Следственный эксперимент

— Не понял, — хрипит Музыченко, едва разлепив глаза и обнаружив на экране мобильного полное отсутствие уведомлений, которых, когда он засыпал, он помнил это абсолютно точно, было как минимум десять, и это только тех, что он благополучно проигнорировал, решив проучить осознавшую свою вину Аню. Перевернулся со спины на другой бок, думая, что его ослепило из-за яркого света из окна и поэтому стопки уведомлений он просто не заметил. Даже яркости прибавил в телефоне, всё равно пусто. Проверил мессенджер — пусто, даже намёков на тот ворох признаний в любви и своей неправоте не было, словно приснилось. Но он чётко помнил сообщения, некоторые даже пересказать мог слово в слово, не могло же это всё сном оказаться? Глянул, когда заходила в последний раз, и здесь всё сошлось. Примерно в это время Юра, прочитав с экрана уведомлений всё, что лилось из Анькиной души и сделав для себя выводы, что позвонит утром и всё у них снова будет хорошо, лёг спать со спокойной душой. Только вот отвечать ему с утра было не на что, а хотелось. Протёр глаза, тяжело выдохнул в подушку и набрал номер. Прикрыл глаза, намереваясь вздремнуть пару секунд, пока ждал соединения, но женщина на другом конце провода сухо отчеканила «Абонент, которому вы звоните, временно недоступен или находится вне зоны действия сети», тем самым отгоняя от него куда подальше последние крупицы сонливости и отдавая их место обеспокоенности. Уговаривал себя мыслить логически не впадать в панику раньше времени. В конце-концов, передумав, она могла удалить сообщения и специально выключить телефон, чтобы заставить его волноваться. И если она этого добивалась, то у неё прекрасно получилось, потому что уже через пять минут, едва почистив зубы и напялив на себя первые попавшиеся джинсы и толстовку, Юра грел машину и всё также настойчиво, как и первые три раза, пытался до неё дозвониться. Свою последнюю в сердцах брошенную фразу помнил, как будто произнёс её только что, она эхом отдавалась в ушах каждый раз, когда вместо гудков он слышал металлический надоевший голос оператора. Извиниться за это прежде всего стоило. И за то, что психанул и добавил номер в чёрный список, чтобы на самом деле на сорваться и не быть пустозвоном. Что-то в нём вчера щёлкнуло и совсем не понимал, что делает. Сейчас ехал, от взявших над ним верх нервов подергивал ногой и стучал пальцами по рулю. Утро субботы — время опасное, главное, чтобы Питер не погряз в пробках, иначе он оставит машину, как есть, и пойдёт пешком, быстрее выйдет. Бензина оставалось немного, выехал и даже не посмотрел, хватит ли. Когда телефон разорвался от звонка, Юра чуть было не вмазался в бампер впереди идущей машины, тут же рванул отвечать, наплевав на все правила дорожного движения и подгоняющий гудок сзади. — Юр, ты с нами сегодня? — спрашивает Анисимов, намекая на их недельной давности договорённость провести вечер субботы у него дома за парой-тройкой бутылочек пива и брынчанием на гитаре в надежде, что из стараний псевдо музыкантов выйдет что-то более или менее сносное. Юра и забыл уже о своём обещании, совсем не до этого было сейчас, сохранность жизни и здоровья Ани волновала его гораздо больше нарушенного обещания. — Пашкина Анечка на выходные к бабуле своей смоталась, поэтому вообще отвлекать никто не будет. — Саш, походу сегодня без меня, — выдыхает, снова барабаня пальцами по рулю. Прикладывать телефон к уху было лень, всё равно помимо него никого в машине не было, а остальным водителям в пробке дела до его разговоров не было. Такая каша в голове, что нормально даже причину своего отказа сформулировать не может, всё на экран поглядывает, как бы Аня ни перезвонила. — Мы… — думает с секунду, стоило ли посвящать коллегу и товарища по совместительству в подробности своей личной жизни, в итоге решает, что стоит, может быть полегче станет на душе и совесть терзать перестанет. — Мы с Аней вчера поругались сильно, телефон недоступен. Давай я наберу, как помирюсь с ней, там решим. Не знал, как лучше поступить. Ехал с одной только мыслью, лишь бы она оказалась дома, спала, а телефон просто разрядился. Будь он инициатором скандала — заехал бы за цветами, чтобы уж точно процесс извинения прошёл успешно, но боялся, как бы цветы неуместными не оказались. Страшнее всего было узнать, что к Ане кто-то приходил, это он мог запросто узнать у бдительной консьержки. Гнал эту ересь, как только мог, но отрицать факт было глупо: он поступил с ней крайне грубо, оставив одну, хотя сам талдычил даже во время ссоры, что ей находиться одной в своём районе, да и вообще в городе — крайне опасно, любой поход за хлебом может кончится плачевно, окажись она одна в тёмном подъезде и разузнай их неуловимый маньяк-насильник её новый адрес. — Уважаемый, вы куда собрались? — с лёгкой культурной насмешкой останавливает его старушка, поправляя на плечах тёплый шарф. — Ваша красавица убежала вчера посреди ночи, пока не возвращалась. — Как убежала? — по хорошему стоило поздороваться, поинтересоваться, как у неё дела, а уже потом задавать свой вопрос, но едва он услышал слова «убежала» и «ночь» в одном предложении, все правила приличия покинули голову, оставив там место только для до мурашек беспокойных мыслей о том, где Аня и почему не берёт трубку. — Я почём знаю, вылетела часа в два ночи, дверью ещё так хлопнула, аж в ушах зазвенело. Вполне возможно, что она сказала что-то ещё, но Юра уже не слышал. Выбежал из подъезда, уподобившись своей испарившейся возлюбленной, оставив за собой поскрипывать старенькую тяжёлую дверь. Возле подъезда, едва холодный воздух ударил в голову, захотелось, как в фильме, раздосадованно сорвать с себя шапку и бросить на притоптанный снег, жаль, что шапки не было. Вот и что ему теперь делать? Хоть по следам иди, ей богу! Как сквозь землю провалилась, ни ответа, ни привета, и ищи-свищи, где хочешь! Мыслить здраво и холодно больше не получалось. Плюхнулся на заснеженную скамейку, закинул назад голову. Выдохнул. Не помогло. Выдохнул ещё раз. Достал телефон, не теряя надежды, что в этот раз она точно ответит. Увы. Снова раздражающе безразличный женский голос, вторящий одно и то же. Поступало необъяснимое отчаяние. Сколько раз он управлял поисками людей, а сейчас даже вспомнить не мог толком, что и как делать, как будто внезапный приступ амнезии наступил. В таких случаях старались вызвонить хоть каких-нибудь друзей или родственников, но контактов ни тех, ни других у него не было. Что говорить, он даже не знал толком, общается ли с кем-то Аня, семью и друзей они либо не обсуждали совсем, либо очень уж вскользь, рана от потери отца у обоих всё ещё не зажила, а ворошить не хотелось. Старушка в парадной встретила его недовольным взглядом исподлобья, чтобы попросить её сделать одолжение и позвонить ему, если Аня вдруг вернётся, пришлось показать корочки и убедить женщину в том, что он не маньяк, а просто беспокоится о её местоположении. Та с треском согласилась, а Юра вернулся в машину и принялся за одиночный мозговой штурм. Где могли быть хоть какие-то контакты её подруг? В Аниных личных вещах. Где, помимо её дома, хранились её вещи? В их кабинете. Юра и сам не понял, как прогадал с таким очевидным вариантом. Если память не изменяла, она даже свою толстенную и почти исписанную записную книжку там оставила накануне, не хотела тащить лишнюю тяжесть, тем более, что дома ночевать не собиралась. Как знала, что так и произойдёт. Хорошо, что до отдела было рукой подать, иначе бы точно заглох где-то посередине пути и пришлось бы помимо всего прочего ещё и на эвакуатор раскошелится. Лучше уж цветы Ане купит, если найдёт её в конечном итоге всё-таки. На работе тихо, как на кладбище, и безлюдно примерно также, даже звонить пришлось, чтобы впустили, перепугал видимо сидящего на вахте стажёра, тот не узнал, даже удостоверение попросил. Юра усмехнулся только, тыкнул тому в мордочку документов и протянул руку для ключа. Не посчитал нужным объяснять, зачем он пришёл в отдел в нерабочее время, мало ли, что ему понадобилось, а младшему по званию всех подробностей знать было не обязательно. Тот покосился сперва недовольно, но ключи дал, побоялся, видимо, гнева и без того выглядящего раздражённым Музыченко. Дверь тихонько заскрипела. От вида спящей на диване, поджав коленки к груди, Ани ему стало легче дышать. Перепугала его, дура, до смерти, он уже думал, как бы в квартиру попасть и где искать выкравшего Аню подонка, а она спит, щеку ладонями примяв, только упавшая на глаза челка подрагивает. Замирает на месте, чтобы не дай бог не разбудить. Сердце его беспокойное наконец выровняло свой ход, прикрыл аккуратно дверь в кабинет и сел за ее стол. Как-то раньше не довелось сидеть за ее столом, отсюда все другим казалось. На вешалке висело Анино пальто, у входа стояли сапоги, сумка лежала на столе, как и ее телефон. Взял в руки, зажал пальцем кнопку блокировки, поводил по экрану — полностью разряжен, как он и предполагал. Возвращает на место, складывает руки на груди и вздыхает. Крепко спит, впрочем, как и всегда. Скрючилась вся на этом диване, болеть ведь будут и спина, и шея, как проснётся. Ещё и прохладно в кабинете, заклеенные ими в конце осени окна совсем отсырели и снова стали пропускать ледяной воздух. И чего она в этот отдел посреди ночи потащилась? До дома ведь рукой подать. Вышла из дома, чтобы пойти ночевать в отдел? Совсем ничего не понимал. О чем с ней говорить просто не знал. Ну вот проснётся она, и что он скажет? «Привет»? Крайне глупо, видимо план заранее продумать не получится и придётся действовать по ситуации. Он сам весь затек сидеть в одном положении. Боялся даже ногой шевелить, чтобы её стул не заскрипел, как часто бывало. Сидел тихонько, закинув ногу на ногу, новости читал, да на спящую как младенец девушку поглядывал. В коридоре громко ударила входная железная дверь, так громко, что с крыши на железный подоконник свалилась заледеневшая глыба снега. От этого грохота Аня пошевелилась и с тихим полумурчанием открыла глаза. Сонно, не осознавая до конца, где она, как она здесь оказалась, что происходит и почему здесь находится Юра, если вчера они поругались, она хлопает ресницами, её покрасневшие белки Юра видит издалека, как и совсем немного подпухший нос и веки. Значит плакала, и уснула, вероятнее всего, в слезах. В адекватном состоянии его ледяная на проявления чувств Аня никогда в жизни бы не написала всех тех слов, что ему довелось вчера прочитать и которых он не обнаружил наутро. Продолжает устало вглядываться в её глаза, она тоже сонных глаз с него не сводит, лишь иногда на доли секунды опускает, будто задумавшись. — У тебя так руки дрожат, — её тихий с лёгкой хрипотцой шёпот влетает ему в голову и будоражит кровь. Он и сам чувствовал, как пальцы мелко потряхивало, хотя раньше не замечал за собой такого безумного тремора. Не пропади она с радаров с утра пораньше и не узнал бы, что его организм может такие фокусы выкидывать. — А у тебя глаза красные, — парирует в ответ, мягко улыбнувшись уголками губ. Хорошо всё-таки, что с ней всё в порядке. Невооружённым глазом видел, как ей тяжело, каких усилий ей стоило проглотить свою обиду и заговорить первой. Ему гордость не позволила начать разговор, схватила поперек горла и сжимала, не давая ни словечку проскочить. А тут, уподобившись ей, проявил невероятную наблюдательность. — Замёрзла? В ответ кивок и тяжёлый вздох, как ножом по сердцу. Вина душила, так глупо и по-детски поступила, даже не подумала, выходя на улицу глубокой ночью, о том, что за дверями парадной её может ждать верная смерть. Поняла это, глупая, только сейчас, когда увидела до смерти перепуганного Юру и его как никогда дрожащие пальцы, что он так яро пытался скрыть, да не получилось. Её зоркий глаз всё заметил, даже толстовку его помятую, что тот в спешке нацепил, и волосы наспех резинкой стянутые так, что куча петухов осталась. — Будем мириться? — не меняя положения, так и лежит на боку, боится пошевелиться. Уже чувствовала, как от проведённой в скрюченном положении ночи болит шея, плечо от малейшего движения заныло. От громкого голоса, казалось, всё рассыпется, Юра испарится и она снова останется одна в тёмном холодном кабинете с замёрзшими ногами и подкреплённым коньяком сознанием, которому хотелось только плакать и плакать. Прикрыла веки буквально на пару секунд, пропустила мимо ушей скрип половиц и её проклятого старого стула, который давным давно было пора заменить, а то действовал на нервы со страшной силой. Почувствовала скрип кожаного диванчика и то, как он прогнулся под весом присевшего на краешек Юры, а ещё через секунду его тёплую ладонь, охватившую её тонкие пальцы. Прижаться бы к нему, да сил нет совсем, слабость необъяснимая во всём теле, как будто бы простудилась. — Ты как здесь оказалась? — Я хотела приехать, но у меня не хватало денег на такси и я пришла в отдел, — кое-как приподнимается, поборов дрожь в свободной руке, его крепкое плечо как всегда вовремя, даёт опору и не позволяет упасть, только если ему в руки. Лбом уткнулась ему в плечо, поджала ноги под себя и покрепче ладошку сжала. Сухая, совсем чуточку прохладная, а от самого Юры разит сигаретами и не отступающим волнением. Ситуация до боли глупая получилась, а домой возвращаться не хотелось совсем, стены, казалось, дрожали от её мольбы взять трубку и приехать, чтобы спасти её от стремительного наступлении армии страхов. — Юр, я такая идиотка, прости, что напугала так тебя. — Бабник и идиотка, прекрасная парочка, — хмыкает, прижимаясь щекой к её макушке. Сердце медленно приходило в нормальный ритм, водил рукой туда-сюда по плотной ткани платья, вдыхал вместе с запахом волос её усталость. Хотелось минимально разрядить между ними непонимания. Сгладить неловкое молчание, робкие поглаживания, на которые Ане до смерти хотелось ответить хоть какой-то нежностью, но своих слов вчерашних, ту высотой до небес кучу грязи, которую вылила на него вчера на эмоциях, не могла из головы выкинуть, вновь и вновь виноватой себя чувствовала. А он словно специально напомнил, ещё и пошутил очень в своём стиле, вроде и с издевкой, но по-доброму. В этом был весь Юра. — Я помню, что у тебя с начала зимы никого не было, — оправдывается изо всех сил, не столько перед ним, сколько перед самой собой, чтобы перестать чувствовать себя до стыда виноватой. — Просто к слову пришлось, вот я и, — запинается в очередной раз, мотает головой и снова носом упирается куда-то посреди его груди в насквозь им пропахшую тёплую толстую ткань. — Прости. — Я не злюсь, прекрати извиняться, — кроткий поцелуй вверху лба и она снова прижимается крепче, как будто он может позволить себе уйти. — Вчера злился, — невнятно бормочет, гладя его по спине сцепленными за ней ладошками. — Злился. — А сегодня уже нет? — вопрос за вопросом, думал уже за нос шутливо схватить, чтобы прекратила переливать из пустого в порожнее, и тут очередной вопрос, как пуля в лоб. — Аня, меня так перетрясло из-за того, что бабка эта твоя сказала, мол, убежала ночью и не возвращалась, что я думал с ума сойду, — замолкает, давая себе возможность выдохнуть. — Ты ещё и трубку не берёшь. Что я должен был думать и где тебя искать, скажи пожалуйста? — Аня даже повернулась лицом, чтобы все эмоции его прочувствовать и увидеть. Недовольство, и причём ни капли не наигранное, а самое настоящее, искреннее. — Шутка про колодец в моем старом дворе будет неуместной, да? — шутка появляется в голове сама собой и тут же вылетает наружу. Он ее отчитывает, а ей в голову всякая чепуха лезет, защитная реакция. Хорошо, что не слёзы, а ведь могла расплакаться запросто. — Я тебе по лбу сейчас как дам, шутница, — и правда даёт ей щелбан, легонько, чтобы потом в порыве ревности ко всему прочему балаболом его не окрестила, она потирает лоб и морщит нос недовольно. — Куплю телефон, который не разряжается неделю, повешу на шнурок на шею и будешь ходить так. — А говоришь, что не злишься, — жмурится совсем чуть-чуть, а потом вытягивает губы трубочкой ему навстречу, намекая на примирительный поцелуй. Юра сперва неодобрительно мотает головой, мол, мы ещё не договорили, но все равно прижимается своими к ее мягким и тёплым губам, ненадолго, чтобы голову не потерять. — Если ты думаешь, что от одного поцелуя я забуду все твои вчерашние психи, то ты ошибаешься. — Если ты думаешь, что они были беспричинными, то ты тоже ошибаешься, — немного отстраняется, понимая, что сейчас все снова пойдёт по второму кругу. — Потому что я все ещё против твоих таких решительных действий. — А, то есть тот факт, что мы ошиблись и ищем даже не того человека, ты не допускаешь? — поджимает губы, всем своим видом показывает недовольство. Аня такая Аня, что снова бесить начинает. — Ну давай приставим к тебе охрану, пусть торчит в подъезде, чтобы никто не следил за тобой и не поджидал, если я тебя в качестве провожатого до работы не устраиваю. — Я, по твоему, только на работу хожу, других дел у меня быть не может? — хмыкает, окончательно убрав все части тела, которыми они ещё пару минут назад сцепились в объятьях. — Мне к врачу сегодня например нужно, а завтра ещё куда-то, и видеть кого-то постороннего рядом с собой я не хочу. — То есть, я уже посторонний? — Я не сказала, что ты посторонний! — вновь кипятится. Догадываясь, что ничем хорошим этот их разговор не закончится, решает просто закрыть тему. Лучше уж разойтись больше помиренными, чем ещё сильнее разругаться и стыдиться даже посмотреть друг на друга. Только-только собиралась его по руке аккуратно погладить, как он, с неприкрытым недовольством хмыкнув, встаёт с места. Аня даже рот открыть не успела, даже за руку ухватить, чтобы задержался на минутку. Схватил пальто с вешалки и вышел за дверь. И какая муха его укусила?