Следственный эксперимент

Спокойствие продлилось до второй половины апреля. И вроде бы погода солнечная, всё начинает активно цвести и пахнуть, каждый денечек так и шепчет о неспешной прогулке после работы, Аня засматривается на детские отделы в магазинах, Юра в тихую присматривает кольцо, а маньяку их захотелось испортить всю весеннюю романтику своим неожиданным появлением в лучших традициях. Нежданно-негаданно, без каких-либо предпосылок. Позвонили ночью. Спать они легли рано, поэтому к часу ночи, когда на тумбочке зазвонил телефон, нарушая блаженную тишину и за руку вытаскивая Юру из тягучей пелены в кой-то веки приятного сна, пробуждение оказалось крайне неприятным и тяжёлым. Было бы не так обидно, снись ему что-то уже привычно пугающее или отвратительное. Юра подорвался, чтобы быстро ответить и не разбудить при этом Аню, едва не закашлялся от застрявшего в горле храпа и принялся в темноте искать телефон и кнопку настольной лампы, чтобы не скинуть случайно прописавшуюся на краю тумбочки кружку с водой и не наделать ещё больше шума. Сама же Аня проснулась от того, как он резко дернулся и шустро перекатился на другой край кровати. Сразу стало холодно и как-то неуютно, попыталась укутаться в освободившееся одеяло, но Юрины тихие, потому что шёпотом, и взволнованные разговоры, часто прерывающиеся на сдержанные тяжёлые вздохи, не давали ей покоя. Она улавливала какие-то обрывки фраз сквозь сон, мозг особенно чётко запомнил его вопрос о наличие тела и шумный выдох, за ним последовавший. Перевернулась на спину и стала слушать уже с открытыми глазами, то вглядываясь в потолок, но бросая встревоженный взгляд на согнувшегося пополам Юру. Всё ещё шептал, думал, судя по всему, что она спит. Уснёшь тут, когда его от одного звука так передёрнуло, что чуть с кровати не свалился и ей по лбу не зарядил. Особого страха из-за своего положения не было, то ли потому что Юра её так тщательно оберегал от всевозможный потрясений, то ли просто достигла такого уровня дзена, что никакие смерти ей, казалось, не страшны и не впечатлят. В конце-концов, она столько трупов видела за последние пару лет жизни, что и не пересчитать, а Юра, если уж там и вправду, как говорит Паша, что-то ужасное, сделает всё, чтобы она этого не увидела. — Что такое? — выждала, пока он договорит, приподнялась на локтях и обеспокоенно стала вглядываться в его напряжённо сдвинутые брови. Он мотнул головой. Очень не хотел, чтобы она этот разговор слышала, но увы. Её привычку держать ухо востро даже беременность не изменила. Оно и к лучшему было, сможет потом шустро приступить к работе, если захочет, конечно, без какой либо мамской деформации. — Отъехать нужно, спи, — мягко гладит по тёплому после сна плечу и встаёт, направляясь прямой наводкой к шкафу и выуживая оттуда что-нибудь да потеплее. Пусть весна и вступала в свои права, ночи всё ещё оставались довольно прохладными, а простужаться ему, с беременной-то Анькой рядом, не на руку было. Отправит ещё спать на диван в гостиную, у него там за пару часов от неудобного положения радикулит обострится. Ненавидел эти долбаные ночные вызовы. Как будто кроме него на них ездить некому. Собраться нужно было как можно быстрее и ехать на всех скоростях, а он даже не был уверен, что топлива достаточно. Паша, бедняга, едва не заикался, вечно какая-то чертовщина выпадала на его дежурство, так, гляди, и разочаруется в выбранном им по юности профессии. Он толком и объяснить не мог, что там в квартире, рассказывая, одновременно курил, голос очень отчётливо отбивался о что-то бетонное, видимо вышел на площадку, чтобы позвонить ему и попросить приехать. Юра не хотел допускать мысли, что спустя столько месяцев затишья маньяк вновь объявился с очередным жестоким убийством, но было очень на это похоже. Кровь стыла в венах. Хотел было скрыть от Ани, куда едет, сослаться на какую-нибудь ерунду, но забыл о её обострившемся в последнее время чутье. Она по одной его спешке всё поняла, никуда бы он посреди ночи так не сорвался, яро отправляя её спать, как на очередной выезд по расследуемому ими делу. Ключевым во всей фразе она считала это «ими». А значит и ей туда было нужно, просто жизненно необходимо. — Опять? — подрывается вслед за ним, путаясь в одеяле. Сердце стучало как бешеное, сон как рукой сняло, хотя проспали они всего пару часов и этого явно не хватит, чтобы соображать достаточно ясно. Юра, глянув на её загоревшиеся глаза, тяжело вздыхает и, кратко кивнув, отворачивается обратно к шкафу. Глаза заплющил и стал себя ругать. Знает, чем это закончится. Проще было соврать и потом долго и упорно извиняться, теперь ведь она точно захочет поехать с ним.  — Я с тобой, — шустро неуклюже выбирается из своего кокона и босиком в полумраке начинает собираться. Надевает первое, что попадается под руку, под смех и передразнивания Юры ворчит, что его мечта исполнилось и её живот наконец-то подрос и теперь джинсы еле застёгиваются. Гардеробчик ей и правда следовало сменить, как минимум в форменную юбку она уже не помещалась, слегка раздалась в бёдрах, а платьях в обтяжку можно было запросто разглядеть совсем чуть-чуть округлившийся низ живота. Для всех остальных говорила, что просто поправилась. Причина была абсолютно правдивой, Юра так тщательно следил за тем, чтобы она хорошо питалась, что парочка лишних килограммов на весах не заставила себя долго ждать. Справляется в итоге даже быстрее Юры, накидывает объёмную кофту поверх шерстяного свитера под горло и выходит на свежий воздух. Ждёт его на скамейке у подъезда, так тихо вокруг было, так удивительно спокойно и даже как-то не совсем холодно, видимо ветер сквозь коробки домов во двор не попадал. Юра спускается через пару минут с зажатой в зубах сигаретой, пытался так успокоиться, но одной бы явно не хватило, а поджечь ещё одну не позволила испуганная Аниным осуждающим взглядом совесть. Выбрасывает перед тем, как сесть в машину, там же заедает жвачкой, чтобы не воняло, и наконец трогается. Едут в тишине, даже радио никакое не включают, чтобы не отвлекаться от мыслей. Дорога предстояла не очень долгая, такси бы обошлось максимум в пять сотен, но ждать его не было времени. И вроде обычная пятиэтажка, ничем не примечательная, если не считать стоящей у подъезда кареты скорой помощи, курящих на скамейке фельдшеров и их рабочей машины, пустой, даже водителя на месте не было. Света в окнах не было, горел только в подъезде и квартире на третьем этаже, куда они, судя по всему, и направлялись. Удивительно, что толпы зевак-соседей на площадке не наблюдалось, видимо разогнали всех, кто интересовался, нашли только парочку особо смелых понятых, которые рискнули зайти в квартиру и одними из первых лицезрели всё то, что так находилось. — Наконец-то вы приехали, — вздыхает Паша, в пару шагов приближаясь к ним, едва поднявшимся по ступенькам. Аня тут же запахнулась в кардиган, натянув пониже рукава для убедительности, чтобы он случайно чего не разглядел, Юра, удостоверившись, что она не будет против, снова закурил. На месте их ждал тихий ужас: запах протухшего мяса, горелых волос и душащая вонь действующей в ванной кислоты. Их неуловимый сумасшедший решил избавиться от тела прямо в квартире и сбежал, не закончив, оставив следователям даже не тело, а груду сырого перемолотого мяса и полурастворившихся костей. Услышал, видимо, что кто-то из соседей позвонил участковому и пожаловался на подозрительно похожий на тупые удары чем-то тяжёлым шум в неположенное время, и решил сделать ноги. Участковый, не раз наслышанный о промышляющем в центре маньяке, тут же набрал в их отдел, а там оказался несчастный Паша. Теперь точно пару недель спать не сможет без кошмаров, не часто ему доводилось в свои-то годы на такие вызовы выезжать посреди ночи, да ещё и фактически без подмоги. Юра опешил, во рту аж пересохло. Сжал зубы, прокашлялся, борясь с подкатившим от резкого запаха рвотным рефлексом, и прошёл в кухню, где от представшей ему картины наполненной человеческими частями тела раковины даже его крепкие нервы сдались и ничего, кроме емкого мата, он выдать не смог. Шок, немой шок и в мгновение ока оледеневший позвоночник. Ноги приросли к испачканному там-сям кровью полу, противно было даже просто в одном помещении, где этот чёрт всё это вытворил, находится, что уж говорить о непосредственной работе со всем тем, что считалось уликами. Воняло так, что резало глаза, открытая нараспашку форточка не справлялась. Аня, морща нос от поистине тошнотворной вони, которую она чувствовала в несколько раз сильнее всех остальных, по привычке решительно двинулась за продвинувшимся вперед на кухню Юрой, но замерла на пороге за его спиной, едва взгляд упал на лежащую, словно часть от манекена, посреди стола отрезанную голову с напрочь сожжёными волосами, от которых воздух вокруг приобрёл ещё более смрадный запах. Вздрогнула, словно в неё выстрелили. Задышала быстрее, сердце в пятки ушло. Снова пострадала ни в чём не повинная девочка. Совсем ещё девочка, в дочери ей годилась. Показалось на секунду, что волосы и правда встали дыбом от увиденного, все сложилось в финальную картинку, и Аня поплыла. В глазах потемнело, голова медленно пошла кругом, успела ухватиться за стенку и медленно осесть, чтобы не рухнуть совсем. Сквозь вату в ушах слышала взволнованный голос Юры, что звал сперва её, пытаясь хоть как-то в сознание привести, а потом попросил кого-то вывести её на улицу. Несколько минут ничего не помнила, как будто вырезали кусок пленки. Было очень плохо, кровь словно отлила от головы, словно совсем на несколько минут покинула тело, руки дрожали неконтролируемо. Более или менее соображать начала уже на улице, как только свежий ночной воздух в затуманенную обмороком голову ударил. Под нос подсунули смоченный нашатырным спиртом ватный тампон. Затошнило. Так резко и сильно, как даже от запаха сигарет не было, успела только отвернуться в другую сторону, прежде чем вся грязь, весь смрад, что был в квартире, успели покинуть ее желудок. Внутри всё сводило, новые спазмы сжимали желудок всё крепче, заставляя её вздрагивать и снова ловить предобморочные звёзды перед глазами. Организм отвергал, Ане помимо того, что адски плохо, было ещё и безумно стыдно прежде всего перед теми, кто видел ее обморок и перед сидящей рядом медсестричкой, что придерживала ей волосы. Ездила с ними не в первый раз, всегда видела ее с холодным отношением и крепкими нервами, а здесь… — Сколько у вас недель, Анна Сергеевна? — тихонько, словно стесняясь лезть так глубоко в душу, спрашивает, подавая ей влажную салфетку и бутылку воды. Почему-то эта мысль первой пришла в голову, решила тактично уточнить, не права ли. Аня полощет рот и жадно припадает губами к бутылке, подташнивало все равно, но уже не так сильно. Глаза слезились, с носу свербило, как бы она не пыталась убрать все следы своего недуга. За первой салфеткой идёт вторая, за ней и третья, молчание затягивается, пока Аня не приводит себя в порядок и не выдыхает облегчённо. Руки всё ещё дрожали, но уже не так сильно и такой слабости, как несколько минут назад, не было, могла держать спину. — Так заметно? — не смотрит на неё, смачивает ладонь и прикладывает ко лбу, чтобы хоть немного легче стало. Лоб холодный, а такое чувство, что горел огнём, как и щёки. Немножко пришла в себя и почувствовала, как сильно на улице холодно, укуталась посильнее в кардиган. Не хотела, чтобы кто-то знал, но здесь все очевидно было, слишком уж Аня оберегала свой несуществующий живот и слишком уж подозрительным оказался ее приступ, человек даже со средним специальным медицинским образованием запросто заметит, тем более, если был опыт в этой отрасли, а эта медсестра, Аня помнила по её же рассказам во время одного из их совместных выездов, до экспертизы работала в женской консультации. — Да нет, не особо, — пожимает плечами, мягко улыбаясь Ане, пытаясь хоть как-то её приободрить и поднять настроение. — Поправились просто немножко, я вас давно не видела, — говорит так аккуратно, будто обидеть боится, а Ане ничего кроме как улыбнуться не остаётся. Знала, что изменилась, все это как-то невольно замечали, и вовсе не в трёх набранных килограммах дело было. Стала гораздо мягче, чувствительнее, двигалась не так лихо, как раньше, появилась такая свойственная беременным медлительность и аккуратность. — Девятая, — снова защитно запахивает кардиган, будто желая спрятать, уберечь, девочка рядом улыбается в ответ ещё шире, чем до этого. Ане неловко, выглядит она хуже некуда, да и чувствует себя совсем уж дурно. Теперь, помимо их с Юрой ещё один человек знает о её беременности. Почему-то была уверена, что она не станет языком трепать. Ей-то по большему счёту некому было, в отделе они появлялись редко, чаще к ним из отдела приезжали, ненадолго и с определённой целью. Зацепить её разговорами могла только Смирнова, а ей Аня и сама собиралась в ближайшем будущем всё рассказать. Слышит, как по лестнице бегом спускаются, слышит встревоженные громкие приказы Музыченко и в голову снова страшные картинки увиденного лезут. Мотает головой, снова тяжело вздыхает и прикрывает глаза. Внутри всё мелко дрожит, как бы она не успокаивала саму себя. Встаёт, чтобы немного размять онемевшие ноги, запахивается ещё сильнее, холод до костей пробирал, заболеть не хотелось. Снова жадно глотает воду, пытаясь с её помощью хоть как-то успокоить свою неконтролируемую дрожь, пустая бутылка летит в забитую бычками урну. Домофон шумно пищит, группа людей в форме вместе с ребятами из экспертизы выходит из подъезда, вынося то немногое, что осталось от тела и что можно было подвернуть экспертизе. Жмурится, стоит на месте, не в силах даже шаг сделать, как будто вся накопленная за недолгий сон энергия в миг улетучилась, а ей срочно требовалась подзарядка или крепкие руки, способные её удержать от очередного обморока. Юра заканчивает разговор, выбрасывает под ноги сигарету, уже счёт потерял, какая за последние полчаса, начатая перед сном пачка опустела слишком стремительно, а он наивно полагал, что как минимум на три дня хватит. Завидев оторопевшую Аню, обхватившую себя руками и устремившую полный надежды взгляд на него, кладёт телефон в карман куртки и подходит ближе. От Юры пахнет резиновыми перчатками и сигаретами, руки ещё немного влажные и подрагивают, оглядевшись, осторожно приобнимает за плечи. Она только ослабленно вздыхает и кладёт голову на его плечо. Сердце у него стучало, как сумасшедшее, дышал так рвано, что она даже не могла подстроится под него, задыхаться начинала. Молчит, макушку щекол примял. — Я так за тебя перепугался, Ань, — вздыхает, касаясь легонько губами вверху лба. — Ты как? Лучше? — крайне обеспокоенно, Аня мотает головой. Нихрена ей не лучше стало от свежего воздуха, внутри всё замерло в том же напряжении, как и в квартире, как бы Юра ни старался успокоить её разбушевавшееся сердцебиение. — Может вернуть ребят? Пусть тебе давление померяют. Ему бы и самому медики не помешали, чтобы накачали успокоительным и дали с собой снотворного. Дома ничего подобного не было, а без сторонней помощи он сегодня не уснёт. Сегодня он впервые пожалел, что когда-то выбрал уголовное право и потом пошёл работать в следователи. Лучше бы разводами и делёжкой имущества занимался, честное слово. — Меня тошнит жутко, надеюсь, скоро пройдёт, — прикрывает глаза, чувствуя, как он снова касается лба губами и гладит обтянутую свитером талию, едва едва задевая ладонью живот, словно убеждаясь, что он никуда не исчез. — Родителям звонил? — он просто кивает, давая ей возможность поменять положение, но Аня остаётся на месте. Самым трудным это было в их деле — сообщать родителям, что твоего исчезнувшего ребёнка нашли, а в каком виде нашли ещё страшнее. Юра мрачнее тучи был, трудно это все, сил много забирает, завтра совсем уж убитый придёт после взятия показаний и казавшейся теперь бесполезной экспертизы. Исследовать толком и нечего было. Аня поднялась на носочки и мягко провела пальцами по бровям, чтобы расслабить. Выражение лица поменялось буквально на пару секунд, а потом вернулось к прежнему. Не помогает, слишком много всего в голове было. — Не сильно от меня несёт? — обеспокоенно, Аня отрицательно мотает головой. Несло, конечно, но не настолько, чтобы отлипнуть от него или ехать в машине, открыв форточку. — Поехали, может ещё поспать хоть пару часиков удастся, — говорит, и сама удивляется своей наивности. Она и сама глаз сомкнуть не сможет после произошедшего, чего уж о Юре говорить. Не удалось. Засыпала и тут же просыпалась, будила своими подрагиваниями дремавшего Юру и извинялась каждый раз, когда он клевал носом. Поплакала даже, просто так, потому что очень тяжело на душе было и больно резало сердце. Просто в один момент Юра почувствовал, что футболка стала мокрее, чем была до этого, а Аня слишком активно чмыхает носом. Ничего не сказал, обнял просто покрепче и позволил выплакаться, сколько ей нужно было. Он будильника захотелось повесится. Аня проснулась мертвецки бледной и с синющими на фоне этой бледности синяками под глазами. В коридоре горел свет. Первого будильника она, судя по всему, не услышала, Юра поставил ей немного позже, чтобы хоть немножко выспалась, а сам ушёл на кухню или в душ, пока непонятно было. На часах было практически семь утра, ванная была свободна, свет, помимо коридора, горел на кухне, Юра был там же уже полностью одетый, но всё равно какой-то помятый. Колдовал над чем-то у плиты, отвернувшись, пахло кипячёным молоком, судя по всему на завтрак планировалась каша. Молча прошла в ванную, умылась, почистила зубы, сглатывая каждый подкатывающий в горлу приступ тошноты, что сегодня возвращала неприятное покалывание по всему телу и откидывала на пару часов назад. В зеркало старалась не смотреть. Жутко бледная, как будто всю кровь выкачали. И тревожность возросла до небес, хотя никаких предпосылок для этого не было. Юра, определённо, возьмёт всю работу на себя, а она будет тихонечко ждать его в кабинете и заниматься какой-нибудь отвлечённой лёгкой ерундой вроде взлома страничек в интернете и украденных в парке сумочек. — Садись есть, — реагирует на её мягкий нежный поцелуй в щёку так сухо, в миг ощетинившись, тем самым обдав её неприятным и несвойственным ему холодом, даже не приобнял в ответ. На щеке порез, рука дрогнула, когда брился, может поэтому и не в духе с утра пораньше. Аня податливо садится за стол и глядит на свою тарелку с овсянкой. Гипнотизирует, с каждой секундой от одного запаха мутило всё сильнее, а Юра, казалось, готов был взорваться на месте из-за её медлительности. Он уже половину съесть успел, пока она ворон считала. — Ешь, Ань. — Меня тошнит, я не буду, — отодвигает тарелку, отводя взгляд, чтобы не сталкиваться с морозящим, недовольным и в какой-то степени злым взглядом Музыченко. Он тяжело вздыхает, следит за тем, как она медленно достаёт из стоящей на столе баночки пару витамин и закидывает в рот, щедро запивая водой. — Прекрати дурить и вперёд, я смотрю, — откидывается на спинку стула и просто прожигает её своими карими. Руки сложил на груди. Сюсюкаться с ней не собирался, не в настроении был, от предвкушения адски тяжёлого и физически, и морально, рабочего дня голова шла кругом, а тут ещё и Аня со своими утренними капризами. — Не заставляй меня, пожалуйста. Я не хочу следующий час обниматься с унитазом, Юр, — аккуратно, пытается вывести его хоть на какие-то положительные эмоции, надавить на жалость в конце-концов, но его это словно сильнее раззадорило. По итогу поссорились. Впервые за несколько месяцев. Накричали друг на друга, Юра швырнул тарелку в раковину, разбив её и ещё пару стоящих там чашек, Аня расплакалась. Юра уехал на работу один, громко и красноречиво хлопнув дверью. Аня следующие полчаса просидела на кухне в гордом одиночестве, вытирая слёзы рукавом пижамы и подавляя режущие ножом грудь всхлипы, от которых плакать хотелось ещё сильнее. В метро её жутко укачало.