Следственный эксперимент

— Нет, мам, всё в порядке, — от её подозрительно и явно неестественно спокойного голоса едва вошедшего в квартиру Юру пробивает на дрожь. Она снова врёт, на этот раз матери, потому что ничего ведь в порядке не было: ни с её физическим, ни с ментальным здоровьем, и с их отношениями, по правде говоря, тоже. Именно из-за её извилистых, чтобы уйти от ответа на его абсолютно резонные в её состоянии вопросы, фраз и её обострившейся скрытности. Он по началу, когда только начал следователем работать, тоже такой ерундой страдал, постоянно недоговаривал с разговорах с родными, скрывал что-то, стараясь их уберечь, а в один момент его накрыло такой чередой беспросветных провалов и проблем, что пришлось выложить всё и сразу, чтобы не скатиться с хандры в тяжёлые формы депрессии и случайно что-то с собой не сделать. И чтобы мама, и без его приключений огорошенная смертью отца, хотя бы за младшего сына не волновалась. Он замирает в пороге, боясь пошевелиться, чтобы лишним шуршанием пакета или своими шагами и предательски скрипящими половицами не испугать Аню. Одно лишь радовало, спустя практически неделю после случившегося она наконец рискнула позвонить маме и поговорить с ней дольше двух минут. Все звонки до этого, непосредственным свидетелем которого он стал, ограничивались парой-тройкой дежурных фраз, просто потому, что Аня боялась углубления их разговора и того, куда может завести мамина любовь докопаться до истины. Ей стоило всего начать разговор о том, что кто-то из Аниных бывших одноклассниц в очередной раз стал счастливой мамочкой, и Никитину бы снова разбило. Все Юрины старания были бы коту под хвост, все те кусочки, что он так усердно склеивал на протяжение недели, снова рассыпались бы и требовали их собрать, чтобы она хоть как-то могла функционировать без каждодневных слёз и безмолвных истерик за закрытой дверью кухни или ванной комнаты. По привычке стоял и прислушивался, судя по приближенности звука Аня сидела в гостиной и даже дверь за собой не прикрыла. Не ожидала, судя по всему, что он может вернуться раньше, а может просто заговорилась и не заметила. — Я позвоню завтра. Не переживай, мне уже лучше, пока. Что-то в её тоне подсказывало, что она снова ей ни о чём не рассказала. Боялась встревожить её, довести, не дай бог, до обострения всех хронических болячек и чувствовать себя потом ещё более виноватой, чем просто за то, что не смогла дать должной защиты их ребёнку. Вздохнул, прежде чем хлопнуть дверью, оповестив Аню с своём приходе. Оставляет пакет в коридоре, портфель там же, только на кресле, разберётся со всем потом, сперва Аню хотелось увидеть и убедится, что за день её кое-как с прихрамыванием на левую ногу поднятое им утром эмоциональное состояние не рухнуло до уровня ниже плинтуса. — Привет, — Аня сидит, уместившись в большом старом кресле с ногами, отвернулась к окну и телефон в руке зажала. Не нравилось ему это положение, застал её уже так пару дней назад, только ещё и со слезами на глазах, как оказалось, и ничем хорошим это не закончилось. Она слегка заторможено оборачивается на его голос, улыбается, вымотанно, но, к счастью, искренне, у него от сердца отлегло. Всю дорогу только и думал о том, как она его встретит, снова зарёванная или с натянутой псевдо счастливой улыбкой, а здесь даже тени притворства не увидел. Удивительно. Она протягивает ладонь ему навстречу, Юра, в пару шагов избавившись от разделявшего их расстояния, мягко, словно мог раздавить, если переборщит с силой, сжимает её пальцы своими и садится на подлокотник. Сегодня она вновь сама потянулась обниматься, когда он пришёл, сцепила ладони у него за спиной и прижалась так крепко, что ему даже не по себе стало от такой силы объятий. Даже если бы нужно было куда-то отлучиться, не смог бы, так и пошёл бы с прицепившейся к нему Анькой.  — Ты как? — Сегодня болит только голова, я даже поверить не могу, — усмехается, морщась совсем немного, от речи в висках начинало неприятно стучать, поэтому и промолчала весь день, пока мама не позвонила. — Попью кофе и пройдёт. Ждала его, даже специально заранее кофе намолола, чтобы свежий заварить, как только он вернётся, и не тратить время зря. — Смирнова испекла тебе пирог, тако-о-ой вкусный, что я еле донёс домой, думал по дороге не сдержусь и доем, — гладит её по плечу, никак нарадоваться сегодняшней не загнанной в угол Ане не мог. Даже от того, что она наконец улыбалась, хорошо было, чего уж говорит об остальном. Отвлекать её от грустного было крайне непросто, но он старался. Совсем о работе забыл, полдня проводил, продумывая, как бы их с Аней вечер скрасить, да чем бы её развлечь. На его упоминание пирога Никитина улыбнулась, так заманчиво Юра описал принесённый презент от Смирновой. Не сомневалась, что её креативная натура ещё и открыточку с подписью «Поправляйся скорее» вложила, а Юра, чурбан бесчувственный, её даже и не заметил. Войдя в квартиру, он сразу и не приметил, как сильно и вкусно там пахло едой. Только на кухне, разув глаза и отлипнув от Анечки, что скромно прятала глаза, как будто кулинарные шедевры не её рук дело, сообразил, что на плите его ждёт полноценный обед из трёх блюд, включая компот, без которого с недавних пор не проходил ни один приём пищи. Хотел сперва побурчать, мол, зачем она напрягалась лишний раз, стараясь ему угодить, а потом передумал. Может быть эти давно забытые домашние хлопоты и подняли так Ане настроение, а он собирался своим бубнежом его испортить. От еды он никогда не отказывался, тем более, что то, что готовила Аня, ему всегда нравилось больше, чем своё. Не больше, чем матушкино, конечно, но тоже на уровне. — Ты рассказала всё маме? — спрашивает между делом, пока она организует ему ужин. Решил не сразу с порога этот вопрос задавать, теперь, прощупав почву, спрашивать было гораздо безопаснее. — Почти, но не смогла, — ставит перед ним тарелку и садится рядом, обвивая плечо, чтобы быть рядом и одновременно с этим не мешать ему вкушать всё то, над чем она корпела с двенадцати часов, пытаясь прогнать дурь из головы. Юра клюёт её в лоб и берётся за вилку. Чуть слюнками не захлебнулся, пока она разогревала ему всю эту красоту, хотя когда шёл с работы казалось, что совсем не голодный и пара-тройка бутербродов вместо ужина спасёт его желудок от подобных на вой китов звуков наутро. Аня улыбнулась, подвинула ему салат поближе, чтобы не забыл о её стараниях, и продолжила, только на этот раз не так смело. — Сказала, что заболела. Правду, наверное, так и не рискну сказать, не хочу, чтобы беспокоилась даже постфактум. Хотел возразить, но зазвонивший в кармане телефон не дал. Оно и к лучшему было, наверное, Ане бы вряд ли понравилось то, что он хотел сказать. Увидев, что звонит начальник, хотел было сбросить. Только его ему сегодня вечером, когда он планировал отдохнуть, организуя для Ани максимальный комфорт и спокойствие, не хватало. На работу он точно не сорвётся, только-только оттуда, да и дежурство было на Паше, что вроде как собирался остаться и прекрасно бы справился сам, случись что серьёзное. А Юра уже настроенный на отдых, с набитым вкусной едой ртом и приятно прилипшей к нему любимой женщиной, что в нём нуждалась больше, чем их отдел в новой грамоте за успехи в раскрываемости преступлений. — Ответь, Юр, а то ещё злится будет потом, — отклеиваясь от его руки, спокойно произносит, а после и вовсе выбирает из-за стола, не желая мешать ему решать рабочие вопросы. Отвлеклась от всего этого, не хотелось снова до поры до времени туда нырять. Пресекала, даже когда Юра начинал рассказывать, лучше уж было о какой-нибудь ерунде, вроде свидания Паши и Аньки и новой пассии Анисимова, которую, по иронии судьбы, тоже Аней звали, трепаться, чем вспоминать вдруг ставшие ей неприятными рабочие моменты и в особенности последний случай с найденным раздробленным фактически в пыль телом. В принесённом Юрой пакете помимо пирога от Смирновой, пакета кислых, как ей и хотелось, яблок и ещё парочки заказанных Аней вкусностей находит самую главную, на которую-таки уломала Юру вчера вечером и о которой, она была абсолютно уверена, он специально забудет. Купил всего пачку, чтобы растягивала, сам же этим хуже сделал себе, потом придётся покупать ещё. С какой-то стороны он поступил правильно, знай Аня, что сигарет у неё мало, действительно будет несколько раз думать перед тем, как закурить. На самом деле, ей уже и курить хотелось не так сильно, как в первые несколько дней. Стала потихоньку свыкаться с мыслью, что беременность назад не вернёшь и стоило ей и правда порадоваться, что всё случилось без осложнений. Дикие, наружу изнутри выкручивающие её боли прошли к вечеру следующего дня, который Аня полностью проспала, потратив совсем чуть-чуть сил, чтобы приготовить Юре завтрак. Проснулась только под вечер, за окном начинало темнеть, в комнату через стекло двери просачивался тёплый свет из коридора, а на неё поверх тонкого пледа было накинуто толстое теплое одеяло. Даже не услышала, как он пришёл, сквозь сон до слуха донесся звон упавшего чего-то, что впоследствии оказалось крышкой от кастрюли, и разбудил её. Подорвалась как-то инстинктивно, испугавшись, что что-то случилось, и, поборов резко выключившийся в глазах свет, выждав пару секунд, чтобы он вернулся, идёт на звук его едва различимого в тишине бубнежа. Юра готовил ей суп. Откуда такая идея ему в голову пришла, даже не могла предположить, но было приятно. За готовкой видела его часто, но чтобы с такой трепетностью и заботой стоял у плиты, помешивая бульон в кастрюле, ни разу. Сперва глянул обеспокоенно, оценил, насколько бледная, кожа сильно контрастировала с её тёмными волосами, а потом ободряюще улыбнулся. И Аня в ответ, облегчённо, потому что ничего не болело, а желудок, словно очнувшись, подобно остальному организму, впервые за двое суток потребовал еды. Закрылась на балконе, пока Юра разговаривал по телефону, даже ничего теплее своей тонкой домашней кофты не накинула на плечи, возможность простудиться совсем её не волновала. Едва затянулась, тут же стало легче, никотин проник в кровь и словно утянул с собой всю ту белиберду, что даже с помощью Юриных губ и рук из головы не уходила. Она прикрыла глаза, словно в какое-то небытие ушла, растворилась в весенней пропитанной тонким ароматом арбузной капсулы дымке, очнулась, когда Юра, решив, что его руки будут потеплее лежащей на подоконнике кофты, приобнял за плечи. Укрыл от всего, губами к виску прижался и отнял у неё сигарету. Последовавшее предложение Юры прогуляться было принято с огромной детской радостью, Аня тут же убежала собираться. Помимо желания развеять наконец усталость очень уж хотелось выгулять новые сапоги на каблуке, что купила ещё в середине зимы на распродаже и ещё ни разу не надевала, ссылаясь на плохую погоду. Сегодня погода прямо обязывала, солнце весь день грело и светило в окна, отзеркаливая от соседних зданий и беспощадно ослепляя. Наступила настоящая весна, романтичная, тёплая, обязывающая забыть всё плохое и цвести вместе с ней. Так казалось ровно до тех пор, пока не набежали тучи и не пошел дождь. Не мелкий, а самый настоящий, с Питерской придурью, когда вроде и закончился, стал потише, а стоит высунуть нос и тут же влупит с новой силой. А Аня на каблуках, вымокшая насквозь, бежала под ближайший навес, крепко держась за плечо схватившего ее, едва на голову стало снова капать, Юры. С волос беспощадно капало. И когда только успела так вымокнуть? — Хочешь кофе? — хлопает глазами, когда она ему капли с бровей смахивает. Ближайшим навесом оказалась крыша кофейни, где они пару раз брали кофе, прогуливаясь вечером по району. Неплохая, если не сказать, что лучшая в радиусе трехсот метров от дома. — Кофе не особо, но погреться и переждать дождь можно, — улыбается, пытаясь отдышаться. Юра не мог на неё насмотреться. Дождь вокруг лил, как из ведра, а она словно светилась изнутри. Глаза особенно, даже несмотря на чуть-чуть отпечатавшуюся под глазами тушь. Как бы шустро он не старался бежать, всё равно пара капелек на её лицо да попала. Кафе полупустое было, даже удивительно, учитывая поднявшийся ливень, видимо все по домам разбежались, а не решили переждать подобно парочке. Сели в уголке, Юра пошёл к стойке заказывать чай, Аня пыталась привести себя в порядок, глядясь в маленькое зеркальце в пудре, но волосы намокли и кроме как откинуть их назад ничего толкового не получалось. Только и смогла тушь оттереть, да и от той след остался, будто ей в глаз зарядили. — Ты очень красивая, — вернувшись с двумя белыми чашками и прозрачным чайничком, замирает. Глядит на неё с минуту, не отрываясь, Аня даже покраснела и замерла в паре миллиметров от глотка из зажатой в пальцах чашки, что он заботливо наполнил и передал ей прежде, чем засмотреться. От взгляда его карих бежали мурашки, а щёки безбожно заливались краской. — Я вымокшая, как черт знает кто, ну какая красивая, Юр? — хлопает глазами как-то наивно, улыбается, смущаясь, а он лишь улыбается в ответ и глядит на неё с ещё большей любовью и нежностью, чем секунду назад. Она, казалось, сейчас растает, расплавиться, растечётся сладкой лужицей от такой нежности, а ему хоть бы что. Глядел и глядел, вновь и вновь доводя её до розовеющих щёк. — Самая красивая в мире, — смеётся, тянется, чтобы поцеловать, так по итогу и замирают на несколько минут. Хорошо, что вокруг пусто было и гулять они решили не в центре, а в Юрином районе, где-нибудь рядом с работой до сих пор не рисковали целоваться, тем более, так долго и не отрываясь. Легко, тепло, нежно, отвлекаясь на аккуратно чмокнуть и едва ощутимо провести губами по её, пока она облизывается. Отвлёк только удар входной двери, и то, отлип от ее губ Юра очень нехотя. Хорошо, что вопреки привычке она не стала красить губы, будто знала, чем вечер закончится, иначе сейчас бы все размазалось и она бы убежала в уборную поправлять испорченный макияж. — Льстец, так и сказал бы, что тебе целоваться приспичило, — вежливо его отпихивает, упершись ладошкой в грудь, а сама губы облизывает. От ещё пары минут таких трепетных поцелуев, что и полноценными поцелуями язык не поворачивался назвать, так, взаимные ласки губами, она не отказалась бы. — Тьфу на тебя, Ань, а потом ты говоришь, что я не романтичный? — деловито складывает руки на груди, радуясь, что ему удалось в очередной раз её отвлечь и вернуть то игривое настроение, по которому он, по правде говоря, здорово соскучился. — И когда я такое говорила? — наигранно кривит бровь, уводя глазки в сторону. — Когда-нибудь да говорила, — отпивает, морщась от температуры и отсутствия хотя бы какой-то сладости. — Хочешь поспорить? Думает секунду, Аня глядела на него с вызовом и приподнятой вопросительно брови не опускала, деловуха. — Нет, ещё поссорится нам сейчас не хватало. — То-то же, — улыбается и обнимает, забираясь ему подмышку. Так-то гораздо лучше было. Дождь, казалось, не прекращался, только сильнее лил, до дома бы сухими не дошли, промокли бы снова до нитки и их импровизированный перевалочный пункт на «высохнуть и погреться» совсем уж бесполезным оказался бы. Поэтому решили сидеть до победного, надеясь, что к времени запланированного отбоя подобный небесному душу дождь прекратится. — Ань, может ты отпуск возьмёшь? — начинает снова издалека, словно невзначай припоминая её давние планы. Она поворачивается, недовольно косясь, даже от его руки, охватившей её поперёк плеч, слегка отстраняется, словно пытаясь понять, куда он свернёт дальше и к чему клонит. — Съездишь к маме, отдохнёшь, ты же давно хотела. — Опять ты начинаешь? — недовольно вздыхает, убедившись в своиз догадках окончательно. Юра никак не унимался и её честного слова ему было недостаточно. Снова нервно дышит, отставляя хрупкий фарфор в сторону, подальше от края стола, чтобы случайно не дернуть ногой и не разбить. Собирается с мыслями, выдыхает, чтобы говорить как можно более связно и не путаться в собственных мыслях. — Я ведь и так согласилась досидеть больничный, хотя со мной все нормально. Да и какой мне отпуск, Петрович и так злится из-за моих пропал вечных, я удивлена, как он ещё приказ на меня не подготовил. — Потому что кроме тебя это дело никто не раскроет, вот и не подготовил, — бурчит, допивая то, что осталось в чашке и наконец остыло. Чистую правду говорил, сам понимал, что без Аньки он никто и звать его никак. Аня замерла, словно не решаясь сказать что-то важное, о чём давно думала, во что боялась его посвятить, опасаясь его реакции. Один раз уже просила о таком одолжении и ему удалось отговорить. В этот же раз она была настроена гораздо более решительно и собиралась стоять на своём до последнего. — Я не хочу больше туда лезть, Юр, — выдержав паузу, за которую успела двадцать раз поменять своё решение и вернуться к исходному: она не хочет больше вести это дело, произносит на выдохе. — Выйду с больничного и сразу пойду просить, чтобы дело тебе передали. И так уже нарисковала, с меня достаточно. В ответ затянувшееся молчание и только. Юра чешет усы, поглядывая на опустившую взгляд на свои пальцы Никитину. В этот раз не собирался переубеждать, потому что причины её страха и опасений понимал сполна. Он и сам хотел ей такой исход предложить, понял это, когда она впервые попросила не рассказывать о том, что нового на работе, перевела тему на приготовленный ей в обед кекс. — Уверена? Только и переспрашивает, мягко обхватив её ладонь своей и сжав пальцы. — Более чем, — горько улыбается. Ни черта она не была уверена, каждый день металась из одного решения в другое, не могла определиться, действительно ли готова завязать, но всё чаще приходила к положительному ответу. Трудно было на всё это глядеть и пропускать через себя, все нервы измотала, всю душу извела. От самой себя фактически ничего не осталось бы, если бы не Юра. Вздыхает, сглатывая. — Ты же видишь, что я не могу это все вывозить больше. — Здоровье важнее, а нормально зарабатывать за раскрываемость могу и я, — ободряюще улыбнувшись и чмокнув её в щёку, чтобы не расстраивалась раньше времени, Юра треплет её по плечу, снова к себе притягивая. Воздух между ними совсем чуть-чуть успел заискриться, вовремя потушил, не дав конфликту разгореться. — Я не буду сидеть у тебя на шее, даже не надейся, — с легким недовольством серьезно произносит, только потом до неё доходит двусмысленность сказанной ей фразы и то, почему Юра едва сдерживается от того, чтобы в приступе неконтролируемого смеха. Пихает его, чтобы прекратил, а он только голову закидывает назад и ещё сильнее хохочет, чуть не до слёз. Обычно эту фразу с лицом связывали, но её искажённая метафора с шеей словно одновременно пришла на ум обоим. — Я не это имела в виду. — Я понял, что ты ляпнула, не подумав, — аккуратно целует ее, недовольную, в лоб, смахивая слёзы из уголков глаз и пытаясь успокоить рвущийся наружу смех. Пары секунд оказалось достаточно, скулы правда всё ещё болели, слишком уж заставила их Аня напрячься. — Ты же сама все себе покупаешь, я так, по мелочи, и если порадовать тебя хочется. — И живу в твоей квартире, даже коммуналку не плачу, хотя воды из-за меня ого-го сколько набегает, — снова бурчит недовольно, заставляя его закатить глаза. Неужели бы он ей предложил, если бы настолько муторно и затратно всё это было? — Ну лучше ведь, чем снимать ещё одну, в которой ты почти не живешь. — Все равно я чувствую себя нахлебницей, — морщит нос, он только щёлкает, чтобы расслабила и не провоцировала появление новых морщин. — И из отдела я не уйду, буду брать дела попроще и без трупов, мало ли что, — пожимает плечами, улыбается, поджав губы. Таким было её сегодняшее решение, а что будет завтра она только завтра и узнает. Может быть передумает и сбежит, вопреки своим слёзным клятвам, на работу, помогать людям. Юра напрягся. Именно в тот момент, когда Анечка совсем чуть-чуть от него отодвинулась, чтобы подлить чаю в опустевшую чашку, в кофейню, натянув тёмный капюшон байки по самое не хочу, вошёл мужчина, чертами лица до боли похожий на того, которого они так долго искали. Аня именно в этот момент отвернулась полубоком от выхода и не видела, только по тому, что Юра резко притянул ее к себе и впился в губы, что-то заподозрила. Могла, конечно, это на порыв нежности списать, но не было похоже. Испугалась, стушевалась, руки не знала, куда деть, хорошо, что чай не пролила себе на колени и не разбила ничего из того, что было в руках. — Ты чего? Чуть зубами не треснулись, — оторвавшись от ставшего чересчур требовательным поцелуя, шепчет, чувствуя, как он весь напрягся. — Аккуратно посмотри на чувака у стойки, — тихо, специально подсев ближе и снова впившись в ее губы так, чтобы она могла высмотреть мужчина из-за его плеча. Поцеловал, потом ещё раз и ещё, чтобы уж точно время разглядеть было. Понял все по тому, как она резко перестала шевелить губами. Прижался к щеке, шепнул ей вопросительное «Он?» и получив кивок, снова перешёл к губам, шифруясь. Пробежался ещё пару раз по нижней своими влажными и оторвался. Аня тяжело дышала и глядела теперь испуганно то на него, то на наполненную доверха чашку на блюдце. Следил за дверью. Пока никто не выходит, а значит сумеречная возможность если не поймать за руку, то хоты бы просто проследить, оставалась. Срываться с места и выходить было подозрительно, поэтому всучил Ане её же чай стал копаться в телефоне, пробивая по геопозиции адрес и пытаясь припомнить, не было ли где-то поблизости пропаж в последние пару дней. — Допила? — заметив движение у стойки, кивает на опустевшую чашку, что она рассеянно держала в руках. Аня как-то неопределенно мотает головой. В чайнике ещё оставалось не меньше половины, но допить это, видимо, ей не суждено было. Они выходят следом, медленно, чтобы не вызывать лишних подозрений, следуют за ним, пока тот в подъезде не скрывается. Смеются, как дурачки, но не громко, чтобы внимание не привлекать, останавливаются на поцеловаться, искусно играют влюблённую парочку, решившую прогуляться под дождём, сославшись на то, как это до боли романтично. От того, как далеко от их дома он жил или скрывался, у Юры словно отлегло. Если Анькина съемная квартира была проблемой решаемой, то свою он продавать не хотел ни в коем случае, пусть и расположение его крайне не устраивало. Уже и дождь совсем не мешал. Другая проблема нарисовалась. Едва за тем, за кем они устроили слежку, закрылась дверь парадной, Аня шумно выдохнула, тем самым полностью описав Юре своё эмоциональное состояние. Тот только сдувает стекающие с носа капли дождя и прижимает к себе поближе, шепчет спокойно «все хорошо, я с тобой», поглаживая по спине. Отличным вариантом было бы набрать сейчас Паше, вновь выслушать кучу оскорблений в свой адрес и отправить того с нарядом осмотреть подъезд, пока товарищ маньяк никуда не смылся. — Набери ты, он меня нахуй пошлёт, — решает подставить под удар Аню, иначе и правда не сносить ему головы, Пашка ее в два движения снесет. И Аня смело выуживает из сумочки телефон и набирает. Говорит быстро и нервно, а со стороны Паши ни одного не то, что недовольного, но даже в повышенном тоне слова не слышно. У него от удивления брови вверх ползут, Аня, до жути культурно попросив его поспешить, кладёт трубку, ещё и Пашенькой в придачу называет, чтобы уж точно не злился и приехал поскорее. Жмётся к Юре, положив трубку. Они за остановкой спрятались, убежище так себе, зато дождь не так сильно на них лил, только Юры плечо задевал. Дождались приехавшего на личном транспорте Личадеева и парочку ребят в гражданском, которые должны были следить за объектом, пока тот не спалится на чём-нибудь либо же пока он не поймёт, что за ним следят, и не скроется понадежнее. Аня зевала и не хотела участвовать в своеобразном следственном эксперименте, Юра, по правде говоря, тоже не горел желанием. И без того вымотался, а тут ещё и Анька такая уютная под боком зевала, смешно прикрывая рот рукой. Дождь наконец прекратился, джинсы, пока они шли домой, высохли, а помимо желания спать появилось ещё и невероятное желание сходить в душ, которое он и исполняет, едва его освобождает закончившая все свои банные женские процедуры раньше, чем обычно, Аня. После этой малоприятной встречи её вновь словно подменили. Осунулась, брови нахмурила и выглядела так, словно боится, несмотря на все его попытки дать ей ощущение полной безопасности. Понимал прекрасно, она очень давно не была в такой опасной близости к объекту её липкого страха, а её ослабленное состояние только на руку ему бы сыграло, не окажись Юры рядом. Может и специально её выслеживал, чтобы припугнуть, может быть знал обо всём, что из-за него с ней приключилось, а может это и было простое неудачное стечение обстоятельств. Старался не затягивать с душем, чтобы не оставлять её надолго, решил даже бритьё на утро отложить, намылил кое-как волосы, смыл шустро, протёр взмокшее тело мочалкой с ароматным гелем и вылез. Минут десять прошло по ощущениям максимум, а он уже возвращался в комнату, оставляя за собой мокрые следы. Забыл тапки, потом замывать придётся, чтобы Анька не ругалась. — Юр, — начинает как-то неуверенно, едва он входит в спальню, вытирая волосы полотенцем. Ее полотенцем, но Аня даже не замечает. Она только-только успокоилась после своей тихой и скрытой от Юры истерики, громко разговаривать не могла, не хотелось выдать остатки слез в голосе, не хотелось волновать его лишний раз. Исправно делала вид, что поправляется, а на деле казалось, что с каждым днём только хуже становится. Пустота внутри словно росла с каждым часом, как бы Юра ни старался. Ни прогулка, ни его бесконечные объятия не помогали. И дело было в ее голове. Сегодня, вроде как, особых предпосылок для срыва не было, с утра чувствовала себя спокойно, снова долго спала, проводив Юру на работу, а после заняла себя уборкой. Так и вечер наступил. А там и ее мужчина вернулся. Раньше, чем планировалось. Затянуто сумбуром, прогулка, во время которой Аню и начало по чуть-чуть накрывать, чай, оказавшийся слишком мужик этот, до боли похожий на зажавшего ее в подъезде маньяка, а на подходе домой резко занывшая поясница, напомнившая о ее ещё недавнем положении, воспоминанием о котором осталась запись в карточке, несколько справок и ей же запрятанные в дальний ящик положительные тесты на беременность. Спрятала их только вчера, и то, Юра заставил. Когда он вернулся в обед домой, ушёл фактически в самовольную, не хотел просиживать штаны зря, Аня сидела в том же кресле, что и сегодня, отвернувшись к окну и истерично вздрагивала, крепко сжимая что-то в одной ладони, а второй утирая то нос, то глаза. Он и не понял сперва, что в руке-то было, пока поближе не подошёл. Все его усилия были коту под хвост, у неё снова были заплаканные красные глаза и выскакивающее из груди сердце. Из пальцев полоски не вырывал, она бы ещё сильнее расплакалась из-за этого, ограничился беспокойным, словно озадаченным, выдохом и ее согласным кивком на его «Давай спрячем, чтобы на глаза не попадались?». — Чего, Анют? — отвлечённо, вешает полотенце на дверцу шкафа, не поворачивается, даёт ей время словно. Пальцами волосы свои длиннющие расправляет, отвлечённо пялится в окно, только через минуту как минимум глаза на Аню переводит, а она от его спокойного и мягкого взгляда только сжимается. Собиралась попросить его о сущей ерунде, но все равно как-то неловко было. «Пора тебе, Анечка, записаться к психологу, чтобы голову твою в порядок помогли привести, сама не справишься». — Давай завтра в обед съездим мне хотя бы джинсы посмотрим новые, а то я так жутко растолстела, что они еле застёгиваются, — забирается в постель и натягивает одеяло повыше, будто прячется. Всей правды, а именно того, что сегодня ее последние и самые любимые предательски пошли по шву прямо на заднице, раскрывать не стала. Все равно ведь дома сидит и никуда не ходит, и ближайшую неделю носа высовывать не собиралась. В магазин за продуктами если только. Вроде и стресс, и не ела после больницы сутки, просто кусок в горло не лез, а весы все равно показывали ещё больше, чем в те недели, когда ее вес бесконтрольно рванул вверх. В стрессе было дело, и в гормонах, которые не понимали, что происходит и бушевали, требуя вернуть все обратно. Отражение в зеркале ей не нравилось, в ванной старалась лишний раз на своё обнажённое отражение не глядеть, чтобы не расстраиваться, а сегодня не получилось. — Все у тебя в порядке, зай, не наговаривай, — садится на край со своей стороны и заправляет волосы за уши. Глядит на неё, растерянную и с покрасневшим носом. Не будет спрашивать, плакала ли, и так все ясно было, что не от холода, дома можно было спокойно ходить в шортах и футболке, погода позволяла. Вздыхает, перед тем, как ответить, осторожно притягивает к себе и прижимается губами вверху лба. — Съездим, конечно, если хочешь. Я постараюсь раньше все доделать и уйти. — Я себе не нравлюсь, о чем ты говоришь, Юр? — его ответ на вопрос проходит мимо неё, больше на первую фразу цепляется. И дёрнуло же ее невзначай упомянуть свой очередной подмеченный недостаток. — Я же вижу, что ты и ты на меня по-другому смотришь. — Боже, Ань, ну что ты снова начинаешь, — цокает языком, не выдержав. Он терпел, все эти дни терпел, как мог, старался не вздыхать как-то неправильно, не цокать языком, не закатывать глаза, не дышать на нее лишний раз, чтобы чего не подумала, но здесь, когда Аня, его любимая Аня, не отличавшаяся до этого гормонального скачка психами и приступами нелюбви к себе, снова заговорила о том, что он ее не любит, не смог скрыть своего недовольства. Она изменилась в лице, брови совсем чуть-чуть подползли к переносице, а он понял, что переборщил. Сглотнул следующий недовольный вздох, за ним ещё один и, придав голосу максимум спокойствия, решился переспросить, мало ли, он снова не так все понял, как она задумала.  — Как я на тебя смотрю? — Не так, как раньше, — горько усмехается, опустившись обратно на мокрую от волос подушку и уставившись на свои пальцы. Юра молчал в ожидании продолжения, а оно не заставило себя долго ждать, зато заставило его глаза полезть на лоб. — Ну, конечно, толку от меня сейчас, вечно ноющая кукла, а не женщина. Мало того, что растолстела, как корова, так ещё и не чувствую ничего, когда ты меня касаешься. Такого признания он явно не ожидал, поэтому и опешил. — Не неси чушь, я люблю тебя, как раньше, если не крепче, — ложится рядом, думает пару секунд, а потом решительно опускается губами на шею, мягко и нежно втягивая, а через секунду зализывает. Хотел было возразить, что и корова из неё очень красивая и привлекательная, только вот вероятность получить за это по лбу была ещё больше, чем того, что Аня расстроится, едва он это скажет. Старалась ведь держать себя в форме особенно с тех пор, когда они стали ночевать вместе. Хотела всегда быть привлекательной, а здесь всё пошло не так, как она планировала. Стало очередной каплей, из-за которой стакан рано или поздно переполнится и все её недовольство выльется наружу. Его губы тёплые и чуть-чуть шершавые, целуют мягко, руки гладят сперва коленку, потом переходят плавно и без лишних намёков на бедро, касаясь ласково и осторожно. Аня вздыхает встревоженно, решает предупредить, чтобы потом не останавливать его, если вдруг загорится сильнее положенного. — Мне же нельзя ещё, Юр, — мягко кладёт ладонь ему на плечо, словно удерживая от продолжения. Начиталась в первый одинокий день больничного, когда Юра уехал на работу, историй о раннем нарушении прописанного ей на пару недель как минимум полового покоя, краснея, проконсультировалась с Дашей, та, усмехнувшись ее смущению, посоветовала воздержаться как минимум до следующих месячных. Ей и не хотелось, на самом деле, от слова совсем, но понимала, что Юра, будучи абсолютно здоровым мужчиной, долго без таких некогда приятных ей домогательств не выдержит. Даже не так, он-то выдержит, конечно, но как бы кого другого на ее место не подыскал, чтобы скрасить воздержание, в этом сомневалась. — Я помню, Анютик, — не отрываясь, шепчет в шею, захватывает ее руку своей, чтобы увереннее себя чувствовала и не вздрагивала от каждого его движения. Он ведь ничего плохого не делал, ничего принуждающего. — Расслабься, я легонечко. Легко говорить расслабься. Она за месяц без близости успела здорово от него отвыкнуть, и правда совсем не хотелось, даже когда Юра так обнимал, что раньше бы у неё подкосились ножки. И делал это он как-то случайно и без подтекста, понимал ведь, что ей нужно восстановиться не только физически, но и морально, а у Ани едва не мурашки шли от осознания, что его прикосновения, от которых раньше голова шла кругом, больше никак на ней не сказываются. Даже жарче не становилось, когда целовал. Просто хорошо. Просто до боли спокойно и легко, не более. Сейчас же, когда он медленно спускался одними лишь губами вниз по шее, неспешно целовал каждый миллиметр, при этом прислушивался к ее дыханию и бросал взгляд на прикрытые подрагивающие ресницы, все как-то по другому было. Трепета, как раньше, по прежнему не было, хотя шея всегда была ее эрогенной зоной, стоило коснуться и тут же становилось трудно дышать. — Можно? — спрашивает шепотом, осторожно поглаживая талию под кофтой. Не собирался ограничиваться одной лишь шеей, хотя обычно ей и этих касаний было предостаточно, чтобы почувствовать тепло внизу живота. Теперь же ей это тепло было чревато последствиями. Втихаря он вычитал все, что только можно было, о восстановлении после выкидыша и том, как он может сделать это восстановление максимально безболезненным и разгрузить ее голову. И этот ее сегодняшний приступ нелюбви к себе, приправленный обвинениями в его сторону, мол, ты смотришь на меня не так, как раньше, только напомнил Юре о необходимости вытянуть Аньку из подкрадывавшейся депрессии. Аня, помявшись, согласно кивает, а он медленно и осторожно тянет вверх кофту. Убедившись, что ей не холодно и она его не боится, прокладывает дорожку от шеи к ключицам. Мокрую, липкую, как ей всегда нравилось, но Аня словно застыла и совсем никак не реагирует. Пора было пускать в ход тяжелую артиллерию. Ещё ниже, скользит губами по впадинке на груди, к ещё чуть-чуть выступающему животу, боясь ее реакции на прикосновения именно там. Оставляет мокрый след губ чуть выше пупка, а следом возвращается к груди и бросает такой же небрежный поцелуй в опасной близости к соску, задевая своей небритостью нежную чувствительную кожу, так, что вершинки ее груди тут же твердеют. Возвращался с каждым поцелуем в их сумасшедшие остро-сладкие ночи, когда напиться ею не мог, когда готов был до рассвета её ласкать, срывая с губ тихие, а порой и совсем несдержанные стоны. Хотел показать ей, что всё в порядке, что он никуда не денется и будет ждать её «да» в постели ровно столько, сколько понадобится. Аня наконец вздрагивает, сдержанно и смущённо улыбаясь, даже губу закусила. А она ведь уже было и правда подумала, что всё внутри настолько сломалось. — Почувствовала? — усмехается, возвращаясь к ее шее и оставляя тёплый поцелуй за ушком. Она ёжится. Кивает, поворачиваясь лицом к нему и впиваясь осторожно в его губы. Пугливо целует, медленно скользит то по верхней, то по нижней, мокро отлипает и виновато опускает взгляд. — Ещё раз услышу, что ты говоришь, что я тебя не люблю, пойду спать на диван, усекла? — смотрит ей в глаза, близко-близко, а потом, когда Аня от его нежности теряет бдительность, кусает за нос. Даже следы от зубов остаются, хоть и прикусил он совсем легонько, так, чтобы была уверена в серьезности его намерений. Кривые, как его нижние зубы, едва заметные, но остаются. — На выходных едем к моим в Гатчину, возражения не принимаются, — загребает ее к себе в объятия и закрывает глаза. В голове было только желание выспаться, на работе сонным было очень трудно. Это Аня могла спать хоть до обеда, а его ждал ранний подъём по будильнику и как минимум полчаса в утренней пробке в центре. — Всегда теперь будешь решать за меня? — с улыбкой произносит перед тем, как обхватить его поперёк груди и начать медленно проваливаться в сон. Ловит себя на мысли, что и не против была совсем, чтобы он принимал некоторые решения за неё. Готова была разделить с ним часть своих загонов и своих исконных обязанностей, и принятие решений в первую очередь в этот список входило. Юра кивком и поцелуем в макушку ограничился. На деле у него был другой план. С мамой, бабулей и сестрой давно пора было Аню познакомить, а на даче за начало весны накопилась куча работы, с которой его в одиночку женщины не справлялись. К тому же Аню не помешало вывезти за город, хотя бы ради того, чтобы заставить её снова почувствовать себя живой и счастливой. Ну и еще ради кое-чего стоило вытащить ее из Питера.