Следственный эксперимент

В пятницу вечером, едва Юра вернулся с работы, принял освежающий душ, чтобы хоть чуть-чуть себя нормальным человеком почувствовать и перестать вонять помойкой, рядом с которой обнаружили очередное обезглавленное тело, о котором он, по договорённости, Анечке и слова не сказал, собрали вещички и, заправив полный бак, отправились знакомиться с Юриным семейством. Небольшим, но исключительно женским, а именной старшей сестрой, Аниной ровесницей, мамой и бабушкой. И о том, как её встретят две последние, учитывая их с Юрой немалую разницу в возрасте в обратную сторону, Никитина беспокоилась сильнее всего. Юра же был спокоен, как удав, словно заранее знал, что не съедят его родные дамочки его Аню, лишь хорошенько почву прощупают и нападать без повода не станут. Всё равно ведь его мнение не поменяется, даже если мама и сестра выскажут ему после знакомства своё «фи». Её нервные покусывания губ и обдирания кожицы у ногтей Юра заметил сразу же, едва они сели в машину. Как только ни пытался её успокоить, и уверял, что у него не мама с бабулей, а ходячие душки, и что он постоянно будет рядом и в обиду не даст, а она всё равно нервничала, как будто ей семнадцать лет и он ведёт её впервые знакомиться с родителями. Опыт в таких делах у Ани, безусловно, был, но не такой большой, каким он мог показать со стороны, учитывая её возраст и отсутствие кольца на безымянном пальце правой руки. Да, знакомилась. Да, пару раз ей даже были рады, только ничем хорошим её многообещающие романы и кавалеры, много ей наобещавшие, не отличились. С Юрой же по-другому было. По крайней мере она очень надеялась, что с ним всё будет по-другому. Их встречали, как и положено, с накрытым столом и в ожидании купленного Юрой тортика и бутылочки коньяка. Ане даже немного завидно стало от того, как все были рады его приезду, хоть и виделись всего пару недель назад, в тот раз, когда испуганная Аня ему позвонила и он стремглав помчался обратно в Питер. Она же свою маму не видела уже очень давно, скучала так сильно, что одного чуть более трепетного, нежели обычно, разговора было достаточно, чтобы расплакаться. И вроде взрослая девочка, а маминой поддержки, особенно учитывая последние произошедшие с ней события, безумно недоставало. Юра, заметив её замешательство и сдержанно изогнутые в ненатуральном подобии улыбки губы, ободряюще приобнял и потянул за собой к столу. Чувствовала себя главной героиней русской мелодрамы, которая подвергалась нападению жаждущих всей информации о ней и сразу родственников её избранника. Слишком часто это чувство в последнее время накатывало, дурацкая тенденция, её жизнь из захватывающего детектива превращалась в некое подобие сериалов на первом. Будь она помладше, явно приняла бы всю ситуацию проще и не переживала бы так сильно, что это заметила Юрина мама. Поэтому, собственно, и вцепилась в его руку мертвой хваткой, едва на неё стал сыпаться шквал вопросов о родителях, работе и в целом ее жизни. И вроде на допрос не походило, а первые пары минут даже ей, опытному следователю с блестящим знанием психологии, было трудно не показывать своей тревоги. Отбивалась сперва односложными ответами, пока это было возможно, а после, заручившись поддержкой сидящего рядом мужчины, который то и дело добавлял то, что прекрасно знал сам, а то и брал бразды правления в свои руки и отвечал на вопрос вместо неё, стала добавлять всё новые и новые факты, о которых, казалось, и сама забыла, так давно никому, кроме самого Музыченко, не рассказывала столько информации о себе за один раз. Юра разряжал обстановку, как мог, пара рюмок ему в этом отлично помогла и вскоре напряжение подутихло. Аня же пить отказывалась, за что была награждена ещё одним неозвученным подозрением в глазах Юриной мамы. Даже знала каким, не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы предположить, почему молодая девушка за столом отказывается от выпивки. Аня вздохнула, отгоняя из головы плохое. Оправдываться ей было не перед кем и скрывать тоже нечего. Просто помнила, как на неё действует коньяк, да и рисковать не хотела. Ее организм стал в последнее время настолько нежным и чувствительным даже к тем же сигаретам, что она просто-напросто боялась реакции на крепкий алкоголь. Ее максимумом отныне было две сигареты в день, если больше — сердце заходилось в бешеном ритме и начинала болеть голова, как от похмелья. Избавиться от старой привычки было нереально трудно, так или иначе она курила больше, где-то у Юры отбирала, где-то забывалась и вспоминала лишь когда никотин давал по вискам. Поэтому даже о вине, домашнем и вкусном, которое предложила его мама, думать не захотела. Лучше Юры обстановку разрядил только тортик, которого она с особым трепетом ждала. Вполне неплохой, они брали как-то такой домой, уже и не помнила, что отмечали, но когда сегодня речь пошла о сладком, Аня словно загорелась. То, с каким аппетитом она уплетала сладкое, стало ещё одним звоночком, ещё одним поводом Юриной матери глянуть на сына, а ему успокоить её взглядом. Чувствовала, что по чуть-чуть оживает, и все благодаря Юре. Ни разу в жизни ей так не хотелось видеть и быть с кем-то двадцать четыре часа в сутки. Он старался очень, даже когда отлучался всячески ее поддерживал и не давал грустить. Настроение ее будто на расстоянии чувствовал и старался предупреждать его резкие ухудшения. А Аня ценила, потому что нежданно-негаданно Юра за год стал таким родным, какими не стали многие друзья за годы общения. Разговоры за тортом сменили вектор в сторону более непринуждённых, мама Юрина вдруг стала вспоминать его подростковые похождения и сдавать все приключения, о некоторых из которых Аня даже не слышала, хоть Юра ей много и рассказывал. Заставляла его краснеть в итоге, а Аня наконец-то расслабилась и перестала сидеть, сжавшись в сплошной комок нервов. Словно ролями поменялись, его недовольное «Ну всё, мам, достаточно, хватит меня позорить!» она теперь воспринимала как призыв к тому, чтобы попросить его маму рассказать что-нибудь ещё больше его компрометирующее. Отрубилась после этих долгих посиделок мгновенно. Даже и не помнила, как в постели оказалась. Время было далеко за полночь. Ждала в кресле, укутавшись в покрывало, пока Юра вымоет посуду, несколько раз предлагала ему свою помощь, вдвоем бы они быстрее справились, но ее мужчина был непреклонен и даже тарелки ей протереть не разрешил. В итоге Аня и отрубилась прямо там, закинув ноги на подлокотник, в ожидании, пока он закончит. Делать было нечего, оставлять ее скрюченной в кресле на всю ночь, а потом выслушивать жалобы на боль в спине, от которой и массаж не поможет, не хотелось, а будить ее не решился, очень уж сладко Аня сопела. Поэтому и перетащил ее кое-как в постель. В комнате, к счастью, было расстелено, с постельным в такой степени усталости он бы точно не справился, да и Аню, спящую, деть некуда было, только сразу в постель и накрыть одеялом. В субботу ей впервые за последние полтора месяца пришлось будить Юру всеми известными ей способами, просыпаться он не хотел ну совсем никак, а времени уже натикало прилично. Ни поглаживания, ни поцелуи, ни подсунутый ему прямо под ухо будильник не помогали. Плюнула в итоге и вышла без него, ругая его на чём свет стоит. На кухне уже кипела жизнь, бегали дети и пахло едой. Аня заметила, что едой дома пахло постоянно, отсюда, видимо, у Юры и такая привязанность к вкусной домашней пище. Жаловаться на отказавшегося просыпаться Юру Аня не собиралась, вышло всё как-то само собой. Её спросили, она и ответила, а мама его приняла это как сигнал к действию и, вооружившись полотенцем, бодро зашагала в сторону отведённой им спальни. Ане безумно хотелось кофе и отказать себе в желании хоть немного взбодриться, тем более, что в холодильнике оставался вчерашний тортик, не смогла. Пришлось немного похозяйничать, делала кофе сразу на двоих и не прогадала. Подгоняемый полотенцем, Юра буквально вылетел из комнаты и, пытаясь отдышаться, спрятался за Анькину спину. Врезали ему хорошенько, а потом ещё и малышню на дядю Юру натравили, зато проснулся. А потом их отправили в магазин за хлебом и молоком, потому что вчера, заезжая в супермаркет, купили всё, кроме стандартного набора. Ещё по дороге Юра решил, что пора. Специально положил кольцо в карман куртки, надеясь, что не выронит где-нибудь по дороге и карманы не окажутся дырявыми. Специально вытащил её из дома вместе с собой, хотя Саша уж очень уговаривала её остаться и помочь им с прополкой клумб под окнами. А Юра буквально за руку вытянул за калитку, зыркнув на сестру так, что та без слов поняла, ему Аня гораздо нужнее. Шли теперь по центральной дороге от старенького кирпичного здания, что служило местным супермаркетом, за ручку, как положено, не боясь, что кто-то с работы увидит, как было это обычно. Юра от волнения пакетом размахивал, только бы хлеб да молоко не выронил, Аня щебетала о том, как удивительно хорошо всё прошло вчера. Она ведь напридумывала себе всяких ужасов, до абсурдного свою тревогу по поводу знакомства довела, а по итогу её приняло очень даже радушно, с улыбкой и более, чем хорошим, отношением. По выражению лица бабули Юра всё понял сразу, та никогда своих настоящих эмоций скрывать не умела и если радовалась или была чем-то недовольна, то абсолютно искренне, а здесь едва не засветилась, стоило только ему представить Аню как свою девушку. Потом ещё, когда остались наедине, долго расспрашивала о том, что при Ане не отважилась разузнать. Приговаривала, мол, маленькая, худенькая, и где ты такую нашёл только. Всё пыталась её накормить, а это, зная Анины проблемы с едой и проблему отсутствия аппетита в последние пару недель, было весьма проблематично. Вспомнила о работе, начала издалека, хотела, судя по тому, на какой ноте она начала разговор, попросить совета, как лучше завести разговор с начальником и поставить вопрос о своём переводе в немного другое подразделение. Удивительно, что спрашивала это у него, хотя сама знала шефа гораздо дольше и предугадать его реакцию очевидно было проще ей самой без Юриных советов. Отвлекаться разговорами о работе, когда у тебя в голове только один вопрос к идущей рядом девушке, было последним делом. Шуршащий у бедра пакет какого-то особого шарма придавал ситуации, как и их исключительно дачные прикиды, из-за которых местная молодёжь у магазина на них косилась, как на фриков. Нужно было ловить момент, пока она бормочет без разбора, пока не догадывается о его планах и пока в нём есть те крупицы решительности, которые ему удалось сгрести. Останавливается посреди улицы, Аня глядит на него с искренним непониманием. Она-то ответа на свой вопрос ждала, которого Юра, задумавшись, по правде говоря и не услышал, а он почему-то молчал и улыбался так загадочно, что у неё в голове одна за одной стали появляться совершенно неожиданные мысли. — Чего ты, Юр? — приподнимает одну бровь, не отпуская его руки, даже тянет слегка, словно подталкивая. Их дома и правда ждали, работы было невпроворот, а они прогуливаться вздумали. И так слишком их прогулка до магазина и обратно затянулась, шли медленно, как две черепахи, языками чесали, как будто тысячу лет не виделись и завтра, послезавтра и все последующие дни у них возможности наговориться не будет. — Хочу тебе кое-что предложить, — глядит на неё, натянувшую капюшон на голову, чтобы шею не продуло, а у самого поджилки дрожат. — Остаться в отделе? — усмехается, поднимая на него глаза. Пытается что-то в глазах прочитать, и впервые не получается. Совсем не понимает, что с ним такое, даже жутко становится на какое-то время от того, как он изменился буквально за считанные секунды. С другой стороны, о чём бы ещё стал её просить Юра, так привыкший видеть её за столом напротив каждый божий день? — Нет, — рассредоточено мотает головой, нервничая так, как никогда в жизни. Сердце стучало, как будто он бежал на уже отъезжающую последнюю электричку, ладошки потели, словно ему пять и мама привела его вырывать молочные зубы. Стоматологов он, к слову, боялся до сих пор, но даже этот его абсолютно детский страх не мог сравниться с тем, что он чувствовал, собираясь сделать предложение любимой женщине. И хотел ведь сформулировать всё как-то красиво, чтобы её до глубины души тронуло, чтобы самому этот день на всю жизнь запомнить, а не только подарить ей незабываемые воспоминания, а вышло всё по итогу совсем иначе. Спонтанно, если не сказать взбалмошно. Выдохнул, вместе с воздухом выпустив наружу все свои страхи и нерешительность. Подумал, ну не откажет же она ему в конце-то концов, после всего того, что они вместе пережили. Запустил руку в карман куртки, медленно, чтобы она какую чушь не подумала, опустился на одно колено. — Руку и сердце. И всё остановилось. Вид опустившегося перед ней на одно колено с зажатым в дрожащих от волнения пальцах кольцом Юры просто обескуражил, лишил слов, лишил возможности дышать и соображать трезво. Чёрт подери, она ожидала всего, чего только можно было от него ожидать, вплоть до предложения остаться друзьями, но никак не выйти за него замуж! Не понимала, рада она этому или нет. Момент такой, которого, казалось, всю жизнь ждала, и мужчина перед ней, ради которого стоило просидеть столько лет в одиночестве, а она и не знает, что ответить. С дрожью выдохнув, она, не веря своим ушам и глазами одновременно, думая, что всё вокруг происходящее ничто иное, как просто прекрасный сон, и стоит ей моргнуть, всё исчезнет, схлопнется и растворится, закрывает лицо ладонями. Вдох-выдох. Перед глазами проносятся последние несколько недель их жизни. Беременность и выкидыш прежде всего. Очевидно ведь было, что решился он на покупку кольца, когда узнал о ребёнке, мол, нельзя, чтобы малыш рос в неполной семье, да и родственники стали бы на них, неженатых и с ребёнком, косо поглядывать. Её мама так и вовсе с ума сошла бы, узнай, что её дочь беременна вне замужества. Привязывать его к себе ребёнком было крайне глупой затеей. Она ведь его и правда любит, а в том, что так вышло, были виноваты оба и выходить замуж только потому, что так принято, казалось совсем уж бредовой идеей. Здесь-то и закрались сомнения в его искренности. С одной стороны перед ней был всё тот же Юра, что и до её неудачной попытки выносить ребёнка, но тот факт, что она фактически вынудила его своей беременностью купить кольцо и сделать ей предложение просто сбивал с ног. Она не хотела вот так. Она и вовсе о том, хочет ли за него замуж, не задумывалась до того момента, когда он встал на колено и протянул кольцо с полными надежды глазами, что ей сейчас так не хотелось видеть. Мысли цеплялись одна за другую и путались, вгоняя Аню в ещё большее число сомнений. Стояли посреди улицы, хорошо, что ни машин, ни соседей вокруг не было, и в целом на этих выходных в посёлке народу, по словам Юры, удивительно мало было. И ведь специально увёл ее, видимо, подальше от дома, чтобы сделать все тихо и без лишних свидетелей. Дома бы их уже облепили, а хотелось оставить всё исключительно между ними. Момент ведь такой трепетный. Интимный, если быть уж совсем честным. Юра тоже замер в ожидании хоть какого-то ответа, внутри все дребезжало, сердце то колотилось, как сумасшедшее, о грудную клетку, то замирало и вовсе переставало биться. Он дышал-то через раз, что уж о других необходимых для жизни процессах говорить. Давить на неё не мог и не хотел, можно сказать, что был готов к отказу и даже к тому, что после этого порыва все поменяется и они в итоге разбегутся, как в море корабли. Мог, безусловно, спрятать кольцо до лучших времён, но не было в его квартире места, где Аня бы его пусть даже случайно не смогла была найти. Каждый день, засыпая и просыпаясь рядом с ней, приболевшей или здоровой, в настроении или чем-то расстроенной, в слезах или с обезоруживающей его улыбкой, понимал, что хочет провести с ней жизнь. Каждый ее момент до самого конца, а эта сбившая их с толку ситуация с беременностью стала словно толчком, прибавившим ему решимости. Поэтому и взял ее с собой на дачу на выходные, чтобы остаться наедине в не обремененном дурными воспоминаниями месте и претворить наконец свой план в жизнь. Только вот Аня, кажется, совсем этому не рада была. Тонкая полоска металла с россыпью аккуратных камушков по периметру кольца приятно грела пальцы, от Аниного затянувшегося молчания пересохло в горле. Хотел были переспросить, задать непосредственно интересующий его вопрос, но Аня, убрав ладони от лица и резко дёрнув плечами на выдохе, наконец-то заговорила. Она заговорила, а у него от её пугающе тихого и со скрытой улыбкой голоса дрогнуло сердце. — Ты правда хочешь меня, вот такую непутевую и неправильную, зацикленную на работе и теперь к тому же с кучей проблем со здоровьем, взять замуж? Глотнула воздух, словно тот норовил закончится сию же секунду. Юра же наоборот выдохнул. Опасность миновала и унесла с собой все сомнения. И Анины скрылись следом. — А ты правда думаешь, что я отвечу тебе что-то другое? — усмехается, поднимаясь с колена и равняясь с ней. Глядит теперь сверху вниз на то, как она прячет улыбку перед тем, как обвить его бока руками и уткнуться носом в грудь. Для полного счастья не хватало только солнца, что раздвинуло бы набежавшие за утро серые тучки, но Анины сияющие глаза вполне компенсировали его отсутствие. Ответа он так и не услышал, но её внезапное проявление нежности уже о чём-то говорило. Как минимум о её благосклонности, как максимум о том, что она согласна. Аня вздыхает и, подняв на него глаза, улыбается уже открыто, чтобы он убедился, что не лукавит. Так и хотелось ответить ему его же вопросом. — Можно я хотя бы ради приличия подумаю чуть-чуть? — она даже не почувствовала, а Юра заметил, как нежно порозовели ее щеки. Закусила губу, отвела взгляд чуть-чуть вниз и затем снова подняла свои блестящие карие глаза на него. — Только если совсем чуть-чуть, — наклоняется к ней ближе и касается губ, желая сцеловать с них эту до дрожи приятную ему скромную улыбку. Касается мягко раз, затем ещё раз, цепляя на этот раз нижнюю губу. Чувствует, как она тянется обратно, отстраняясь, прерывая поцелуй и осторожно обвивает его шею руками. — Это да? Ответ-то уже очевидно был до мелочей продуман, но ему все же нетерпелось услышать эти два заветных слова. — Да, — обнажает зубы в улыбке, взглядом скользя с его изумительно карих глаз на тонкие губы и обратно. — Что да? — издевается, выбивая из неё именно ту формулировку, которую хотел услышать. Прирождённый следователь, хер его чем придушишь. Мучает её и не краснеет, да к тому же и поцеловать по человечески не даёт, всё уворачивается. — Я принимаю твоё предложение, — облизывает губы, игриво улыбаясь и глазками в него стреляя абсолютно обезоруживающе. Она ведь тоже не дворник по диплому, умеет обходные пути искать и тоже не прочь над ним поиздеваться в ответ. — Какое? Я что-то и подзабыл уже, — отводит глаза в сторону и наигранно хмурится, словно и правда пытается припомнить, что же ей предлагал. На деле же отыгрывался за её глупейшие вопросы. — Ну Юра, — хнычет сквозь смех, бьет его по боку, чтобы это издевательство прекратил и перестал ломать комедию. Он удара даже и не почувствовал, хотела его просто в чувство привести, ляпнула легонечко и всего-то. — Я согласна выйти за тебя замуж, — шепчет ему прямо в губы, при этом в глаза глядя. Ни на секунду не отвела, а прошептав, прикусила губу, чувствуя, как крепче сомкнулось кольцо его рук на ее укутанной в двадцать слоев одежды талии. — Или ты что-то другое имел в виду? Снова играет, снова целует, снова смеётся ей в губы и щекочет усами, заставляя уворачиваться. — Все, хватит, я услышал то, что хотел. А то слишком много вопросов, будем до вечера тут стоять, — липко касается ее губ и улыбнувшись, словно закрепив этой улыбкой поцелуй, вновь опускается на колено. Пальцы дрожали, и как он ещё кольцо не выронил. Надевает осторожно, то подходит идеально, словно на ее пальчик и сделано было. Выдыхает, когда понимает, что подошло, поднимает на неё взгляд, оробевший какой-то словно, вздыхает, поймав в них блеск неизвестного происхождения. Стоят они друг друга абсолютно, он волнуется до дрожи, а она в паре секунд от того, чтобы расплакаться. — Ну не плачь только, — смеётся, поднимаясь, кладёт ладони ей на плечи и осторожно сжимает. Поглаживает ободряюще, а она только моргает часто-часто, стараясь отогнать незваные слёзы. Внутри ураган эмоций, одна перекрывает другую, обе подхватывают под руки третью и бегут танцевать что-то русское-народное. Её такой волной радости накрыло, такой волной чувств, как, наверное, в тот вечер, когда они впервые поцеловались. — Эй ну, чего ты? — Все в порядке, — улыбается, позволяя ему смахнуть с ее щеки ускользнувшую слезинку. Так аккуратно и нежно, что её вновь закручивает в водоворот чувств, жмётся ещё крепче, позволяя ещё парочке капелек солёной воды скатиться по покрасневшим щекам. — Люблю тебя, придурка, сильно, вот и плачу, — переходя со слез на смех, подтягиваясь и шумно и часто чмокая в губы. Раз двести чмокнула, если не больше, он уже думал подхватить её на руки и на плечо закинуть, лишь бы прекратить этот её приступ публичной нежности и любви. Юра только улыбается во все тридцать два и тянет в сторону дома. Даже дышать легче стало. Не прогадал, потому что это ее «люблю» абсолютно взаимно, только он и слов подобрать не мог, чтобы все свои чувства описать, да и не был особо щедр на проявление своих эмоций, чего об Анечке не скажешь. Появившегося после их прогулки до магазина и обратно кольца никто и не приметил, зато клумба под окнами была почищена от сорняков, а в доме приятно пахло обедом. Расчувствовавшуюся Аню вновь укололо, что не предложила своей помощи в приготовлении, а после и вовсе сбежала с Юрой в магазин, тем самым отлынивая от совершенно любых дел и заданий, которые ей могли поручить. Ей хотелось быть хоть где-то полезной, а не просто сидеть на качелях и наблюдать за тем, как остальные, в особенности ее Юра, работать. С него, бедняги, пот буквально тек, не успевал смахивать капли со лба, а Ане и обнимать себя запрещал, потому что во-первых жарко, а во-вторых он весь мокрый и вонючий, как сам Юра и выразился. Ей это не мешало, потому что видела она его и не в таком состоянии, но настроение его все равно было не таким безоблачным, как всего полчаса назад, когда он со свойственной ему сдержанностью радовался полученному положительному ответу на своё предложение. Поэтому Аня решила не лезть на рожон и тихонечко отсидеться в доме. В щеку все равно его чмокнула, когда уходила, так, для вдохновения. В итоге Юрина мама, поворчав, что некрасиво гостью нагружать лишней работой по дому, все же доверила ей помыть посуду. Аня мыла тарелку за тарелкой, чашку за чашкой и не могла на испачканное пеной кольцо наглядеться, все отвлекалась на приятный блеск на безымянном пальце и улыбалась сама себе. Хотелось кому-нибудь рассказать, поделиться своей радостью, а никто, как назло, и не замечал. Посуды к счастью было не так много, как вчера вечером, поэтому спустя минут пятнадцать она со спокойной душой и исчезнувшим чувством вины за своё бездельничество, снова сидела на скрипучих, что свет не видел, качелях, наслаждалась выглянувшим на пару минут солнышком и тем, как красиво ее мужчина выглядел в работе. Ее мужчина. Ее… жених? Звучало крайне непривычно, что снова заставило ее глянуть на свою правую ладонь. Не ошиблась. И правда жених. Блестело красиво, так и просилось, чтобы его сфотографировали и отправили хотя бы ни о чем не подозревающей подружке, у которой от её неожиданных звонков и сообщений скоро начнёт дергаться глаз. И пусть в этот раз повод был радостный, всё равно решила отложить. Вживую ведь реакция будет гораздо ярче. Подтянула ноги ближе к груди и, качнувшись, закинула голову на спинку. Апрельское солнце грело щёки и щекотало нос, рядом летали неизвестные науке насекомые, то и дело пугая Аню своим жужжанием и норовя попасть под руку психованному из-за затупившейся пилы и потерянного молотка Юре. А Ане хорошо было, даже несмотря на его ворчание, затянувшееся ещё на несколько часов.

***

— Уработался я, зай, — Аня уже практически дремлет, когда в выделенную им на двоих комнату на первом этаже, рядом с той, где ночевала мама, и ровно над комнатой сёстры и Юриных племянников, вымытый и пахнущий мылом возвращается сам Юра. Сходу забирается к ней под одеяло, откидывается на небольшую, от того, что с самого его детства новых постельных принадлежностей на дачу не привозили, а ему лично этого делать незачем было, потому что одному и на своей маленькой побитой жизнью раз в пару месяцев ему спалось неплохо, подушку и закрывает глаза. Аня недовольно нахмурилась, когда ее согретый бок лишился части одеяла, и недолго думая перевернулась на другой, забираясь Юре подмышку. Он предсказуемо прохладный, перед ночью в доме все окна раскрывали нараспашку, чтобы хорошенько проветрилось и не было мучительно душно спать. Опускается ему на плечо, тут же подтягиваясь немного выше и касаясь губами уголка челюсти. Он устало улыбается, ладонь его приятно елозит туда-сюда по плечу, усыпляя при этом монотонностью движений сразу обоих. Казалось, в доме ещё не спали только они. Детей давно уложили, мама и Саша улеглись вместе с Аней, решившей дождаться Юру, а сам виновник ее ожидания решил закончить с работой на участке, допилить все доски, оставшиеся от ремонта теплицы и вывезти весь мусор непременно сегодня, вот и справился только к глубокой ночи. Времени были около одиннадцати, вода в бойлере уже успела слегка прогреться и ему, к счастью, не пришлось мыться в ледяной, иначе бы точно простудился с такими-то сквозняками. Закрыл все окна, кроме маленькой форточки в главной комнате, стряхнул влагу с волос и побрел в постель к заждавшейся его Анечке. Думал, что спит, а она гораздо выносливее оказалась. — Зато завтра отдохнувшим домой поедешь, не представляю, как бы ты вообще после всей этой работы за руль сел, я тебя не пустила бы, — гладит его осторожно под одеялом поверх футболки. — Посмотришь, нам ещё завтра столько провизии с собой дадут, что я устану это все носить, — усмехается, слегка повернув голову в сторону и не глядя поцеловав ее в лоб. Сжимает её в руках чуть сильнее, чем обычно, Аня под одеялом повторяет его жест и улыбается ему в шею. Так приятно, так хорошо, едва не мурчит от удовольствия. Так хотелось сделать и ему и себе приятно сделать, но не могла, слишком рано ещё было, да и морально не смогла бы полностью расслабиться, даже если бы он очень постарался. А вот расслабить его, отпахавшего в огороде и на участке, как лошадь, больше восьми часов, можно было попробовать. Игриво улыбнувшись, при этом целуя его во все тот же шершавый щетинистый уголок челюсти, шаловливыми пальчиками пробирается под футболку и пробегается по чуть рельефному прессу, заставляя его напрячься. Юра резко выдыхает, усмехаясь и закусывая губу. За дверью какой-то шум, словно прошёл кто-то и остановился. Пальцы скользнули ещё ниже, к резинке штанов, где были беспощадно накрыты Юриной ладонью с намерением остановить ее порыв и призвать к благоразумию. Хоть и сам давно был на грани, но пользоваться ею, не убедившись, что все в порядке, не сможет. — Тебе же нельзя ещё, Анют, — выдыхает ей едва не в губы, Аня с тихим «ш-ш-ш» прикладывает указательный палец к губам, призывая помолчать. Секунду подумав, стоит ли, мокро, даже чересчур мокро лизнула свои пальцы. Только от своих мыслей ей становится жарко, целует, чтобы хоть как-то охладиться, а ладошка все же оттягивает резинку сперва штанов, а затем и трусов. Шумный выдох ей в ухо не заставляет себя ждать. Значит делает всё правильно и мастерство не растеряла. Гладит член сперва аккуратно, осторожно, только кончиками пальцев, наблюдая за реакцией. Все ещё не сводя с губ сдержанно довольной ее крайне развратными действиями улыбки, он заплющил глаза, словно хотел насладиться ее действиями в полной мере и прочувствовать каждое неловкой поглаживание. От одного ее взгляда, скромного и одновременно с этим пугающе решительного, он краснел, как школьник. Аня медленно наглаживала его в штанах, чувствуя, как член под пальцами твердеет, иногда осторожно пробегалась короткими ноготками, ловя его рваные выдохи. Прислушивалась к каждому шороху, к каждому скрипу половиц, не хотелось быть пойманной в такой момент. У самой внутри что-то разгоралось, пусть и строго-настрого запретила себе возбуждаться. Тело было гораздо хитрее головы. Невинно прилегла на его плечо, не останавливая своих движений, лишь изредка переводила ладонь ему на пресс, задерживаясь там и давая ему возможность перевести дыхание. Со стороны их внезапное уединение походило просто на объятия под одеялом, там плавно Аня доводила своего мужчину до багровых щёк и каменного стояка, на деле же ему огромных усилий стоило сдержаться и не подмять эту чертовку под себя. Когда ладошка снова ныряет ему в трусы, а Аня большим пальцем нарочно задевает головку, размазывая пару выступивших липких капель вниз по длине, впервые проведя по члену не играюще и дразняще, а со стойким намерением сделать ему приятно, с его губ в тишину срывается нетерпеливое «ах». Закусывает рукой, переводит затуманенный взгляд на ласкающую его девушку и едва вновь не стонет от ее хитрых направленных на него горящих карих глазок. Снова целует, желая отвлечь и заставляя закрыть глаза. Мягко, тепло касается губами щеки, затем чуть ближе к уху, между поцелуями осторожно и мокро проводя языком. Постепенно увеличивала амплитуду, не прекращая его целовать, откровенно кайфуя от того, как он сглатывает щекочущие горло стоны и шумно выдыхает, когда она останавливает свои и без того мучительно медленные движения. Аня то сжимает пальцы, оглаживая влажную головку, то ослабляет пальцы, скользя по всей длине еле ощутимо, но так, что Юра откидывает голову назад и снова кусает губы. Даже стоя за дверью, только по одному его шумному дыханию можно было понять, что внутри комнаты происходит. Почувствовав, как он сильнее напрягся и стал елозить бёдрами по простыне, что и так от их действий была в плачевном состоянии, ускоряет движения ладони, одновременно с этим накрывает его губы своими. Он может быть слишком громким, помнит это прекрасно, поэтому и решается на такой шаг. Юра целует так глубоко и нетерпеливо, что в Ани в считаные секунды заканчивается кислород, он хрипло и тихо, боясь, что кто-то услышит, стонет ей в губы и случайно прикусывает. Ещё пара ласковых скольжений по головке и вниз, и на пальцы стекает вязкая тёплая сперма. Доводит его до самого-самого конца, как он это любил делать с ней, не убирая рук и не прекращая движений, пока она не перестанет дрожать и пачкать смазкой его ладонь. Сознание возвращается к нему спустя пару секунд, и он, выдохнув ей в губы, расслабленно и с долей смущения улыбается. Салфеток даже сухих под рукой нет, придётся выходить, чтобы смыть с ладони следы их полуночной шалости, а Юре, видимо, принимать душ во второй раз за вечер. — Ты сумасшедшая, — шепотом, притягивая за затылок и жадно целуя, желая заглушить её тихие смешки своими губами. Звуки, с которыми губы отлипают друг от друга, кажутся ещё громче, замыленный после оргазма слух ощущал всё в разы чётче и от этого Аня спешит накрыть его губы чистой ладошкой, чтобы упаси господь их не услышали. Юра по одному только жесту всё понимает, ей даже просить вслух не приходится. — Скажи ещё, что тебе не понравилось, — цокает языком, словами не передать, как была довольно собой и его реакцией на её порыв сделать ему приятно. Она и сама, по правде говоря, возбудилась от его вздохов себе на ушко, а его ни к чему не обязывающие поглаживания только сильнее распаляли. Держала себя в руках, хоть и очень хотелось оказаться послушной куклой в его руках, прижатой к горячему крепкому телу без малейшей возможности выбраться. Быть зацелованной, обласканной, одурманенной его таким родным и любимым запахом, от которого внизу живота предательски теплеет, а ещё ниже прокатывается обжигающе возбуждающая волна. — Понравилось, — ухмыляется, снова чувствуя, как под её изучающим блестящим взглядом алеют щёки. Чуть-чуть вытягивает шею вперёд, наклоняясь к её уху, убирает волосы, и совсем уж тихо, чтобы уж точно никто, кроме неё, не расслышал, шепчет: — Понравилось бы ещё сильнее, если бы я смог и тебе хорошо сделать, — Аня чувствует его тёплый нос в волосах и губы у краешка уха, по спине снова бегут мурашки, чувствовала себя словно сахарной, воздушной, невесомой, только испачканная ладошка, ныне спокойно лежащая у него на животе, не давала полностью отвлечься. Ей до дрожи нравились такие переходы от нежности к похоти и обратно, ей до дрожи нравилось то, каким упоительно нежным становится Юра рядом с ней, как говорил и что говорил, учитывая, что она знала фактически все его амплуа, начиная от строго и порой чересчур жестокого и беспощадного следователя до уже ей привычного самого лучшего мужчины на свете. И неужели ей таким образом воздалось за столько лет одиночества и сплошных провалов в отношениях? Не верилось даже. — Я так по тебе такой соскучился, солнышко, ты не представляешь. И она по себе такой тоже скучала.