Следственный эксперимент

С понедельника началась последняя неделя января, а вместе с ней и полный завал на работе, ставший результатом пары-тройки ежечасных перепалок во всё ещё пыльном и заставленном кучей папок и старой мебели кабинете, где заседали товарищи Музыченко и Никитина, уже фактически месяц успешно скрывающие свои отношения от коллег и отлетающие друг от друга на расстояние метра, едва в дверь раздавался стук, оповещающий, что к ним кто-то пришёл. После проведённого вместе воскресенья выйти на работу было просто невыносимо трудно. Погода так и шептала остаться в постели ещё на сутки, предыдущие они, к слову, оттуда не вылезали. Начали утро примерно в обед с завтрака с доставкой до подушки для Ани, любезно приготовленного Юрием Юрьевичем на скорую руку, пока она досыпала свои законные десять минут. Готовить-то ничего и не пришлось, кроме чашки чая зелёного, и кофе для себя, а вот над подачей её любимых йогуртов пришлось повозиться. Слишком уж не романтично получалось, хоть ты за цветами беги в одних трусах с утра пораньше, лишь бы скрасить и без того солнечное утро. Аня заулыбалась в уголок одеяла, едва он появился в дверном проёме. Его весьма прозаичное настроение с утра пораньше подняло её собственное. Не выспалась, но неприятное затемнение в голове прошло, стоило ей глотнуть тёплого чая, удобно устроившись у Юры на плече. Дальше душ, снова в постель и снова в душ, и устраивало такое положение дел обоих. Как будто долго-долго не виделись и наконец дорвались друг до друга, упивались и насытиться не могли. Стёртые губы к вечеру просто болели, руки и ноги не слушались, а доставка еды на дом спасла их от голодной смерти. А в отделе крик стоял уже с половины восьмого утра, и кричала Анечка, впервые увидавшая в своей вылизанной приёмной мышь и запрыгнувшая от этого на стул. На вопли сбежались все, кто находился в радиусе десяти метров в этот момент. Столпились у входа, не понимая, что случилось, только и пересказывали друг другу, как серый комочек прошмыгнул из дыры под батареей к диванчику для посетителей, а Смирнова, словно с катушек съехала, едва ли не на самую удалённую от поверхности земли точку забралась. Рядом с Анечкой вился Личадеев, пытался успокоить, мол, ничего страшного она тебе не сделает, лишь бы провода не перегрызла от компьютера, начальник их тоже не отставал, сперва всполошился, выбежал из кабинета, как и остальные, пытался понять, что за крики с утра пораньше, если он их планировал ближе к обеду, а когда понял, в чём дело, стал судорожно звонить кому-то и требовал вызвать специалистов, чтобы все норы заделали. Теперь Смирнова плакала от того, что мышку жалко, а Паше ничего не оставалось, как подать резко сменившей страх на слёзы девушке руку и помочь спуститься. Потом ещё глаза закатил, но этого рыжая не видела, иначе бы получил Личадеев по первое число и остался бы без девушки. И в таком бедламе целая неделя. С понедельника до пятницы, так ещё и задерживаться пришлось, слишком много работы было, не успели разгрести за восьмичасовой рабочий день, а домой брать было неохото. В среду Аня не успела до кабинета дойти, на скамейке рядом с дверью её тихо ждала заплаканная женщина примерно её возраста, может чуть-чуть постарше. Выглядела жутко уставшей, истощённой будто, в слишком лёгком пальто для такой холодной зимы, с еле как накинутым шарфом, Никитиной сперва даже не по себе стало, как её увидела, подумала, что какая-то неблагополучная снова пришла, чтобы помогли потерянного мужа найти. — Я к вам, — шёпотом, Ане пришлось напрячь слух, чтобы расслышать. Не голос — мольба, а она ещё даже свою просьбу не озвучила. На сердце снова камнем легла чужая боль, жалела, что приехала раньше Юры, ему выслушать безутешную было бы гораздо легче, чем Ане. Она слышала краем уха, что поступило заявление о пропаже девочки, сердце тогда тревожно дёрнулось, но Юра, к счастью, смог отвлечь и потащил пить кофе, не успела углубиться в эту тему, а зря. Вздохнула. На часах было без пятнадцати восемь, часы приёма у них начинались в восьми, но держать пришедшую за помощью женщину в коридоре и испытывать её и без того убитую нервную систему не могла, женское начало в ней не позволяло так издеваться. Не представляла, что чувствует, боялась того, что услышит, надеялась, что та будет держать себя в руках и не впадёт в крайнюю степень истерики, что придётся прибегать к врачам, но свежие мокрые дорожки на щеках говорили об обратном. — Пройдемте в кабинет, — открывает дверь своим ключом и, толкая, прикрывает глаза на секунду. Только бы своих переживаний не выдать. С ней и так непонятно что творилось в последние пару дней, даже Юра её нездоровую тревожность и чувствительность заметил, а здесь придётся снова и снова пропускать через себя чужие переживания и чужую боль. Несколько дней уже прошло, вряд ли удасться найти девочку в целости и сохранности. Либо где-то в заложниках, либо изнасилованная, либо… Третий вариант был и без слов понятен, и больше всего Аня к нему склонялась. Не озвучивала, просто в голове поставила галочку зайти после работы в аптеку за очередным пузырьком настойки на травах, чтобы спалось легче. Со сном снова проблемы начались. Её ночёвки у Юры прекратились, а вместе с ними и стабильный восьмичасовой сон сменился шестичасовым, а то и меньше, если не успевала сделать что-то по дому и слишком поздно затевала стирку или уборку. Не думала, уезжая от него в воскресенье вечером, что ни на вечерочек к нему вырваться не получится, уставшая, после работы шла пешком домой, даже отказавшись от предложения её подвезти. Не хотела, чтобы он круг делал, по Юре было видно, когда он сильно уставал, лицо словно серым становилось, и курил так много, что Аню саму тошнить от запаха начинало, хотелось отобрать у него очередную порцию никотина и нарочно смять о край пепельницы, чтобы не смог докурить до самого фильтра. Дома лениво умывалась, переодевалась в пижаму и валилась на свой оказавшийся до жути неудобным, если спать там без Юриного плеча, диван, отрубалась мгновенно, и минуты не проходило. Подрывалась всё чаще посреди ночи от странных, порой пугающих, снов, где от темноты зажимало в груди и перехватывало дыхание, где её непременно кто-то преследовал, кто-то горячо дышал в затылок и громко смеялся, когда она ускоряла шаг и пыталась сбежать от навязчивого преследовавшего её голоса. Рывком поднималась с постели, придерживаясь за стенку и стараясь выровнять дыхание, шла в ванную, где брызгала на лицо ледяной водой и снова возвращалась в кровать. И так каждый день, как будто кто-то проклял. Пришедшая женщина скромно присела на стул и стала ждать, пока Аня сделает свои дела, включит компьютер, пальто повесит на крючок. Вздрагивала и шумно, так, что Никитина едва не оборачивалась, рвано вздыхала, будто хотела всю боль свою выдохнуть, а не получалось. Пустыми глазами разглядывала стены, спустя секунду в очередной раз залипала на одну точку, даже не моргала. От тишины по спине мороз шёл, Аня не могла перестать от волнения трогать свои волосы. Юра залетает буквально через пару минут после них, с порога, не обратив внимания на то, что в кабинете его Анечка не одна, приобнимает за талию и мокро чмокает в щёк, вклинивая шустрое «Привет». Только, когда она нарочито громко кашляет, чтобы привлечь внимание, и кивает назад, обращает внимание на сидящую будто одурманенную женщину. На вид дал бы ей лет пятьдесят, не меньше, так плохо она выглядела. Даже внимания на них не обратила, как сидела, глядя в приоткрытую форточку, так и осталась. Решает, что желать ей «Доброго утра» будет слишком кощунственно, поэтому бросает спокойное «Здравствуйте» и проходит на место, чувствуя, как в кабинете становится всё меньше свежего, не пропитанного тревогой, воздуха. — Она ушла в колледж утром в понедельник, отписалась, что дошла, сказала, что вернётся сразу после занятий и., — обрывается, вздохнув, сглатывает слёзы, но сдержаться не может и в итоге по щеке всё равно парочка скатывается. Аня бросает молчаливый взгляд на закусившего ноготь на большом пальце в раздумьях Юру, тот, поняв её без слов, подходит вместе со стулом и упаковкой салфеток, протягивая женщине парочку. — Почему сразу не пришли? — тактично спрашивает, стараясь не давить, ловит на себе встревоженный взгляд со стороны своей коллеги, но даёт ей понять, чтобы не мешала. — Было уже такое, что не могла до неё дозвониться, — уставилась в свои пальцы, словно скрывает что-то, хотя на деле совесть её абсолютно чиста была, просто переживала до жути, все пороги больниц истоптала за двое суток, не знала, куда стучаться, чтобы помогли найти ребёнка. — Вечером всегда возвращалась, а в девять часов телефон стал недоступен, — заканчивает, прикусывая дрожащую губу и снова заходится в рыданиях. Сердце стало покалывать, дышать было трудно, Юра, словно почувствовав, накапал успокоительного в две рюмки, вместо одной, и не прогадал. Ане и правда на долю секунды показалось, что она отъедет. Пообещали сделать всё возможное, а когда дверь закрылась, обменялись разочарованными взглядами. Зря её обнадёжили, но по-другому не смогли, даже у Юры язык не повернулся сказать хоть слово о возможной гибели ребёнка. Аня в тот день уехала с работы пораньше, даже на такси двух сотен из-за повышенного спроса не пожалела. Выпила рюмку коньяка, закрыла дверь на ключ изнутри и зареклась не думать о пропавшей девочке, радостное лицо которой стояло перед глазами. Почему-то задел её этот эпизод, то ли мать убитая горем такое впечатление на неё произвела, то ли просто девочка в душу запала и какое-то тёплое чувство к ней возникало, но внутри что-то надломилось. Настолько, что, решив поспать, она расплакалась, едва закрыла глаза. Ещё и Юра позвонил как раз в тот момент, спросить, как она, а она и слова вразумительно произнести не могла, просто тихонько всхлипывала в трубку, часто хлюпая носом. Убедила его не приезжать, буквально заставила ехать домой сразу после работы и отдыхать, сил глядеть на его синяки под глазами и высохшие от постоянного курения губы не было, а целовать так тем более. Радовали только цветы на подоконнике и то, что с мамой всё было хорошо. И доводящие до улыбки милые сообщения от Юры перед сном, конечно. В четверг оформили заявку на поиск девочки, спустя пару часов получили выговор от начальника за самовольничество, но отзывать не стали, получат, так пусть за дело, зато хотя бы тело ребёнка найдут и матери будет что хоронить. Куда лучше, чем жить в неведении, жив твой ребёнок или нет. Больно ровно так же, но куда лучше. В пятницу вечером, за пару часов до конца рабочего дня, когда за окном практически стемнело, а в отделе осталась всего пара сотрудников, да и те, одинокие либо же дежурные, Музыченко позвонил отъехавший на поиски вместе с поисковым отрядом Паша и обескуражил тихим «Нашли». По тону голоса всё понял, глянул на Аню, от одного его взгляда у той плечи поникли. Вот и всё. Спрятала лицо в ладонях и с дрожью выдохнула. Снова страх подкатил, коего давно не чувствовала, снова стало душить, как во сне. Он снова дал о себе знать, а мать, будто почувствовав, пришла к ним, и явно не в их хорошей репутации дело было. Аня сидела в одном положении, скрючившись и пытаясь отогнать ком из горла и слёзы из глаз, пока Юра записывал адрес. У того не слушались пальцы, ручка рвала бумагу и отказывалась писать, буквы скакали над строчками, но в конце концов сложились в уже знакомый им адрес. Анин старый, Паша добавил только «чердак», чем окончательно выбил Юру из колеи. А Аня ведь говорила ему, что он в тот вечер ушёл через чердак! Значит знает ходы, значит имеет доступ, только вот скрываться умеет мастерски, уже больше недели молодые сотрудники штудировали картотеку в архивах в поисках схожих черт внешности, но безуспешно. Ни одного похожего среди числящихся в базе бывших уголовников не было, даже искусственный интеллект только с толку их сбивал, выдывая каждый раз разных людей, ничего общего с человеком на фото не имевших. — Поедешь? — его мягкий и тёплый нарушает тишину на секунду, а затем снова уступает место тиканью часов. «Хоть бы ответила «нет», — думает про себя, а сам губы кусает от волнения. Ей не стоило ехать, которые сутки на успокоительных, нервы и так ни к чёрту, а здесь ещё и первый за долгие месяцы выезд на труп. Ещё и к ней домой фактически, снова ворошить чертоги памяти и выуживать оттуда спрятавшиеся страхи. Аня мнётся. Отводит взгляд в сторону, кусает щёку изнутри, и неуверенно кивает. — Да. Должна быть там. Не сможет работать дальше, если лично каждую квартиру, в том числе и свою старую, каждый сантиметр в подъезде не осмотрит, чего бы ей это не стоило. Найдёт. Обязательно его найдёт. В подъезде стоял удушливый запах трупа и горел свет. Тело, прикрытое тканью, лежало на носилках, ни души, помимо группки оперативников, не было, всем запретили строго-настрого высовываться из квартир до особого распоряжения и приезда следователей. Юра начал обход с верхних этажей и лично полез осматривать чердак. Не пустил её, как бы сильно не рвалась, даже накричал, когда за руку его схватила, настойчиво требуя уступить ей борозды правления. Кажется, что весь подъезд и все присутствующие слышали его отрезонировавшее эхом грозное «Стой здесь, я сказал», а у Ани ни один мускул не дрогнул, хотя в другой момент обиделась бы жутко и съязвила в ответ. Прав Юра был, желание помочь это хорошо, но головой тоже нужно думать было. Ничего нового он там не нашёл, только брюки перепачкал, да провонял весь гнилью. Крыша была открытая, нужно было найти домоуправляющего, чтобы тот распорядился заварить выход или что-то в этом роде, чтобы не взять на душу ещё пару-тройку грехов и не пойти соучастником в серии. В морг экспертизы, находящийся у чёрта на куличиках, куда свозили всех погибших с примесью криминала, было решено ехать сразу и выяснять причину смерти чем раньше, тем лучше, даже специально для этого вызвали их знакомого судмедэксперта из дому, буквально из постели выдернули беднягу. Проторчали там долго, пока дождались результата, хотя всё было ясно, как божий день, Юра и сам мог заключение выписать. Стандартная картина, изнасилование в особо жестокой форме и удушение, шея была трупно-синяя, как будто чернилами измазали, ни разу такой степени поражения тканей не встречал за годы работы следователем. У Ани чесались кулаки, Юра страховал, стоя позади, чтобы в случае, если от увиденного ей станет совсем уж плохо, успеть поймать и не дать удариться головой. Аня держалась, дышала тяжело, сцепив зубы, но выслушивала всё, что говорил им врач, впитывала каждое слово, как губка, сдвинув брови к переносице и сосредоточившись на лишь ей известных мыслительных процессах. В служебную машину загрузились все, кто поместился. Паша и водитель на переднем, Саша, Аня и Юра на заднем, как селёдки в бочке, зато домой доедут в тепле и бесплатно. Юра едва увидев адрес решил, что свою машину оставит у отдела и поедет со всеми. Им с Анечкой светиться в том дворе было опасно, дома он знал, как пять пальцев, спрятаться где-то и потом выследить, на какой машине и куда они поедут было проще простого. После всего произошедшего за неделю меньше всего хотелось обнаружить в субботу утром под дворником машины записочку с кривыми от волнения буквами и многообещающим посланием, они уже коллекцию могли собрать и повесить в рамочку на стенку в гостиной, а ещё лучше у изголовья кровати. Вскоре машина пустеет, Анисимов выходит у метро, ссылаясь на то, что так доедет быстрее, забирает с собой привезённую Юрой папку. Обещался подшить всё за сегодняшний день, ясно было, что почерк одинаковый, а значит на пару десятков страниц их дело снова станет толще и скоро пойдёт на очередной том. Практически «Война и мир» выйдет. — Елена, мы нашли вашу дочь, приносим свои соболезнования, — у Ани каждый раз сердце сжималось, когда эту фразу слышала, а Музыченко ещё и тон голоса подбирал максимально холодный, чтобы самому случайно своих переживание не выдать. Она даже вздрогнула, так давно не слышала от Юры такого безразличия. Сейчас вздохнёт, протрет устало глаза и скажет своё уже привычное. — Подъедьте завтра, пожалуйста, в отдел к восьми утра, вас там сориентируют, что делать дальше, — она слышит короткие гудки, трубку кладут, а Юра прячет мобильный в карман куртки. И снова молчание, ни у кого слов, чтобы описать происходящее, не было. — Не пережила бы, будь у меня ребёнок и случись с ним такое. Еле слышно, отвернувшись к окну, чтобы мокрых глаз никто не увидел. Музыченко только наклоняет слегка голову, заглядываясь на ее замершую с закрытыми глазами фигуру, и вздыхает. «А я не переживу, если с тобой что-то случится». Спустя ещё примерно пять минут дороги Аня бессильно опустилась во сне на его плечо и прижалась щекой. Примял ее лохматую макушку своей хулигански небритой щекой и втянул запах. Своего желтого «кэмэла», который она под шумок стрельнула из его куртки, Аниных фруктовых духов и усталости. Последняя пахла так тяжело, что тут же забила ноздри и не давала пробиться сладковатым ноткам то ли груши, то ли винограда, то ли вообще чего-то совсем другого. Для полного счастья оставалось только прижаться губами, хотя бы ко лбу. За рулем ехал мальчик-стажёр, рядом с ним светящийся как самовар и одновременно с этим добитый увиденным Личадеев. Начальство похвалило — ещё бы ему не светиться, а второе быстро пройдёт, он-то с горем убитой матерью не разговаривал и не придётся. Пашку подбросили в центр к его коммуналке, Музыченко успел в окне разглядеть недовольно надутые губы заждавшейся его рыжей Аньки, укутанной в три шарфа и со смешной полосатой шапкой на макушке. В центре отчего-то пошёл снег, откуда-то подуло, хотя все окна были закрыты. — Юр Юрьич, куда? — чересчур громко, явно не обратив внимание на идиллию, что царила на заднем сидении служебной «Лады», спрашивает водитель и только потом глядит в зеркало. — Ой. — Пятый поворот во двор по той же улице, что и отдел, — Аня вздыхает и поднимается, приглаживая волосы и медленно моргая. И правда задремала, глаза мутные-мутные, а нос красный от холода. — Прости, что-то меня укачало. — Главное, чтобы ты и дома так легко отрубилась. — Это вряд ли, — горько усмехается, снова поймала себя на мысли, как паршиво потерявшей всё в одночасье матери девочки после их звонка. Приподнимает голову и сталкивается с его взглядом. Темным, блестящим, сосредоточенным на ее пушистых ресницах. Только сейчас поняла, как сильно соскучилась по нему, как сильно хотелось просто прижаться к нему всем телом и молчать, пока легче не станет. — Поехали может к тебе? — произносит, собравшись силами, практически не слышно, шепотом. Легонько ведёт пальцами по его замёрзшей из-за того, что забыл на работе перчатки, ладони, видит, как взметнулись уголки его губ. Музыченко просто кивает, просит остановить на ближайшем повороте у светящейся вывести метро. Бормочет что-то про тошноту и то, что проводит Аню сам, стажёр даже не слушает, сам грезя мыслью о том, как бы поскорее домой попасть. До Юриной квартиры пилить как минимум два часа пешком, а ловить такси посреди ночи практически в центре удовольствие не из дешевых. Под тихое покачивание полупустого вагона она снова засыпает, на этот раз без страха опустившись ему на плечо и уткнувшись носом в дублёнку. Юра сам едва не задремал, слышал только как-то отдалённо мужской голос, объявляющий станции, а мыслями где-то далеко-далеко был. Едва он закрывает за собой тяжёлую дверь, Аня жмётся. Прижимается так крепко, как только может, послушно вертится в его руках и отвечает на липкие мягкие поцелуи. Целовались как-то по-детски и устало. Оба вымотались, обоим хотелось сходить в душ, стереть запах дороги и отголоски запаха найденного тела. — Соскучилась? — сюсюкает, уткнувшись ей в макушку, громко прижимается губами, поглаживает рассыпавшиеся по плечам волосы. — Очень, и устала тоже жутко. — Беги в душ, я пока соображу перекусить, — мокро целует нос и хлопает по пятой точке, подталкивая в сторону ванной. Ей нужнее, её душ спасал от усталости, Юре же только прибавлял. Тихо ужинают разогретыми овощами, Аня то и дело улетает куда-то, хотя они даже не разговаривают, просто взгляд становится потерянным и пустым, Юре приходится мягко ладони касаться, чтобы вытащить её из этого пугающего состояния и вернуть в реальность. И есть не хочется, и спать уже, по правде говоря, тоже. Лежат оба, будто отрешенные, Аня глаза прикрыла и всё пыталась уснуть, но ощущение, что внутри что-то треснуло и не срастается, не покидало, как будто ребра переломали и те впивались в лёгкие, так мерзко было. Жестокий коктейль из всевозможных успокоительных не работал, укутанная в одеяло Аня раз за разом проваливалась в короткий беспокойный сон, из которого выныривала, перед этим провалившись в обрыв и потеряв землю под ногами. Хватается за руку, до боли крепко сжимая. — Я здесь, Анют, — шёпотом, касаясь губами горячего лба. Снова температура. — Я здесь.