Мёд и стекло

      «Прости меня ещё раз»       Телефон Юры звякнул, оповещая о новом сообщении. Виктор вздрогнул, покосившись на тёмный экран, а после дотянулся и выключил устройство. Сейчас было совсем не до него. Мальчик лежал перед ним, безвольно распростёртый на диване — голый, с раскинутыми в сторону руками. Цвет его лица постепенно выравнивался, превращаясь из удушливо фиолетового в привычный бледно-розовый. Мужчина боязливо склонился над Юрой и, затаив дыхание, поместил два пальца на тонкое запястье.       Слабо, но узнаваемо, на нём читался пульс.       — О, боже… — прошептал Виктор и, покачиваясь, бросился в ванную комнату. Юру следовало тщательно отмыть. Когда он придёт в сознание, то не захочет ни о чем говорить.       «Можно оставить его на улице, — думал мужчина, набирая горячей воды в небольшой таз. — Люди нередко теряют память от удушья, так что, возможно, проснувшись на скамейке в парке… — он осёкся, встречаясь со своим испуганным взглядом в зеркале. — Вот дурак. Конечно, он запомнит, что был в моём доме. Но не сможет ничего доказать. Так?»       Вернувшись в гостиную, он бережно умыл лицо и тело мальчика от своей слюны, орудуя мочалкой и полотенцем. Кожаная обивка дивана покрылась мыльной пеной и разводами, но сейчас это было меньшим, на что стоило обращать внимание. Юра спал крепко, и дыхание его улавливалось едва-едва. Скорее всего, снотворное подействовало в полной мере, и мужчине было важно, чтобы к моменту, когда он очнётся, все улики были стёрты с лица земли.       Может быть, проснувшись, Юра скажет: «Кажется, мне снился кошмар».       Между его ног было скользко и липко от смазки. В воздухе витал едва заметный аромат клубники. Виктор прошёлся по внутренней стороне нежных бедер — кожа на них быстро краснела, раздраженная колючей мочалкой. Тщательно отмыв вокруг, мужчина, не брезгуя, засунул два пальца внутрь Юры и с ужасом одёрнул руку, испачканную в свежей крови.       «Вот чёрт! — ругнулся он про себя. — Я думал, что был достаточно нежен»       Это сильно осложняло дело. Надо сказать — катастрофически. На хрупкой шее остывали красные пятна, оставленные его собственными руками. Совсем скоро там появятся синяки — и тогда скрыть факт насилия уже не останется возможным. Юра ткнёт этим в нос полиции, когда придёт подавать заявление на Виктора. И тогда… тогда всему настанет конец.       — Твою мать… — в сердцах прошипел мужчина и схватился за голову, наматывая круги по комнате. — Глупый, глупый, глупый, глупый… — он мельком взглянул на Юру. — Тебе не стоило всё усложнять.       Виктор не мог позволить, чтобы его жизнь была разрушена всего одним звонком в полицию.       Он еще раз посмотрел на парня. Тот лежал, неслышно сопя в потолок. На ногах всё ещё оставались забавные носки с иероглифами — знать бы ещё, что значат. Волосы разметались по дивану, спутав окрашенные и неокрашенные пряди. Такой идиотский розовый. Не удержавшись, мужчина провёл по ним, пропуская золото между пальцев. Юра наверняка будет зол, когда проснётся. Расплачется, как ребёнок. Виктор мог представить его красное от слёз лицо — как он кричит, срываясь, выдавливает: «Я вас ненавижу!».       Юра возненавидит его, не так ли?       Мужчина на секунду представил себя, сидящего за решёткой в судебном зале — там, где сидят отпетые негодяи во всяких криминальных фильмах. Судья выносит приговор. В этот момент его счастливая, полная золота и зелени жизнь заканчивается. Открываются ворота в Ад. Юра смотрит, как он падает. Его обнимает Отабек Алтын — этот колхоз, грязь и рвань. Он обнимает его сокровище, сцеловывает слёзы с розовых щёк и шепчет: всё будет хорошо. И Юра тянется к его рукам с такой нежностью, с которой никогда не тянулся к нему. Когда юноша смотрит на Виктора, в красивых глазах горит злость и презрение. Тем временем, смуглые руки Отабека всё ещё покоятся на его талии.       От представленного потемнело в глазах. Виктор озадаченно прикусил губу.       Не может быть такого, чтобы этот человек достался кому-то другому. Он не понимал, как это объяснить, и почему… но он просто знал. Как если бы он родился с этим знанием.       — Что же я должен сделать? — устало поинтересовался мужчина, присев на краешек дивана и коснувшись Юриной щеки; тот был хорош даже во сне. Виктор был уверен, что, раздели Юру на кусочки, он бы остался по-прежнему прекрасен; вслед за этими мыслями последовал тяжёлый вздох. — Почему ты просто не полюбил меня? — тихо спросил он. — Это решило бы все проблемы. И ты не лежал бы сейчас здесь… такой. Так что же мне делать?       Юра не отвечал.       «Накрыть его лицо подушкой», — прошептал голос в голове, и Виктор, зажмурившись, дёрнулся.       Нет.       «Одна-две минуты — и Юра замолчит навсегда».       — Нет, — твёрдо произнёс он вслух и снова поднялся на ноги. Голова звенела от пустоты, и он навернул ещё несколько кругов по комнате, заламывая руки в смятении. С парнем нужно было что-то делать, и первое, что пришло Виктору на ум, была мысль о том, что держать его в доме нельзя. Слишком много посторонних глаз и ушей. Стены здесь слишком тонкие. Нет… нужно что-то уединённое и тихое. Место, о котором знал только он.       Обдумывая этот вопрос, Виктор заглянул в подсобку и принёс оттуда бельевую веревку. Проснувшись, Юра вряд ли будет сидеть на месте, а в ловкости и скорости ему было не занимать — недаром он родился с такими длинными, пусть и тонкими, но крепкими ногами. Связав лодыжки и запястья, мужчина обвязал вокруг светловолосой головы один из своих шелковых галстуков, закрывая мальчику глаза. Он планировал заткнуть ещё и рот, но побоялся, что Юра подавится.       Не сказать, чтобы он не фантазировал о том, как будет привязывать Юру к кровати… к столу… Ох, или к скамье в раздевалке! Тот бы дёргался в его руках, задыхаясь от смущения, вскидывал бёдра навстречу и игриво шептал: «П-пожалуйста…». Или типа того.       Как же там говорится? «Бойся своих желаний».       Тело Юры было податливым и слабым. Вот бы он был таким всегда. Он думал над тем, чтобы спрятать его в подвале ледового комплекса, приковать где-нибудь между труб, но это помещение время от времени посещалось техниками. Не стоило так рисковать. Пустынные доки на краю Петербурга тоже не вызывали доверия. Виктор поджал губы и задумался. У его отца был полупустой гараж в Стрельне с подвалом, в котором обычно хранились законсервированные огурцы с помидорами. С тех пор, как папа отстроил себе новый сарай непосредственно на своём участке, большая часть хлама из гаража перекочевала в него.       «Надо подумать, остался ли у меня ключ…» — хмыкнул про себя Виктор и скрылся в коридоре, грохоча выдвижными ящиками комода. Спустя несколько минут поиска в куче звенящих связок ключей он наконец-то откопал тот самый, старый и немного ржавый в основании. Мужчина покрутил его между пальцев.       «Я, наверное, сумасшедший, — мелькнуло в его голове; стильная Юрина куртка висела на вешалке у двери; его обувь была небрежно сброшена у порога, а сам Юра… лежал на диване в гостиной. — Определённо, сумасшедший»       Порывшись в подсобке еще немного, он нашёл свёрнутый в рулон мешок для сна, который брал в походы с друзьями. Юра оставался неподвижен. Хрупкая грудная клетка лениво вздымалась вверх и вниз. Взгляд мужчины невольно остановился на его приоткрытых губах и скользнул ниже, к шее. Совсем недавно, полчаса назад, он мог сломать её одним движением. Удивительно нежное существо. Была бы его, Виктора, воля, он бы не выпускал его из хрустального футляра.       Мужчина оглядел Юру с ног до головы и, не веря, спросил себя:       — Неужели я действительно это сделаю?       Но разве у него был выбор?       Осторожно запаковав тело в мешок, он впихнул туда же его одежду и прихватил оставленный в коридоре рюкзак. В голове стремительно пустело — как если бы все страхи и сомнения вмиг смело чьей-то рукой, оставив после себя тишину и гул, как под толщей воды. Руки двигались машинально. Возможно, это было к лучшему. Чем меньше он думал, что делает, тем меньше было сомнений.       Он спускался по запасной лестнице, игнорируя лифт. Несмотря на свою миниатюрность, Юра оставался тяжёлым, а смотреть под ноги было сложно. Парочку раз Виктор чуть не уронил его. Крытая парковка жилого комплекса, в котором он жил, была безлюдна. Не без труда, мужчина запихнул тело в автомобиль — это стоило больших усилий при юриных длинных конечностях. Кое-как уложив его на дно багажника, он потянул за краешек застёжки на мешке, и на свет показалось лицо мальчика, по-прежнему расслабленное и умиротворённое. Пушистые волосы лезли во все стороны, прилипая к приоткрытым губам, колышась от призрачного дыхания. Нежно проведя пальцем по круглой скуле, Виктор смахнул пряди с юного лица и, поправив галстук-повязку, негромко хлопнул дверцей.       По радио играла современная русская попса. Он сделал её громче и выехал на проезжую часть. Динамик взорвался: Беги, дорогая, беги. Беги ради папы и мамы. Если заслышишь шаги — делай круги и зигзаги.       Щелчок — смена станции. «Фьорды — это уникальные природные явления на западе живописной Норвегии»…       «Просто безумие, — размышлял Виктор, нервно стуча пальцем по рулю на светофоре. — Но в таких ситуациях нужно думать быстро. Не увези я Юру сейчас, он поднял бы весь дом на уши. Второй раз я смог бы заткнуть его… только если бы задушил взаправду. Всё, что ему будет нужно после пробуждения — это остыть и подумать. Ровно как и мне. Да… подумать. Собраться с мыслями… Поговорить… Было бы неплохо».       По ночам дороги Петербурга заметно пустели, и ему удалось доехать до Стрельны меньше, чем за час. Целый ряд покосившихся от старости гаражей был спрятан где-то между побережьем Невской губы и пустынной просёлочной дорогой. Большинство этих гаражей было заброшено или забыто, их двери заржавели от бесконечных дождей, а краска облупилась, обнажая под собой грязное железо. До некоторых из них успели добраться тинейджеры — это можно было определить по нечётким корявым граффити. Черепа, инстаграмы и сиськи.       Виктор заглушил мотор. Тишина, окружившая автомобиль, имела привкус влаги и свежести. Откуда-то поблизости доносился плач прибоя. Тучи застилали небо, и единственным источником света в округе были только автомобильные фары — в их ослепительном свету колыхалась пожухшая трава.       Оказавшись на улице, мужчина поймал лицом волну свежего ноябрьского ветра и почувствовал, как отрезвляется голова. Хорошо. Или, наоборот, плохо.       Провозившись с нехитрым замком, он открыл скрипящую дверь, нехотя волочащуюся по земле, и проверил помещение на наличие света — в центре загорелась одинокая тусклая лампа. Раньше папа загонял сюда свою любимую ласточку, но сейчас гараж был почти пустой, полный старых, непригодных обоев, засохшей краски, оставшейся после ремонта, и разложенной на доски мебели. Воздух внутри был затхлый и холодный. Виктор вдохнул его, ловя короткий миг ностальгии, и чихнул.       В дальнем углу, застеленный сожранным молью ковром, прятался лаз в подвал       Стряхнув с плеч дорогое пальто, Виктор засучил рукава на свитере и потянул за кольцо в полу, поднимая деревянную дверцу. С неё посыпались клочки земли и песка. Из чёрной пустоты внизу повеяло сырой почвой и гнилью. Подсвечивая себе фонариком телефона, он спустился по железной лестнице, раздвигая локтями паутину, и нащупал второй включатель. Лампочка моргнула пару раз и засветилась. Места внизу было немного — метров шесть в квадрате. Потолки подвала были низкие — ещё пару сантиметров вверх, и его макушка бы ударилась об балки. Сверху донизу, помещение было обито старым, потрепанным временем деревом. В углу стояло несколько коробок, до краёв заполненных старым советским чтивом — от влаги в воздухе страницы и корешки книг разбухли, из-за чего они выглядели толще, чем должны были. Основную часть стены занимали полки. Уже пустые. Видимо, отец успел освободить подвал прошлым летом.       — Не вип-номер, конечно, — пожал плечами Виктор. — Но сойдёт.       Покопавшись в гаражном хламе ещё немного, он отрыл среди него целую коробку с собачьими ошейниками и цепями. У его папы был огромный светлый пудель со странным именем Маккачин. Он достался ему в подарок щенком, и тогда отец загорелся мыслью сделать из Маккачина сторожевого пса, однако пудель оказался на редкость трусливым и дружелюбным, так что совсем скоро на смену тяжёлым цепям пришли модные цветастые поводки и курточки. Виктор любил Маккачина, пусть и не бывал с ним так часто, как папа. Пёс сдох от старости пару лет назад.       Вернувшись на улицу, Виктор прошёлся вокруг машины, нерешительно пряча руки в карманы, а потом прислушался к звукам в багажнике. Оттуда доносилась тишина. Юра будет зол и напуган, очнувшись в таком жутком месте. Определённо, будет.       «Время, — повторил про себя мужчина. — Нам просто нужно время».       Собравшись с духом, он потянул за крышку багажника. Та взмыла вверх с ровным свистом.       Юра проснулся.       Зашевелился от посторонних звуков и повёл носом по воздуху, как слепой котенок. Прислушался, но двигаться не решился, а наоборот — замер, подрагивая, сжимаясь, как пугливый, загнанный в угол зверёк. Виктор навис над ним, не зная, что делать дальше. Мальчик был так уязвим сейчас, что он не смог сдержать обескураженного выдоха. Услышав его, Юра нервно зашевелился в мешке, тычась мордочкой в сторону звука.       — В-виктор Сергеевич?.. — робко позвал он.       Мужчина отмер.       — Послушай меня и не рыпайся, — посоветовал он и потянул за молнию мешка, высвобождая парня из него. — И молчи.       Кожа Юра покрылась гусиной кожей. Он был абсолютно голым, не считая своих забавных носков. Оказавшись снаружи, мальчик пошатнулся, застонал и опасно покосился вбок — мужчине пришлось ловить его за плечи и терпеливо ставить на ноги. Юра был тих и покорен. Его колотило изо всех сил — то ли от страха, то ли от холода. Он шёл туда, куда вели, спотыкаясь об разбросанные по гаражу доски и вёдра. Парня вело во все стороны — видимо, организм не успел отойти от наркотика.       — Тут лестница, — предупредил мужчина, ослабляя верёвки на юриных ногах и ставя правую его ступню на ступеньку. — Осторожно.       Юра поджал губы, но послушно спустился вниз. Для того, чтобы держать его в узде, Виктор выбрал кожаный собачий ошейник и самую обычную цепь. Ошейник обогнул тонкую юношескую шею, скрывая под собой синяки и вмятины. Щёлкнула металлическая застежка. Обратный конец цепи мужчина прикрепил к потолочной балке простыми хомутами-стяжками — пусть выглядели они ненадёжно, мужчина прекрасно знал, что порвать их без ножа или ножниц было попросту невозможно. Застёжку на ошейнике он затянул тем же образом.       «Прямо как во второсортных ужастиках, — усмехнулся он про себя. — А я думал, моя жизнь — это дешёвая драма вперемешку с комедией, но никогда не подозревал, что в какой-то момент она превратится в триллер фон Триера».       Убедившись, что цепь держит крепко, он, наконец, снял повязку с Юриных глаз и поспешно отошел подальше.       Мальчик забито встал посреди подвала — съежившийся, вжавший голову в плечи, смущённый от собственной наготы. Проморгался, привыкая к слабому, болезненно-жёлтому свету единственной на комнату лампы, и обратил на Виктора дикий, полный испуга взгляд.       — В-в-… — выдавил он из себя. — Вы…       — Прости, Юра, — покачал головой Никифоров. — Я не мог поступить по-другому.       Юноша смотрел на него несколько тихих секунд, а потом его губы задрожали, задрожала челюсть и грудь, а глаза стали прозрачными от горячих, крупных бусин слёз, собравшихся в уголках. Из горла вырвался хрипкий скулёж. Виктор сделал шаг назад, прислонился спиной к дальней стенке подвала и устало подумал: началось.       — П-почему… — всхлипнул Юра, и его щёки моментально стали мокрыми. — За что вы так со мной?.. Что я вам такого с-сделал?       — Ничего, — поджал губы мужчина. — Ты не сделал ничего плохого.       — Т-тогда зачем?..       — Не знаю, — рассеянно ответил Виктор. — Просто потому, что мог.       Мальчика затрясло сильнее. Он отступил, пошатываясь, и обессилено упёрся плечом в деревянный угол. Связанные руки судорожно ощупали ошейник и звенящую от каждого движения цепь. Зелёные глаза в страхе заметались по подвалу — от одной стены к другой, проходясь по пустым пыльным полкам, паутине и тусклой лампочке в центре потолка. Обежав помещение, его взгляд с любопытством остановился на лестнице, но Виктор сделал пару шагов вбок и заслонил ему взор.       — Что это за место?       Мужчина пожал плечами.       — Неважно.       Этот ответ парню не понравился. Юра спрятал лицо в ладони, дрожа всем телом, и медленно сполз на холодный пол, закрываясь локтями и коленями. Раздался тихий всхлип. Виктор выжидающе стоял напротив, скрестив руки на груди, и разглядывал его тонкие запястья, обвитые бельевой веревкой. Юру трясло, как осиновый лист, и он с надеждой заглядывал ему в глаза из-под спутанной чёлки, выискивая хоть немного сострадания... это было удивительно, но сострадания Виктор не испытывал. Знал только, что это нужно перетерпеть.       А ведь раньше он был готов поставить мир на колени, лишь бы Юра не плакал никогда. Он был готов убить любого, кто стал причиной Юриных слёз. А сейчас он смотрел на эти слёзы - и видит бог! - упивался их сладкой горечью.       — Отпустите меня, — пролепетал Юра, быстро-быстро хлопая ресницами; в его взгляде звенела мольба. — Я не расскажу никому, честно. Я что-нибудь придумаю… и никто не узнает… и в-всё будет прямо как раньше…       Это была наглая ложь. Виктор был уверен — Юра (да и любой другой человек, оказавшийся в такой ситуации), первым делом побежал бы в полицию. После того, что он натворил, он был уверен — ему суждено быть наказанным по самым строгим законам.       — Нет, Юра, — печально вздохнул он. — Ничего, как раньше, уже не будет.       Грудь парня вздымалась часто-часто, сводимая судорогой, как если бы внутри его лёгких застрял речной камешек, мешающий сделать вдох. Он был на грани. «Закричит» — подумал Никифоров и не ошибся.       Юра набрал в рот воздуха и заорал так, что зазвенело в ушах. Его крик заполнил всю комнату, отразившись от стен и вернувшись обратно, обжигая барабанные перепонки. Виктор нахмурился и помассировал виски — голову пронзила мигрень. Что-что, а орать Юра, оказывается, умел. Мышцы на его шее напрягались до предела, выставляя напоказ толстые вены — он запрокинул голову, жмурясь в отчаянии. Крик этот переходил с визга на ор, с ора — на визг.       Юра кричал как раненое животное. Вольный зверь, угодивший в капкан. Он кричал долго. Крупные слёзы, скатываясь по блестящим от влаги щекам, попадали в широко открытый рот.       «Так красиво, — восхитился про себя Никифоров. — Это зрелище могло бы послужить вдохновением для картин Амадио».       — Можешь орать сколько влезет, — сказал он вслух, прочищая ухо кончиком мизинца. — Это место безлюдное. Не думаю, что кто-то услышит тебя.       И Юра продолжал кричать, сгибаясь пополам, как от боли. Не верил, глупый. В конце концов, силы начали покидать его, и он уткнулся лбом в грязный пол, переходя на немые рыдания. Острые позвонки отчётливо проступали сквозь кожу, обтягивающую кости шёлком. Мужчина молча смотрел на них, считая про себя — первый, второй, третий… здесь холоднее, чем на улице. Нужно принести что-то тёплое.       Поднявшись наверх, он захватил с собой спальный мешок, в котором привёз сюда мальчика, а заодно снятую с него же одежду. Парень не мог надеть футболку с курткой из-за связанных рук, зато смог натянуть на себя джинсы.       — Где мои трусы? — спросил он, не отрывая взгляда от пола.       После долгих беспрерывных криков его голос стал тихим и сиплым.       — Они тебе не понадобятся, — уклонился от ответа Виктор; нижнее белье парня осталось лежать у него в гостиной. Он не хотел думать о том, оставил ли он их там случайно.       Юра передёрнул плечами, точно стряхивая с себя что-то мерзкое, и продолжил застёгивать джинсы.       После того, как мальчик выжал последнюю слезу, его глаза стали красными-красными (это было отчетливо видно даже в слабом свете подвала), а конечности затряслись, как в треморе. Он забился в углу, просунув колени в кольцо связанных рук, глядя на мужчину исподлобья. Растрепанные золотые волосы блестели и торчали во все стороны, как солома.       — Ну? Успокоился? — поинтересовался мужчина, глядя на наручные часы.       Почти шесть утра. Через два часа ему нужно быть на занятиях. Ровно как и Юре нужно было успеть на тренировку. Но Юра здесь — и он будет здесь, пока Никифоров не решит, что будет делать с ним дальше. Шмыгая потекшим носом, парень поднял потяжелевшую голову, и в его взгляде, утратившем, казалось бы, всю надежду, сверкнула буйная искра.       — Отпустите меня.       — Прости, — встряхнул головой мужчина. — Не могу.       Юра проглотил этот ответ с таким выражением, как если бы ему в рот насильно протолкнули лимон.       — Тогда… что вы будете делать со мной?       Виктор вздохнул.       — Не знаю, — его взгляд упал на всё ещё связанные руки мальчика; стоило освободить его, чтобы он мог надеть хотя бы куртку. — Не двигайся, — предупредил он на всякий случай, подошёл вплотную и, провозившись со сложным узлом, кое-как распутал веревку.       В этот же миг в его лицо прилетел кулак, а следом — пинок в живот. Виктор охнул и ошарашенно отпрянул назад.       — Пустите! — рявкнул Юра и, не думая, бросился вперёд. Если бы не цепь, отшвырнувшая мальчика обратно к стене, то тот всерьез побил бы его. Что за дикое создание! Виктор машинально провел по лицу, убеждаясь, что на нём нет крови. Низ живота горел, и что-то подсказывало мужчине, что на самом деле Юра целился кое-куда пониже.       — Я же уже сказал, — терпеливо выдавил он, потирая ушибленную челюсть. — Я не могу тебя отпустить.       Мальчик тяжело дышал от злости, сжав маленькие руки в кулаки, метая искры из-под опущенных бровей. Виктор усмехнулся про себя. Слишком много смелости для человека, у которого из одежды лишь штаны с носками, растрепанные во все стороны волосы и кровавые разводы на заднице.       — Вы ничего не можете! — взорвался Юра, и это было больше похоже на него-прежнего. — И ничего не знаете! Сколько вы продержите меня здесь? Месяц?.. А может, год? Или я проторчу здесь до вашей смерти?! А если вы не можете отпустить, то что… вы… — тут он внезапно запнулся и сделал крохотный шаг назад. — Вы убьёте меня?       «Ты будешь в ужасе, но я уже думал над этим» — подумал Виктор и сказал:       — Не знаю.       На часах сработал будильник. В это время он обычно поднимался с кровати. Все его понедельники обычно шли, как по инструкции, посредственно — простой завтрак из омлета или бутербродов на выбор, тёплый душ, зубная паста, много лака для волос, Алиса включает джаз… Каким-то образом, сегодня он встречает утро здесь. Перед ним — испуганный, заплаканный подросток. Виктор не знает, в каком месте свернул не туда. Знает только, что не может всё вернуть обратно.       — Мне нужно идти, — спокойно сказал он, бросив в сторону Юры его куртку. — Не держи зла. Я бы поговорил с тобой ещё, но я должен появиться на работе. Вернусь ночью.       Юра провожал его молчаливым взглядом, и только потом спохватился. Дёрнулся, воскликнул:       — Стойте! Пожалуйста!       Что он дальше кричал, мужчина не слышал. Крышка подвала захлопнулась за ним с глухим и тяжёлым звуком. Выйдя на улицу, он вытащил из кармана телефон мальчика и раздробил его булыжником при свете машинных фар.