Следственный эксперимент

Аня подрывается посреди ночи оттого, что в комнате очень душно, хочется глотнуть воды и открыть форточку. Садится, откинув одеяло в сторону, пару минут к темноте привыкает, хлопая глазами, пытается хоть чуть-чуть в себя прийти, трёт глаза, что неприятно резали от малого количества сна и плохо смытого средства для снятия макияжа. Чешет чуть затёкшую от того, что спала, пригнув голову к плечу, шею и только тогда понимает, что как-то в комнате подозрительно тихо. Никто не похрапывал и не посапывал рядом, вот, чего не хватало. Одеяло было сложено примерно так же, как когда Юра под ним спал, словно он специально так его положил на случай, если Аня проснётся посреди ночи и сонная заметит его отсутствие. Только вот Аня проснулась и оказалась гораздо сообразительнее Юры, чей хитроумный план по обведению пусть и бывшего следователя Никитиной вокруг пальца с треском провалился. Подушка была холодная, значит смотался он давно, а Аня, усыплённая таблетками и расслабляющим ночным чаем, даже не почувствовала. Вариантов, куда он смылся, было не очень много, самые дурацкие и неправдоподобные, вроде варианта с любовницей и пойти покурить, она сразу отмела. Все ставки ставила на работу, больше ночью он никуда не срывался, её не предупредив. Даже после её триумфального увольнения из отдела их договорённость о неразглашении рабочих вопросов в стенах их квартиры действовала, казалось, даже строже стала, как только Аня стала трижды в неделю посещать подысканного Юрой психолога. Даже не сопротивлялась, когда он предложил, единственное, что её волновало, был финансовый вопрос, но и об этом Музыченко попросил не беспокоиться. Сам, по правде говоря, слабо представлял, как они проживут на одну его зарплату, но сбережений его было достаточно на пару месяцев её еженедельных походов к врачу уж точно. Надеялся, что надолго это дело не затянется, а также надеялся на благосклонность начальства и повышение, поэтому не брезговал частыми, порой бесполезными, ночными выездами и периодически задерживался в отделе дотемна. Мама, узнав о том, что он сделал-таки Ане предложение стать его женой, сказала, что вопреки его сопротивлению, поможет с деньгами на свадьбу. Юра все же решил отложить само торжество до лучших времён. Звать-то им толком некого было, пара-тройка друзей и родители, а расписаться они могут и без пышного и затратного торжества. Аня была не против, попросила только не давить на неё и дать сперва разобраться со своей головой. Маме ведь она про предложение ещё не рискнула рассказать. — Юр, ты где? — сонно спрашивает, потирая глаза. Сидела в озарённой рассветным теплом комнате, яркое солнце прямо в глаза било, даже шторы не помогали, потому что кое-кто забыл их закрыть наглухо и посередине оставалось слишком много пространства. Телефон еле нашла, чуть с кровати не свалилась, пытаясь дотянуться до тумбочке и при этом совершить наименьшее количество лишних телодвижений. На другом конце провода раздаётся тяжёлый вздох и какое-то словно больничное эхо, заставившее ее напрячься. Ничего не понимала. Какое может быть эхо, когда он на выезд уехал? Разве что в морге. — Анют, ты не переживай только, я в травме, — помяв немного слова во рту, прежде, чем сказать, без приветствия тяжело вздыхает, вытягивая ноги в узкий коридорный проход, чтобы немного размять и шипит, случайно слишком сильно дёрнув рукой. Торчал здесь уже битый час, надоело жутко, а очереди своей все никак дождаться не мог. Вызывали переломанных одного да другим, а его очередь всё никак не приходила. Чёрт его знает, почему сразу ей не позвонил. Думал, надеялся даже, что она спит и не проснётся до его возвращения, а там уж информация о том, что он теперь частично нетрудоспособный, будет воспринята не так резко, как если бы он разбудил её своим звонков в четыре утра, да ещё и с такой «радостной» новостью. — Юр, — она обескураженно вздыхает, мгновенно проснувшись. Сердце тут же застучало, а по спине холодок пробежал. Всё смешалось, и Юра, и одеяло его смятое, и больница, и отголоски разговора с Пашей, которые она вечером случайно услышала, мол, нашли, где этот их маньяк живёт и будут вести потихоньку. У неё просто слов не было, чтобы описать все эмоции. Она и испугалась, и опешила, и злилась даже немного, потому что хотел судя по всему скрыть от неё, но беспокойство все равно взяло верх. Хотела уже было начать тараторить, возмущаться, расспрашивать, что да как, что произошло, но он ей не даёт. — Я практически цел, Аня, ничего страшного не случилось, — успокаивает, как может, а сам уже представляет ее недовольно сдвинутые брови. Придёт и разгладит эту ненавистную складку, только бы к врачу поскорее попасть. Он не был уверен, что ничего страшного на самом деле не случилось. Плечо, на которое он так глупо упал, побежав в темноте за вышедшим из подъезда мужиком, совершенно им ненужным оказавшимся, и не заметив бордюр, адово болело даже просто когда он дышал. По своему опыту ставил на вывих и разрыв связок, как оно было на самом деле знал один только господь бог. И врач, к которому он уже битый час не мог попасть. А ещё понятия не имел, как поедет домой. До травмы он доехал кое-как, слава богу пострадала левая рука, а правой он ещё в состоянии был вести машину. Но теперь и другая стала поднывать, как бы ему не запретили управление транспортным средством на пару недель и не порекомендовали пересесть на общественный транспорт. Миллион лет в метро да на автобусах не ездил, только на своей личной, кровью и потом заработанной бэхе. Если без одной трудоспособной руки, с которой очевидно всё было не в порядке, он бы справился запросто, то без двух очень маловероятно, и в этом была вся боль ситуации, в которой он сам по своей же глупости и невнимательности оказался. Потому что работать ночью было невыносимо, да ещё и в том районе, где они успешно пасли маньяка. Про тот факт, что своим звонком шеф в буквальном смысле вытащил его из сладкого сна и объятий любимой женщины, Юра и вовсе молчал. Аня так тяжело дышала в трубку, что он в миллион раз более виноватым себя почувствовал. Сам не спит, и ей не даёт, ещё и стресса ей, едва начавшей жить нормальной жизнью без сюрпризов, подкидывает. — Солнышко, ложись поспи ещё, — говорит, словно ласкает, а головой-то понимает, что и сам бы после таких новостей уснуть не смог. А времени всего-то шесть утра, ей ещё спать и спать. Он трёт уставшие от периодически мигающего света в коридоре глаза и вздыхает. Старуха рядом ворчала и просила каждую проходящую медсестричку поторопить врача, дед напротив нервно стучал ногой и то и дело на Юру поглядывал, как будто тот ему денег должен. Следующим в кабинет позвали снова не его. Когда он все же вернулся, не через час, как планировал, а примерно через четыре, слишком уж затянулась образовавшаяся с ночи очередь, а один несчастный травматолог не справлялся, Аня металась по квартире и уже не знала, куда себя деть. Носилась из угла в угол, из кухни в гостиную и обратно, смотрела телевизор, не вникая в суть утренних новостей, мыла посуду, лишь бы руки занять и не начать грызть ногти от волнения, пыталась занять себя чем-то полезным, думала даже ванну вымыть и в шкафчиках порядок навести, лишь бы не бездельничать и не накручивать себя больше положенного. Когда он вошёл на своих двоих, аж выдохнула, он даже заметил и услышал. Боялась прежде всего, что ногу сломал, или того хуже позвоночник, тогда бы совсем ей крышка пришла с прикованным к кровати Юрой. Удерживающий вывихнутую ключицу и ушибленное плечо бандаж сразу и не заметила, только когда с его лёгкой руки на кресло полетела прикрывающая плечо куртка, обратила внимание на бежевую повязку на липучках, что была нацеплена поверх тёмной футболки и сильно перетягивала шею, практически до красных следов на ней. Втянула воздух, плечи резко дрогнули. Юра молчал. Дотронуться до него боялась. Подошла несмело, стала рядом близко-близко и осторожно погладила травмированное плечо. Удостоверилась, что цел и нигде, кроме как в том месте, что спрятано под бандажом, ему не больно, и только потом, уже смелее, осторожно обвила талию руками. Ушиб у него был и там, но такой боли, как вывих, не доставлял, поэтому решил перетерпеть и дать своей женщине лично удостовериться, что кроме вывихнутой ключицы повреждений нет. Вторая рука прошла под действием обезболивающего, которого ему вкололи конскую дозу прежде чем попытаться вправить ключицу и обнаружить там помимо прочего ещё и разрыв связок, приобнял её аккуратно, позволяя в здоровое плечо носом уткнуться. — Цел я, цел, не волнуйся, — усмехается, а самому до боли приятно от одной мысли, что она за него так искренне переживает. Глаза у неё испуганные, как у котёнка, дышит глубоко, ритм пытаясь восстановить, а то ведь едва он вошёл разволновалась пуще прежнего. — Плечо? — спрашивает, снова глянув на повязку. Больно ему сделать не хотелось, боялась нажать на плечо сильнее, чем можно было, поэтому осторожно погладила поверх бандажа кончиками пальцев и снова опустила ладонь ему за спину. — Ключица, и плечо тоже, но просто ушиб, — он и не знал, что от разрыва связок так больно может быть, поэтому и перепугался, когда врач отправил его на рентген с вопросительным знаком рядом со словом перелом. Оказался прав по итогу, даже обрадовался, чем немало удивил престарелого травматолога и не намного его моложе медсестру. Аня вздохнула, помотала головой неодобрительно и ласково погладила травмированную часть своего жениха. — И как? — снова этот её укоризненно вопросительный взгляд и недовольный тон, и брови снова сдвинула, словно специально действуя ему на нервы. — Мы договорились, что я тебе ничего не рассказываю про задержания, — не сдержавшись, проводит пальцами, разглаживая складку между бровей, а она снова хмурится. — Я не спрашиваю про задержания, я спрашиваю как ты руку вывихнул. — Бежал, споткнулся, упал на плечо, — резюмирует всю историю до трёх действий, получая в ответ недовольный взгляд, ее фирменный, насквозь прожигающий и читающий всю историю в мельчайших подробностях, вплоть до такого, какой высоты был бордюр и возле какого подъезда это случилось. — Что? — Не смешно вообще-то, я тут извелась вся, а ты шутишь, -буркнув, отворачивается, следом складывает руки на груди, недовольно нос задрав и надув губы. Юра успевает за плечо придержать, пока уйти не вздумала. — Ну прости-прости, — гладит по плечу, прижимая к себе и морщась от тянущего ощущения у ключицы. Последнее, чего ему хотелось, это ругаться с утра пораньше, да тем более в таком измученном состоянии. На переходе рядом с домом едва грех на душу не взял, затупил, задумался о том, как лучше Аньке эту новость преподнести, и чуть не сбил старушку. Тормознул так жестко, что плечом повреждённым в кресло ударился с размаху, так сильно назад откинуло. Времени было десять, начало одиннадцатого, на работу ему после ночи к часу, а это значило, что как минимум час он мог вздремнуть со спокойной душой и чуть восстановить силы, оставалось об этом предупредить Аню. Что-то подсказывало, что от этой идеи она не будет в восторге. — Разбуди меня через часик, я вздремнуть перед сменой хочу, — словно между делом, выворачиваясь из её объятий и направляясь в сторону спальни, а у неё брови ползут вверх. — Ну какой сменой, Юр?! — вспыхивает тут же, едва не кричит ему вслед. Ей хватило своих переработок, после которых поймала жесточайшее выгорание и пару-тройку проблем, что стоило проработать с психологом, а тут ещё и Юра вздумал в стахановца играть. В голосе проскакивают тонкие истеричные нокти, она даже кулачки сжала от возмущения, да на носочки встала, жаль, что он не заметил. — Нам нужно что-то есть и платить коммуналку, зай, — это сомнительное оправдание было последним, что она услышала, прежде, чем Юра закрыл дверь в спальню, стараясь таким образом избежать конфликта. Все равно ведь разбудит, даже если обидится. У неё в час психолог, как раз подбросит ее в центр, в машине и помирятся. Будить его Аня, как он и ожидал, всё же приходит, только делает это крайне сухо, просто потрепав его по плечу с тихим «Юра, просыпайся». Она уже полностью собрана, накрашена и с остатками обиды на лице, руки на груди сложила, дождалась, пока он глаза откроет и вышла из комнаты. В машине ни слова не проронила, сидела, глядя в окошко, молча вышла, когда он остановился. Даже дверцей не хлопнула. Со службы возвращается к восьми вечера. Вымотанный, уставший, как чёрт, буквально падает на пуфик в пороге и опирается о стенку спиной. Сил не осталось, а дома, помимо всего прочего на него навалившегося, была ещё и Аня. Обиженная, надутая, как мышь на крупу, Аня. Она что-то колдовала на кухне, все шипело и шкварчало, от запаха еды у него тут же слюнки потекли. Без неё как без рук теперь, причём без обеих. Даже раздеться без болезненного шипения не выходит, делать все одной рукой было равносильно тому, что поделить всю свою жизни наполовину, причём по горизонтали, тупо и неудобно. А без Ани ещё и тоскливо до смерти. С ее стороны тотальный игнор, ни привет, ни пока, как стояла, помешивая зажарку для, судя по её красным от свёклы рукам, борща, так и продолжила с каменным лицом и чуть поджатыми губами. — Я пришёл мириться, — выкладывает из пакета обещанный ей вчера вафельный торт, ради которого три магазина объездил, подходит со спины и кладёт голову на плечо. Шею снова тянет, он трёт мышцы здоровой рукой, Аня скорее на это его шипение и лежащий теперь на столе торт реагирует, чем на его фразу. — Мирись, — безразлично пожимает плечами, вскидывая одновременно с этим тонкие брови. Выдохнула. Продолжала что-то нарезать и неспеша сгружать в сковородку. Ясно дала понять, что делать это первой не собирается, и это в какой-то степени было очень даже правильно. Она ведь не ругалась, а дверью в спальню перед тем, как удивительно легко отрубиться на целый час, хлопнул Юра. Ждать от неё извинений не собирался, а вот милости и хоть полшага к перемирию — вполне. Могла бы уже и пойти на уступки, а не холодом его так яростно обдавать. Юра вздыхает в ответ. Впервые, кажется, его желание помириться не совпало с Аниным. И он бы обнял так, чтобы запищала, чтобы тут же сама целоваться примирительно полезла, но одной рукой он ее не развернёт, а со второй наконец-то сошло действие обезболивающего и болела та теперь ого-го как, нужно были срочно принимать таблетки или просить её ставить укол, чтобы хоть чуть-чуть боль купировать. — Ань, повернись ко мне, пожалуйста, мне вообще тебя силой разворачивать неудобно из-за руки, — спокойно, стараясь из голова волны боли убрать, даже выдохнул, чтобы быть убедительнее. — А работать, когда у тебя больничный должен быть, удобно? — недовольно холодно парирует, нервно сбрасывая в сковородку к томатной пасте с луком и морковью ещё одну порцию чеснока, которым уже вся квартира провоняла и сама Аня в том числе. Язва ещё та, никогда в жизни первой мириться не пойдёт, даже если виновата. Доведёт его до белого каления, а потом будет обворожительно ресничками хлопать и спрашивать, почему он злится. Ещё бы, почему? Музыченко не выдерживает. Тяжело вздохнув, закатив глаза, пока она не видела и это можно было сделать без психов и вероятности сделать этот жест очередным поводом для поссориться, тянет ее одной рукой на себя, преодолевая сопротивление. Руку словно резануло, кажется, будто надорвал то, что не дорвал в полёте. Лицо у неё все такое же кислое и недовольное. Из-за травмы не может лишить ее возможности убежать, преграждает путь только с одной стороны. Она отвернулась, сложив руки на груди, и сопит сердито. Юра глядит на неё с минуту, вздыхает, обнадеженный, и протягивает мизинец. Аня бросает мимолётный, словно хотела скрыть его, взгляд на предложенный им способ примирения и, сдержанно улыбнувшись, цепляется своим. Постоянно так мирился, очень уж ему нравилось, гораздо проще было, чем бесконечно долго подбирать слова. А сейчас, когда ссора-то возникла на пустом месте, совсем уж к месту пришлось. — На выходных сидишь дома и носа не высовываешь из постели, понял? — серьезно глядит ему в глаза, давая понять, что не шутит. Он кивает и целует в кончик носа. На плите уже подгорали овощи, он еще раз прижимается к щеке и оставляет чуть расслабившуюся Аньку наедине со своим борщом. Меньше отвлекать будет, скорее поест. Его громкое «Ань» слышит из кухни, где не спеша потягивала чай, примерно к десяти вечера, минут через пять после того, как за ним закрывается дверь ванной комнаты и раздаётся шум воды. Пропустил ее в ванную вперёд себя, а не так, как обычно, ссылаясь на то, что времени ей нужно на все свои заморочки гораздо больше, нежели ему. Сам в это время вымыл посуду, даже сковородки, одна из которых пригорела и требовала особого внимания, убрал остатки супа в холодильник и заварил ей травяной сбор для хорошего сна, ставший неотъемлемой частью её жизни и своеобразным вечерним ритуалом, сродни его покурить. Закинулся таблетками, дождался, пока Аня наплескается, лекарство только-только начало действовать, как пришла очередь. Таблетки были гораздо слабее уколов, но Аня, сославшись на слабость в руках, ставить ему укол отказалась. Пообещала завтра как-нибудь потренироваться и тогда попробовать, боялась хуже за отсутствием практики сделать. Первый его зов не расслышала из-за расшумевшихся на ночь глядя соседей, решивших повздорить. Второй же, гораздо громче, заставил аж на месте подскочить и чуть перепугаться. Странно всё это было, он обычно самостоятельно прекрасно справлялся с миссией потереть спинку при помощи своей длинной мочалки, которую цеплял двумя руками и так натирал спину, а другой причины для того, чтобы звать ее, Аня не видела, но на звук пошла. — Помоги мне спину намылить, у меня не получается, — безнадежно вздыхает, глядя на неё умоляюще, а Аня от жара в комнате чуть сознание не теряет. Юра любил мыться прямо кипятком, чтобы кожу щипало, а Аня никак к этому привыкнуть не могла. После него в ванной своеобразный пруд образовывался, поэтому за наведение порядков там сам Музыченко и был ответственным. Хотела было возмутиться, почему он её раньше не позвал и стал тревожить плечо в попытках вымыться самостоятельно без сторонней помощи, но глянув на его опустившиеся от безысходности руки передумала ворчать и села на коленки рядом с ванной. Юра сидел по грудь в воде, согнув колени, рядом плавала обычная мочалка-губка, видимо о своей любимой пожёстче он и думать не стал, сразу отмёл этот вариант. Аня проводит ладонью по здоровому плечу, переходя на больное совсем без нажима, но он всё равно дергается, мычит, хватаясь за ключицу и судорожно втягивает воздух. У Ани пальцы задрожали, отпрянула испуганно, даже подумать не могла, что такое мимолётное скольжение может столько боли вызвать, попала видимо на какую-то точку, его словно током ударило, в глазах побелело от боли. — Тише-тише, — гладит осторожно, чуть наклонившись, и касаясь губами кровоподтеков, слегка дуя, как будто это могло как-то стреляющую боль облегчить. Страшно, неудобно, боязно ему неприятные ощущения доставить, но необходимо. Он ведь для этого и позвал её. Вздыхает. — Давай мочалку, я осторожно, — протягивает руку, Юра за ее глаза цепляется своими и вкладывает мокрую от воды и пены мочалку ей в ладонь. Оба, коснувшись пальцами, какое-то дежавю поймали. Тоже ведь сидел вот так рядом с ней, абсолютно беспомощной, и по плечам пенной мочалкой водил. Только повод более горьким был, нежели его по глупости вывихнутая ключица. Аня осторожно провела по татуированной груди сначала по здоровой ее части, слегка нажимая, а затем по исписанной синяками от разрывов больной. Совсем осторожно, так невесомо, что Юра даже улыбается ее трепетности. — Давай я сам может? Если ты боишься, — пытается привычным жестом пожать плечами, но не выходит, жмурится, снова судорожно втягивая воздух. Аня тут же одергивает руку, прикусывая кончик большого пальца, глядя, как он осторожно поглаживает плечо, чтобы не болело. Дурацкая ситуация, абсолютно дурацкая. Юра дышит через нос. Если в бандаже его плечо хоть как-то была зафиксировано, то без него вывих катался туда-сюда как шарнирный. У неё внутри от противоречивости всё покалывало, но оставить его один на один, такого беспомощного и чуть жалкого от этой беспомощности не могла. — Хуже только сделаешь, — бормочет возмущённо, вздыхает, возвращаясь к своим предыдущим действиям. Проводит уже смело по здоровому плечу, намыливает руку, грудь, шею, но тоже наполовину, и только потом скользит к травмированной. Касается осторожно, но чуть сильнее нажимая, по крайней мере чувствует кожу мочалкой. Юра не хмурится, но все же решает уточнить, все ли в порядке. — Не больно? — Юра спокойно мотает головой, даже если бы чуть крепче мочалкой провела, он бы боли не почувствовал. Аня успокаивается и ведёт по руке уже увереннее. Он и сам бы справился, сомнений не было, но с такими его порывами делать все самостоятельно и отказываться от помощи, когда без неё действительно никак, восстанавливаться от будет не положенные две-три недели, а в лучшем случае пять, а то и больше. Вымывает каждый рисунок, то и дело на него поглядывая, ловя каждое движение бровями, каждое моргание. Закончив, смахивает со лба пот. — Давай спиной. — Инвалидом себя чувствую, — вздыхает Юра, чуть сгорбившись и потерев глаза. Он взрослый относительно здоровый мужик, а его женщина его моет, унижение какое. — Не неси чушь, ноги целы, не перелом и слава богу, — понимает, что волосы у него и без того мокрые, а сам без ее помощи он не вымоет их начисто, все равно ведь будет ее звать. Зачем ходить дважды, когда она уже здесь, верно? Разрешения не спрашивает. Нечем полить было, только кружка пластиковая, в которую воду, чтобы рот прополоскать, набирали. Тянется к ней, гладит его одновременно с этим по плечам, чешет, пряди перебирает, доводя до особенно приятных после острой боли мурашек. Черпает тёплую мыльную воду и льёт ему на голову. Он явно этого не ожидал, вздрогнул, чувствуя, как по ушам и шее стекают теплые струйки, лаская. Она растирает шампунь в мокрых ладонях, взбивает в плотную мягкую пену между пальцами и ныряет ему в шевелюру. Юра едва не стонет, когда она мягкими подушечками массирует его корни, осторожно проходясь ноготками и после снова мягко втирая шампунь в волосы. Зачёсывает назад те волосы, что спадали на лоб, снова мылит, снова скользит между прядей, отмечая, что у него по спине и плечам от ее нежных действий мелко, но заметно глазу бегут мурашки, а сам Юра дыхание затаил и блаженно прикрыл глаза, поддавшись ее рукам и принимая ее помощь в мытьё головы как самую изысканную ласку. От ее пальцев в своих волосах возбудился не хуже, чем от поцелуев. И не сказать, что Аня раньше никогда не позволяла себе касаться его волос, пару раз было, что и назад зачёсывала, собирая резинкой, и просто, когда целовались, запускала пальцы ему в волосы, если он их распускал, но ни разу он там откровенно от этим движений не млел. Их воздержание длилось уже больше двух месяцев, а у Юры от этого медленно начинала подтекать крыша. Уже не то, что касаться ее без дрожи не мог, даже смотреть на чуть больше обычного обнажившуюся Аню становилось пыткой. И в этой пытке он непременно сдавался, раз за разом вгоняя себе в голову, что не тронет ее, пока Аня сама не попросит, пока не будет точно готова, и шёл решать давящую на ширинку проблему всем известным способом. А теперь, судя по тому, как невыносимо ныло его вывихнутая ключица, перспектива кончать в кулачок светила ему ещё на пару недель как минимум. И виноват в этом только он сам и никто другой. Внимательнее нужно быть на поворотах и с бордюрами. Аня тем временем спустила мыльные ладони ему на шею и стала нежно поглаживать, то и дело возвращая пальцы в волосы. Юра вновь постарался расслабиться под осторожными касаниями ее ладоней, витающие в воздухе ароматы вместе с ее тёплыми пальчиками действовали дурманяще, настолько, что он вздрогнул от неожиданности, когда на голову из чашки вновь полилась вода. И снова мурашки, он уже сбился, какой по счёту раз. Сделала все так лихо, что он даже и не заметил, как всё кончилось, не отказался бы ещё от одного мытья волос, только если также трепетно и аккуратно, как она это провернула. Она, словно прочитав мысли, снова касается пальцами затылка и проводит ноготками по шее, вниз по позвонкам и обратно. Вода уже порядком остыла, от ее рук тянуло нежным тёплом, а у Юры снова начались гонки мелких насекомых по позвоночнику. — Втянулась? — поборов прорезавшую голос дрожь от очередных накрывших его мурашек, слегка поворачивается на неё и глядит хитро, прожигает своими чёрными угольками. У неё взмокший от парящего в ванной жара лоб и розовые щёки, неизвестно, только ли от духоты. Встретившись с его глазами, Аня улыбается и тянется ближе, намекая на своё окрепшее желание поцеловаться. Как и на горячий узел, который все крепче затягивался внизу живота с каждым новым более жаждущим движением ему губ по ее влажным приоткрытым. Когда она нетерпеливо и разочарованно выдохнула, едва его губы и липким звуком отклеились от ее, у Юры что-то щёлкнуло. Как же чертовски давно он не слышал от неё таких вздохов. Аня снова, теперь уже сама, впилась с его губы и тихонько простонала, когда его язык скользнул по ряду зубов и коснулся ее языка. Между ног с каждым мазком становилось влажнее, она, еле сдерживаясь, переместила губы с губ на шею, что он так предусмотрительно освободил, откинув голову назад, при этом поморщившись от того, как напряглись порванные связки. Целует его щетинистый подбородок, Юра нетерпеливо сглатывает. Чертова ключица! — Я не знаю, блять, каким образом мы это сделаем, — смеётся ей в губы, намекая на своё ноющее требующее покоя плечо, которого оба боялись касаться, — но я больше держаться не могу. Аня смеётся, притягивая его подбородок и чуть поднимаясь на коленки. Юра за ней, шустро промокнул себя полотенцем, не без ее помощи нацепил уже ненавистый им бандаж и здоровой рукой аккуратно притянул к себе. Чуть влажной ладонью под ее ночнушку, гладя бедро, кожа горела под пальцами. Аня жмётся ближе и, забывшись, закидывает руку ему на шею, притягивает ближе. Он вновь шипит, закидывает голову назад, Аня снова испуганно убирает руки и с досадой хмурит брови. — Все окей, иди сюда, — берет ее ладонь в свою и тянет ближе. Сегодня касаться будет он, так меньше увечий на нем останется. На Ане слишком много одежды, а в ванной слишком жарко, чтобы провести там ещё хоть пару секунд. Ему и в костюме Адама было невыносимо там находиться, что уж об Ане, изнывающей их жара изнутри и липкого тепла снаружи, говорить было. Юра дергает ручку и выходит в прохладный коридор, Аня тянет его в спальню, даже не удосужившись закрыть за собой дверь и выключить свет. Потом, всё потом. — Хочешь я сверху? Чтобы плечо не тревожить, — переспрашивает между поцелуями, задыхаясь от каждого пуще прежнего. Сердце стучало, между ног было предательски мокро даже от таких целомудренных касаний. Она и сама уже была готова раздеться, снять с себя липнущую к телу ткань и белье и залюбить его до смерти. Медленно и нежно, так, как ей хотелось после долгого перерыва. Юра кивает, скалясь через поцелуй и проводя языком по ее зубам. Для них это и был единственный вариант, лёжа его вывих болел на так сильно, я если ещё и пару подушек под спину положить, так совсем шикарно получится. С одной рабочей рукой его функционал явно был гораздо меньше, ласкать ее так искусно, как раньше, явно не сможет, а в первый и единственный их раз, когда она была сверху, ей, вроде как, даже понравилось больше. То ли потому, что это априори был их первый полноценный секс, то ли и правда что-то в этой позе нравилось ей гораздо сильнее. Аня на его кивок улыбнулась. Раньше на такую просьбу не могла решиться, хоть и вспоминала тот их раз с мучительным тёплом внизу живота, так возбуждала картина обездвиженного ее бедрами мужчины. Он медлил, задирая тонкую сорочку все выше, но не снимает, хочет, видимо, чтобы она проявила самостоятельность и подразнила. Была одна попытка, когда она пыталась станцевать ему стриптиз, неудачная. Хохотали тогда, не могли успокоиться, решили больше не рисковать и не отпугивать удовольствие. А вот красиво раздеваться она умела. Скользила пальцами по телу, сжимая ткань, обнажаясь по чуть-чуть, заставляя его жар сглатывать и облизывать пересохшие без её касаний губы. Аня оставляет ночнушку на полу, жмётся к нему грудью, вновь вовлекает в нетерпеливый поцелуй. Горячий твёрдый от возбуждения член упирался в низ живота, липко мазал около пупка, бандаж царапал раскалённую кожу на плече. Она в буквальном смысле изголодалась, желание застелило разум такой плотной дымкой, что разогнать её не получалось. И не хотелось вовсе, её сбившееся дыхание и его обожающий полный желания взгляд были тому подтверждением. — Ложись, — толкает аккуратно в сторону кровати, Юра послушно выполняет, глаз с нее не сводя. Ее залитое тёплым светом лампы на тумбочке тело, скрытое от него лишь одним куском светло-бежевой ткани, так и притягивало взмокшие от желания ладошки, останавливало зафиксированное плечо и слишком низко лежащие мягкие подушки. Аня соображает быстро, словно отключив на доли секунды своё возбуждение, осторожно подкладывает ему под спину помимо его подушки ещё и свою, и только когда он кивком подтверждает, мол, все в порядке, вновь возвращается к их предварительным удивительно нежным ласкам. Юра ласкал ее взглядом, облизывая в предвкушении губы.Уже успел забыть, какого это сжимать ее в своих руках, когда она выстанывает его имя, прогибаясь от каждого его толчка внутри и прижимаясь крепче своей влагой. Она с хитрой улыбкой тянет белье вниз, обнажаясь полностью, оставляет трусики на краю кровати, чтобы не искать их после целую вечность, ловко перекидывает через него ножку и нависает, опираясь рукой о подушку рядом с его головой. Талия таяла под его пальцами, плавилась, Аня касалась губ и едва сдерживалась, чтобы не опуститься на его бёдра и не начать дразнить тем, какая она мокрая. В комнате жарко, за окном стрекотали насекомые, создавая их любви самый что ни на есть романтичный аккомпанемент. Шум перемешивался с её вздохами и тонким скрипом постели под их телами, простыни липли к его спине, её ещё чуть влажные волосы холодили разгорячённую кожу. Юра ведёт ладонью по округлым ягодицам, бедру, отточенным маневром переводит пальцы на его внутреннюю поверхность и мягко проводит кончиками пальцев по липким складкам. Совсем немного проникает пальцами внутрь, выжимая из неё нетерпеливое «ах» и заставляя закусить прикушенную им же парой секунд ранее губу. Аня неоднозначно вздыхает, опускаясь ему на бёдра. Словно корила себя за то, что чуть о всех правилах безопасного секса, так плотно и негласно, потому что застряли на стадии обсуждения, в их жизни прописавшихся с недавних пор, забыла. Отточить не практике не выдавалось. Он уловил все тут же, ментальная связь работала так, как нужно, дважды повторять не приходилось. — Про презервативы я помню, зай, — тянется вперёд и липко целует, успокаивая. — В тумбочке, — шепчет, касаясь ее кончиком носа и снова мокро целует в губы. Осторожно раскатывает скользкий от смазки латекс по всей длине, чувствует, как он подаётся бёдрами вперёд в ответ на ее поглаживающие движения. Проводит рукой туда-обратно, улыбается и глядя ему в глаза опускается. Медленно впускает его в себя сантиметр за сантиметров, привыкая к тому, как внутри все растягивается. Мотает головой на его вопрос о том, не больно ли. Даже если бы было больно, то не призналась бы, не желая момент портить. Слишком хорошо было, чтобы долгие разговоры разводить. Жарко выдыхает, когда член входит в неё ровно наполовину и задевает ту самую точку, от которой бежали мурашки и жечь внизу живота начинали с новой силой. Тело пробивает дрожь, когда она мягко опускается до упора, расслабив коленки. Юра стонет, не сдерживаясь, Аня самодовольно улыбается, тут же опускаясь, желая сцеловать с его губ хотя бы отголоски удовольствия. — Шлёпни меня, — тихо просит, когда он опускает ладонь с талии на бедро. И он, улыбнувшись, исполняет ее просьбу, заполняя воздух до жути похабным звуком. Сжимает, на покрасневшей от шлепка коже белые следы остаётся от пальцев. Стон, тихий и до липкости на языке сладкий, за ним ещё один, а после довольное мурчание и шумный выдох ему в рот. — Ещё, — у него, по правде говоря, уже ныло напрягшееся от одного положения плечо, хоть этого и не показывал. Шлёпнул еще дважды, но теперь гораздо нежнее, словно дразнил плавно покачивающуюся на нем девушку. Спешить некуда было, оба откровенно растекались от каждого плавного проникновения, от того, что вела в этот раз она, что в этой позе он мог касаться ее везде, где только хотелось: шлепать по упругой попке, ласкать кончиками пальцев затвердевшие розовые соски, пощипывая и поглаживая, оглаживать живот, иногда скользя пальцами ниже и едва-едва касаясь клитора, заставляя ее вздрогнуть и с удовлетворённой улыбкой и поволокой на любимых карих глазах выгнуться навстречу его умелым пальцам. Звёзды перед глазами возникают так резко, что она и сообразить не успевает, как внизу все приятно сводит судорогой, а ноги немеют. Юра удерживает на себе, чтобы не спрыгнула раньше времени, касается клитора, продлевая ее удовольствие. От ее тёплых и безбожно мокрых сокращений вокруг своей плоти его оргазм только ярче, запрокидывает голову, толкаясь в неё буквально дважды, и хрипло стонет в накрывшие его губы. Поймала. Аня целует лениво, цепляя и стараясь растянуть последние совсем легкие волны, растекающиеся тёплом по всему телу, плавно покачивается, оглаживая его пресс ладошками. — Что? — не до конца понимая, что означает ее этот игривый туманный взгляд, который он терпел на себе уже несколько минут, едва волна оргазма отпустила, переспрашивает, ладонями оглаживает ее талию, спускаясь на бёдра и сжимая. — Идём на второй заход? Усмехается, а Аня краснеет. Все было гораздо проще. — Думаю, куда лучше лечь, — честно признаётся, с долей сожаления глядит на его бандаж и вздыхает, поджав губы. Так хорошо было, но так за него волнительно, что даже оргазм мысли о его самочувствии из головы не проветрил. — Ложись смело, — он раскрывает руку, приглашая ее прилечь на здоровое плечо, и Аня, недолго думая, опускается. И ногу тут же на него закидывает, по-хозяйски. Аня взмокшая, чуть липкая от пота и с растрепавшимися волосами, но с такой счастливой улыбкой, что у него внутри что-то сжимается и в таком напряжении замирает. Она до дрожи расслабленная у него на груди, на пальце поблёскивает подаренное им кольцо, ножку на него закинула, словно демонстрируя его принадлежность ей. И им бы пора уже собраться с мыслями и подать заявление, да вот только он никак не мог решиться, включить мужика и предложить ей перейти от его предложения на словах непосредственно к действиям. Ее походы к психологу даже за пару недель стали давать результаты, она больше не вздрагивала от каждого звука, да и с излюбленной привычкой винить себя во всех бедах удивительно легко распрощалась. Влетело это удовольствие ему, безусловно, в копеечку, и немаленькую, но зато рядом с ним теперь была более или менее эмоционально стабильная женщина. Аня осторожно гладила его по плечу, прикрыв глаза, а он и пошевелиться не мог толком. Повернул только голову в ее сторону и замер в опасной близости к ее лицу. В голове лёгкий бледно-жёлтый свет, её ровное дыхание и один только вопрос, что так и норовит наружу вырваться. И как он без неё эти тридцать лет прожил? Не представлял просто, что будет, исчезни она прямо сейчас из его жизни. Даже думать о таком было страшно, тело тут же отреагировало. Захотелось выдохнуть, получилось с дрожью и как-то слишком нервно, словно взволнованно, Аня даже почувствовала. — Ты чего? — гладит по заросшей щеке, Юра касается ее ладони чуть шершавыми обкусанными губами. Улыбается. Аня действовала исключительно наощупь, лежала с блаженно прикрытыми глазами и грелась о него. От Юры тепла было гораздо больше, нежели от тёплого одеяла, которым они были укрыты. Шею неприятно тянуло. Он замер в паре миллиметров от ее носа, слегка коснулся и снова с дрожью выдохнул. Отнять у него Аню значило отнять у него кислород. Дышал ею, в буквальном смысле слова. Поборов боль, зная, что завтра же об этом пожалеет, поворачивается и утыкается носом ей в шею, втягивая пропитанный ею тёплый воздух. Сжимает со всей силы, Аня вздыхает ошарашено. Такие приступы были ему чужды, обычно обниматься без причины и в шею целовать мокро приходила Аня, а Юра просто принимал и поддерживаю ее порывы, хрипло и умиленно посмеиваясь над ее внезапной нежностью. — Юрий Юрьевич, я растаю сейчас, — усмехается, чувствуя, как на ногах пальчики от его колючих поцелуев поджимаются. — Я уже от тебя растаял, — тихо хрипит, зарываясь носом в волосы и касаясь мокро чуть за ушком. — Хотел что-то романтичнее сказать, но слов подобрать не могу. — Так любишь сильно? — спрашивает, закусывая губу. У самой чуть не ком в горле стоял от его признания, черт его знает, зачем решила удостовериться. — Ты не представляешь даже, как ты мне нужна. Аня в ответ в объятиях его сжимает крепко-крепко, как никогда раньше. В глазах слёзы стояли, ей никто таких слов прежде не говорил, так не целовал, не обнимал так сильно. Да и не любит настолько искренне и жертвенно, по правде говоря. Думали об одном и том же в тот момент. Аня пусть и твердила что-то о плече и переживала, как бы их внезапная физическая нагрузка не сказалась плачевно на процессе выздоровления, сама наслаждалась тем, как удивительно хорошо было с ним рядом. Главное, что спокойно, как будто бы и не было всей той череды неприятностей, избившей Аню со всех сторон без права на передышку. Не хотелось его выпускать, но она не понаслышке знала, какого это, терпеть боль от вывиха и лежать в неудобной позе. — Юр, ляг на спину, пожалуйста, плечо потом болеть будет, — просит шепотом, касаясь его щеки губами, и получает такой же нежный поцелуй в уголок челюсти в ответ. Он перекатывается обратно, расслабленно выдыхая. Аня оказывается сверху, пытается не опираться на повреждённую часть, ложится ближе к здоровой его половине, глядит ему прямо в глаза и улыбается. Пальцем обводит брови, ведёт по идеально прямому, ей даже завидно со своим курносым было, носу, задерживается на кончике и заменяет палец своими губами. Мог ли он год назад подумать, что встретит человека, без которого просто напросто не сможет дышать? Определённо нет. А теперь и правда не мог, словно воздух перекрывало.