагов под аккомпанемент старого паркета преодолевает расстояние, стоит максимально близко, касается её носа своим. — Брось, зай, всего пару стопок, — лезет целоваться, без спроса вторгаясь в её рот и придерживая за подбородок двумя пальцами. Не представлял, каково целоваться с собой пьяным, но по тому, как быстро она отстранилась, понял, что не очень. Аня сама едва не захмелела от этого поцелуя, явно там не одна и не две рюмки коньяка роль сыграли. — Или пять, — недовольно изгибает брови и глядит на него, чтобы вину почувствовал. Разговаривать было бесполезно, за адекватность его реакции она не ручалась, а пожить ещё хотелось, поэтому и прильнула к его груди, обхватив за пояс, лишь бы отвлечь. И Юра отвлёкся. Обнял так крепко, насколько силы позволяли, щекой примял её макушку и гладит по спине, пока у самого от одного положения не затекла шея. Оба молчали, говорить не хотелось, а какой-никакой фон создавал всё ещё бормочущий в соседней комнате телевизор. Аня отправила его в душ, чтобы хоть немного его пьяное тело в себя привести, сама переоделась в футболки и найденные у него в шкафу спортивные штаны, что затянула донельзя шнурком и закатала калоши практически на четверть длины. Наспех сварила суп, чтобы хоть что-то поесть за день, в итоге наелась морковки, пока готовила, а после просто ждала Юру. Тот не спешил, приправленный чувством вины намывался до скрипа, зубы, судя по аромату зубной пасты, несколько раз вычистил, лишь бы поменьше от него алкоголем несло и Анечке не было так неприятно. И правда было гораздо спокойнее, чем у неё дома. Здесь она хотя бы не дёргалась от каждого шороха и не чувствовала, что за ней следят, подслушивают и мысли читают. *** Возвращаться к себе домой, где спокойно она не могла себя почувствовать ни на секунду, особенно, когда Юра так хорошо принял ее у себя и позволил остаться на столько, сколько ее душе угодно, Ане не хотелось, поэтому приняла его предложение и с работы, не сворачивая к ней во двор, поехали прямиком обратно к Юре. Туда, где утром оставили в раковине не вымытые чашки, где была не заправлена кровать и диван в гостиной, на котором она собиралась спать, но не выдержала одиночества и ушла к Юре под крылышко нюхать его перегар. Впервые спали рядом, оказалось, он та ещё печка, под одеялом с ним находиться было невозможно, спина тут же покрывалась испариной, а части тел липли друг к другу. А выбраться из объятий не давал! Прижал крепко и уснул мертвым сном, только под утро удалось выбраться из-под придавившего её тела и аккуратно закинуть на него ножку. Он тут же собственнически опустил руку на талию, и так проспали до самого будильника. Утром пришили полученные документы по пропавшей девочке к делу и никак не могли решиться позвонить родителям. Вызывать их в отдел пришлось Ане, разговаривать должен был Юра, взял на себя работёнку эмоционально тяжелее, зная, что Ане будет вполне достаточно всхлипов женщины по телефону, а с ним в кабинете хотя бы будет присутствовать психолог, готовый чуть что прийти на помощь и продолжить разговор вместо него. В разговоре за закрытой дверью кабинета шефа Аня рассказала ему в машине, Музыченко отреагировал на удивление спокойно, пообещал не лезть на рожон и убедил, что он ещё прощения будет за свои слова просить, когда они выйдут наконец на след и поймают держащего в страхе весь их небольшой район. Аня почему-то поверила, оставалось самую главную новость ему поведать, но уж точно не когда он за рулём. День буквально пролетел, оба и глазом моргнуть не успели, как пришло время собирать вещи и ехать домой. Новость о собрании застала их у дверей отдела и с ключами от машины в руках, пришлось недовольно разворачиваться, раздеваться и идти в душный кабинет, дверью которого Аня вчера так беспардонно хлопнула в знак недовольства, и на протяжении полутора часов выслушивать похвалу в адрес Личадеева, недовольство работой отдела по незаконному обороту и нотации о том, что работать нужно тщательнее и не растягивать то, что можно сделать за месяц, на полгода. Юра хмынул, явно это был камень в их огород, Аня снова поникла. Подводных камней их работы не знал никто, даже сияющий как самовар Паша, который с недавних пор помогал им в расследовании, а языком мололи все направо и налево, как будто разбирались получше других во всех тонкостях. Никто не принимал во внимание, что стабильно раз в пару недель у них всплывает, иногда в буквальном смысле, новый труп, и с ним нужно разобраться, узнать, связан он или нет со всеми остальными. Помимо всего прочего сообщение дурных новостей тоже было на них, а это отнимало уйму энергии и порой загоняло в жутчайшую хандру, что не отпускала неделями. Послушали, какие их коллеги молодцы, да пошли в свой кабинет устраивать мозговой штурм. Аня почему-то была уверена, что скрывается он где-то поблизости, иначе выследить её было бы не так просто. Пыталась вспомнить хоть что-то, но кроме шрама рядом с большим пальцем, который очень хорошо почувствовала, пока ей зажимали рот, и высокого роста ничего не могла из себя выдавить. Сознание будто засунуло тот вечер поглубже, и такое: «Всё, мы об этом больше не думаем, я ничего не помню, я в домике». И Аня повелась, даже не использовав ничего в своих целях. Проверяли ранее судимых по группе крови, обращали внимание на очень уж буйно проявивших себя в учреждениях и тех, кто когда-либо отлёживался в местных психушках. К полуночи за чашкой кофе и одной сигаретой на двоих, полулёжа на своём диване, набросали длиннющий список тех, на кого хотели подать запрос. Завтра отнесут его ребятам и будут ждать ответа. Сегодня сил думать не осталось, собрали вещи и ушли, даже дверь в кабинете не заперли, потому что ключ найти не смогли. Учитывая, что на работе они здорово задержались, поужинали они только около часа, а после и спать перехотелось. Разговора вновь не получилось, Аня не рискнула заводить тему о цели ее вчерашнего визита, а он, кажется, и не помнил, видимо хорошо алкоголь в голову дал. Все её манипуляции, вроде супчика и душа, прошли не зря, наутро он даже на боль в голове не пожаловался, не говоря уже о других спутниках похмелья. Поужинали, сидели долго в обнимку, Аня скромно уместилась у него на коленках, обвив шею все ещё ноющей рукой и иногда целуя в колючую щёку. Хорошо, что хотя бы этот синяк проходил, чего не скажешь о других частях ее тела. После их вчерашнего вечера, а точнее ночи, было немного спокойнее. То ли из-за того, что был выпивший, то ли просто так случилось, но Юра поползновений в сторону ее груди не совершал, и слава богу, иначе бы она не выдержала. Сама старалась лишний раз не касаться и не смотреть. Твёрдо решила, что как только сойдут синяки, чтобы лишних вопросов избежать, запишется к врачу, даже если боль пройдёт, перестраховаться не помешает, она и так достаточно своё здоровье запустила. План с капустой провалился, как только в голове возникла мысль уехать к Юре. Дома могла себе такое позволить, а как оправдаться перед ним не могла придумать. Сказать, что в юношестве ела мало, а теперь, в надежде, что ещё вырастет, решила прикладывать? Бред ведь, он даже не посмеётся. Гора грязной посуды мозолила глаза, а Юра очень уж активно наглаживал ее оголенные бёдра. Ходить по дому пришлось в одной только футболке, что служила и пижамой, и домашней одеждой по совместительству, Юра не выдержал её соблазнительных бёдер и перешёл в наступление. Из его штанов она просто вываливалась, домой не заезжала специально, чтобы психику свою не тревожить, вот и расплачивалась за это теперь. Думала, что сбежит от его домогательств мыть посуду, но он выждал несколько минут и только потом подошёл, аккуратно обнимая ее сзади. Одной рукой обхватил талию, прижимая к себе, а второй мягко, без малейшей силы накрыл грудь. Аня замерла, только и думала, что сейчас придётся терпеть и не показывать виду, а потом, если он решит ее все же раздеть, очень сильно удивиться и сделать это как можно натуральнее. Больно не было, если только совсем чуть-чуть. Губы опускаются на шею и оставляют мокрый поцелуй, ведёт носом к уху и следом касается губами там, чувствуя, как она прогибается. — Хочу, чтобы ты расслабилась, — хотел укрыть её буквально со всех сторон, пропитаться её запахом и раствориться в нежности. Не мог спокойно стоять, когда она была рядом. Хотел любить её и нежничать, чтобы аж самому приторно сладко было. — С ума меня сведёшь поцелуями своими, — засмеялась, почему-то шепотом, в полный голос говорить не могла из-за приятной щекотки в горле. Нужно было оценить весь масштаб бедствия, да и освежиться после рабочего дня не мешало бы, Юра успел помыться, пока она готовила ужин. — Я на две минутки в душ и приду, — поворачивает голову, цепляя кончиком своего его идеально прямой нос, и кратко касается губ. Юра опускает руки, проводив её взглядом, и домывает посуду за Аней. Она понятия не имела, как будет выкручиваться, но сил сопротивляться не было. — Шустро ты, — когда вошла, Юра как раз разобрал собранную часом ранее постель и скинул на пол сложенное четыре раза покрывало. Аня шла словно наощупь в темноте, будто подкрадывалась, ступала несмело, от полумрака, в комнате из источников света была только лампа у изголовья, осмелела. Жуть, как хотела его. Под его пристальным взглядом опустилась на кровать, подкралась на коленках к нему и, поцеловав, потянула за собой оторопевшего Юру. Целовала глубоко и нетерпеливо, принимала его руки везде, где он касался, не чувствовала даже малейшего стеснения, когда ладонь накрыла, словно обожгла, ягодицу и пальцы проникли под бельё. В его планах было поласкать ее, уставшую после работы, да и только, лишь бы отвлеклась от дурных мыслей и хорошо спала, но видимо она настроилась на большее. И послал же ему кто-то свыше такую женщину! И краснеет, и целует так, что у него колени дрожат. Отступаться от своих планов было не в его стиле, поэтому, нависнув, не отпуская губ, любя кусая, укладывает ее на спину и опускает поцелуи от губ все ниже и ниже. Шелковистая бледная шея, хрупкие ключицы. Снимать с неё футболку совершенно не хотелось, было в этом что-то только сильнее заводящее, поэтому проложил поцелуй до затвердевшего под мягкой тканью соска и мягко обхватил губами, заставляя ее вздрогнуть и выдохнуть. Ощущение не из приятных, но терпимо, а главное, что Юра ничего не заметил и, слегка задрав футболку на животе, прошёлся губами по впадинке над пупком, снова вынудив прогнуться навстречу его теплым губам, подставляя россыпь родинок. Сухими от холода и привычки не носить перчатки ладонями гладил ее бёдра, обратил внимание на длинный бледный шрам на бедре и то и дело касался зарубцевавшейся кожи кончиками пальцев. Спрашивать, откуда он, не решился, отвлекать Аню вопросами, когда она так откровенно кайфовала от его поцелуев, было кощунством. Она даже не поняла, как осталась без трусиков и вместо тонкого хлопка почувствовала его язык, умело раздвинувший тёплые складки. Ни разу она так не улетала с первого движения. Равных Музыченко среди всех мужчин, когда либо желавших продемонстрировать ей своё владение языком, не было. Все попытки прерывались на корню, ей было скорее некомфортно, чем приятно, но тут… Не знала, за что ухватиться, что сделать, чтобы не быть слишком громкой, два часа ночи как-никак, все нормальные люди давно спят. Несдержанные «ах» слетали с губ чаще, чем у неё получалось сделать глубокий вдох, да и тот непременно заканчивался стоном. Инстинктивно раздвинула бедра шире, подавалась ближе, едва он губами дотрагивался до клитора и совсем чуть-чуть протягивал языком ниже. Рвано дышала через раз, жалела, что не может снять с себя все и кожу в том числе, так пробивало жаром изнутри. Он медленно и мучительно ласкал ее, едва касался языком у самого входа, заставляя ее шумно вздыхать и вынуждая сдержанно стонать. Хотел, чтобы она покричала, чтобы бесстыдно просила не останавливаться. Ее сказанное шепотом «ммм, да», припорошенное тихим стоном, было лучше любой похабной фразочки. Она текла прямо ему на язык, с каждым следующим движением думая, что ещё чуть-чуть и тугой натянувшийся узел внизу живота развяжется, что она вот-вот кончит. Но он дразнил. Дразнила и оттягивал самый сладкий момент, доходил до точки, когда Аня фактически начинала дрожать, гладил успокаивающе взмокшие бёдра и перемещал губы немного выше, оставлял дело незавершенным. Мажет языком, кончиком касается клитора, чувствует ее пальцы в своих волосах и липкую влагу на языке. Повторяет движение, слышит ее тихий смех откуда-то сверху, поняла его правила игры, он одним движением превращает ее смех в громкий стон, смешанный с улыбкой. И вдруг телефон на тумбочке. Неожиданно. И очень не вовремя, отвлекает сразу обоих. Время было совсем недетское, как и занятие, от которого их отвлекли. Аня встрепенулась, пытаясь отдышаться. Попросила подать, ноги и руки мелко трясло, низ живота тянуло сладкой горячей истомой. Он неохотно, не убирая ладони с ее выпирающих тазовых косточек, тянется и подает телефон. Звонила мама, Аня даже стыдливо свела ноги и притянула коленки, как будто та через телефон могла ее увидеть. Юра успевает своровать поцелуй, прежде, чем она отвечает на звонок. Была мысль продолжить начатое, пока она будет говорить, но очень уж взволнованной выглядела его девушка. — Мам, ты чего так поздно? Что-то случилось? — с порога и без приветствия заваливает вопросами, подтягиваясь ближе к спинке кровати и начиная сдирать обкусанную кожицу с губ. Всегда так делала, когда волновалась. Услышав ответ забыла обо всём, что было минуту назад. По позвоночнику пробежал холод, по телу побежали мурашки. Юра не знал, о чем идёт речь, но резко побледневшая Аня, которую он довёл до красноты пару минут назад, испугала его. Сел напротив, стал гладить по коленке, но она и внимания не обращала, уставилась в одну точку справа от себя и слушала. — Мамуль, послушай, — сглатывает, прикрыв глаза, собирается с мыслями. Связать всё воедино было непостижимо трудно, рой мыслей, одна цеплялась за другую и так по цепочке. Каша, которую ей расхлёбывать. — Мамуль, я клянусь, что со мной все в порядке, Юра рядом сейчас и может подтвердить. Давай я завтра тебе позвоню и мы обо всем поговорим, хорошо? Голова слабо соображает, очень поздно, мы спать собирались, — заканчивает быстро и кладёт трубку, шумно выдыхая. Мурашки не проходили, провела даже по руке пару раз, но не помогало. — Что случилось? — Маме сон дурацкий приснился и решила мне позвонить перестраховаться, — вздыхает. Снова врала, даже в постели умудрилась ему соврать, хотя думала, что стань они ещё ближе ей будет проще во всём сознаться. — Юр, давай, наверное, ложиться, — смотрит в глаза, пытаясь говорить одновременно так, чтобы и не обидеть, и отложить продолжение до более беззаботных мыслей в ее голове. — Мне было очень-очень хорошо, правда, но я не смогу сейчас голову отключить, — растерянно улыбается, прижимаясь к его груди. — Ложись, я приду сейчас, — целует в лоб и, щёлкнув выключателем, выходит. В ванной шумит вода, Аня глаз сомкнуть не может. Точнее, сомкнуть-то она их сомкнула, но сон никак не шёл. Едва она смогла отвлечься, и все по новой, ее ни в чем не виноватая мама получает явно отправленное заранее письмо, о содержании которого Аня могла лишь догадываться. Явно было что-то страшное, раз она решила набрать ей, едва обнаружив конверт в почтовом ящике, даже не обратила внимание на поздний час у дочки в Петербурге. Музыченко возвращается мокрый и холодный, забирается к ней под одеяло и прижимает к себе. Аня вздрагивает и прячет нос в его пока ещё прохладной шее. Завтра же ему всё расскажет. Завтра же.